Казалось, мой страх доставляет им куда больше удовольствия, чем то, что они собирались сделать. И они упивались моей беспомощностью. Будь я не в кандалах — оба умерли бы на месте, но магия мне недоступна, и я ничего, совершенно ничего не могла сделать. Только надеяться на чудо.
— Слышь, девка, кто не работает, тот не ест. Будешь ласковой — покормим. А так — не обессудь…
— Пошел ты… — прошипела я.
Когда растешь, бегая хвостиком за старшим братом то на псарню, то на конюшню, то еще куда, воле-неволей научишься выражениям, неподобающим леди. Помнится, впервые услышав от меня крепкое словцо, мама пришла в ужас и долго пыталась объяснить, что леди не подобает употреблять некоторые выражения. Правда, наотрез отказалась рассказывать, какие именно. Пришлось идти к брату. Тот долго смеялся, но просветил.
Как всегда при воспоминаниях о семье, горло скрутило судорогой, я даже на миг забыла, где нахожусь и что происходит. Впрочем, мне тут же напомнили.
— Ерепенишься, значит? — Тот, что с лошадиной мордой, нагнулся, вцепился мне в подбородок, заставляя поднять лицо. — Ну, давай. Мне нравится, когда ерепенятся.
Пахло от него тоже не жасмином. Жаль, что я не могу лишиться чувств по собственной воле. Это было бы… удобно. Потому что если не случится чуда, эти двое станут моими первыми мужчинами.
Какая злая ирония. В пансионе нравы не слишком строгие, хватало и балов, и визитов — вокруг меня поклонники вились стаями, и добрачные связи не были чем-то запретным, ведь магия всегда убережет от ненужных проблем. Но мне все казалось, что появится кто-то… кто-то, кто мне не просто симпатичен, а тот единственный, с кем и случится тот первый раз, который станет незабываемым.
Да уж, незабываемым — это точно.
Я снова выплюнула ругательство. Длиннолицый расхохотался.
— Прикрой дверь, Том. Кажется, будет весело.
Наверное, следовало заткнуться и не сопротивляться — ведь им этого и надо было: чтобы отбивалась, чтобы кричала. Но с самого детства вколоченные в тело навыки дали о себе знать, и я лягнула в лодыжку того, кто стоял ближе. Удар не удался, помешала цепь. Длиннолицый оскалился.
— Нравится пожестче? Получишь.
Кажется, я все-таки смогла съездить ему по морде и боднуть головой в живот второго прежде, чем в голове зазвенело и я на миг потеряла ориентацию, а когда пришла в себя, кто-то из двоих стягивал с меня штаны.
Я завизжала так, что у самой заложило уши. Дверь распахнулась. Солдаты шарахнулись от меня, словно их магией отнесло.
— Что здесь происходит?— холодно поинтересовался тот второй, что был с магистром и так до сих пор не представился. За его спиной маячил здоровый детина — кузнец, тот же самый, что меня заковывал.
— Вы слепой или дурак, сударь? — поинтересовалась я, поправляя одежду.
Глупо, не надо еще и его злить, сейчас развернется и уйдет, оставив меня с этим двумя. Но, кажется, все запасы страха во мне кончились, оставив бесшабашную наглость. Вот как, оказывается, плюют в лицо палачу и смеются на эшафоте.
— Дык это, шуткуем мы, — сказал длиннолицый.
Я усмехнулась — шевелить разбитыми губами было больно.
— И часто ваши подчиненные так шуткуют, сударь?
— Я — Саймон Коуп, капитан гарнизона, — представился тот. — Прошу прощения, миледи. Магистр велел вешать насильников и мародеров без суда, но, похоже, не все поняли, что он не шутил.
— Да она сама! — возмущенно заорал тот, кого называли Томом.
Капитан положил ладонь на рукоять меча.
— Сдать оружие. Ну?
Длиннолицый окинул взглядом капитана и кузнеца, выругавшись, расстегнул перевязь, на которой висел топорик. Том бросил на пол пояс с парными клинками. Капитан высунулся за дверь, что-то негромко приказал — появились еще двое и увели эту парочку.
