Так прошло чуть меньше года. Перезимовали. Отвесенили. Лето красное в разгаре. Жеребёнок конём-красавцем стал. Уточка семейство завела - рядышком здесь, вокруг родничка, Радослав прудик малый соорудил. Избушечка вся заполнена поделками затейливыми Радонюшкиными. Он и телегу сподобился смастерить – коню сено свозить на зиму, да на ярмарку изделия свои доставлять.
Вот как-то ночью лёгонький стук в дверь почудился парню. Ни разу еще ничья человечья нога за всё время, как он здесь, не ступала рядом. Открыл Радослав дверь и обмер: стоит перед ним ладушка его ненаглядная, Зорюшка ясноокая. Глаза грустные-грустные, но улыбается, светится вся, руки к нему тянет. Он – к ней свои. Перешагнула через порог девица-красавица и кинулась на грудь суженому своему. Так хорошо им стало, будто солнышко засветило общее в груди у них. Год почти не видились. Ненарадуется Радонюшка: мила Зорюшка ему пуще прежнего, нет ни маеты, ни тошноты. Только разливается в сердце всё шире и шире Свет Несказанный.
Измиловал её всю, излюбил, от себя ни на шаг не отпускает. Говорит, в село вернёмся, свадьбу сыграем. А девица грустнее грустного в ответ ему.
- Не получится свадьбы у нас, Радонюшка милый. Заколдована ведь девица твоя любая. Помнишь деревце сухонькое справа от избушки своей? Я это….
- Бредишь ли ты, Зорюшка моя?
- Заколдовала меня подруженька Подгляда. Сама на моё место встала, хотелось ей в мужья тебя. Гребень, что ты подарил мне перед свадьбой, выкрала у меня, завела сюда, в зачарованный волшебный лес, и в деревце трухлявое превратила. Только одну ночь в году могу я снова стать сама собой. А как проклятье снять – не знаю. Если бы гребень вернуть, - можно было бы расколдоваться, но гребень Подгляда расплавила и расплав тот серебряный глубоко в землю зарыла, а вместе с тем гребнем и судьбу мою изрочила, изломала.
- Вон как! Теперь понимаю, почему меня воротило от… невесты. Но что же нам делать, Зорюшка моя милая?!
- Не знаю, ладонюшка мой…. Если хочешь, пусть всё будет так, как есть. Ты здесь, в избушке, будешь жить, я буду видеть тебя каждый день – и то радость, а раз в год буду превращаться в себя и приходить к тебе. Ведь понесла я сейчас. Через год приду к тебе с сыночком. Останется он у тебя. А ещё через год доченьку тебе рожу. Но вот беда, деревце, в котором я заключена, совсем старенькое, года три ему от силы жить осталось, вместе с ним погибну и я.
Опустила голову Зорюшка и слёзы закапали на грудь Радославу. Стал он Зорюшку по головушке гладить да слёзоньки ей утирать.
- Не кручинься, красавушка моя, девонька ненаглядная, не может быть, чтобы не было средства от колдовства лютого! За этот год постараюсь я вызнать всё, что можно. А через год буду ждать тебя здесь, забавушка моя.
- Возьми это зеркальце, любый мой. Досталось оно от прабабушки моей. Была та волхвуньей и ведуньей светлой. Напутствовала она меня так, что зеркальце это приносит большую удачу и помощь оказывает в трудную минуту: непростое оно - сила рода в нём и наговор, сотворённый силами Сварожьими.
Рано утром, на заре, вышла красавица из избушки и снова в деревце трухлявенькое превратилась. Радослав обнимает его нежно да ласково, но осыпается оно от прикосновений. Только и осталось парню взглядом и сердечным светом его добрить да нежить. Словами ласковыми услаждать.
Дня три так пробыл парень и стал в дорогу собираться. Нагрузил телегу изделиями своими славными. Уточке с семейством наказал рядом с деревцем быть. Коня, друга доброго своего, впряг в телегу и отправились они втроём - собачка с ними - на ярмарку.
Лес-то зачарованный был, посему дорогу неделю до ярмарки искали – плутали да блудили. А как вышли к месту да в торговый ряд встали, быстро товары ходовые и диковинные Радославовы разошлись. Мастер он искуссный был, неповторяемый.
