ТЕНИ ЭТОГО МИРА
Сентябрь 1929 года, Венеция
Старый венецианский палаццо весь горел огнями, над узкими каналами ревел джаз. Говорили, что Хитклифы вызвали на этот вечер из Нью-Йорка Бенни Гудмена, юную и наглую восходящую звезду, и виртуозного кларнетиста. И сейчас звуки его инструмента разрывали тишину венецианской ночи. В огромном зале старого палаццо, расписанного изысканными фресками, отплясывали яркие красотки с красными губами, а компанию им составляли фрачные кавалеры. Все бесновались, много пили, хохотали, курили, одним словом, праздновали жизнь, как могли.
Сам хозяин палаццо и вечеринки Мэтью Хитклиф появлялся то тут, то там. Он не танцевал, но внимательно наблюдал за танцующими, а они наблюдали за ним. Мужчины хотели иметь с ним общие дела, так как о его фантастическом нюхе на деньги ходили легенды, а женщины – заполучить его в свою постель. Все, конечно, знали, что где-то здесь находится и жена Хитклифа – Олив, но ее всегда почему-то сбрасывали со счетов, хотя, по правде сказать, никто и никогда не слышал, чтобы Мэтью Хитклиф имел интрижки на стороне.
-Но не может же он не изменять жене? – справедливо вопрошали друг друга гости, друзья и просто знакомые Хитклифов. – Конечно, Олив по-своему хороша, но она жена и они чёртову тучу времени вместе!
Одним словом, любая мало-мальски привлекательная светская львица считала себя в праве ожидать внимания от Мэтью Хитклифа: богача и красавца. Богатство его было несомненным, а вот красивым в обычном смысле этого слова его сложно было назвать. Лет Мэтью было уже около сорока и хорош он был той зрелой мужской привлекательностью, которой бывают хороши состоявшиеся мужчины его возраста. Роста он был высокого, сложения сухощавого, экзотики ему придавали смуглая кожа и яркие синие глаза, его густые черные волосы были коротко острижены и аккуратно обрамляли его лицо. Особое очарование придавала ему улыбка, при которой кончики его губ чуть загибались кверху, и оттого лицо этого зрелого мужчины вдруг приобретало мальчишеские черты.
Олив, его жена, была хороша по-своему, но ни одна из гостий этого дома не считала ее своей соперницей. Олив просто повезло быть женой Хитклифа и он просто её терпит – так считали абсолютно все. Когда-то, в молодости, Олив, верно, была очень хороша: брюнетка миниатюрного сложения, с черными глубокими глазами и с чуть тревожным выражением на лице с тонкими чертами. Конечно, в 16 лет она была хороша, это признавали все! Но теперь, и это видели опять-таки все, она уже начала увядать. В то время, как Мэтью Хитклиф, кажется, только набрал в своей привлекательности.
-В молодости он и вполовину не был так хорош! – утверждали некоторые.
А, впрочем, никто не мог похвастать тем, что знал Мэтью Хитклифа в молодости. Сам же Хитклиф не стесняясь рассказывал о своем неизвестном происхождении, о том, что он был некогда подброшен к стенам дома *ширского священника и тот, с присущим этому сословию юмором, записал Мэтью под фамилией Хитклиф. Ибо роман «Грозовой перевал» был в то время любимой книгой супруги этого благородного пастора. Всё это Мэтью рассказывал с неизменным юмором и без ложного стеснения. Его богатство позволяло ему подобные выпады в адрес общества. А ещё Мэтью любил прибавлять, что Олив самая настоящая аристократка из старинного итальянского рода, корни которого уходят во времена римской империи. Олив при этих рассказах смотрела на мужа и качала головой, но ничего не говорила. Однако все были уверены, что Мэтью не лжёт и мужчины говорили особо ретивым дамам: «Опасайтесь Хитклифа! Он не зря носит это имя!»
Но Мэтью Хитклиф в устроенный им вечер был центром внимания и притяжения всех своих гостий. Все говорили, что невозможно стать его пассией, но всё же все на это надеялись. «Ведь кто-то же у него есть? Почему не я?» - спрашивали дамы сами себя.