— Еще раз прошу прощения, миледи, — сказал капитан, поднося факел поближе к моему лицу. — Я пошлю за целителем.
— Не стоит. Если с меня снимут оковы, я смогу и сама залечить.
— Снимут, вы же слышали распоряжение магистра. Но дайте слово, что используете магию только, чтобы излечить себя, но не против нас. Иначе, едва вас раскуют, я буду вынужден держать меч наготове, и…
Он не договорил, но я поняла. Будь я здорова и сыта, еще бы посмотрела, кто кого. Но голова кружилась от голода, и я вообще не была уверена, что устою на ногах, если поднимусь. Да и что толку нападать? Этого убью — десяток других прибежит, и, как в прошлый раз, возьмут числом. Ладно бы если вместе со стражей прибежал и сам магистр — может, появился бы шанс его достать. Но не дурак же он совсем, чтобы так подставляться? На то простые солдаты есть.
— Обещаю, что воспользуюсь магией, только чтобы излечить себя, — сказала я и, подумав, добавила. — Если мне не придется защищаться.
— Не придется.
Капитан отошел в сторону, жестом велев кузнецу заняться делом. Тот сбил с оков заклепки, подхватил цепи и ушел. Я медленно, опираясь о стену, выпрямилась — какое, оказывается, счастье, просто вытянуться в полный рост. Какое счастье снова чувствовать магию! Я медленно провела ладонью по лицу, словно стирая ушиб. Подняла взгляд на капитана, настороженно застывшего рядом.
— Не беспокойтесь. Я же обещала.
И незачем ему знать, что я так ослабела, что на ногах едва держусь, а на это нехитрое исцеление ушли почти все мои силы.
— Я могу быть свободна?
— Поешьте. — Он кивнул туда, где у стены стояла миска и кувшин, что принесли те солдаты.
Я думала, что аппетит у меня надолго пропал, но желудок протестующе заурчал. Я залилась краской — позорище какое!
Капитан сам поднял еду, протянул мне, повторил.
— Поешьте. И я вас провожу.
— Вообще-то я выросла в этом замке, — усмехнулась я. Села, скрестив ноги, начала есть, изо всех сил стараясь, чтобы капитан не заметил, как у меня дрожат руки. Хотелось набить рот, глотать не жуя. Но капитан, вроде бы расслабленно привалившись к стене, не сводил с меня настороженного взгляда, и, значит, нужно было вести себя прилично.
— Я должен извиниться за себя и от имени констебля, — сказал капитан. — Мы не намеревались оставить вас без еды и воды, просто вовремя не приказали…
— Просто забыли, — усмехнулась я.
Лестно, ничего не скажешь. Просто забыли. Ну хоть магистру доложить не забыли. А тот просто велел меня вышвырнуть, точно щенка, посмевшего укусить хозяйскую руку.
Да уж, придется учиться смирению. Я мысленно усмехнулась — это вряд ли. Среди лордов и леди Краммиана смиренных агнцев не было никогда. Сражаться и читать детей учили одновременно, и даже в Бенриде Николас, старый слуга, на деньги моих родителей нанял мне преподавателя фехтования и учителя боевой магии. Поначалу и тот, и другой отнеслись ко мне снисходительно, потом все же начали учить всерьез. Девчонкам из пансиона я об этом не рассказывала. Поймут только мои соотечественницы — впрочем, и те, если и брали подобные уроки, предпочитали помалкивать.
— Случилось кое-что непредвиденное… — прервал мои размышления капитан. — Впрочем, это нас не оправдывает. Еще раз прошу прощения, миледи.
Я кивнула, отставляя на пол опустевшую миску. В кувшине оказался травяной взвар: я провела ладонью над горлышком, проверяя, нет ли яда или враждебной магии. Нет, чисто. Напилась вволю, аж в животе забулькало.
— Вы готовы, миледи? — спросил капитан.
Я кивнула.
Вопрос только в том, к чему именно.
