Придя к такому умозаключению, Матвей решил ещё раз поговорить с Кузькой. Если деда вылечить, может, тогда он примет его более благосклонно?
- О чём задумался, касатик?
- О жизни…
- А чего о ней думать? – преувеличенно-легкомысленно отмахнулась женщина. И вдруг потяжелела взглядом. – Жить надо. Да и всё.
- Мам, а что дядь Моте дальше делать? Я обещал, что помогу ему в свой мир вернуться, да только сам не знаю как.
- Так и я не знаю, - насмешливо улыбнулась она. – И никто в Сказяви. – Выдержала паузу, явно наслаждаясь Матвеевой растерянностью – мстила, не иначе. – Кроме того, кто у нас считается самым умным. Кто, говорят, всё-всё знает, что ни спроси.
- И кто же это? – жадно спросил Быков.
- Не догадываешься? Хрен, конечно.
- В смысле?
- В прямом. Сами же говорите – Хрен знает.
- Что, реально знает?? То есть это не… хм… просто выражение, и не трава такая, а кто-то, ну, настоящий? Как эта ваша… хм… задница на ножках?
- Конечно, настоящий, что ты удивляешься? Я сама лично его не видела, он же в столице живёт… Значит, аккурат туда тебе и надо.
- И далеко ли до этой вашей столицы?
- Неа. Ежели коротким путём – так несколько дней всего, и ты там. Дороги у нас, конечно, не ахти, но указатели есть, не должен заблудиться. Тем более ты грамотный, прочитаешь.
- Интересно, как может называться ваша столица…
- Едрит-Мадрит! – радостно выпалил Кузька.
Матвей демонстративно закатил глаза. Ну да, блин, как же ещё?!
Хозяйка заявила, что, так и быть, даст гостю в дорогу старое одеяло и мешок харчей, а взамен попросила починить завалившийся забор и сделать до темноты ещё кое-какую мужскую работёнку по дому. С неё потом ужин и спальное место на сеновале. А завтра она его рано-рано разбудит, накормит и в путь-дорогу спровадит, и даже платочком во след помашет, на удачу…
Матвей с благодарностью согласился. И поработал тоже в охотку, даже приятно было показать местным, что и у него, городского пришельца, руки откуда надо растут. Кузька крутился рядом и помогал как умел – советами и мгновенным исполнением команд «подай-принеси». На ночь он просился к «дядь-Моте» на сеновал, но мать не пустила – мол, належался там уже, так что вперёд и с песнями на печку. Убегавшийся малец неохотно послушался да и вырубился в момент, и тогда… Баба-Яга пришла к постояльцу сама.
Хорошо, что тот ещё не спал и потому не испугался, когда негромко скрипнула дверь, а потом зашуршало сено – всё ближе и ближе, пока его собственный «айфонофонарь» не высветил прикрывшую ладонью глаза хозяйку.
- Да я это, я, не свети прямо в харю, ирод!
- Чего случилось?
Сквозь щелястые стены сарая ярко светила Луна (или не-Луна, неважно, всё равно один-в-один), и своеобразное лицо женщины было неплохо видно. Сейчас она была без платка, и мочалистые косы, змеясь, скользили по её груди ниже… насколько ниже, Матвей благоразумно отслеживать не стал.
- А ничего, - усмехнулась она, наблюдая за его бегающим взглядом. – Как ответственная хозяйка, пришла узнать насчёт третьего пункта гостеприимства. Требуется?
- Смотря о чём речь.
- Да не ври, поди догадался. Накормить-напоить – сделано, спать уложить – извольте, женщину предложить для компании – так вот она я. Обещаю, доволен останешься, не раз и не два меня потом вспомнишь добрым словом…
Матвей аж загрустил. Если бы Луна светила не так ярко, а он за ужином выпил кружку-другую самогона – тогда, безусловно, встретил бы такое щедрое предложение «на ура». Но сейчас – нет уж, в цвете лет импотенцию заработать на нервной почве он как-то не мечтает. Хотя голос у Бабы-яги ничего такой, сексуальный, если не помнить про шнобель с бородавками и остальные «детали», повёлся бы как миленький…
- Благодарю покорно, чрезвычайно польщён, но перед дорогой необходимо как следует выспаться, - выкрутился Быков. – Так что не обижайся, уважаемая, только я лучше…
- Ладно, не распинайся, поняла уже, - махнула рукой тётка. – Будем считать, что я тебе поверила. Я вообще женщина доверчивая.