Но вот вдруг джаз сменил новомодный танго и гости с удивлением увидели, что предмет их разговоров танцует с женой, шепча ей что-то на ухо. Звучала одна из мелодий Гарделя. Олив смеялась, отчего ее тонкое чуть увядшее лицо с тревожными глазами делалось молодым и задорным. Мелодия подошла к концу, Мэтью склонился к своей жене и, не стесняясь, поцеловал ее в губы.
-Нет, это положительно невыносимо! – какая-то из дам выразила своё возмущение громким шёпотом.
Мэтью повернул голову на голос, и абсолютно все поняли, что он всё услышал. А главное, поняли, что в толпе он увидел ту, что позволила себе эту дерзость. Его прищуренные глаза не оставляли сомнений.
А потом опять заиграл Бенни и веселье стало набирать обороты.
Сказки мареммы
-Маремма – страшное, гиблое место. Одни топи вокруг, да затхлый воздух. Болезни так и норовят вылезти из трясины и наброситься на человека. Моровые язвы, лихорадки, да чего только нет! Потому в низинах жить никто не хочет. Селятся люди в горах, чем выше – тем лучше. На самых высоких стоят замки, где живут владетельные господа. Там воздух чист. Но когда-никогда и им приходится отправляться в дорогу и ехать вдоль мареммы, тогда и на них нападает злая лихорадка. А что уж говорить о тех несчастных, которые живут по берегам тамошних топей!
Голос нянюшки убаюкивал и было почти совсем не страшно. Так, если только лёгкий холодок пробежит по спине… Да чего бояться? Маремма далеко, а под страшную сказку куда как славно засыпать!
-Спи, спи, дитя, - бормотала нянюшка. – А я поведаю тебе сказку про болотного царя, да про красавицу Мелинду. Украл болотный царь самую красивую из девушек на всём белом свете! И ведь как не повезло: жила Мелинда близ самой мареммы, на высокой скале в замке своей матери. Выманил ее болотный царь из дому желтыми кувшинками на топи, да и забрал к себе на дно. А там и овладел ею…
-А как это, нянюшка? – девочка сонно улыбнулась и зевнула.
-А как муж женой, дитя. Тебе о том рано ещё думать.
Няня погладила девочку по голове:
-Спи, спи, маленькая…
-Как же рано, няня? Маменька сказывала, осенью отдадут и меня замуж…
-Эх-эх-эх, - разохалась няня. – Замуж… В двенадцать-то годов! Доля наша…
-Мой жених красив и богат, - улыбнулась девочка. – Я стану жить в его замке…
-Станешь, станешь…
-А что же болотный царь? Ты доскажи, няня!
-А болотный царь жил с Мелиндой. И пока мать Мелинды была жива, то рождались у них водяные лилии и белым ковром покрывали тамошние топи. А как злые люди убили мать красавицы, так озлилась она на них и стала рождать болотных духов, которые заманивали прохожих на погибель, и туман, что морочил головы, и горловые болезни, и лихорадки, а хуже всех были дочери Мелинды – до пояса прекрасные девы, а ниже – уродливые лягушки. Они высовывались из болота и молили прохожих спасти их, а кто протягивал им руку, того они утаскивали в топь…
Няня склонилась к девочке. Та спала, положив щёку на белую маленькую ручку.
-Охо-хо, грехи наши тяжкие, - простонала няня, гася свечу. – Замуж по осени отдадут… Дитя… А куда деваться…
-Госпожа! Госпожа!
Я вздрогнула и выронила вышивание из рук. В комнату вбежала служанка.
-Госпожа! Они тут! Они прибыли!
Я поднялась, подошла к окну и стала вглядываться в него. Вот поднимаются ворота, опускается подъездной мост, и первые всадники въезжают на двор замка. Впереди – он. В светлом доспехе. Волосы над высоким лбом разметал ветер. Я вижу его прекрасные черты, надменный взгляд, который режет не хуже ножа. Вот он поднимает голову и, кажется, смотрит на меня оттуда, снизу. Так бы никто не смог, но он – видит, я это знаю. Говорят, что самое страшное зло нашего мира вампиры и чёрные ведьмаки, но Цезарио страшнее их всех вместе взятых, ибо он не знает любви и жалости, и никогда не знал.
