— Да, она тебе не ровня, — согласился незнакомец, все так же мягко и спокойно. — Ты можешь убить ее, не шевельнув и пальцем. И она не сумеет себя защитить.
Я словно наяву увидела отбелки факела на стене и ощутила тяжесть цепи и замораживающее нутро ощущение полной беспомощности.
Но я-то в своем праве!
Те двое, наверное, считали так же, ведь невиновные не сидят в кандалах.
— Милости, миледи! — Хозяин опомнившись, кинулся между мной и Маргарет, бухнулся на колени. — Пощадите. Она припадочная…
Я усмехнулась. Припадочная, как же. Она прекрасно понимала, что делает. И все же ярость уже истаяла, сменившись какой-то детской обидой. За что? Что я ей сделала?
— Кого вы молите о пощаде? — прошипела повариха. — Она же Эйдо. Такая же, как весь ее кровавый род…
Я вскинула голову, собираясь ответить.
— Заткнись, — отрезал мужчина. Вроде и голос не повышал, и к магии не тянулся, но Маргарет, и правда, заткнулась. Как и я.
Он снова обернулся ко мне.
— На поединок ее не вызвать. Значит, это будет не воздаяние, а убийство.
— Так тем более ей следовало подумать, прежде чем!.. Она это начала!
Прозвучало, надо сказать, так себе. Словно я оправдываюсь перед воспитательницей, разбирающей девчоночью драку в пансионе. Правда, там мы боевую магию в ход не пускали. После первой попытки— браслет с прадием на месяц, после второй — отчисление. И неважно, насколько знатен и богат род отчисленной.
Мужчина кивнул.
— Все совершают ошибки. Иногда непоправимые. Но ведь ты не убийца, Роза. Стоит ли ей становиться?
Откуда он знает мое имя? Ах, да, я же только что сама представилась и не особо понижала голос. В самом деле, все совершают ошибки. Он мог бы не разрывать заклинание, а сразу бить насмерть, ведь я — никто, со мной так можно…
Как можно было леди Эйдо на своей земле наказать простолюдинку, как заблагорассудится. Никто ничего не скажет. Разве что пожурят — дескать, можно было и позволить себе проявить милосердие, тем более к женщине…
Я медленно выдохнула. Ярость угасла, оставив гулкую пустоту внутри. Недоумение от незаслуженного оскорбления тоже постепенно стихало, сменяясь усталым безразличием. Кажется, за последние дни мне досталось столько впечатлений, что у разума кончились силы на них реагировать.
— Ты не убийца, — повторил незнакомец. — А смерть — единственная ошибка, которую уже не исправишь.
Мне и в самом деле еще ни разу не приходилось убивать. И сейчас уже не хватит духа. Одно дело — стереть в порошок врага, другое — хладнокровно убить женщину, пусть даже и оскорбившую меня. А сейчас будет именно «хладнокровно»: я все еще рассержена, но уже не взбешена, уже понимаю, что творю. Отец мог помнить оскорбление десятилетиями. А я, видимо, пошла в мамин род — быстро вспыхиваю, быстро остываю…
Я подхватила со скамейки сумку. Шмякнула белобрысого об стену — кухарка мне не ровня, а вот он — да, и нечего было влезать. Хлопнула дверью.
Захочет поквитаться — догонит.
Топот за спиной я услышала, уже выходя за околицу — топот и учащенное дыхание. Потянулась к магии, «оглядываясь» по сторонам — нет, нападать он не собирался.
— Роза, подожди!
Я обернулась.
— Подожди, — повторил он, останавливаясь в двух шагах. — Я хотел извиниться.
Он глубоко вздохнул, переводя дух. Неужели от самого постоялого двора бежал?
— Извини, что влез. Подумал, что ты об этом пожалеешь, когда остынешь, вот, и… — Он развел руками и обезоруживающе улыбнулся.
Я пожала плечами.
— Сейчас я жалею о том, что послушала тебя. О своей слабости.
Отец сказал бы, что нельзя спускать оскорбления. Что следовало ее убить, дабы неповадно было другим. Не то чтобы мысль об этом доставляла мне удовольствие — я и в самом деле не убийца. Но…
— Мой отец сказал бы сейчас, что стоит один раз показать свою слабость, и тебя сожрут.