- Посмотрел бы я на того, кто тебя обманет…
- Зришь в корень, Мотя. Не на кого смотреть.
- Вообще-то меня Матвей зовут, - непонятно почему набычился Быков. – Не люблю, когда так сокращают. С малого-то какой спрос, а уж ты…
- А что я? – в голосе Бабы-Яги промелькнула непонятная горечь. Глаза, в полутьме казавшиеся чёрными, смотрели на него вопросительно и почему-то с надеждой. Которая так же быстро погасла. Женщина резко отвернулась и, шурша, съехала по сену вниз.
- Завтра чуть свет подниму. Спи.
- Спокойной ночи!
Скрипнула дверь. Матвей подумал, что явно чего-то не понял. Она обиделась на его слова? И впрямь, кто его за язык дёргал?! Всё равно завтра прощаться, пережил бы «Мотю» на раз. Извиниться, что ли, утром?
Назавтра Матвей забыл не только о своём обещании, а вообще с трудом сообразил, какого фига делает на сеновале, тем более один, и почему вместо будильника над ухом надрывается какой-то наглый петушище. Он, конечно, привык рано вставать – рабочий день с восьми начинался, но не в четыре же утра!!
Более-менее адекватным Мотя стал только после того, как по совету хозяйки сунул голову в ведро с ключевой водой. Чуть не заорал – ух, холодная! Но велено было ребёнка не будить, сдержался.
Баба-Яга была деловита и хмуровата – то ли тоже не выспалась, то ли всё ещё сердилась из-за вчерашнего. На него почти не смотрела и говорила шёпотом, боясь разбудить Кузьку. Жаль, он бы хотел с ним отдельно попрощаться… Но нет – так нет. Хорошо хоть, сообразил насчёт «прощальных подарков», всё ж помогли ему мама с сынкой изрядно. И просветили, и сориентировали, и приютили… Ничего особо ценного у Моти не было, но на всякий случай он предложил хозяйке пяток новеньких и блестящих металлических десятирублёвок – вдруг в какой лавке примут, или выменяет по бартеру. Отказываться она не стала. Кузьке Матвей попросил передать брелок в виде верблюда в узорчатой попоне – дружбан из Туниса привёз. Ещё с вечера отковырял его от ключей и положил в ближний карман, чтоб не забыть. Хотел сначала кепку оставить, но мальчишке она всё равно капитально велика, а в походе да по солнышку головной убор - вещь жизненно необходимая. А ну-ка словит бритым затылком удар, сомлеет – а там поминай, как звали. Народ по Сказяви шляется сильно дозированно, можно успеть кустами зарасти, пока кто-нибудь мимо пройдёт… Так что уж лучше верблюд – и ребёнку радость, и ему карман меньше тянет.
Кузькина мать обеспечила постояльца ранним завтраком и обещанным вещмешком с одеялом и тщательно запакованной снедью. Даже за ворота проводила. Ткнула пальцем в первый ориентир – высоченный дуб на краю дальнего поля, от него-де всё прямо и прямо по дороге до развилки с указателем. А там уж, коли грамотный, всяко разберётся…
Матвей вдруг ощутил себя виноватым. К нему вон как по-человечески отнеслись, а он… Точно, по-свински.
- Это… не взыщи, хозяйка, не со зла я… Ну, каюсь, подшутил над дедом. Передай - всё ему можно.
- Да знаю, - отмахнулась она, глядя в сторону. – Что ж я, совсем дикая? Буков не знаю, но уж редьку от… кхе-кхе, огурца отличить сумею, не девица, чай. Но что признался – и на том спасибо. Удачной тебе дороги, Мотя. Ах, прости, Матвей Батькович!
- Это ты прости. Стоило из-за ерунды хайло раскрывать… Надеюсь, найдёте вы с Кузькой нормального мужика в дом. Нормального, а не дебила, как я. Прощай, хозяйка, и спасибо за всё.