Я слыхала, что даже чёрные ведьмаки испытывают жалость, а вампиры могут любить, почему же мой муж не умеет любить? Конечно, это всё сказки и те, кто обладает темной волшбой, не способны любить человека, но сказки же не берутся ниоткуда? И, возможно, в древности всякое случалось. Но мой муж – он же белый ведьмак, а значит – человек. Отчего он так недобр к другим людям? Старая моя нянюшка говорила мне даже про болотного царя, который полюбил прекрасную Мелинду. А Цезарио, хотя и был человеком, но человеком совсем не являлся… Уж это я смогла понять за те годы, что прожила в его замке.
Небеса, за что судьба привела меня сюда? Из зеленых, славных равнин моей родины, от пологих гор и голубых озер, из уютного дома, окруженного пиньями – в эту свирепую местность, на вершину скалы, в мрачный холодный замок, возвышающийся над больной мареммой, отделяющей живительное море от суши. А ведь когда-то я думала, что смогу быть здесь счастлива. Как же глупа я была когда-то!
Я помнила тот день, когда мне сравнялось двенадцать. Я не знала ни отца, ни матери и жила в богатом доме человека, которого считала своим опекуном. Кто были мои родители, того никто не ведал. Мой покровитель нашел меня на пороге своего дома, когда я была совсем младенцем. Он взял меня в дом не только из милости, а больше из того, что те, кто оставил меня у его крыльца, оставили при мне и несколько дорогих украшений. Их мой опекун счёл достаточными для того, чтобы обеспечить меня полностью, собрать для меня приданое и не обидеть себя. Мой опекун частенько говаривал мне, что, найдя меня на своем пороге, нашел и свою удачу. Он никогда не обижал меня и подыскал мне хорошего мужа. Цезарио Таон ди Ревель, с какой стороны ни посмотри, был хорошей партией для любой девушки. Но только не для меня…
В тот день, когда мне сравнялось двенадцать, мой опекун объявил мне, что я теперь невеста и скоро поеду к мужу. Через месяц меня снарядили и отправили в Ареццо. Туда, в Ареццо, опекун сопровождал меня сам. На прощание меня расцеловала и благословила моя нянюшка, которая очень плакала, прощаясь со мной. Но что бы она могла поделать, если мой опекун решил отдать меня в жены? Да и мне не терпелось начать новую жизнь, ведь я знала, что таков мой долг. И мне было бы обидно оставаться в доме моего опекуна незамужней девушкой в то время, когда все мои подруги одна за другой становились жёнами.
В Ареццо нас уже поджидали у храма святого Августина. В тот день я впервые увидела своего жениха. До этого дня я воображала себе, что он молод и хорош собой, богат и станет любить меня. Почему я так думала? Верно, потому, что ум мой был полон нянюшкиных сказок, а она ведь не только про болотного царя сказывала, но и иное говаривала: о любви, об отважных рыцарях и прекрасных дамах.
Цезарио Таон ди Ревель – кондотьер, владетельный синьор Розиньяно, Вольтерры, Масса-Мариттимы и Гроссетто, а главное - владетель мареммы – был и впрямь очень хорош собой. Молодой красавец с горделивой осанкой и надменным взглядом. Он улыбнулся и сразу стал необыкновенно притягателен, настолько, что все мои опасения (а они были) растаяли как дым. О, он казался мне очень взрослым мужчиной, хотя, по правде, тогда ему было не более двадцати лет. Он снисходительно улыбнулся мне и подал руку, и я растаяла. Вот какой у меня будет красивый муж, думала тогда я. По моей детской глупости это казалось мне самым важным. И я тогда улыбнулась ему.
Затем нас обвенчали при свидетелях, меня усадили в экипаж, и мой опекун в последний раз посмотрел на меня. Он сказал мне тогда:
-Прощай. Теперь ты синьора Таон ди Ревель. Помни о том, что отныне муж твой господин. Во всём слушайся его и не осрами меня. Не заставь нас пожалеть о том, что дом Таон ди Ревель взял тебя в жёны для своего главы. Помни, что я поручился своим честным именем за тебя – девочку без рода и племени. Признаться, - прибавил он тихо, - я не знаю, почему выбор Цезарио пал на тебя, но… - тут он замолчал и больше я не услышала от него ни слова.