— Но ты — не твой отец. И милосердие — не слабость.
Я усмехнулась.
— Откуда ты взялся, такой праведный, на мою голову?
Он рассмеялся.
— Меня зовут Алан. И я вовсе не праведный.
Алан, значит. Лет на пять старше меня. Светлые встрепанные волосы, смешливые серые глаза, приподнятые в полуулыбке уголки губ. Такие лица я видела на балах в Бенриде — словно у их обладателей вовсе не было никаких забот, кроме, разве что, желания снискать расположение дамы. Хотя этому, кажется, вовсе не стоило о подобных вещах беспокоиться — достаточно улыбнуться, и девицы сами в очередь выстроятся. Даже несмотря на видавшую виды одежду: дублет, хоть и чистый, подвыцвел от солнца и стирок, штаны залатаны на колене, только сапоги выглядят новыми, и плащ из добротной шерсти, хотя тоже уже поношенный.
— А откуда взялся… — Он снова улыбнулся. — Это долгая история, даже не знаю, с чего начать.
— С начала, — сухо сказала я, давая понять, чтобы не расточал улыбочки всуе. Сейчас мне вовсе не до флирта. — Спешить мне некуда.
Вовсе некуда. Заночую где-нибудь в лесу, с костром не замерзну, подумаю как следует, и снова — в замок. В этот раз чтобы наверняка. Это будет не убийство. Месть.
— Ну если сначала… — Он возвел очи горе, точно припоминая. Заговорил нараспев: — Вначале тьма была безвидна и пуста, и….
Я фыркнула, и Алан расхохотался, так заразительно, что я невольно улыбнулась вслед за ним. Впервые за, кажется, бесконечное, время. Хотя какое там бесконечное — две недели…
При этом воспоминании улыбаться сразу расхотелось.
— Не настолько сначала.
— Как хочешь. И все же… так и будем стоять? Может, сядем, или пойдем? Ты куда, кстати, шла?
— Тебе не все ли равно?
— Ровным счетом все равно. — Его лицо снова осветила улыбка. — И совершенно все равно, куда идти самому, особенно если компания хорошая.
Я подняла бровь, скептически глядя на него. Алан посерьезнел.
— Слушай, я понимаю, что каждый первый мужчина начинает рассказывать тебе, что другой такой нет в целом свете, а каждый второй пытается сорвать хотя бы поцелуй…
Меня передернуло, и он снова поднял ладони в том же жесте, что я видела в таверне. Словно говоря — вот он, я, весь перед тобой, без оружия и не замышляю ничего дурного.
—… но я безобиден, правда. А вдвоем в самом деле веселее. И безопасней.
— Я не боюсь.
— А еще отрастила глаза на затылке и разучилась спать? — поинтересовался он. — Говорят, в округе снова появились чумные.
— Я не боюсь, — повторила я и уточнила: — Чумных. И не вижу повода доверять человеку, которого знаю от силы четверть часа.
Каждый первый среди знакомых мне мужчин оскорбился бы, ведь предполагалось, что он — защитник, а не угроза. Каждый второй начал бы доказывать, что он человек чести, а не какой-то там… Впрочем, раньше мне и в голову бы не пришло опасаться, пусть даже едва знакомого. Мой мир до сих пор был миром красивых женщин и галантных мужчин, а опасности — это то, рассказ о чем щекочет кровь, как баллады о прошедшей войне или охота на хищника, а не вполне реальная вероятность погибнуть.
Алан не оскорбился. Посмотрел на меня без тени усмешки.
— Резонно. Но… — Он пожал плечами. — Как я могу подтвердить, что не желаю ничего дурного? Слова останутся словами.
— А зачем что-то доказывать? У тебя своя дорога, у меня своя.
— Говорю же, чумные. — Он поежился. — Сталкивался с ними пару раз, едва ушел. Так хоть по очереди можно караулить.
— Только не говори, что не знаешь охранных заклинаний.
Защитный круг может быть разной силы — какой-то просто разбудит тех, кто внутри, другой отбросит врага, а может и испепелить на месте.
— Знаю, раз до сих пор жив. Только чумные редко ходят по одному. — Алан помолчал. — Что до того, можно ли мне доверять…
Он повернулся к разбитому молнией дубу. Гроза прошла совсем недавно — на неопаленной половине ствола даже листья еще не привяли. Быстро, но безукоризненно точно сплелись пальцы, свистнул воздух — я едва ойкнуть успела, как могучий ствол в два охвата осыпался щепой.