Позже Быков и сам не мог понять, почему не развернулся и не ушёл сразу после этих слов. Вернее, и развернулся, и ушёл, но сначала неожиданно для себя взял женщину за сухонькую лапку и крепко поцеловал в ладонь. Растерянный взгляд ярко-голубых глаз… явно не поняла. Откуда, деревня же! Но попрощаться почему-то захотелось именно так.
Прибавим шагу… Только в конце забора Матвей решился и оглянулся. Одинокий женский силуэт застыл посреди улицы. Он махнул – она не ответила. Ну и пусть.
* * *
Дорога для сельской местности оказалась весьма неплохая. Узкая, кое-где заросшая сорняками неровная грунтовка ввиду полного отсутствия движения не пылила, а ввиду отсутствия осадков не хлюпала под ногами. Матвей лишний раз порадовался тому, что в Сказяви, как и у них, поздняя весна, стало быть, одет он как раз по погоде. И кроссы на ногах удобные – не натопчет мозоли, до столице идучи. Едрит-Мадрит, блин, нарочно не придумаешь…
Покосившийся от времени указатель гордо сообщал всем грамотным путникам, что до вожделенного мегаполиса «отсюдова ровно сто сорок девять километров девяносто девять метров». Для неграмотных ориентиром служила толстая красная стрелка, указующая на схематичный рисунок башни. Другая стрелка, потоньше, указывала на большую улыбчивую бабочку; населённый пункт так и именовался – хутор с бабочками. Нет уж, нам туда не надо… Третья стрела, посередине, тыкала в изображение трёх деревьев. Подразумевалось, что это сосны, ибо ниже красовалась надпись «осторожно, леший!» В трёх соснах плутать Матвею и вовсе было без надобности, и он решительно свернул вправо и прибавил ходу. Сто пятьдесят километров… Дня за три вполне дойдёт.
Первый привал наметил часа через три-четыре, но ещё раньше прямо у дороги увидел нечто, мимо чего пройти просто не смог. И это был, как ни странно, не пивной ларёк – тут их вообще походу не водилось. Быков сам удивился, с чего его потянуло к детским качелькам. Хотя вообще-то не совсем детским и не совсем качелькам – это были высокие, добротно сработанные деревянные качели на прочных верёвках, которые, пожалуй, выдержат и такого бугая, как он. Матвей кинул котомку на траву и с удовольствием уселся на широкую толстую скамью. Поёрзал, потряс – вроде крепко. Эх, была ни была!
- Каайф! Растудыть твою в…
Заржал, запоздало поняв, откуда взялось это сооружение. Откуда и баня, ясен перец!
В родной реальности суровый и солидный Мотя позволить себе такого никак не мог, вот и оторвался по полной – раскачался так, что, казалось, ещё чуть-чуть – и взлетит свечкой в самое небо. Даже петь захотелось – так было хорошо. Жаль только, все детские песни он давно и безнадёжно забыл, в голову лезла одна привычная похабщина.
- На столе стоит статуй, у статуи нету глаз! Я пришёл к тебе с приветом, я вообще всю жизнь с приветом! Ты слыхала, как поют дрозды? Не слыхала? Так и не… ээ… так вообще молчи!
От смеха временами даже руки слабели, чудо, что не навернулся с высоты. По-детски беспечное настроение убил на корню хорошо знакомый писклявый голосок, раздавшийся откуда-то со спины:
- Дядь Моть, а меня покачаешь?!
Быков закатил глаза и растопырил ноги, тормозя ими об землю. Что тут ещё скажешь??
- Блин горелый! Кузька! Твою… Кузькину мать!!
Мальчишка обнаружился рядом с упитанным мохноногим коньком и без малейших признаков смущения на веснушчатой мордахе.
- Мама дома осталась. Ну что, покачаешь?
И вот что с таким делать?!
…Конечно, покачал. Пока качал, попробовал прочесть мелкому мораль и уговорить развернуться до дому-до хаты, но совершенно безуспешно. Кузя заявил, что прогнать его не получится – он твёрдо решил поглядеть мир, столицу опять же, и от решения своего не отступится. Хотя бы потому, что сосед Карлосонов уже заметил пропажу своего сивого мерина и по возвращении порвёт его на тряпочки. А потом, глядишь, успокоится и забудет… Ну-ну.
- А о мамке своей ты подумал? – попробовал подойти с другого бока Матвей. – Бросил её одну, она наверняка места себе не находит от беспокойства!