Я улыбнулась и пообещала сделать всё, чтобы стать хорошей женой. И мы тронулись в путь. Мы долго ехали, и я даже успела всплакнуть, потому что мой муж после венчания совершенно не обращал на меня внимания, а мне хотелось услышать от него слова ободрения. Потом мы остановились и меня пересадили на коня, и мы снова ехали очень долго. Сначала по равнине, затем – по жаркому и душному болоту. А после того – взбирались по горной круче. И, наконец, мы достигли моего нового дома.
Тогда мой муж подал мне руку и, улыбаясь (я в первый и последний раз видела на его лице улыбку, обращенную ко мне), сказал:
-Вот твой дом. Ты видела, какова дорога сюда. Не думаю, что тебе когда-нибудь придётся совершить её вновь и покинуть эти стены. Женщине сделать такой путь под силу один раз. Тут ты будешь жить, здесь умрёшь и здесь будешь похоронена. Такова участь всех жён нашего дома.
Говорил он это тоном холодным и спокойным. Сказать ли, что дрожь пробрала меня от его слов? Я вдруг поняла, что вижу не новый дом, но свою тюрьму и высокие стены замка над мареммой, и узкие бойницы доказывали мне, что каждое слово Цезарио – правда и мне отсюда более никогда не выбраться. Но я прогнала это впечатление, посмотрев в лицо мужа. Что же, думала я, пусть так, но он так красив и, верно, я смогу после понравиться ему. После, когда немного подрасту.
Мой муж ввёл меня под кров замка, и мы остановились в большой зале с огромным очагом.
-Завтра я уеду, владетельный герцог призывает меня. Сколько меня не будет – я не знаю. Ты же тем временем станешь тут хозяйкой. Твой опекун взял с меня слово, что я подожду до твоего пятнадцатилетия. И я подожду. А теперь ступай и не мешай мне.
С этими словами он ушел, а ко мне подошли служанки, которые испуганно смотрели на нас. Я оглянулась и увидела, что слуги вносят в залу моё приданое: сундуки, свёртки, ковры. Одна из служанок поклонилась мне и указала рукой направление. Я пошла за ней.
Мои покои были в одной из замковых башен. К ним вела узкая круговая лестница. Я карабкалась по ней и думала, что этот путь всегда будет тяжел. Но я ошибалась. Через год, который я провела в замке, я поднималась по этой лестнице легко, как горная коза, что скачет среди скал.
Муж мой тогда и впрямь уехал, и не появлялся дома долго. За это время я как смогла освоилась в замке. Я училась вести хозяйство, управлять слугами – и мне всё удавалось. Каждый день я смотрела из окна замка вниз и видела долину и маремму.
-Вот уж не горюйте, госпожа, что вам нельзя спуститься, - весело говаривали мне служанки. – Делать там нечего. В деревне одно мужичьё, а маремма – это маремма. Там живой душе и делать-то нечего.
-Там живёт болотный царь? – по первости, смеясь, спрашивала я.
А служанки серьёзно отвечали мне на это:
-Да, живёт. И похищает по сию пору красавец, хотя про него и говорят, что он женат. Но, как видно, жена ему прискучила. А если ему не удастся облюбованную красавицу себе забрать, то он насылает мор, или иное зло на людей.
Я слушала их байки и мне казалось, что позволь – и я тут же ринусь вниз. Так хотелось мне увидеть вблизи телеги, что ехали с ближайшей ярмарки и которые казались мне не более мошек, когда я смотрела на дорогу сверху. И хотелось увидеть веселых деревенских девушек и смешливых парней, заботливых пожилых крестьянок с их тёплыми толстыми руками и их мужей, которые каждый вечер неспешно сиживали каждый у своего крылечка. О чём они говорили? Вот что тогда волновало меня! Но шли дни, дни сменяли недели, недели – месяцы, а в моей жизни ничего не менялось.
