Доспехи совести и чести

06.10.2023, 04:57 Автор: Наталья Гончарова

Закрыть настройки

Показано 12 из 21 страниц

1 2 ... 10 11 12 13 ... 20 21


я бы предпочел, чтобы вы узнали обо всем из моих уст, но коль уж произошло, то, что произошло, я готов принять удар, со всей ответственностью, – сказал он это резко, но без драматизма, несмотря на всю трагичность происходящего, как если бы разговаривал о плохой погоде, или еще о каком явление, хотя и не приятном, но не несущим в себе и толики чувств и эмоций.
       Испугавшись, что оскорбила его, Лиза порывисто взяла его руку в свои и запальчиво произнесла:
       – Поверьте, я не хотела вас обидеть, мне только надобно знать, почему? Ведь я знаю, я точно знаю, сердцем, вы не смогли бы поступить бесчестно. Я знаю так же точно это, как про саму себя, не спрашивайте как! Но я хочу понять, зачем вы это сделали, ведь не могли же вы так поступить лишь из корысти ради, не тот вы человек. Я знаю, я, я в-в-верю, – на последнем слове ее голос дрогнул и сорвался. Она опустила глаза, желая скрыть, что вот-вот готова расплакаться, но усилием воли, сдержала себя. Меньше всего она хотела показаться в его глазах малодушной, незрелой и слабохарактерной. Через минуту, обуздав чувства, Лиза вновь посмотрела на него. Уже открыто, глаза в глаза.
       Михаил Иоганович же смотрел на нее все так же пристально и внимательно, вот только разгадать о чем он думает, едва ли представлялось возможным. И, тем не менее, он не отдернул руки, Лиза все еще сжимала его широкую ладонь в своей. Но и разуверять не торопился. Минуты ожиданья, и время, что длиною в вечность, как будто бы улитка преодолевает расстояние всего в аршин.
       Мейер еще немного помолчал, собираясь с мыслями и наконец, нарушив тишину, заговорил:
       – Что ж, если бы все явления в жизни можно было описать односложно. С легкостью подтвердить или без сомнения опровергнуть. Однако все не просто. Но ежели вас интересует вопрос предатель ли я, то отвечу так: в глазах других людей – несомненно, но, не сделав это, я стал бы предателем перед своей совестью. Как видите, выбор не из легких.
       Лиза боялась обронить и слово, нарушить ту искренность и откровенье, что рождались меж ними, и оттого дышала так тихо и так глубоко, словно и не дышала вовсе.
       Мейер высвободил руку из ее ладони, затем чуть отдалился, и сев прямо, наклонившись и оперев руки о колени, а затем, скрестив пальцы в замок, не поднимая глаз начал свой рассказ:
       – Россия сейчас, может до вас уже доходили слухи об этом, находится в крайне стесненном положении, и в полном одиночестве. Нет ни одного союзника, который бы поддерживал ее, вы только вдумайтесь ни одного союзника, я не говорю об Англии, что наш извечный враг, но даже Австро-Венгрия и Германия, не поддерживает нас, впрочем, никто не знает толи понапрасну, толи справедливо. Тогда как обстановка напряженная и тревожная, и ежели говорить кратко о раскладе сил, то скорее все против всех, нежели существует сколь бы то ни было надежная коалиция между странами. Но даже это не так опасно и трагично для нее, как то, что она истощена и раздираема внутренними противоречиями, кои, на мой взгляд, есть ее истинная проблема. Вот только так считают не все. Силы брошены исключительно в угоду внешней политики, пустые, ложные и всем понятные маневры. Всем, а в особенности нам самим, ясно, что война не возможна, и что Император, пойдет на любые уступки, лишь бы избежать ее, так как начнись она, исход был бы предрешен, а последствия фатальны и невозвратимы. Так к чему же тратить силы, пытаясь вселить страх, когда уж никто и не боится? Тогда как внутренний враг, словно змеи, коим нет числа, притаились на шее Отчества, медленно затягивая узел, когда не ровен час, станет уж слишком поздно, – в довершении своих слов, он даже коснулся своей шеи, словно нечто и впрямь душило его сейчас, но помолчав немного, и собравшись с мыслями, снова заговорил:
       – Я получил сведения, что на Императора готовится покушение, а в самое сердце разведки, в Третье отделение внедрен агент «Земли и воли». Слышали ли вы о «Земле и воле»? – спросил он Лизу, и, не дожидаясь ответа продолжил: – Знаете ли, собрание из людей, как и все жаждущих власти, за ширмой некого «великого» добра, для «несчастного» народа, вот только ради счастья одних, непременно надобно сделать несчастными других, а суть перемен в том, чтоб поменять несчастных местами, на этом реформы и будут окончены, так как те, кто обрели новоиспеченное счастье, едва ли, как и прошлые счастливцы возжелают им делиться с теми несчастными, ради которых якобы все и начиналось. И все пойдет как встарь. Впрочем, это и есть суть всех реформ. Собственно ради того они и затеваются. Не иначе. И потом, что же это за добро такое на крови? – запальчиво произнес он, но спохватившись, уже спокойно вернулся к тому, о чем начал:
        – Такой агент внутри, значит, для террористической организации все, а для Государя смерть. Они будут иметь доступ ко всем документам, ко всем именам и адресам, о предстоящих обысках и облавах, обо всем, что происходит в стенах заведения, стоящего на страже внутренней безопасности Отечество. И ежели, кто-либо захотел бы разрушить Империю, то лучшего пути, чем разрушить ее изнутри, нет, и не может быть. Ведь что есть внешний враг, который бьет лишь по попавшим в поле зрения случайным целям, перед врагом внутренним, что закладывает бомбу, под само основание Империи, предрешая ее судьбу и обрекая на погибель. В надежде построить прекрасный новый мир на замену прежнего? Обман. Какой обмен. Разве можно построить новое, без конца разрушая старое? Все ложь! – отчаянно воскликнул он. – Однако же у всего в жизни есть цена. В обмен на эти сведения, я должен быть предоставить данные, касающиеся наших планов в Британской Индии, в преддверии Берлинского конгресса. Вы знаете, наш излюбленный и уже до боли знакомый трюк, имитировать нападения, без намерения напасть. Глупость, на которую уже едва ли кто реагирует и оттого сведения об этом не представляют какой бы то ни было ценности, и разве что мальчишка посыльный уже не знает об этих планах!
       Лиза замерла, и казалось, совсем перестала дышать. С губ едва не вырвался вопрос, но она сдержалась, и, решив набраться терпения, вся превратилась в слух.
       Предвосхищая ее вопрос, он поднял голову, посмотрел на нее с горькой улыбкой, а затем ответил:
       – Не бойтесь, я не предоставил им ничего из того, что они уже не знали без меня, тем не менее, наша переписка, для человека непосвященного и несведущего, могла показаться не иначе как предательством. Но лишь на первый взгляд, истину же не смог бы увидеть, разве что слепец или же человек не желающий видеть истины. Хотя, теперь, какая в том разница. Я поступил, как поступил, я сделал выбор, пожертвовал меньшим, чтобы получить важное, вот только проиграл. Я мнил себя ферзем, а оказался, пешкой, – с горечью заключил он и замолчал.
       – Что же случилось после?! – не выдержав воскликнула Лиза.
       – А после случилось, что не все в России заняты делами Отечества, что я по своей наивности, а точнее глупости не учел. Третье отделение, а точнее место начальника Третьего отделения, не дает покоя не малому количеству лиц. Я и сам знаю с десяток, желающих, мечтающих, а точнее одержимых этой должностью, а значит всей той властью, которое сие место наделяет, в числе которых, каюсь, был и сам. Но один из них желает этого больше других и оттого готов и способен на многое, если не сказать на все. Не озабочен он ни угрозой внешней, ни угрозой внутренней, не тревожат его и судьбы людские, а одержим, он лишь созданием великой машины принуждения и страха внутри страны, Великой полиции, во главе которой он был бы и Царь и Император. Имя этого человека, я не желал бы называть, а потому, буду именовать его не иначе как граф Л. Без сомнения, он именно тот человек, который воспользуется любой возможностью, дабы совершить задуманное, и готов заплатить любую цену, кормя голодного и прожорливо зверя внутри себя, имя которого «Тщеславие». А что для него есть моя судьба, ежели, судьба целого Отечества для него ничто?
       Именно в его руки и попала та переписка, и он, желая опорочить Третье отделение в глазах Императора, не преминет воспользоваться ситуацией, представив меня предателем, шпионом и изменником. Он вываляет меня в грязи, как символ никчемности и бесполезности Третьего отделения, а главное, посеет в Государе страх, что именно там оплот предательства и отступничества, и даже если, мне удастся опровергнуть сию клевету, зерно сомнения пустит свои всходы.
       И так, желая спасти Государя, не ведая того, я сам, своими руками, – и он посмотрел на свои ладони, как знак того, что его деяния повлекли за собой череду неотвратимых и трагических событий, – погубил то, ради чего жил.
       Последние слова дались ему с особенным трудом, будучи человеком сдержанным, в тот момент Мейер испытывал такое эмоциональное напряжение, что с трудом произносил слова.
       И произнеся все это замолчал, но позы не сменил, и по-прежнему, не решался взглянуть Лизе в глаза. Может, боялся увидеть в ее глазах осужденья, а может, глядя в них, как в зеркале боялся увидеть, что осуждает себя сам.