- Мамку жалко, - искренне вздохнула мелочь. – Зато без меня у неё, может, личная жизнь наладится. Хоть с дедом, хоть ещё с кем. Уродов всяких, до неё охочих, хватает, вот пусть она и выберет себе кого поприличнее. Меня нет, никто им пакости строить не будет…
- Что, неужели нормальных мужиков у вас не водится? Чтоб не старый, не больной, и по хозяйству помогал, и вообще…
- Эх, дядь Мотя, да где ж их взять-то, нормальных? – явно копируя мать, сокрушился ребёнок. – Это к другим бабам, может, кто из таких и липнет, а к ней – ну ровно сглаз какой, всё только чучелы, один другого гаже. То чертяка какой-то пришлый, хвост – во, рога – во, копытами стучит как конь педальный, да и характером мерзкий. То лешак из леса припрётся, алкоголик старый, то Кощеич…
- Кто-кто?
- Да есть у нас один, из соседней Жмуриловки. Кощей Кощеич Кащенко, ну, мы его обычно по отчеству зовём. Из всех мужиков самый видный, да и деньги у него есть. Какой год уж мамку обхаживает, замуж зовёт…
- Но?
- Она как-то в сердцах сказала (я подслушал, нечаянно): мол, всем ты хорош, Кощеюшка, но уж больно колешься больно, не могу я с тобой. Или проваливай, или люби… как это? – платонически, во. Ну, он и ушёл… Правда, потом всё равно вернётся, знаю я его.
Матвей покивал, задумчиво почесал нос, а потом, сообразив, затрясся от смеха. И даже лбом об качельный столб маленько побился. Колется он… М-да, сочувствую, братан, не повезло!!
Кузька терпеливо подождал, пока дядь Мотя успокоится, выклянчил себе сухарь из его запасов и решительно отвязал Сивого.
- Двоих вынесет, не сомневайся. Подсадишь?
Смирившийся с судьбой Быков водрузил попутчика на спину коняги и сам кое-как залез туда же. Седла на животине, естественно, не было – вероятно, малолетний угонщик умыкнул его прямо с выпаса. Такой способ передвижения, конечно, быстрее, но… Он же себе всё самое ценное отобьёт! Блин.
В этот день блин & блин горелый упоминались Мотей периодически и систематически. И когда он пару раз чуть не сверзнулся с мохнатой животинки, и когда на привале обнаружил в мешке с сухарями наглую жирную мышь, и тем более, когда в его палец впилась самая настоящая щука. Речка – не речка, скорей, ручеёк, перешагнуть можно, а вот поди ж ты. Попил водички… Хорошо хоть, не в Кузьку вцепилась, у него лапка маленькая, отгрызла бы палец как нефиг делать!
Помимо минуса в виде кровоточащей ранки, плюс от этого происшествия тоже имелся: орущий благим матом Быков стряхнул рыбину метров на семь от ручья. Кузька азартно бросился ловить добычу, отлупил палкой «за дядю Мотю» и тут же ускакал на поиски хвороста. «Насадим на прут и зажарим над костром, знаешь, как вкусно получится!» Матвей против жареной рыбы ничего не имел, хотя сунуть в реку другой палец и целенаправленно поработать приманкой – «а то одной маловато, она же костистая» - отказался наотрез. Пусть на себя и ловит, умник малолетний…
Ближе к вечеру путники узрели на обочине высокий крашеный столб с прибитым к нему странным знаком. Это был именно знак, а не указатель – стрелки никакой нет, а просто большая буква «Ё» в красном кружке. И что сие значит? Кузька тоже не знал – так далеко от дома он ещё не забредал. Вялые размышления Быкова прервало появление следующей, на этот раз до боли знакомой конструкции – перегораживающего дорогу полосатого шлагбаума. Сразу за ним к краю обочины притулилась тесная будочка с большим окном, не иначе, КПП. Здрастье, и чё за маразм??
Остановив Сивого перед шлагбаумом, Матвей с полминуты сидел и ждал со стороны «гайцов-погранцов» хоть какой-то реакции. Не дождался. Слез с лошади, без особых усилий снял с желобков тяжёлую металлическую трубу (подъёмным механизмом здесь ожидаемо и не пахло), аккуратно опустил на дорогу и взялся рукой за гриву заробевшего конька.