Сотня воздушных клинков только называется так — создать всю сотню умеют единицы. Мой предел — тридцать. В общем-то для практических целей достаточно меньшего количества. Здесь было — сколько? — не успела сосчитать.
Алан перевел на меня взгляд. Очень спокойный. Очень уверенный.
— Мог бы я сделать то же самое в трактире?
— Мог бы, — признала я.
Я бы и пикнуть не успела, просто потому, что не увидела, что он делает. Там я вообще ничего вокруг себя не видела. Сейчас, если бы заклинание летело в меня, я бы успела собрать щит… может быть. А может, и нет. Проверять в боевом режиме не хотелось. Я видела, что это заклинание — даже в моем исполнении — способно сделать со свиной тушей.
Если бы Алан захотел, там, на постоялом дворе, он оставил бы от меня мокрое место. В прямом смысле.
А я его — спиной в стену!
— Я, говорит, безобидный, — усмехнулась я.
Он снова широко улыбнулся.
— Я же не сказал «не опасен».
— А что, есть разница?
— Конечно! Я опасен, ты опасна, как и любой маг. Но я не намерен тебя обижать. Ни словом, ни делом. Разве что случайно… тут уж заранее не предскажешь. Но вдвоем действительно безопасней.
— Даже такому, как ты?
— А что я, не человек, что ли? Так-то я и не боец особо, так… нахватался. Ну, и дома учили, как всех…
— А кто ты?
Я имела в виду «чем занимаешься, если не боец» — на наемника он в самом деле не походил. Но он понял по-своему.
— Алан Мид.
— Роза Эйдо, — машинально представилась я, хотя Алан уже знал, как меня зовут. Но ум был занят другим. Имя казалось знакомым… Оно связано с чем-то скандальным. Алан Мид… Вспомнила!
Последний светский скандал, случившийся перед самым моим отъездом из дома. Младший из пятерых братьев Мид. Что-то там было про девушку, друга и поединок. То ли он увел девицу, то ли девица его… нет, тогда дрались бы девицы. Вспомнила. Увел девушку у друга, тот вызвал его на поединок и погиб. А скандал случился потому, что оба участника были вроде как несовершеннолетними, и ответственность за них должны были нести родители — так что дело едва не кончилось кровной местью, сам король собирался мирить два повздоривших рода. Помирил ли?
— Тот самый Алан Мид? — спросила я.
Он поморщился.
— Надо же, насколько у людей долгая память.
— Это последняя сплетня, которую я успела услышать перед отъездом в Бенрид. Извини, если задела.
— А когда вернулась?
— Два дня назад. Но ты не ответил.
— Я ответил. А потакать твоему любопытству не собираюсь.
— Вообще-то это не я к тебе в попутчики напрашиваюсь, — ехидно проговорила я.
Алан обреченно вздохнул.
— Хорошо. Что ты хочешь знать?
— Да ничего, в общем-то. Просто…
Я замялась, подыскивая слова. Не говорить же открыто — ты прославился не просто как дамский угодник, а как человек, который не слишком заботился о репутации девушки да еще и убил лучшего друга. А потом уверяешь, что ты безобиден?
Впрочем, какая мне разница, в самом деле?
— Извини. Глупо с моей стороны. И разговор этот дурацкий. — Я махнула рукой и, отвернувшись, пошла прочь. — Не стоило все это затевать, — проговорила я, чуть замедлив шаг, но не оборачиваясь. — Я все равно не знаю, куда иду и зачем, поэтому… незачем.
Никуда я не иду, на самом деле. Была бы я парнем, был бы смысл цепляться за жизнь — род должен продолжаться. Титул можно и добыть мечом или верной службой, в конце-то концов. Лишь бы не пресекся род. Но оба моих брата мертвы. Род Эйдо мертв. Даже если я вдруг, убив Ричарда, уйду, даже если выйду замуж, и у меня родятся дети, они будут носить другую фамилию. Хотя сейчас сама мысль об этом не вызывала ничего, кроме горькой усмешки. «Мертвы», — гудело набатом в голове. «Все мертвы». Алан отвлек меня — ненадолго, и спасибо ему за это. Но…
— Мне сейчас не нужно ничье общество, — повторила я, не оборачиваясь. — Извини.