ПРОЛОГ
Сентябрь 1929 года, Венеция
Старый венецианский палаццо весь горел огнями, над узкими каналами ревел джаз. Говорили, что Хитклифы вызвали на этот вечер из Нью-Йорка Бенни Гудмена, юную и наглую восходящую звезду, и виртуозного кларнетиста. И сейчас звуки его инструмента разрывали тишину венецианской ночи. В огромном зале старого палаццо, расписанного изысканными фресками, отплясывали яркие красотки с красными губами, а компанию им составляли фрачные кавалеры. Все бесновались, много пили, хохотали, курили, одним словом, праздновали жизнь, как могли.
Сам хозяин палаццо и вечеринки Мэтью Хитклиф появлялся то тут, то там. Он не танцевал, но внимательно наблюдал за танцующими, а они наблюдали за ним. Мужчины хотели иметь с ним общие дела, так как о его фантастическом нюхе на деньги ходили легенды, а женщины – заполучить его в свою постель. Все, конечно, знали, что где-то здесь находится и жена Хитклифа – Олив, но ее всегда почему-то сбрасывали со счетов, хотя, по правде сказать, никто и никогда не слышал, чтобы Мэтью Хитклиф имел интрижки на стороне.
-Но не может же он не изменять жене? – справедливо вопрошали друг друга гости, друзья и просто знакомые Хитклифов. – Конечно, Олив по-своему хороша, но она жена и они чёртову тучу времени вместе!
Одним словом, любая мало-мальски привлекательная светская львица считала себя в праве ожидать внимания от Мэтью Хитклифа: богача и красавца. Богатство его было несомненным, а вот красивым в обычном смысле этого слова его сложно было назвать. Лет Мэтью было уже около сорока и хорош он был той зрелой мужской привлекательностью, которой бывают хороши состоявшиеся мужчины его возраста. Роста он был высокого, сложения сухощавого, экзотики ему придавали смуглая кожа и яркие синие глаза, его густые черные волосы были коротко острижены и аккуратно обрамляли его лицо. Особое очарование придавала ему улыбка, при которой кончики его губ чуть загибались кверху, и оттого лицо этого зрелого мужчины вдруг приобретало мальчишеские черты.
Олив, его жена, была хороша по-своему, но ни одна из гостий этого дома не считала ее своей соперницей. Олив просто повезло быть женой Хитклифа и он просто её терпит – так считали абсолютно все. Когда-то, в молодости, Олив, верно, была очень хороша: брюнетка миниатюрного сложения, с черными глубокими глазами и с чуть тревожным выражением на лице с тонкими чертами. Конечно, в 16 лет она была хороша, это признавали все! Но теперь, и это видели опять-таки все, она уже начала увядать. В то время, как Мэтью Хитклиф, кажется, только набрал в своей привлекательности.
-В молодости он и вполовину не был так хорош! – утверждали некоторые.
А, впрочем, никто не мог похвастать тем, что знал Мэтью Хитклифа в молодости. Сам же Хитклиф не стесняясь рассказывал о своем неизвестном происхождении, о том, что он был некогда подброшен к стенам дома *ширского священника и тот, с присущим этому сословию юмором, записал Мэтью под фамилией Хитклиф. Ибо роман «Грозовой перевал» был в то время любимой книгой супруги этого благородного пастора. Всё это Мэтью рассказывал с неизменным юмором и без ложного стеснения. Его богатство позволяло ему подобные выпады в адрес общества. А ещё Мэтью любил прибавлять, что Олив самая настоящая аристократка из старинного итальянского рода, корни которого уходят во времена римской империи. Олив при этих рассказах смотрела на мужа и качала головой, но ничего не говорила. Однако все были уверены, что Мэтью не лжёт и мужчины говорили особо ретивым дамам: «Опасайтесь Хитклифа! Он не зря носит это имя!»
Но Мэтью Хитклиф в устроенный им вечер был центром внимания и притяжения всех своих гостий. Все говорили, что невозможно стать его пассией, но всё же все на это надеялись. «Ведь кто-то же у него есть? Почему не я?» - спрашивали дамы сами себя.