- Пошли давай, шевели копытами…
- О чём задумался, касатик?
- О жизни…
- А чего о ней думать? – преувеличенно-легкомысленно отмахнулась женщина. И вдруг потяжелела взглядом. – Жить надо. Да и всё.
- Мам, а что дядь Моте дальше делать? Я обещал, что помогу ему в свой мир вернуться, да только сам не знаю как.
- Так и я не знаю, - насмешливо улыбнулась она. – И никто в Сказяви. – Выдержала паузу, явно наслаждаясь Матвеевой растерянностью – мстила, не иначе. – Кроме того, кто у нас считается самым умным. Кто, говорят, всё-всё знает, что ни спроси.
- И кто же это? – жадно спросил Быков.
- Не догадываешься? Хрен, конечно.
- В смысле?
- В прямом. Сами же говорите – Хрен знает.
- Что, реально знает?? То есть это не… хм… просто выражение, и не трава такая, а кто-то, ну, настоящий? Как эта ваша… хм… задница на ножках?
- Конечно, настоящий, что ты удивляешься? Я сама лично его не видела, он же в столице живёт… Значит, аккурат туда тебе и надо.
- И далеко ли до этой вашей столицы?
- Неа. Ежели коротким путём – так несколько дней всего, и ты там. Дороги у нас, конечно, не ахти, но указатели есть, не должен заблудиться. Тем более ты грамотный, прочитаешь.
- Интересно, как может называться ваша столица…
- Едрит-Мадрит! – радостно выпалил Кузька.
Матвей демонстративно закатил глаза. Ну да, блин, как же ещё?!
Хозяйка заявила, что, так и быть, даст гостю в дорогу старое одеяло и мешок харчей, а взамен попросила починить завалившийся забор и сделать до темноты ещё кое-какую мужскую работёнку по дому. С неё потом ужин и спальное место на сеновале. А завтра она его рано-рано разбудит, накормит и в путь-дорогу спровадит, и даже платочком во след помашет, на удачу…
Матвей с благодарностью согласился. И поработал тоже в охотку, даже приятно было показать местным, что и у него, городского пришельца, руки откуда надо растут. Кузька крутился рядом и помогал как умел – советами и мгновенным исполнением команд «подай-принеси». На ночь он просился к «дядь-Моте» на сеновал, но мать не пустила – мол, належался там уже, так что вперёд и с песнями на печку. Убегавшийся малец неохотно послушался да и вырубился в момент, и тогда… Баба-Яга пришла к постояльцу сама.
Хорошо, что тот ещё не спал и потому не испугался, когда негромко скрипнула дверь, а потом зашуршало сено – всё ближе и ближе, пока его собственный «айфонофонарь» не высветил прикрывшую ладонью глаза хозяйку.
- Да я это, я, не свети прямо в харю, ирод!
- Чего случилось?
Сквозь щелястые стены сарая ярко светила Луна (или не-Луна, неважно, всё равно один-в-один), и своеобразное лицо женщины было неплохо видно. Сейчас она была без платка, и мочалистые косы, змеясь, скользили по её груди ниже… насколько ниже, Матвей благоразумно отслеживать не стал.
- А ничего, - усмехнулась она, наблюдая за его бегающим взглядом. – Как ответственная хозяйка, пришла узнать насчёт третьего пункта гостеприимства. Требуется?
- Смотря о чём речь.
- Да не ври, поди догадался. Накормить-напоить – сделано, спать уложить – извольте, женщину предложить для компании – так вот она я. Обещаю, доволен останешься, не раз и не два меня потом вспомнишь добрым словом…
Матвей аж загрустил. Если бы Луна светила не так ярко, а он за ужином выпил кружку-другую самогона – тогда, безусловно, встретил бы такое щедрое предложение «на ура». Но сейчас – нет уж, в цвете лет импотенцию заработать на нервной почве он как-то не мечтает. Хотя голос у Бабы-яги ничего такой, сексуальный, если не помнить про шнобель с бородавками и остальные «детали», повёлся бы как миленький…
- Благодарю покорно, чрезвычайно польщён, но перед дорогой необходимо как следует выспаться, - выкрутился Быков. – Так что не обижайся, уважаемая, только я лучше…
- Ладно, не распинайся, поняла уже, - махнула рукой тётка. – Будем считать, что я тебе поверила. Я вообще женщина доверчивая.