Я прибавила шагу.
— Да погоди ты! — воскликнул он. Догнав в несколько прыжков, ухватил за рукав, разворачивая. Я зашипела, потянулась к магии — шарахнуть чем-нибудь не убийственным, просто чтобы этот прилипчивый тип отстал.
— Думаешь, я не вижу, что ты сама не понимаешь, на каком свете? — негромко проговорил Алан. — Куда ты пойдешь одна в таком состоянии? До первой осины с веткой поудобней? Или до первого чумного?
До своего замка. А потом вопрос «куда пойти» перестанет быть актуальным.
— Не все ли тебе равно? — усмехнулась я.
— Не все равно. Потому что я еще помню, каково это.
Откуда бы? Его-то все живы. Хотя… война ведь была.
— Твои тоже?..
— Фрей погиб, прикрывая обоз с беженцами от чумных. Остальные живы. Но я не о том. После той дуэли… — Алан вздохнул. — Слушай, не знаю, как ты, а я так и не успел поесть. Давай-ка сядем, заморим червячка, заодно и поговорим.
Я хотела было сказать, что вовсе не голодна, но живот предательски заурчал.
— Я не вернусь на постоялый двор.
— Да и чумные с ним. У меня есть сухари и немного сыра. Будешь?
— Нечем отдаривать.
— Да брось ты, — отмахнулся он.
Алан шагнул с дороги, потянув меня за рукав, уселся, скрестив ноги. Хлопнул ладонью рядом.
— Не дури. Даже идти куда глаза глядят лучше на сытый желудок.
Я, помедлив, опустилась рядом. Алан достал из мешка тряпичный узелок — ткань выглядела белоснежной. Внутри действительно оказались сухари — белые, душистые.
— Вина? — предложил он, вытащив следом флягу.
Я покачала головой. Слишком велик соблазн напиться и ни о чем не думать.
— У меня вода есть.
Свежая, сегодня только набрала из родника. Родников на наших землях было много…
Алан с аппетитом захрустел сухарем, прожевав, сказал.
— Догадаться, что тебе сейчас хреново… извини уж, отвык от галантного обхождения — много ума не надо. Ты — Эйдо, а что с ними случилось, ни для кого не секрет.
— Для меня… — Я глотнула ком в горле, заставила себя вдохнуть и выдохнуть. Нельзя плакать. — Для меня секрет. Про отца мне написали, а как умерли мама и братья…— Голос сорвался, пришлось замолчать. — Если ты знаешь, что… — Да что ж так трудно дышать! — Что на самом деле случилось с моей семьей — расскажи.
— Точно могу сказать только про Эдварда и Мартина. Братья?
Я кивнула. Говорить сил не было.
— Я видел их имена в списках погибших во время обороны столицы.
Что ж, по крайней мере, не в тюрьме и не на плахе — или что там еще могли сотворить победители с теми, кого назвали изменниками?
— Ты там был? В столице?
Алан кивнул.
— Пару раз, значит, чумных он видел, — не удержалась я. — Еле ноги унес, значит.
Не стоило, наверное, открыто уличать его во лжи, следовало бы подождать, пока нестыковок в рассказе накопится побольше, да сделать выводы самой. Или просто уйти, ничто ведь не обязывает меня поддерживать знакомство. Но я никогда не была сильна в интригах, а теперь и вовсе не способна была думать хотя бы на шаг вперед. Не существовало никакого «вперед». Было только бесконечное «сейчас» — и темнота дальше.
— Еле унес, — подтвердил Алан. — А в столице я больше занимался ранеными, чем сражался. Бойцов там и без меня хватало, а вот целителей…
Может, и не врет. Но не это сейчас интересовало меня по-настоящему.
— Ты их видел? Тела?
— Не могу сказать. Я не знал в лицо твоих братьев. Видел только имена в списках. Туда добавляли имена все, кто мог опознать хоть кого-то из мертвых. В тот день многие погибли… — Его лицо на миг потемнело. — Два моих лучших друга остались там.
Я кивнула. Если он не видел тела, а в списки добавляли имена все, не особо проверяя погибших — может быть, есть еще надежда? Какая-то вероятность ошибки? Могли ведь и перепутать.