Капитан снова выглянул за дверь. Вернувшись, вручил пояс с ножом и зельями, который у меня отобрали, когда повязали. Отправляясь убивать магистра, я все свои вещи оставила на постоялом дворе. В деревне в четырех лигах от замка. Там часто останавливались купцы, везущие товары из Локка, крупного морского порта, тоже стоявшего на наших землях… теперь на землях ордена.
Из Локка я когда-то уплыла учиться. Туда и вернулась. Помчалась домой за две недели до защиты диплома. Наверное, надо было дождаться, защититься и возвращаться, имея диплом мага-алхимика. Сущая формальность, лишь подтверждение того, что я оказалась достаточно способной и упорной для того, чтобы закончить обучение. Леди ведь не придется зарабатывать себе на жизнь, так какая кому разница, есть ли у нее диплом?
Впрочем, выкупая место на корабле, я об этом вовсе не думала. Перед глазами стояли буквы, написанные ровным четким почерком — строчки письма сэра Грея, старого друга отца, безжалостно подробно рассказывающие, как Ричард Мортейн, лишенный состояния после измены родителей и сам обвиненный в измене, вместе еще с пятерыми злоумышленниками проник в столичный особняк моего отца и убил его. Не спасли ни охрана, ни дружина, в которой хватало сильных магов.
Кто-то послал за стражей, отряд во главе с самим сэром Греем окружил особняк, и Ричард им сдался, взяв всю вину за убийство на себя. В обмен на свободу тех, кто был с ним. Чтобы избежать кровопролития — так он сказал сэру Грею. Ричард и пятеро магов с одной стороны, сэр Грей с еще двумя магами и две дюжины стражников-простых с другой — побоище и в самом деле вышло бы знатное. Хотя рано или поздно убийц смяли бы числом, как случилось со мной. Сэр Грей, возглавлявший стражу, предпочел поберечь своих людей.
Он писал, что отправил мне послание не сразу — хотел изложить во всех подробностях, как прошла казнь убийцы моего отца и государственного изменника. Не думаю, что меня бы порадовали подробности колесования человека, которого я знала с рождения, несмотря на то, что он сделал. Хватило бы знания, что правосудие свершилось.
Только правосудию не было суждено свершиться — по дороге к эшафоту Ричарда отбили. Те пятеро, что ушли невредимыми в обмен на обещание не проливать лишней крови. Сговорились ли они со своим предводителем заранее? Сэр Грей не взялся это утверждать. Я была уверена, что именно так и произошло. Хотя вся затея, по словам сэра Грея, отдавала самоубийственным безумием: просто пробиться сквозь ряды стражи к телеге, где везли приговоренного — естественно, в прадиевых оковах — перебросить его через спину коня, потому что сам он в седле после допросов не держался — и раствориться в паутине столичных улиц. Видимо, было у них где-то логово, которое стража не нашла.
Сэр Грей не смог дописать и отправить письмо сразу — несколько дней провел между жизнью и смертью, несмотря на все усилия целителей, и еще довольно долго выздоравливал. Потом письмо путешествовало по стране, раздираемой чумными и гражданской войной.
Гражданскую войну, по слухам, развязал все тот же Мортейн, эти слухи доходили за море и до того, их приносили беженцы. Правда я была уверена, что речь идет о лорде Бенедикте, отце Ричарда, который воспользовался безвластием, начавшимся после гибели короля и исчезновения его дочери, чтобы самому протянуть руки к короне. Дело, конечно, очень опасное, но он был не из трусливых.