- Посмотрел бы я на того, кто тебя обманет…
- Зришь в корень, Мотя. Не на кого смотреть.
- Вообще-то меня Матвей зовут, - непонятно почему набычился Быков. – Не люблю, когда так сокращают. С малого-то какой спрос, а уж ты…
- А что я? – в голосе Бабы-Яги промелькнула непонятная горечь. Глаза, в полутьме казавшиеся чёрными, смотрели на него вопросительно и почему-то с надеждой. Которая так же быстро погасла. Женщина резко отвернулась и, шурша, съехала по сену вниз.
- Завтра чуть свет подниму. Спи.
- Спокойной ночи!
Скрипнула дверь. Матвей подумал, что явно чего-то не понял. Она обиделась на его слова? И впрямь, кто его за язык дёргал?! Всё равно завтра прощаться, пережил бы «Мотю» на раз. Извиниться, что ли, утром?
Назавтра Матвей забыл не только о своём обещании, а вообще с трудом сообразил, какого фига делает на сеновале, тем более один, и почему вместо будильника над ухом надрывается какой-то наглый петушище. Он, конечно, привык рано вставать – рабочий день с восьми начинался, но не в четыре же утра!!
Более-менее адекватным Мотя стал только после того, как по совету хозяйки сунул голову в ведро с ключевой водой. Чуть не заорал – ух, холодная! Но велено было ребёнка не будить, сдержался.
Баба-Яга была деловита и хмуровата – то ли тоже не выспалась, то ли всё ещё сердилась из-за вчерашнего. На него почти не смотрела и говорила шёпотом, боясь разбудить Кузьку. Жаль, он бы хотел с ним отдельно попрощаться… Но нет – так нет. Хорошо хоть, сообразил насчёт «прощальных подарков», всё ж помогли ему мама с сынкой изрядно. И просветили, и сориентировали, и приютили… Ничего особо ценного у Моти не было, но на всякий случай он предложил хозяйке пяток новеньких и блестящих металлических десятирублёвок – вдруг в какой лавке примут, или выменяет по бартеру. Отказываться она не стала. Кузьке Матвей попросил передать брелок в виде верблюда в узорчатой попоне – дружбан из Туниса привёз. Ещё с вечера отковырял его от ключей и положил в ближний карман, чтоб не забыть. Хотел сначала кепку оставить, но мальчишке она всё равно капитально велика, а в походе да по солнышку головной убор - вещь жизненно необходимая. А ну-ка словит бритым затылком удар, сомлеет – а там поминай, как звали. Народ по Сказяви шляется сильно дозированно, можно успеть кустами зарасти, пока кто-нибудь мимо пройдёт… Так что уж лучше верблюд – и ребёнку радость, и ему карман меньше тянет.
Кузькина мать обеспечила постояльца ранним завтраком и обещанным вещмешком с одеялом и тщательно запакованной снедью. Даже за ворота проводила. Ткнула пальцем в первый ориентир – высоченный дуб на краю дальнего поля, от него-де всё прямо и прямо по дороге до развилки с указателем. А там уж, коли грамотный, всяко разберётся…
Матвей вдруг ощутил себя виноватым. К нему вон как по-человечески отнеслись, а он… Точно, по-свински.
- Это… не взыщи, хозяйка, не со зла я… Ну, каюсь, подшутил над дедом. Передай - всё ему можно.
- Да знаю, - отмахнулась она, глядя в сторону. – Что ж я, совсем дикая? Буков не знаю, но уж редьку от… кхе-кхе, огурца отличить сумею, не девица, чай. Но что признался – и на том спасибо. Удачной тебе дороги, Мотя. Ах, прости, Матвей Батькович!
- Это ты прости. Стоило из-за ерунды хайло раскрывать… Надеюсь, найдёте вы с Кузькой нормального мужика в дом. Нормального, а не дебила, как я. Прощай, хозяйка, и спасибо за всё.
Позже Быков и сам не мог понять, почему не развернулся и не ушёл сразу после этих слов. Вернее, и развернулся, и ушёл, но сначала неожиданно для себя взял женщину за сухонькую лапку и крепко поцеловал в ладонь. Растерянный взгляд ярко-голубых глаз… явно не поняла. Откуда, деревня же! Но попрощаться почему-то захотелось именно так.