Я словно наяву увидела отбелки факела на стене и ощутила тяжесть цепи и замораживающее нутро ощущение полной беспомощности.
Но я-то в своем праве!
Те двое, наверное, считали так же, ведь невиновные не сидят в кандалах.
— Милости, миледи! — Хозяин опомнившись, кинулся между мной и Маргарет, бухнулся на колени. — Пощадите. Она припадочная…
Я усмехнулась. Припадочная, как же. Она прекрасно понимала, что делает. И все же ярость уже истаяла, сменившись какой-то детской обидой. За что? Что я ей сделала?
— Кого вы молите о пощаде? — прошипела повариха. — Она же Эйдо. Такая же, как весь ее кровавый род…
Я вскинула голову, собираясь ответить.
— Заткнись, — отрезал мужчина. Вроде и голос не повышал, и к магии не тянулся, но Маргарет, и правда, заткнулась. Как и я.
Он снова обернулся ко мне.
— На поединок ее не вызвать. Значит, это будет не воздаяние, а убийство.
— Так тем более ей следовало подумать, прежде чем!.. Она это начала!
Прозвучало, надо сказать, так себе. Словно я оправдываюсь перед воспитательницей, разбирающей девчоночью драку в пансионе. Правда, там мы боевую магию в ход не пускали. После первой попытки— браслет с прадием на месяц, после второй — отчисление. И неважно, насколько знатен и богат род отчисленной.
Мужчина кивнул.
— Все совершают ошибки. Иногда непоправимые. Но ведь ты не убийца, Роза. Стоит ли ей становиться?
Откуда он знает мое имя? Ах, да, я же только что сама представилась и не особо понижала голос. В самом деле, все совершают ошибки. Он мог бы не разрывать заклинание, а сразу бить насмерть, ведь я — никто, со мной так можно…
Как можно было леди Эйдо на своей земле наказать простолюдинку, как заблагорассудится. Никто ничего не скажет. Разве что пожурят — дескать, можно было и позволить себе проявить милосердие, тем более к женщине…
Я медленно выдохнула. Ярость угасла, оставив гулкую пустоту внутри. Недоумение от незаслуженного оскорбления тоже постепенно стихало, сменяясь усталым безразличием. Кажется, за последние дни мне досталось столько впечатлений, что у разума кончились силы на них реагировать.
— Ты не убийца, — повторил незнакомец. — А смерть — единственная ошибка, которую уже не исправишь.
Мне и в самом деле еще ни разу не приходилось убивать. И сейчас уже не хватит духа. Одно дело — стереть в порошок врага, другое — хладнокровно убить женщину, пусть даже и оскорбившую меня. А сейчас будет именно «хладнокровно»: я все еще рассержена, но уже не взбешена, уже понимаю, что творю. Отец мог помнить оскорбление десятилетиями. А я, видимо, пошла в мамин род — быстро вспыхиваю, быстро остываю…
Я подхватила со скамейки сумку. Шмякнула белобрысого об стену — кухарка мне не ровня, а вот он — да, и нечего было влезать. Хлопнула дверью.
Захочет поквитаться — догонит.
Топот за спиной я услышала, уже выходя за околицу — топот и учащенное дыхание. Потянулась к магии, «оглядываясь» по сторонам — нет, нападать он не собирался.
— Роза, подожди!
Я обернулась.
— Подожди, — повторил он, останавливаясь в двух шагах. — Я хотел извиниться.
Он глубоко вздохнул, переводя дух. Неужели от самого постоялого двора бежал?
— Извини, что влез. Подумал, что ты об этом пожалеешь, когда остынешь, вот, и… — Он развел руками и обезоруживающе улыбнулся.
Я пожала плечами.
— Сейчас я жалею о том, что послушала тебя. О своей слабости.
Отец сказал бы, что нельзя спускать оскорбления. Что следовало ее убить, дабы неповадно было другим. Не то чтобы мысль об этом доставляла мне удовольствие — я и в самом деле не убийца. Но…
— Мой отец сказал бы сейчас, что стоит один раз показать свою слабость, и тебя сожрут.
— Но ты — не твой отец. И милосердие — не слабость.
Я усмехнулась.