Я сорвалась в тот же день, как получила послание. Николас, правда, пытался помешать мне, твердя, что за те два месяца, пока оно добиралось, многое могло измениться. Что наверняка Эдвард, мой старший брат, отомстил за кровь отца, да и Мартин, хоть и молод, едва ли стал бы сидеть сложа руки. Что война — это дело мужчин: да, леди Краммиана испокон веков сражались рядом со своими мужьями, отцами и братьями, но я еще слишком молода. Что через две недели экзамен, и раз уж прошло два месяца с тех пор, как погиб отец, еще две недели ничего не изменят…
Устав слушать нотации, я сделала то, за что мне было стыдно до сих пор — уронила старику на голову книгу в тяжелой железной оковке. Убедившись, что его жизни ничего не угрожает, связала, оставила в досягаемости острый нож, а в шкатулке — денег. Достаточную сумму, чтобы прожить месяц в Бенриде или доплыть домой — там уж сам решит. И отправилась на родину. Плевать на чумных, плевать на гражданскую войну — я должна была добраться до регента и потребовать справедливости.
На родной земле меня встретил тусклый голос герольда, равнодушно зачитывающий указ молодой королевы о том, что Эйдо лишены титула, земель и всех прав состояния, а их владения королева дарует ордену Хранителей, защитившему столицу от чумных и вернувшему ей, дочери короля, трон, который узурпировал регент. Так всегда делалось — любой указ, касавшийся всего королевства, не только развешивали на площадях и в трактирах, но и две недели зачитывали глашатаи по всей стране — для тех, кто не умеет читать.
— Туда и дорога, — сказал кто-то за моей спиной. — Попили они нашей кровушки!
Я оглянулась, но пойди разгляди одного человека в толпе, клубящейся в порту.
Не может быть. Должно быть, я ослышалась. Что-то не так поняла. Сошла с ума.
Но буквы королевского указа, ясные и четкие, защищенные магией от дождя и солнца, гласили то же: у меня больше нет ничего. Ни дома, ни имени, ни прав. Я даже не простолюдинка. Не купчиха и не крестьянка. Я — никто. Любой может меня убить, если узнает. Просто так, забавы ради — и ему ничего за это не будет.
В трактире, куда я зашла не столько поесть — кусок в горло не лез — сколько послушать новости, только и говорили об ордене Хранителей и о его магистре. Люди устали от войны, крови, смертей, от чумных, от беженцев, которые все два года потоком шли сквозь эти земли в порт Локка, чтобы отправиться за море, надеясь хоть там укрыться от чумных. Они хотели мира и покоя, потому и уповали на орден, думая, что он может это обеспечить.
О магистре, правда, говорили разное.
Одни рассказывали о стратеге, сумевшем объединить раздираемые гражданской войной земли в единую армию, отбросившую чумных от столицы. Слушая рассказы незнакомых людей, я никак не могла поверить, что знаю человека, о котором они говорят. Рик, бесшабашный и смешливый, втроем с которым — и с Эдвардом, его ровесником — мы объездили верхом и их, и наши земли, сигали со скал в море и разоряли улья диких пчел, чтобы полакомиться медом; Рик — магистр ордена? Стратег? Тот, кто на глазах всего Совета земель вызвал на божий суд регента, обвинив его в убийстве короля и узурпации власти — вызвал и победил?
Другие говорили о сыне людей, намеревавшихся в обмен на корону снова отдать нашу страну Ландернау. Захватчиков прогнали четверть века назад, но раны все еще были свежи. О человеке, предавшем короля и заморочившем голову юной королевской дочери. О том, кто развязал гражданскую войну. Об изменнике, не доехавшем до эшафота. О том, кто опорочил само понятие божьего суда, победив на нем лишь благодаря запретным ритуалам, чтобы посадить на трон свою любовницу, самозванку.
В то, что королева — самозванка, я тоже не верила. Чернь может болтать что угодно, но самозванец не пройдет испытание неугасимым пламенем, что пылает в дворцовом святилище столицы.
После того, как постригут каждого потомка правящего короля, первые волосы ребенка, смоченные каплей его крови и крови правящего короля — или королевы — отдают неугасимому пламени. А перед коронацией будущий помазанник божий, совершенно нагой, как в тот день, когда пришел в мир, шагает в неугасимое пламя и остается невредим.
Если же династия меняется, новый претендент отдает огню горсть своей крови и следом ступает в пламя, отдаваясь на его милость, и только всевышнему известно, примет ли пламя нового властителя Краммиана. Тот же ритуал пришлось пройти и последнему королю — он родился в изгнании, в лесах на окраине страны, где скрывалась королева-мать. Родился, вырос и оттуда поднял восстание.