Прибавим шагу… Только в конце забора Матвей решился и оглянулся. Одинокий женский силуэт застыл посреди улицы. Он махнул – она не ответила. Ну и пусть.
* * *
Дорога для сельской местности оказалась весьма неплохая. Узкая, кое-где заросшая сорняками неровная грунтовка ввиду полного отсутствия движения не пылила, а ввиду отсутствия осадков не хлюпала под ногами. Матвей лишний раз порадовался тому, что в Сказяви, как и у них, поздняя весна, стало быть, одет он как раз по погоде. И кроссы на ногах удобные – не натопчет мозоли, до столице идучи. Едрит-Мадрит, блин, нарочно не придумаешь…
Покосившийся от времени указатель гордо сообщал всем грамотным путникам, что до вожделенного мегаполиса «отсюдова ровно сто сорок девять километров девяносто девять метров». Для неграмотных ориентиром служила толстая красная стрелка, указующая на схематичный рисунок башни. Другая стрелка, потоньше, указывала на большую улыбчивую бабочку; населённый пункт так и именовался – хутор с бабочками. Нет уж, нам туда не надо… Третья стрела, посередине, тыкала в изображение трёх деревьев. Подразумевалось, что это сосны, ибо ниже красовалась надпись «осторожно, леший!» В трёх соснах плутать Матвею и вовсе было без надобности, и он решительно свернул вправо и прибавил ходу. Сто пятьдесят километров… Дня за три вполне дойдёт.
Первый привал наметил часа через три-четыре, но ещё раньше прямо у дороги увидел нечто, мимо чего пройти просто не смог. И это был, как ни странно, не пивной ларёк – тут их вообще походу не водилось. Быков сам удивился, с чего его потянуло к детским качелькам. Хотя вообще-то не совсем детским и не совсем качелькам – это были высокие, добротно сработанные деревянные качели на прочных верёвках, которые, пожалуй, выдержат и такого бугая, как он. Матвей кинул котомку на траву и с удовольствием уселся на широкую толстую скамью. Поёрзал, потряс – вроде крепко. Эх, была ни была!
- Каайф! Растудыть твою в…
Заржал, запоздало поняв, откуда взялось это сооружение. Откуда и баня, ясен перец!
В родной реальности суровый и солидный Мотя позволить себе такого никак не мог, вот и оторвался по полной – раскачался так, что, казалось, ещё чуть-чуть – и взлетит свечкой в самое небо. Даже петь захотелось – так было хорошо. Жаль только, все детские песни он давно и безнадёжно забыл, в голову лезла одна привычная похабщина.
- На столе стоит статуй, у статуи нету глаз! Я пришёл к тебе с приветом, я вообще всю жизнь с приветом! Ты слыхала, как поют дрозды? Не слыхала? Так и не… ээ… так вообще молчи!
От смеха временами даже руки слабели, чудо, что не навернулся с высоты. По-детски беспечное настроение убил на корню хорошо знакомый писклявый голосок, раздавшийся откуда-то со спины:
- Дядь Моть, а меня покачаешь?!
Быков закатил глаза и растопырил ноги, тормозя ими об землю. Что тут ещё скажешь??
- Блин горелый! Кузька! Твою… Кузькину мать!!
Мальчишка обнаружился рядом с упитанным мохноногим коньком и без малейших признаков смущения на веснушчатой мордахе.
- Мама дома осталась. Ну что, покачаешь?
И вот что с таким делать?!
…Конечно, покачал. Пока качал, попробовал прочесть мелкому мораль и уговорить развернуться до дому-до хаты, но совершенно безуспешно. Кузя заявил, что прогнать его не получится – он твёрдо решил поглядеть мир, столицу опять же, и от решения своего не отступится. Хотя бы потому, что сосед Карлосонов уже заметил пропажу своего сивого мерина и по возвращении порвёт его на тряпочки. А потом, глядишь, успокоится и забудет… Ну-ну.
- А о мамке своей ты подумал? – попробовал подойти с другого бока Матвей. – Бросил её одну, она наверняка места себе не находит от беспокойства!