— Откуда ты взялся, такой праведный, на мою голову?
Он рассмеялся.
— Меня зовут Алан. И я вовсе не праведный.
Алан, значит. Лет на пять старше меня. Светлые встрепанные волосы, смешливые серые глаза, приподнятые в полуулыбке уголки губ. Такие лица я видела на балах в Бенриде — словно у их обладателей вовсе не было никаких забот, кроме, разве что, желания снискать расположение дамы. Хотя этому, кажется, вовсе не стоило о подобных вещах беспокоиться — достаточно улыбнуться, и девицы сами в очередь выстроятся. Даже несмотря на видавшую виды одежду: дублет, хоть и чистый, подвыцвел от солнца и стирок, штаны залатаны на колене, только сапоги выглядят новыми, и плащ из добротной шерсти, хотя тоже уже поношенный.
— А откуда взялся… — Он снова улыбнулся. — Это долгая история, даже не знаю, с чего начать.
— С начала, — сухо сказала я, давая понять, чтобы не расточал улыбочки всуе. Сейчас мне вовсе не до флирта. — Спешить мне некуда.
Вовсе некуда. Заночую где-нибудь в лесу, с костром не замерзну, подумаю как следует, и снова — в замок. В этот раз чтобы наверняка. Это будет не убийство. Месть.
— Ну если сначала… — Он возвел очи горе, точно припоминая. Заговорил нараспев: — Вначале тьма была безвидна и пуста, и….
Я фыркнула, и Алан расхохотался, так заразительно, что я невольно улыбнулась вслед за ним. Впервые за, кажется, бесконечное, время. Хотя какое там бесконечное — две недели…
При этом воспоминании улыбаться сразу расхотелось.
— Не настолько сначала.
— Как хочешь. И все же… так и будем стоять? Может, сядем, или пойдем? Ты куда, кстати, шла?
— Тебе не все ли равно?
— Ровным счетом все равно. — Его лицо снова осветила улыбка. — И совершенно все равно, куда идти самому, особенно если компания хорошая.
Я подняла бровь, скептически глядя на него. Алан посерьезнел.
— Слушай, я понимаю, что каждый первый мужчина начинает рассказывать тебе, что другой такой нет в целом свете, а каждый второй пытается сорвать хотя бы поцелуй…
Меня передернуло, и он снова поднял ладони в том же жесте, что я видела в таверне. Словно говоря — вот он, я, весь перед тобой, без оружия и не замышляю ничего дурного.
—… но я безобиден, правда. А вдвоем в самом деле веселее. И безопасней.
— Я не боюсь.
— А еще отрастила глаза на затылке и разучилась спать? — поинтересовался он. — Говорят, в округе снова появились чумные.
— Я не боюсь, — повторила я и уточнила: — Чумных. И не вижу повода доверять человеку, которого знаю от силы четверть часа.
Каждый первый среди знакомых мне мужчин оскорбился бы, ведь предполагалось, что он — защитник, а не угроза. Каждый второй начал бы доказывать, что он человек чести, а не какой-то там… Впрочем, раньше мне и в голову бы не пришло опасаться, пусть даже едва знакомого. Мой мир до сих пор был миром красивых женщин и галантных мужчин, а опасности — это то, рассказ о чем щекочет кровь, как баллады о прошедшей войне или охота на хищника, а не вполне реальная вероятность погибнуть.
Алан не оскорбился. Посмотрел на меня без тени усмешки.
— Резонно. Но… — Он пожал плечами. — Как я могу подтвердить, что не желаю ничего дурного? Слова останутся словами.
— А зачем что-то доказывать? У тебя своя дорога, у меня своя.
— Говорю же, чумные. — Он поежился. — Сталкивался с ними пару раз, едва ушел. Так хоть по очереди можно караулить.
— Только не говори, что не знаешь охранных заклинаний.
Защитный круг может быть разной силы — какой-то просто разбудит тех, кто внутри, другой отбросит врага, а может и испепелить на месте.
— Знаю, раз до сих пор жив. Только чумные редко ходят по одному. — Алан помолчал. — Что до того, можно ли мне доверять…
Он повернулся к разбитому молнией дубу. Гроза прошла совсем недавно — на неопаленной половине ствола даже листья еще не привяли. Быстро, но безукоризненно точно сплелись пальцы, свистнул воздух — я едва ойкнуть успела, как могучий ствол в два охвата осыпался щепой.