А как выходить стал с ярмарки, преградил путь ему старичок чудный: взгляд лукавый, но добрый, борода чуть не до колен, на голове колпак из лоскутов разноцветных, через плечо сума перемётная.
- Купи у меня, добрый молодец, - специально для тебя припасено, - дудку-сладкоголосочку. Сама поёт и играет, сладкие песни выпевает. Твоим голосом вещать станет. Хитрющий это инструмент, супротив подлости и коварства равных нет ему – тем же самым подлейшеством отзывается, будто зеркалит.
- Зачем мне эта дудка, дедушко?
- Вижу, пригодится она тебе, парень. Со злом воевать идёшь.
- Может и прав ты, добрый человек. Сколь же стоит чудо твоё?
- А вот сколь выручил ты нонче на ярманке, столь и прошу.
- Знать, и взаправду пригодится дудка твоя, ежели просишь цену целого года трудов моих. Забирай плату, дедушко, давай сюда самогудочку.
На том и поладили. Забрал Радослав дудочку, неказистую с виду, и в суму свою положил.
И уже после встретил Радонюшка на выходе односелянина своего, Тихомира. Порассказал новости тот. Родители Радослава, братья да сёстры, - все в порядке. Невеста его бывшая, Зоряна, пропала в один день, будто исчезла. Родители её плОхи, нездоровы.
Радослав стал про Подгляду выспрашивать. Поведал Тихомир, что Подгляда стала к женихам чужим подбиваться: козни девИцам строит, парней хитростью завлекает. Только никто к ней всё равно не сватается, все нос воротят. Видать, навсегда одЕвится. Люди и не думали никогда, что Подгляда, оказывается, девка вздорная и наглая.
Попросил Радослав Тихомира передать по-тихонечку весточку от него родителям, а другим селянам не говорить, что виделись они здесь, на ярмарке. Сам же стороной поехал, лесом. Встал на опушке, где дом Подгляды как на ладони виден, лошадку распряг пастись, а сам стал смотреть, - когда молодая колдунья пойдёт куда-нибудь.
На второй день увидел парень, как Подгляда с лукошком в сторону леса направилась, - по грибы, видать. Спрятался за деревьями и стал следить за девицей, допуская зайти ей всё глубже в лес. Через некоторое время внезапно возник перед взором её Радослав, за руки схватил и в глаза ей смотрит, - пока не узнала его. Понятно, что сначала коварная подружка Зорюшкина испугалась, но когда узнала парня, успокоилась, улыбаться стала, глазками играть. Радослав же взглядом прожигает её, – трясёт уже Подглядку от этого его взгляда. Вырываться стала. Тут парень и спрашивает её, глядя ещё глубже в глаза: «Признайся, Подгляда, что ты Зорюшку сгубила! Ведай быстро, как избавить её от чар злых твоих, иначе худо тебе придётся, - вытрясу из тебя душу!»
Пуще прежнего вырывается чёрная ведьма, кричит и визжит, бабку свою, Кнышиху покойную, кличет. Опомнилась, - колдовство чёрное своё применила, - в ворону превратилась. Но Радослав не выпускает её. Бьётся крылами пленница, хлещет его по рукам, в небо рвётся. И вдруг чувствует парень, что становится лёгким и совершенно другим: превратила его колдунья в такую же чёрную птицу и потащила за собой вверх.
Всё закружилось вокруг, завертелось, замелькало. Черное смешалось с белым. Закрутило Радослава, будто в водовороте, будто в воронку чёрную втянуло его. Завертело так, что света белого не осознавал. Очнулся – лежит на кочке чёрной болотной, в жиже липкой и мерзкой. Небо над головой серо-лиловое, вместо деревьев – стволы погнившие и чёрные, трава жухлая и серая. Ни птички, ни зверюшки, ни цветочка, ни облачка. И ворона-Подгляда куда-то исчезла, будто и не было её. Поднялся парень, выбрался из болота и, пошатываясь, пошёл наугад, куда ноги сами вели.
И привели ноги Радослава к месту наиболее мерзкому во всей этой местности: на краю вязкого, серого, гнилого болота, среди дурно пахнущих полураспавшихся коряг пряталась землянка, из окна которой еле пробивался свет гнилушки.
- Есть кто живой, эй!
