Гостья прислонилась к стене и закрыла глаза. Шум дождя приятно волновал ее…
С тех пор, как Митяй рассказал о Мертвом ските, Мила потеряла покой и сон. Интерес к жизни пропал, аппетит тоже. Ее одолевали странные мысли, – хотелось пойти туда, где когда-то стояли монашеские кельи… найти старый тракт… а потом что? На этом мысли обрывались. Но тяга была так сильна, что Мила сопротивлялась ровно неделю, до следующей субботы. Родители к обеду уехали на дачу, а она, словом никому не обмолвившись, отправилась на вокзал. Электричка привезла ее на знакомую станцию, а до места доставил улыбчивый водитель «Субару». И вот… она здесь… пережидает непогоду в пустующем деревенском доме. «Зачем я сюда приехала?» – спрашивала себя Мила. Ответа не было.
Дождь усиливался. Казалось, с неба низвергается настоящий водопад. В горнице совсем стемнело. Девушка достала из сумочки предусмотрительно взятую с собой свечу, чиркнула спичкой, – яркий язычок пламени напомнил ей что-то давнее, безвозвратно утерянное…
Визг несмазанных дверных петель заставил ее вздрогнуть и насторожиться. Жалобно запели рассохшиеся половицы, и в горницу ввалился вымокший насквозь молодой человек. На нем был длинный зеленый пиджак экзотического фасона, наподобие камзола, из-под которого выглядывала кружевная рубашка, такого же цвета штаны и высокие сапоги на сильных, стройных ногах.
– Я заблудился! – заявил он, перекладывая из руки в руку обнаженную саблю. – Кто вы? Чей это дом?
В груди Милы шевельнулся страх, но лицо случайного гостя, – с красивыми мужественными чертами, хотя и небритое, – внушало ей необъяснимое доверие. Страх сменился любопытством, вернее, каким-то лихорадочным, болезненным интересом. Гость и сам пожирал ее глазами.
– Вы… совершенно раздеты, – наконец, заметил он. – Ваше платье… намокло? Прикройтесь. – Одним движением он стянул с себя «пиджак» и подал ей. – Надо разжечь огонь. Пойду, поищу дрова.
Мила не собиралась облачаться в его мокрую, – хоть выжимай, – одежду. Еще чего не хватало! Тогда она вправду замерзнет, пожалуй, и простуду подхватит.
Молодой человек вышел и тотчас же вернулся с охапкой дров.
– У меня есть спички, – непослушными губами выговорила Мила. – Вот, возьмите!
Сырые березовые поленья задымили, но вскоре жаркое пламя охватило их, и от печки потянуло теплом.
Миле казалось, она погружается в глубокий и приятный сон… такой непривычный: в нем все не то, к чему она привыкла, – заброшенный деревенский дом, ужасная гроза, случайный гость с саблей наголо, причудливо одетый… будто артист из бродячей труппы. Но ведь сейчас нет бродячих театров. Вдруг, это забрел в ее убежище кровавый маньяк? А ей почему-то не страшно. Это все проделки «ботаника»! Он обожает всякие розыгрыши. Просто жить без них не может. Однако… никто ведь не знал, что Мила отправится к Мертвому скиту именно сегодня. Она и сама не была уверена.
– Вас «ботаник» подослал, да? – спросила девушка.
«Артист», который грелся у печки, обернулся с ней с обескураженным видом. О чем его спрашивают? Его длинные, вьющиеся по плечам волосы стали багровыми в отблесках огня, – образовали пылающий ореол вокруг головы.
– Снимите рубашку, – предложила она. – Так она быстрее высохнет. И сапоги…
Он чем-то напоминал ей святого Георгия: слишком хорош для смертного. Благородное лицо, горделивая осанка, развитое тело, – все естественное, гармоничное. Не то, что худосочный Митяй или накачанный в спортзале Артур. Она осмелилась ему об этом сказать.
– Вы угадали, – улыбнулся он. – Меня нарекли Георгием.
– Гриша, значит?
– Можно и так! А… вас как величать?
– Мила. Вот и познакомились.
Он последовал ее совету и снял рубашку, – выжал, развесил у печи. Гроза не стихала, дождь лил, как из ведра, стучал в ставни, будто нетерпеливый путник, застигнутый в лесу ненастьем. До утра носа не высунешь!
Молодой человек, очевидно, от скуки решил продолжить игру.
– Я с разбойниками сражался, – заявил он. – Бился не на живот, а на смерть… Они, окаянные, в чащу ринулись, я – следом. Блуждал, блуждал… пока не попал в грозу. Тут гляжу… меж стволов поляна, и домишко виднеется.