— Слышь, девка, кто не работает, тот не ест. Будешь ласковой — покормим. А так — не обессудь…
— Пошел ты… — прошипела я.
Когда растешь, бегая хвостиком за старшим братом то на псарню, то на конюшню, то еще куда, воле-неволей научишься выражениям, неподобающим леди. Помнится, впервые услышав от меня крепкое словцо, мама пришла в ужас и долго пыталась объяснить, что леди не подобает употреблять некоторые выражения. Правда, наотрез отказалась рассказывать, какие именно. Пришлось идти к брату. Тот долго смеялся, но просветил.
Как всегда при воспоминаниях о семье, горло скрутило судорогой, я даже на миг забыла, где нахожусь и что происходит. Впрочем, мне тут же напомнили.
— Ерепенишься, значит? — Тот, что с лошадиной мордой, нагнулся, вцепился мне в подбородок, заставляя поднять лицо. — Ну, давай. Мне нравится, когда ерепенятся.
Пахло от него тоже не жасмином. Жаль, что я не могу лишиться чувств по собственной воле. Это было бы… удобно. Потому что если не случится чуда, эти двое станут моими первыми мужчинами.
Какая злая ирония. В пансионе нравы не слишком строгие, хватало и балов, и визитов — вокруг меня поклонники вились стаями, и добрачные связи не были чем-то запретным, ведь магия всегда убережет от ненужных проблем. Но мне все казалось, что появится кто-то… кто-то, кто мне не просто симпатичен, а тот единственный, с кем и случится тот первый раз, который станет незабываемым.
Да уж, незабываемым — это точно.
Я снова выплюнула ругательство. Длиннолицый расхохотался.
— Прикрой дверь, Том. Кажется, будет весело.
Наверное, следовало заткнуться и не сопротивляться — ведь им этого и надо было: чтобы отбивалась, чтобы кричала. Но с самого детства вколоченные в тело навыки дали о себе знать, и я лягнула в лодыжку того, кто стоял ближе. Удар не удался, помешала цепь. Длиннолицый оскалился.
— Нравится пожестче? Получишь.
Кажется, я все-таки смогла съездить ему по морде и боднуть головой в живот второго прежде, чем в голове зазвенело и я на миг потеряла ориентацию, а когда пришла в себя, кто-то из двоих стягивал с меня штаны.
Я завизжала так, что у самой заложило уши. Дверь распахнулась. Солдаты шарахнулись от меня, словно их магией отнесло.
— Что здесь происходит?— холодно поинтересовался тот второй, что был с магистром и так до сих пор не представился. За его спиной маячил здоровый детина — кузнец, тот же самый, что меня заковывал.
— Вы слепой или дурак, сударь? — поинтересовалась я, поправляя одежду.
Глупо, не надо еще и его злить, сейчас развернется и уйдет, оставив меня с этим двумя. Но, кажется, все запасы страха во мне кончились, оставив бесшабашную наглость. Вот как, оказывается, плюют в лицо палачу и смеются на эшафоте.
— Дык это, шуткуем мы, — сказал длиннолицый.
Я усмехнулась — шевелить разбитыми губами было больно.
— И часто ваши подчиненные так шуткуют, сударь?
— Я — Саймон Коуп, капитан гарнизона, — представился тот. — Прошу прощения, миледи. Магистр велел вешать насильников и мародеров без суда, но, похоже, не все поняли, что он не шутил.
— Да она сама! — возмущенно заорал тот, кого называли Томом.
Капитан положил ладонь на рукоять меча.
— Сдать оружие. Ну?
Длиннолицый окинул взглядом капитана и кузнеца, выругавшись, расстегнул перевязь, на которой висел топорик. Том бросил на пол пояс с парными клинками. Капитан высунулся за дверь, что-то негромко приказал — появились еще двое и увели эту парочку.
— Еще раз прошу прощения, миледи, — сказал капитан, поднося факел поближе к моему лицу. — Я пошлю за целителем.