- Мамку жалко, - искренне вздохнула мелочь. – Зато без меня у неё, может, личная жизнь наладится. Хоть с дедом, хоть ещё с кем. Уродов всяких, до неё охочих, хватает, вот пусть она и выберет себе кого поприличнее. Меня нет, никто им пакости строить не будет…
- Что, неужели нормальных мужиков у вас не водится? Чтоб не старый, не больной, и по хозяйству помогал, и вообще…
- Эх, дядь Мотя, да где ж их взять-то, нормальных? – явно копируя мать, сокрушился ребёнок. – Это к другим бабам, может, кто из таких и липнет, а к ней – ну ровно сглаз какой, всё только чучелы, один другого гаже. То чертяка какой-то пришлый, хвост – во, рога – во, копытами стучит как конь педальный, да и характером мерзкий. То лешак из леса припрётся, алкоголик старый, то Кощеич…
- Кто-кто?
- Да есть у нас один, из соседней Жмуриловки. Кощей Кощеич Кащенко, ну, мы его обычно по отчеству зовём. Из всех мужиков самый видный, да и деньги у него есть. Какой год уж мамку обхаживает, замуж зовёт…
- Но?
- Она как-то в сердцах сказала (я подслушал, нечаянно): мол, всем ты хорош, Кощеюшка, но уж больно колешься больно, не могу я с тобой. Или проваливай, или люби… как это? – платонически, во. Ну, он и ушёл… Правда, потом всё равно вернётся, знаю я его.
Матвей покивал, задумчиво почесал нос, а потом, сообразив, затрясся от смеха. И даже лбом об качельный столб маленько побился. Колется он… М-да, сочувствую, братан, не повезло!!
Кузька терпеливо подождал, пока дядь Мотя успокоится, выклянчил себе сухарь из его запасов и решительно отвязал Сивого.
- Двоих вынесет, не сомневайся. Подсадишь?
Смирившийся с судьбой Быков водрузил попутчика на спину коняги и сам кое-как залез туда же. Седла на животине, естественно, не было – вероятно, малолетний угонщик умыкнул его прямо с выпаса. Такой способ передвижения, конечно, быстрее, но… Он же себе всё самое ценное отобьёт! Блин.
В этот день блин & блин горелый упоминались Мотей периодически и систематически. И когда он пару раз чуть не сверзнулся с мохнатой животинки, и когда на привале обнаружил в мешке с сухарями наглую жирную мышь, и тем более, когда в его палец впилась самая настоящая щука. Речка – не речка, скорей, ручеёк, перешагнуть можно, а вот поди ж ты. Попил водички… Хорошо хоть, не в Кузьку вцепилась, у него лапка маленькая, отгрызла бы палец как нефиг делать!
Помимо минуса в виде кровоточащей ранки, плюс от этого происшествия тоже имелся: орущий благим матом Быков стряхнул рыбину метров на семь от ручья. Кузька азартно бросился ловить добычу, отлупил палкой «за дядю Мотю» и тут же ускакал на поиски хвороста. «Насадим на прут и зажарим над костром, знаешь, как вкусно получится!» Матвей против жареной рыбы ничего не имел, хотя сунуть в реку другой палец и целенаправленно поработать приманкой – «а то одной маловато, она же костистая» - отказался наотрез. Пусть на себя и ловит, умник малолетний…
Ближе к вечеру путники узрели на обочине высокий крашеный столб с прибитым к нему странным знаком. Это был именно знак, а не указатель – стрелки никакой нет, а просто большая буква «Ё» в красном кружке. И что сие значит? Кузька тоже не знал – так далеко от дома он ещё не забредал. Вялые размышления Быкова прервало появление следующей, на этот раз до боли знакомой конструкции – перегораживающего дорогу полосатого шлагбаума. Сразу за ним к краю обочины притулилась тесная будочка с большим окном, не иначе, КПП. Здрастье, и чё за маразм??
Остановив Сивого перед шлагбаумом, Матвей с полминуты сидел и ждал со стороны «гайцов-погранцов» хоть какой-то реакции. Не дождался. Слез с лошади, без особых усилий снял с желобков тяжёлую металлическую трубу (подъёмным механизмом здесь ожидаемо и не пахло), аккуратно опустил на дорогу и взялся рукой за гриву заробевшего конька.
- Пошли давай, шевели копытами…