Но вот вдруг джаз сменил новомодный танго и гости с удивлением увидели, что предмет их разговоров танцует с женой, шепча ей что-то на ухо. Звучала одна из мелодий Гарделя. Олив смеялась, отчего ее тонкое чуть увядшее лицо с тревожными глазами делалось молодым и задорным. Мелодия подошла к концу, Мэтью склонился к своей жене и, не стесняясь, поцеловал ее в губы.
-Нет, это положительно невыносимо! – какая-то из дам выразила своё возмущение громким шёпотом.
Мэтью повернул голову на голос, и абсолютно все поняли, что он всё услышал. А главное, поняли, что в толпе он увидел ту, что позволила себе эту дерзость. Его прищуренные глаза не оставляли сомнений.
А потом опять заиграл Бенни и веселье стало набирать обороты.
Глава 1
Сказки мареммы
-Маремма – страшное, гиблое место. Одни топи вокруг, да затхлый воздух. Болезни так и норовят вылезти из трясины и наброситься на человека. Моровые язвы, лихорадки, да чего только нет! Потому в низинах жить никто не хочет. Селятся люди в горах, чем выше – тем лучше. На самых высоких стоят замки, где живут владетельные господа. Там воздух чист. Но когда-никогда и им приходится отправляться в дорогу и ехать вдоль мареммы, тогда и на них нападает злая лихорадка. А что уж говорить о тех несчастных, которые живут по берегам тамошних топей!
Голос нянюшки убаюкивал и было почти совсем не страшно. Так, если только лёгкий холодок пробежит по спине… Да чего бояться? Маремма далеко, а под страшную сказку куда как славно засыпать!
-Спи, спи, дитя, - бормотала нянюшка. – А я поведаю тебе сказку про болотного царя, да про красавицу Мелинду. Украл болотный царь самую красивую из девушек на всём белом свете! И ведь как не повезло: жила Мелинда близ самой мареммы, на высокой скале в замке своей матери. Выманил ее болотный царь из дому желтыми кувшинками на топи, да и забрал к себе на дно. А там и овладел ею…
-А как это, нянюшка? – девочка сонно улыбнулась и зевнула.
-А как муж женой, дитя. Тебе о том рано ещё думать.
Няня погладила девочку по голове:
-Спи, спи, маленькая…
-Как же рано, няня? Маменька сказывала, осенью отдадут и меня замуж…
-Эх-эх-эх, - разохалась няня. – Замуж… В двенадцать-то годов! Доля наша…
-Мой жених красив и богат, - улыбнулась девочка. – Я стану жить в его замке…
-Станешь, станешь…
-А что же болотный царь? Ты доскажи, няня!
-А болотный царь жил с Мелиндой. И пока мать Мелинды была жива, то рождались у них водяные лилии и белым ковром покрывали тамошние топи. А как злые люди убили мать красавицы, так озлилась она на них и стала рождать болотных духов, которые заманивали прохожих на погибель, и туман, что морочил головы, и горловые болезни, и лихорадки, а хуже всех были дочери Мелинды – до пояса прекрасные девы, а ниже – уродливые лягушки. Они высовывались из болота и молили прохожих спасти их, а кто протягивал им руку, того они утаскивали в топь…
Няня склонилась к девочке. Та спала, положив щёку на белую маленькую ручку.
-Охо-хо, грехи наши тяжкие, - простонала няня, гася свечу. – Замуж по осени отдадут… Дитя… А куда деваться…
***
-Госпожа! Госпожа!
Я вздрогнула и выронила вышивание из рук. В комнату вбежала служанка.
-Госпожа! Они тут! Они прибыли!
Я поднялась, подошла к окну и стала вглядываться в него. Вот поднимаются ворота, опускается подъездной мост, и первые всадники въезжают на двор замка. Впереди – он. В светлом доспехе. Волосы над высоким лбом разметал ветер. Я вижу его прекрасные черты, надменный взгляд, который режет не хуже ножа. Вот он поднимает голову и, кажется, смотрит на меня оттуда, снизу. Так бы никто не смог, но он – видит, я это знаю. Говорят, что самое страшное зло нашего мира вампиры и чёрные ведьмаки, но Цезарио страшнее их всех вместе взятых, ибо он не знает любви и жалости, и никогда не знал.