       Так бы они и сидели молча целую вечность, если б, Лиза не дотронулась нежно до его плеча, почти невесомо, как перышком, и несмотря на его слабые протесты, руки не отвела, а лишь тихонько спросила:
       – Но в чем же ваше предательство? Все что вы делали, вы делали из любви к России. И потом, разве ж во имя мира, и интересов страны, не должны мы все пренебречь нашей гордыней, поступаясь карьерными амбициями и нашим тщеславием, во имя блага общего. Я уверена, я убеждена, что ежели все им объяснить, все истолковать, они поймут, и если не отблагодарят, то уж точно не накажут, ведь разве ж есть за что?
       Он ухмыльнулся, и заговорил: – Ах, Лизавета Николаевна, милое вы дитя, если б в жизни все было так просто. Да и я рассказал вам не все, и хотя в моих поступках нет предательства, все же я совершил предательскую ошибку. Я связался не с тем человеком, – и, запнувшись, продолжил, – с женщиной, и мое высокомерие, и моя гордыня, будто шоры, застлали мне глаза, отчего я ослеп, и не увидел, что это была лишь ловушка, и я в нее попал. Именно она выкрала переписки, и ряд важных документов, по заданию лица, чье имя я, как и прежде, не желал бы называть.
       Лиза побледнела и отпрянула.
       Он вдруг обернулся, и отчужденно посмотрев, промолвил: – Вот видите, даже вы меня осуждаете.
       – Нет, нисколько! – с жаром воскликнула Лиза, кляня себя за несдержанность, что выдала свою ревность, которую он ошибочно принял за порицание. – И все же, ежели, встретиться с графом Л., и просить его, ведь есть же в нем человечность и великодушие, я верю, и в дурном человеке теплиться добро, ведь не должно губить того, кто рисковал собой, пусть и совершил ошибку, но намерения, ведь намерения Ваши чисты!
       – Милое, славное, но такое наивное дитя. Он не преминет воспользоваться ситуацией, и ударить по своему давнему сопернику, и тот факт, что это будет моей гибелью, поверьте, никого не волнует. Впрочем, я виноват во всем сам. Тут грех винить других, – с горечью прошептал он, затем наклонился к ней и коснулся щеки. Она перехватила его руку и теснее прижала к своему лицу обеими ладошками.
       – Но должен же быть выход! – в отчаянии взмолилась она.
       – Его нет, или я его не вижу, впрочем, в том нет разницы. Я поступил по своим убеждениям, но разве ж это имеет значение? Когда ставки так высоки. Я приму наказание со всей ответственностью, – отрезал он и высвободил руку из ее ладони.
       Ужас охватил Лизу, от одной мысли, что обретя любовь, неотвратимо потеряет ее, она едва не лишилась чувств.
       – Глупый вы! Вы говорите, что я наивна, но вы…. Вы….. Неужто, не понимаете, что ценнее жизни ничего нет? Неужели же вы пойдете на плаху, во имя идеалов, по-прежнему лелея и пестуя свою гордыня, которая и привела Вас сюда? Ни одна идея, не стоит и гроша, если за нее надобно платить жизнью! – воскликнула она. – Одни затевают войны, другие пытаются их остановить, высокие чины, толкают в бездну малый люд, используя их во имя высших целей, но какова цена? В чем смысл жизни одних ценою жизни других? Ведь вы сами о том говорили!
       – Но лишь приверженность идеалам, делает мужчину мужчиной, – резко ответил он.
       – Даже если эти идеалы ложны?
       Мейер взглянул на нее, затем промолчал и отвернулся.
       Лиза обняла его и склонила голову на плечо.
       – Я не могу вас потерять, – ели слышно прошептала она.
       – Я знаю, – ответил он, не смея посмотреть ей в глаза. – Но унизиться сейчас перед ними. Вы знаете, что агент, который внедрен в Третье отделение, все еще там, и на хорошем счету! Я слишком поздно узнал его имя, когда уже погубил себя и свою репутацию, так что теперь меня и слушать никто не желает. Выкинули, будто собаку, а ему лавровый венок. И я должен молить их о пощаде? И пачкаться и пресмыкаться? Никогда! И потом, если я поступлюсь своей гордостью, вы перестанете меня любить. Не смотрите на меня с удивлением. Так и станет. Да и как можно любить мужчину без чести? Я и сам не смогу любить вас, потому что стану себе противен. Сердце будет отравлено ядом презрения к себе. И ощущение своей ничтожности неизбежно разрушит меня. Не просите меня жить с этой ношей, даже ради любви. Я уже поступился своей честью раз, дайте мне хотя бы сохранить ее остатки.
       После этих слов он повернулся к ней лицом и вновь, погладив по щеке, наклонился, чтобы запечатлеть на ее полуоткрытых губах, тот самый поцелуй, что навеки стирает грань между любовью платонической и любовью земной.
       Она больше не молила его изменить свое решение, а лишь крепко вцепившись в лацканы сюртука, тесно прижалась к нему, боясь выпустить из рук, хотя бы на секунду, ибо знала, что каждое мгновенье вместе, может стать последним.
       