— Не стоит. Если с меня снимут оковы, я смогу и сама залечить.
— Снимут, вы же слышали распоряжение магистра. Но дайте слово, что используете магию только, чтобы излечить себя, но не против нас. Иначе, едва вас раскуют, я буду вынужден держать меч наготове, и…
Он не договорил, но я поняла. Будь я здорова и сыта, еще бы посмотрела, кто кого. Но голова кружилась от голода, и я вообще не была уверена, что устою на ногах, если поднимусь. Да и что толку нападать? Этого убью — десяток других прибежит, и, как в прошлый раз, возьмут числом. Ладно бы если вместе со стражей прибежал и сам магистр — может, появился бы шанс его достать. Но не дурак же он совсем, чтобы так подставляться? На то простые солдаты есть.
— Обещаю, что воспользуюсь магией, только чтобы излечить себя, — сказала я и, подумав, добавила. — Если мне не придется защищаться.
— Не придется.
Капитан отошел в сторону, жестом велев кузнецу заняться делом. Тот сбил с оков заклепки, подхватил цепи и ушел. Я медленно, опираясь о стену, выпрямилась — какое, оказывается, счастье, просто вытянуться в полный рост. Какое счастье снова чувствовать магию! Я медленно провела ладонью по лицу, словно стирая ушиб. Подняла взгляд на капитана, настороженно застывшего рядом.
— Не беспокойтесь. Я же обещала.
И незачем ему знать, что я так ослабела, что на ногах едва держусь, а на это нехитрое исцеление ушли почти все мои силы.
— Я могу быть свободна?
— Поешьте. — Он кивнул туда, где у стены стояла миска и кувшин, что принесли те солдаты.
Я думала, что аппетит у меня надолго пропал, но желудок протестующе заурчал. Я залилась краской — позорище какое!
Капитан сам поднял еду, протянул мне, повторил.
— Поешьте. И я вас провожу.
— Вообще-то я выросла в этом замке, — усмехнулась я. Села, скрестив ноги, начала есть, изо всех сил стараясь, чтобы капитан не заметил, как у меня дрожат руки. Хотелось набить рот, глотать не жуя. Но капитан, вроде бы расслабленно привалившись к стене, не сводил с меня настороженного взгляда, и, значит, нужно было вести себя прилично.
— Я должен извиниться за себя и от имени констебля, — сказал капитан. — Мы не намеревались оставить вас без еды и воды, просто вовремя не приказали…
— Просто забыли, — усмехнулась я.
Лестно, ничего не скажешь. Просто забыли. Ну хоть магистру доложить не забыли. А тот просто велел меня вышвырнуть, точно щенка, посмевшего укусить хозяйскую руку.
Да уж, придется учиться смирению. Я мысленно усмехнулась — это вряд ли. Среди лордов и леди Краммиана смиренных агнцев не было никогда. Сражаться и читать детей учили одновременно, и даже в Бенриде Николас, старый слуга, на деньги моих родителей нанял мне преподавателя фехтования и учителя боевой магии. Поначалу и тот, и другой отнеслись ко мне снисходительно, потом все же начали учить всерьез. Девчонкам из пансиона я об этом не рассказывала. Поймут только мои соотечественницы — впрочем, и те, если и брали подобные уроки, предпочитали помалкивать.
— Случилось кое-что непредвиденное… — прервал мои размышления капитан. — Впрочем, это нас не оправдывает. Еще раз прошу прощения, миледи.
Я кивнула, отставляя на пол опустевшую миску. В кувшине оказался травяной взвар: я провела ладонью над горлышком, проверяя, нет ли яда или враждебной магии. Нет, чисто. Напилась вволю, аж в животе забулькало.
— Вы готовы, миледи? — спросил капитан.
Я кивнула.
Вопрос только в том, к чему именно.