Сотня воздушных клинков только называется так — создать всю сотню умеют единицы. Мой предел — тридцать. В общем-то для практических целей достаточно меньшего количества. Здесь было — сколько? — не успела сосчитать.
Алан перевел на меня взгляд. Очень спокойный. Очень уверенный.
— Мог бы я сделать то же самое в трактире?
— Мог бы, — признала я.
Я бы и пикнуть не успела, просто потому, что не увидела, что он делает. Там я вообще ничего вокруг себя не видела. Сейчас, если бы заклинание летело в меня, я бы успела собрать щит… может быть. А может, и нет. Проверять в боевом режиме не хотелось. Я видела, что это заклинание — даже в моем исполнении — способно сделать со свиной тушей.
Если бы Алан захотел, там, на постоялом дворе, он оставил бы от меня мокрое место. В прямом смысле.
А я его — спиной в стену!
— Я, говорит, безобидный, — усмехнулась я.
Он снова широко улыбнулся.
— Я же не сказал «не опасен».
— А что, есть разница?
— Конечно! Я опасен, ты опасна, как и любой маг. Но я не намерен тебя обижать. Ни словом, ни делом. Разве что случайно… тут уж заранее не предскажешь. Но вдвоем действительно безопасней.
— Даже такому, как ты?
— А что я, не человек, что ли? Так-то я и не боец особо, так… нахватался. Ну, и дома учили, как всех…
— А кто ты?
Я имела в виду «чем занимаешься, если не боец» — на наемника он в самом деле не походил. Но он понял по-своему.
— Алан Мид.
— Роза Эйдо, — машинально представилась я, хотя Алан уже знал, как меня зовут. Но ум был занят другим. Имя казалось знакомым… Оно связано с чем-то скандальным. Алан Мид… Вспомнила!
Последний светский скандал, случившийся перед самым моим отъездом из дома. Младший из пятерых братьев Мид. Что-то там было про девушку, друга и поединок. То ли он увел девицу, то ли девица его… нет, тогда дрались бы девицы. Вспомнила. Увел девушку у друга, тот вызвал его на поединок и погиб. А скандал случился потому, что оба участника были вроде как несовершеннолетними, и ответственность за них должны были нести родители — так что дело едва не кончилось кровной местью, сам король собирался мирить два повздоривших рода. Помирил ли?
— Тот самый Алан Мид? — спросила я.
Он поморщился.
— Надо же, насколько у людей долгая память.
— Это последняя сплетня, которую я успела услышать перед отъездом в Бенрид. Извини, если задела.
— А когда вернулась?
— Два дня назад. Но ты не ответил.
— Я ответил. А потакать твоему любопытству не собираюсь.
— Вообще-то это не я к тебе в попутчики напрашиваюсь, — ехидно проговорила я.
Алан обреченно вздохнул.
— Хорошо. Что ты хочешь знать?
— Да ничего, в общем-то. Просто…
Я замялась, подыскивая слова. Не говорить же открыто — ты прославился не просто как дамский угодник, а как человек, который не слишком заботился о репутации девушки да еще и убил лучшего друга. А потом уверяешь, что ты безобиден?
Впрочем, какая мне разница, в самом деле?
— Извини. Глупо с моей стороны. И разговор этот дурацкий. — Я махнула рукой и, отвернувшись, пошла прочь. — Не стоило все это затевать, — проговорила я, чуть замедлив шаг, но не оборачиваясь. — Я все равно не знаю, куда иду и зачем, поэтому… незачем.
Никуда я не иду, на самом деле. Была бы я парнем, был бы смысл цепляться за жизнь — род должен продолжаться. Титул можно и добыть мечом или верной службой, в конце-то концов. Лишь бы не пресекся род. Но оба моих брата мертвы. Род Эйдо мертв. Даже если я вдруг, убив Ричарда, уйду, даже если выйду замуж, и у меня родятся дети, они будут носить другую фамилию. Хотя сейчас сама мысль об этом не вызывала ничего, кроме горькой усмешки. «Мертвы», — гудело набатом в голове. «Все мертвы». Алан отвлек меня — ненадолго, и спасибо ему за это. Но…
— Мне сейчас не нужно ничье общество, — повторила я, не оборачиваясь. — Извини.