Я слыхала, что даже чёрные ведьмаки испытывают жалость, а вампиры могут любить, почему же мой муж не умеет любить? Конечно, это всё сказки и те, кто обладает темной волшбой, не способны любить человека, но сказки же не берутся ниоткуда? И, возможно, в древности всякое случалось. Но мой муж – он же белый ведьмак, а значит – человек. Отчего он так недобр к другим людям? Старая моя нянюшка говорила мне даже про болотного царя, который полюбил прекрасную Мелинду. А Цезарио, хотя и был человеком, но человеком совсем не являлся… Уж это я смогла понять за те годы, что прожила в его замке.
Небеса, за что судьба привела меня сюда? Из зеленых, славных равнин моей родины, от пологих гор и голубых озер, из уютного дома, окруженного пиньями – в эту свирепую местность, на вершину скалы, в мрачный холодный замок, возвышающийся над больной мареммой, отделяющей живительное море от суши. А ведь когда-то я думала, что смогу быть здесь счастлива. Как же глупа я была когда-то!
Я помнила тот день, когда мне сравнялось двенадцать. Я не знала ни отца, ни матери и жила в богатом доме человека, которого считала своим опекуном. Кто были мои родители, того никто не ведал. Мой покровитель нашел меня на пороге своего дома, когда я была совсем младенцем. Он взял меня в дом не только из милости, а больше из того, что те, кто оставил меня у его крыльца, оставили при мне и несколько дорогих украшений. Их мой опекун счёл достаточными для того, чтобы обеспечить меня полностью, собрать для меня приданое и не обидеть себя. Мой опекун частенько говаривал мне, что, найдя меня на своем пороге, нашел и свою удачу. Он никогда не обижал меня и подыскал мне хорошего мужа. Цезарио Таон ди Ревель, с какой стороны ни посмотри, был хорошей партией для любой девушки. Но только не для меня…
В тот день, когда мне сравнялось двенадцать, мой опекун объявил мне, что я теперь невеста и скоро поеду к мужу. Через месяц меня снарядили и отправили в Ареццо. Туда, в Ареццо, опекун сопровождал меня сам. На прощание меня расцеловала и благословила моя нянюшка, которая очень плакала, прощаясь со мной. Но что бы она могла поделать, если мой опекун решил отдать меня в жены? Да и мне не терпелось начать новую жизнь, ведь я знала, что таков мой долг. И мне было бы обидно оставаться в доме моего опекуна незамужней девушкой в то время, когда все мои подруги одна за другой становились жёнами.
В Ареццо нас уже поджидали у храма святого Августина. В тот день я впервые увидела своего жениха. До этого дня я воображала себе, что он молод и хорош собой, богат и станет любить меня. Почему я так думала? Верно, потому, что ум мой был полон нянюшкиных сказок, а она ведь не только про болотного царя сказывала, но и иное говаривала: о любви, об отважных рыцарях и прекрасных дамах.
Цезарио Таон ди Ревель – кондотьер, владетельный синьор Розиньяно, Вольтерры, Масса-Мариттимы и Гроссетто, а главное - владетель мареммы – был и впрямь очень хорош собой. Молодой красавец с горделивой осанкой и надменным взглядом. Он улыбнулся и сразу стал необыкновенно притягателен, настолько, что все мои опасения (а они были) растаяли как дым. О, он казался мне очень взрослым мужчиной, хотя, по правде, тогда ему было не более двадцати лет. Он снисходительно улыбнулся мне и подал руку, и я растаяла. Вот какой у меня будет красивый муж, думала тогда я. По моей детской глупости это казалось мне самым важным. И я тогда улыбнулась ему.
Затем нас обвенчали при свидетелях, меня усадили в экипаж, и мой опекун в последний раз посмотрел на меня. Он сказал мне тогда:
-Прощай. Теперь ты синьора Таон ди Ревель. Помни о том, что отныне муж твой господин. Во всём слушайся его и не осрами меня. Не заставь нас пожалеть о том, что дом Таон ди Ревель взял тебя в жёны для своего главы. Помни, что я поручился своим честным именем за тебя – девочку без рода и племени. Признаться, - прибавил он тихо, - я не знаю, почему выбор Цезарио пал на тебя, но… - тут он замолчал и больше я не услышала от него ни слова.