Глава 2
Капитан снова выглянул за дверь. Вернувшись, вручил пояс с ножом и зельями, который у меня отобрали, когда повязали. Отправляясь убивать магистра, я все свои вещи оставила на постоялом дворе. В деревне в четырех лигах от замка. Там часто останавливались купцы, везущие товары из Локка, крупного морского порта, тоже стоявшего на наших землях… теперь на землях ордена.
Из Локка я когда-то уплыла учиться. Туда и вернулась. Помчалась домой за две недели до защиты диплома. Наверное, надо было дождаться, защититься и возвращаться, имея диплом мага-алхимика. Сущая формальность, лишь подтверждение того, что я оказалась достаточно способной и упорной для того, чтобы закончить обучение. Леди ведь не придется зарабатывать себе на жизнь, так какая кому разница, есть ли у нее диплом?
Впрочем, выкупая место на корабле, я об этом вовсе не думала. Перед глазами стояли буквы, написанные ровным четким почерком — строчки письма сэра Грея, старого друга отца, безжалостно подробно рассказывающие, как Ричард Мортейн, лишенный состояния после измены родителей и сам обвиненный в измене, вместе еще с пятерыми злоумышленниками проник в столичный особняк моего отца и убил его. Не спасли ни охрана, ни дружина, в которой хватало сильных магов.
Кто-то послал за стражей, отряд во главе с самим сэром Греем окружил особняк, и Ричард им сдался, взяв всю вину за убийство на себя. В обмен на свободу тех, кто был с ним. Чтобы избежать кровопролития — так он сказал сэру Грею. Ричард и пятеро магов с одной стороны, сэр Грей с еще двумя магами и две дюжины стражников-простых с другой — побоище и в самом деле вышло бы знатное. Хотя рано или поздно убийц смяли бы числом, как случилось со мной. Сэр Грей, возглавлявший стражу, предпочел поберечь своих людей.
Он писал, что отправил мне послание не сразу — хотел изложить во всех подробностях, как прошла казнь убийцы моего отца и государственного изменника. Не думаю, что меня бы порадовали подробности колесования человека, которого я знала с рождения, несмотря на то, что он сделал. Хватило бы знания, что правосудие свершилось.
Только правосудию не было суждено свершиться — по дороге к эшафоту Ричарда отбили. Те пятеро, что ушли невредимыми в обмен на обещание не проливать лишней крови. Сговорились ли они со своим предводителем заранее? Сэр Грей не взялся это утверждать. Я была уверена, что именно так и произошло. Хотя вся затея, по словам сэра Грея, отдавала самоубийственным безумием: просто пробиться сквозь ряды стражи к телеге, где везли приговоренного — естественно, в прадиевых оковах — перебросить его через спину коня, потому что сам он в седле после допросов не держался — и раствориться в паутине столичных улиц. Видимо, было у них где-то логово, которое стража не нашла.
Сэр Грей не смог дописать и отправить письмо сразу — несколько дней провел между жизнью и смертью, несмотря на все усилия целителей, и еще довольно долго выздоравливал. Потом письмо путешествовало по стране, раздираемой чумными и гражданской войной.
Гражданскую войну, по слухам, развязал все тот же Мортейн, эти слухи доходили за море и до того, их приносили беженцы. Правда я была уверена, что речь идет о лорде Бенедикте, отце Ричарда, который воспользовался безвластием, начавшимся после гибели короля и исчезновения его дочери, чтобы самому протянуть руки к короне. Дело, конечно, очень опасное, но он был не из трусливых.
Я сорвалась в тот же день, как получила послание. Николас, правда, пытался помешать мне, твердя, что за те два месяца, пока оно добиралось, многое могло измениться. Что наверняка Эдвард, мой старший брат, отомстил за кровь отца, да и Мартин, хоть и молод, едва ли стал бы сидеть сложа руки. Что война — это дело мужчин: да, леди Краммиана испокон веков сражались рядом со своими мужьями, отцами и братьями, но я еще слишком молода. Что через две недели экзамен, и раз уж прошло два месяца с тех пор, как погиб отец, еще две недели ничего не изменят…
Устав слушать нотации, я сделала то, за что мне было стыдно до сих пор — уронила старику на голову книгу в тяжелой железной оковке. Убедившись, что его жизни ничего не угрожает, связала, оставила в досягаемости острый нож, а в шкатулке — денег. Достаточную сумму, чтобы прожить месяц в Бенриде или доплыть домой — там уж сам решит. И отправилась на родину. Плевать на чумных, плевать на гражданскую войну — я должна была добраться до регента и потребовать справедливости.