Я прибавила шагу.
— Да погоди ты! — воскликнул он. Догнав в несколько прыжков, ухватил за рукав, разворачивая. Я зашипела, потянулась к магии — шарахнуть чем-нибудь не убийственным, просто чтобы этот прилипчивый тип отстал.
— Думаешь, я не вижу, что ты сама не понимаешь, на каком свете? — негромко проговорил Алан. — Куда ты пойдешь одна в таком состоянии? До первой осины с веткой поудобней? Или до первого чумного?
До своего замка. А потом вопрос «куда пойти» перестанет быть актуальным.
— Не все ли тебе равно? — усмехнулась я.
— Не все равно. Потому что я еще помню, каково это.
Откуда бы? Его-то все живы. Хотя… война ведь была.
— Твои тоже?..
— Фрей погиб, прикрывая обоз с беженцами от чумных. Остальные живы. Но я не о том. После той дуэли… — Алан вздохнул. — Слушай, не знаю, как ты, а я так и не успел поесть. Давай-ка сядем, заморим червячка, заодно и поговорим.
Я хотела было сказать, что вовсе не голодна, но живот предательски заурчал.
— Я не вернусь на постоялый двор.
— Да и чумные с ним. У меня есть сухари и немного сыра. Будешь?
— Нечем отдаривать.
— Да брось ты, — отмахнулся он.
Алан шагнул с дороги, потянув меня за рукав, уселся, скрестив ноги. Хлопнул ладонью рядом.
— Не дури. Даже идти куда глаза глядят лучше на сытый желудок.
Я, помедлив, опустилась рядом. Алан достал из мешка тряпичный узелок — ткань выглядела белоснежной. Внутри действительно оказались сухари — белые, душистые.
— Вина? — предложил он, вытащив следом флягу.
Я покачала головой. Слишком велик соблазн напиться и ни о чем не думать.
— У меня вода есть.
Свежая, сегодня только набрала из родника. Родников на наших землях было много…
Алан с аппетитом захрустел сухарем, прожевав, сказал.
— Догадаться, что тебе сейчас хреново… извини уж, отвык от галантного обхождения — много ума не надо. Ты — Эйдо, а что с ними случилось, ни для кого не секрет.
— Для меня… — Я глотнула ком в горле, заставила себя вдохнуть и выдохнуть. Нельзя плакать. — Для меня секрет. Про отца мне написали, а как умерли мама и братья…— Голос сорвался, пришлось замолчать. — Если ты знаешь, что… — Да что ж так трудно дышать! — Что на самом деле случилось с моей семьей — расскажи.
— Точно могу сказать только про Эдварда и Мартина. Братья?
Я кивнула. Говорить сил не было.
— Я видел их имена в списках погибших во время обороны столицы.
Что ж, по крайней мере, не в тюрьме и не на плахе — или что там еще могли сотворить победители с теми, кого назвали изменниками?
— Ты там был? В столице?
Алан кивнул.
— Пару раз, значит, чумных он видел, — не удержалась я. — Еле ноги унес, значит.
Не стоило, наверное, открыто уличать его во лжи, следовало бы подождать, пока нестыковок в рассказе накопится побольше, да сделать выводы самой. Или просто уйти, ничто ведь не обязывает меня поддерживать знакомство. Но я никогда не была сильна в интригах, а теперь и вовсе не способна была думать хотя бы на шаг вперед. Не существовало никакого «вперед». Было только бесконечное «сейчас» — и темнота дальше.
— Еле унес, — подтвердил Алан. — А в столице я больше занимался ранеными, чем сражался. Бойцов там и без меня хватало, а вот целителей…
Может, и не врет. Но не это сейчас интересовало меня по-настоящему.
— Ты их видел? Тела?
— Не могу сказать. Я не знал в лицо твоих братьев. Видел только имена в списках. Туда добавляли имена все, кто мог опознать хоть кого-то из мертвых. В тот день многие погибли… — Его лицо на миг потемнело. — Два моих лучших друга остались там.
Я кивнула. Если он не видел тела, а в списки добавляли имена все, не особо проверяя погибших — может быть, есть еще надежда? Какая-то вероятность ошибки? Могли ведь и перепутать.