- Не кричи, путник…
Из утлой землянки вылезла старая карга - мерзкое существо в плесени, тине и грязи. Смутно узнал в ней Радослав Кнышиху – Подглядину бабку. «Вот так встреча! Куда же попал я? Уж не в мир ли Нави перетащила меня Подгляда?!»
- Кнышиха, ты что ли это?
- Я, парень, я. Знаю, по какому делу ты здесь, красавчик. Только не видать тебе того, что хочешь ты. Не для того мы, род подглядинский, колдуем, чтобы кому ни вздумалось, могли колдовство наше одолеть.
- А это мы еще поглядим, бабка, в схватке сил навьих и явьих.
- И глядеть неча. Смотри вот сюда.
Колдунья подтолкнула парня к болотной жиже, и там, как на блюдечке, увидел он картину: рядом с Кнышихой - безобразный, серый старик-сморчок, подающий ей дырявый плащ и подобострастно заглядывающий ей в глаза.
Кнышиха безобразно захохотала.
- Узнаёшь? Это ты! Ты останешься здесь и будешь моим слугой, ты будешь прислуживать мне во всём. Станешь моим мужем и учеником. Я так хочу! Раз не захотел жениться на молодой да ладной внучке Подгляде, значит будешь моим. Все силы на моей стороне. Вот ещё, смотри.
Перед взором Радомира возникла сначала картинка, где увидел он свою ненаглядную Зорюшку в образе ветхого деревца. На его глазах деревце со стоном и скрипом разваливалось и трухой осыпалось на землю.
С силой ударил он по грязной болотной поверхности. Картинки исчезли, а из-под его кулака с мерзким кваканьем в разные стороны попрыгали чёрные жирные лягушки и жабы. Не дав Кнышихе опомниться, схватил он её за грязные космы, намотал их на руку и повернул старуху к себе лицом. Всё, что пришло ему сейчас на ум, это вонзить в её гнилые глаза свой негодующий взгляд, призывая богов светлых.
Закорчилась, запричитала Кнышиха. Стала изворачиваться, но крепко держал её Радослав. Превратилась она в вязкую липкую болотную струю и выскользнула из себя самой, оставив в руках мОлодца лишь свои безобразные космы. Исчезла из глаз и захохотало, заухало слева, - старуха как ни в чём ни бывало шла на него с другой стороны. И со всех сторон, откуда ни возьмись, такие же безобразные колдуньи стали окружать его. Наступают, хохочут, злыдни, беснуются. Того гляди, повяжут и заколдуют в корягу болотную, да на Кнышихе женят.
Достал из сумы Радослав зеркальце Зорюшкино, над головой поднял, чтобы свет из него шёл, как из окошка в другой мир, дудку чудную достал, к губам поднёс и загудела сама она голосом его, Радославовым, да только сладким-пресладким, вкрадчивым и трескучим, сливая слова в одно большое слово:
«Ох, и слова поёт-выдаёт дудка, - думал в это время Радослав, - в жизни бы до такого не додумался! Да ещё нахваливать этих нелюдей, - ни за что бы не стал!»
А дудка-самогудка, знай, дело своё делает. Ведьмы безобразные мягко, как зачарованные, в танце кружатся, глаза закатили свои затуманенные, - в небо взгляд воткнули, на лицах - подобия улыбок. Парня уже не окружают, - наоборот подальше отходят.
А в это время из окошка-зеркальца Зорюшкиного лучик светлый пробился. Как запела самогудочка, лучик стал больше и ярче, разделился на много лучиков и каждый стал медленно обволакивать одну из колдуний, закручиваться коконом вокруг неё. А они-то не чувствуют этого, - разум их одурманен, упоён сладкой, приятной их черным душам, лестью. Окутали их лучики плотными коконами, и стали колдуньи таять, растворяться внутри этих светящихся мешочков, пока полностью не исчезли. А светящиеся коконы расстелились туманом по тёмному миру, и стало оттого немного светлее в нём, - свет забрежжил.
Остался Радослав один стоять посреди мира тёмного, среди болот и кочек. Только было задумался, как же выбраться отсюда, сразу же услышал внутри себя голос Зорюшки любимой: «Радонюшка, подними зеркальце над собою и направь лучик его на свою головушку.»