Я улыбнулась и пообещала сделать всё, чтобы стать хорошей женой. И мы тронулись в путь. Мы долго ехали, и я даже успела всплакнуть, потому что мой муж после венчания совершенно не обращал на меня внимания, а мне хотелось услышать от него слова ободрения. Потом мы остановились и меня пересадили на коня, и мы снова ехали очень долго. Сначала по равнине, затем – по жаркому и душному болоту. А после того – взбирались по горной круче. И, наконец, мы достигли моего нового дома.
Тогда мой муж подал мне руку и, улыбаясь (я в первый и последний раз видела на его лице улыбку, обращенную ко мне), сказал:
-Вот твой дом. Ты видела, какова дорога сюда. Не думаю, что тебе когда-нибудь придётся совершить её вновь и покинуть эти стены. Женщине сделать такой путь под силу один раз. Тут ты будешь жить, здесь умрёшь и здесь будешь похоронена. Такова участь всех жён нашего дома.
Говорил он это тоном холодным и спокойным. Сказать ли, что дрожь пробрала меня от его слов? Я вдруг поняла, что вижу не новый дом, но свою тюрьму и высокие стены замка над мареммой, и узкие бойницы доказывали мне, что каждое слово Цезарио – правда и мне отсюда более никогда не выбраться. Но я прогнала это впечатление, посмотрев в лицо мужа. Что же, думала я, пусть так, но он так красив и, верно, я смогу после понравиться ему. После, когда немного подрасту.
Мой муж ввёл меня под кров замка, и мы остановились в большой зале с огромным очагом.
-Завтра я уеду, владетельный герцог призывает меня. Сколько меня не будет – я не знаю. Ты же тем временем станешь тут хозяйкой. Твой опекун взял с меня слово, что я подожду до твоего пятнадцатилетия. И я подожду. А теперь ступай и не мешай мне.
С этими словами он ушел, а ко мне подошли служанки, которые испуганно смотрели на нас. Я оглянулась и увидела, что слуги вносят в залу моё приданое: сундуки, свёртки, ковры. Одна из служанок поклонилась мне и указала рукой направление. Я пошла за ней.
Мои покои были в одной из замковых башен. К ним вела узкая круговая лестница. Я карабкалась по ней и думала, что этот путь всегда будет тяжел. Но я ошибалась. Через год, который я провела в замке, я поднималась по этой лестнице легко, как горная коза, что скачет среди скал.
Муж мой тогда и впрямь уехал, и не появлялся дома долго. За это время я как смогла освоилась в замке. Я училась вести хозяйство, управлять слугами – и мне всё удавалось. Каждый день я смотрела из окна замка вниз и видела долину и маремму.
-Вот уж не горюйте, госпожа, что вам нельзя спуститься, - весело говаривали мне служанки. – Делать там нечего. В деревне одно мужичьё, а маремма – это маремма. Там живой душе и делать-то нечего.
-Там живёт болотный царь? – по первости, смеясь, спрашивала я.
А служанки серьёзно отвечали мне на это:
-Да, живёт. И похищает по сию пору красавец, хотя про него и говорят, что он женат. Но, как видно, жена ему прискучила. А если ему не удастся облюбованную красавицу себе забрать, то он насылает мор, или иное зло на людей.
Я слушала их байки и мне казалось, что позволь – и я тут же ринусь вниз. Так хотелось мне увидеть вблизи телеги, что ехали с ближайшей ярмарки и которые казались мне не более мошек, когда я смотрела на дорогу сверху. И хотелось увидеть веселых деревенских девушек и смешливых парней, заботливых пожилых крестьянок с их тёплыми толстыми руками и их мужей, которые каждый вечер неспешно сиживали каждый у своего крылечка. О чём они говорили? Вот что тогда волновало меня! Но шли дни, дни сменяли недели, недели – месяцы, а в моей жизни ничего не менялось.