       
       Пал Палыч делал обход своего «будущего» именья, заправски вышагивая как его истинный и неоспоримый хозяин. По-армейски высоко выкидывая правую ногу, а затем, яростно ее опуская, так, что каблук его сапога врезался в нежный весенний дерн, оставляя глубокий и рваный след – тавро собственника. Обойдя именье вокруг, и насладившись видом высоких башен, а также красотой дорого белого камня, Пал Палыч, конечно же, не преминул подсчитать в уме, сколько та или иная работа могла стоить, и с трудом, уложив в голове баснословную сумму, в которую именье обошлось его дорогому тестю, от удивления и изумления даже присвистнул.
       – Мда, – заключил он, чтобы сия фраза не значила, затем, посмотрев вверх, постоял немного, покрутился, еще раз огляделся, и решил повторить обход.
       В конце концов, если не сейчас, то в будущем, ему суждено стать хозяином всего этого, а посему надобно знать доподлинно и с точностью, что в его ведении находиться будет. А это значит, самое время посетить сад – единственное место, где он еще не был. И руководствуясь, прежде всего любопытством, нежели здравым смыслом и необходимостью, он последовал по дорожке в одинокую обитель его свояченицы. Пока шел, глазея по сторонам, Пал Палыч попутно и здесь строил планы своего хозяйствования, к коим готов был приступить хоть сейчас. Ему не нравились яблони.
       – Проку от них нет, – решил Трусов, – ни тебе благодатной тени, ни прохлады, ни плодов полезных, и лучше было бы здесь разместить, что для дела, может хозяйственную постройку какую, и еще что дельное.
       

Показано 12 из 21 страниц

1 2 ... 10 11 12 13 ... 20 21