Сделал так Радослав. Поднырнул под лучик, который всё больше и больше становился, да и втянулся сам-весь быстренько в мир божий. Оказался там, где они с Подглядой сцепились. Не известно, сколько времени прошло, но конь с собачкой здесь были, обрадовались: давай ржать и лаять. Гладит их Радонюшка, прижимает к себе, - рад, что вернулся цел и невредим из ведьминского мира и друзей встретил тоже целыми и невридимыми.
Следов Подгляды не осталось, - даже корзинка её пропала. В селе заметно было какое-то волнение, оживлённое шевеление: люди выбегали из домов и бежали на поляну, где праздники проходили и хороводы парни с девками водили. Поспешили и наши друзья туда же.
В центре скопления поселян металось что-то тёмное. Приглядевшись, Радослав узнал Подгляду. Четверо парней пытались схватить её за руки и что-то отнять у неё. Она отбивалась с таким неистовством, будто вселилась в неё нечистая сила. Когда же всё-таки парни схватили её за руки, стала пуще вырываться и в конце концов превратилась в большую чёрную ворону. Народ ахнул. Селяне держали, не отпускали колдунью. Полетели в разные стороны чёрные перья. Cнова она человеческий облик приняла, глазами тёмными зыркает на всех – злобой испепелить хочет. Кто-то принёс крепкую сеть с частыми нитями. Накинули на Подгляду, скрутили, захомутали, связали верёвками.
Выступил вперёд Радослав, поклонился селянам, поздоровался.
- Здравствуй, люд добрый. Это я, Радослав, ваш односелянин. Поведайте, что натворила снова Подгляда?
Наперебой стали рассказывать сородичи о выходках колдуньи.
- Сегодня праздник. С утра собрались здесь молодцы да девицы вьюны вить - хороводы водить, подарки дарить, женихаться да невеститься.
- И Подгляда пришла на праздник, хотя уже никто и видеть её не хочет.
- Когда Яринке Руслан на голову стал надевать венок, подскочила Подглядка и сорвала венок с головы девушки, себе надела. Потом подбежала к Любославе и тоже сорвала венок и себе надела.
- И у Премилы венок сорвала – на себя надела.
- Будто ошалела, с ума сошла. Захохотала, заорала на всех, пуще собаки бешеной. Всех, говорит, заколдую, зачарую, всех изрочу…
Посмотрел Радослав на Подгляду пристально и жгуче и молвил.
- Скажи-ка, Подглядушка, кто изрочил и заколдовал Зорюшку мою? Кто отправил меня на смерть и погибель лютую, подлую в мир Навий к бабке своей, чёрной Кнышихе? Кто хотел зла всем селянам?
Подгляда зарычала от злобы лютой. Тогда Радослав рассказал всё то, что случилось с Зорюшкой и с ним за последний год. Народ ахнул в один голос от этого рассказа. А потом Радоня достал из сумы дудочку-самогудку и поднёс к губам. Только раздались первые звуки, как Подгляда преобразилась: выпрямилась, отряхнулась, успокоилась и стала всем существом своим вслушиваться в пение волшебного инструмента. Дудка не выдала ни одного слова, только извлекала звуки, непонятные, странные, жужжаще-гудящие. Но под действием этих звуков Подгляда стала, как шёлковая: лицо её преобразилось, стало кротким, смиренным, она улыбнулась. Потом на лице молодой колдуньи появилось райское наслаждение. Верёвки, связывавшие её, сами собой ослабились, упали на землю, а она, как была в сети, плавно задвигалась, затанцевала, устремив глаза к небесам. В этот момент она была бы красива, если бы люди не знали прежде всех её подлостей. Радослав достал другой рукой волшебное зеркальце Зорюшки и направил свет его на Подгляду. И, танцуя свой замысловатый танец в плотном кругу селян, Подгляда заговорила, будто запела.
- Подруженьку мою, Зорюшку, может спасти только одно: если я сама встану на её место, стану трухлявым деревом. Я очень хочу стать трухлявым деревом и спасти Зорюшку. Не хочу быть колдуньей. Не хочу завидовать. Бабка моя, Кнышиха, родоночальница наша, исчезла из миров Явьих и Навьих в иномирье и превратилась, как и другие колдуньи, на много-много лет в чёрный камень.