На родной земле меня встретил тусклый голос герольда, равнодушно зачитывающий указ молодой королевы о том, что Эйдо лишены титула, земель и всех прав состояния, а их владения королева дарует ордену Хранителей, защитившему столицу от чумных и вернувшему ей, дочери короля, трон, который узурпировал регент. Так всегда делалось — любой указ, касавшийся всего королевства, не только развешивали на площадях и в трактирах, но и две недели зачитывали глашатаи по всей стране — для тех, кто не умеет читать.
— Туда и дорога, — сказал кто-то за моей спиной. — Попили они нашей кровушки!
Я оглянулась, но пойди разгляди одного человека в толпе, клубящейся в порту.
Не может быть. Должно быть, я ослышалась. Что-то не так поняла. Сошла с ума.
Но буквы королевского указа, ясные и четкие, защищенные магией от дождя и солнца, гласили то же: у меня больше нет ничего. Ни дома, ни имени, ни прав. Я даже не простолюдинка. Не купчиха и не крестьянка. Я — никто. Любой может меня убить, если узнает. Просто так, забавы ради — и ему ничего за это не будет.
В трактире, куда я зашла не столько поесть — кусок в горло не лез — сколько послушать новости, только и говорили об ордене Хранителей и о его магистре. Люди устали от войны, крови, смертей, от чумных, от беженцев, которые все два года потоком шли сквозь эти земли в порт Локка, чтобы отправиться за море, надеясь хоть там укрыться от чумных. Они хотели мира и покоя, потому и уповали на орден, думая, что он может это обеспечить.
О магистре, правда, говорили разное.
Одни рассказывали о стратеге, сумевшем объединить раздираемые гражданской войной земли в единую армию, отбросившую чумных от столицы. Слушая рассказы незнакомых людей, я никак не могла поверить, что знаю человека, о котором они говорят. Рик, бесшабашный и смешливый, втроем с которым — и с Эдвардом, его ровесником — мы объездили верхом и их, и наши земли, сигали со скал в море и разоряли улья диких пчел, чтобы полакомиться медом; Рик — магистр ордена? Стратег? Тот, кто на глазах всего Совета земель вызвал на божий суд регента, обвинив его в убийстве короля и узурпации власти — вызвал и победил?
Другие говорили о сыне людей, намеревавшихся в обмен на корону снова отдать нашу страну Ландернау. Захватчиков прогнали четверть века назад, но раны все еще были свежи. О человеке, предавшем короля и заморочившем голову юной королевской дочери. О том, кто развязал гражданскую войну. Об изменнике, не доехавшем до эшафота. О том, кто опорочил само понятие божьего суда, победив на нем лишь благодаря запретным ритуалам, чтобы посадить на трон свою любовницу, самозванку.
В то, что королева — самозванка, я тоже не верила. Чернь может болтать что угодно, но самозванец не пройдет испытание неугасимым пламенем, что пылает в дворцовом святилище столицы.
После того, как постригут каждого потомка правящего короля, первые волосы ребенка, смоченные каплей его крови и крови правящего короля — или королевы — отдают неугасимому пламени. А перед коронацией будущий помазанник божий, совершенно нагой, как в тот день, когда пришел в мир, шагает в неугасимое пламя и остается невредим.
Если же династия меняется, новый претендент отдает огню горсть своей крови и следом ступает в пламя, отдаваясь на его милость, и только всевышнему известно, примет ли пламя нового властителя Краммиана. Тот же ритуал пришлось пройти и последнему королю — он родился в изгнании, в лесах на окраине страны, где скрывалась королева-мать. Родился, вырос и оттуда поднял восстание.