– А в домишке сидит девица-красавица! – подыграла ему Мила. – Горючие слезы льет. Где ж ты, мой суженый-ряженый? Куда подевался?
Георгий только сейчас разглядел, как нежны ее приоткрытые губы… скользнул взглядом ниже, по белой девичьей шее, по прельстительным линиям полной груди, выступающей из открытой майки. Такой бесстыдной наготы ему видеть не приходилось… разве что когда за дворовыми девками на пруду подглядывал. Да и те в длиннополые рубахи рядились. А эта…
Его молодое тело содрогнулось от желания. И эта блаженная дрожь передалась девушке, разлилась томлением в крови.
– Ты – ведьма? – хрипло выдохнул он. – Искушаешь мя?
– Иди ко мне, – против своей воли прошептала Мила.
Старый деревенский сундук никогда еще не был свидетелем таких упоительных любовных ласк, стонов и вздохов, такого мучительно-сладостного восторга и такого долгого экстаза… Яркая вспышка поглотила последнюю истому и дыхание любовников, взмыла ввысь и понесла их через грозовые тучи в звездные объятия ночи…
* * *
На всю деревню факелом запылал заброшенный дом, в который угодила молния. Тушить не стали, – пятистенка стояла пустая несколько лет, оставленная хозяевами на произвол судьбы. Ливень сам залил пожар, обугленная крыша и стены обрушились, и только печная труба торчала посреди унылого пепелища.
Не сразу, а много позже, местный фермер, отыскивая уцелевшие бревна для ремонта коровника… наткнулся под грудой почернелых обломков на два сплетенных скелета, – мужской и женский. Пол погибших определили криминалисты, которых вызвали на место происшествия…
– Очевидно, они прятались от дождя, а тут… молния! – объяснял взволнованный страшной находкой фермер. – Здесь неподалеку Мертвый скит стоял… проклятое место!
* * *
Старая княгиня умирала, – она то смотрела в потолок без всякого выражения в потухших глазах, то впадала в забытье. К обеду, очнувшись от продолжительного беспамятства, больная оживилась, спросила себе бульону и клюквенного морсу. После трапезы она призвала священника и пожелала исповедаться…
– Батюшка, – прошептала она в конце короткого покаяния. – Ежели любовь… это грех, то чего Господь ожидает от чад своих? Ведь как мы любили с Гришей друг друга, а злая доля нас разлучила! Но мы встретимся… теперь уж навсегда. Я знаю… нынче мне было видение!
Она поманила священника рукой, тот наклонился, и княгиня шепотом поведала ему странный сон, который «послали ей ангелы», – про то, как «Мертвый скит отпустил, наконец, ее Гришеньку… и как они целовались-миловались в каком-то крестьянском доме, а потом… вместе улетели на небо».
– У нее бред, – сказал священник собравшейся в соседних покоях многочисленной родне. – Соборовать надо. Пора…
Он шел за этой женщиной от самого метро. Чем она ему приглянулась, бросилась в глаза? Он мог бы сослаться на профессиональное чутье… но не в данном случае. А впрочем, почему нет? В ее одежде, прическе, духах с легким привкусом свежей зелени и амбры, чувствовались стиль и неповторимый шарм. Несмотря на свой род занятий, он понимал в этом толк.
Весенняя Москва ослепила его, опьянила… пробудила в его сердце томительную и восторженную грусть, тоску по несбыточному, – по какой-то необыкновенной любви, всепоглощающей страсти, освященной вечностью… Подобное устремление в горные выси сменялось приступами тяжелейшей депрессии, которую хотелось залить водкой, погрузиться в наркотический кайф. И все возвращалось на круги своя, – отчаянная решимость, хладнокровная злость, охота за дорогими удовольствиями.
Между тем, городская весна с ее мокрыми, блестящими на солнце тротуарами, с прозрачными сосульками, свисающими с крыш и козырьков, звоном капели и лужами талой воды, с ее радостно-возбужденной сутолокой, запахом крымских фиалок, с пучками пушистой вербы, которые суют прохожим продавщицы в цветастых платках, с первозданной голубизной небес и плывущими по реке льдинами, – брала свое. Она оживляла природу и тревожила людей. Она добиралась до их нутра, до священных, дремлющих до поры инстинктов…
Пару часов назад он стоял на мосту, любуясь ребристыми золочеными маковками и белоснежными стенами храма Христа Спасителя на фоне ясного неба. Потом решился… вошел внутрь. Высота и светящаяся громада главного купола поразили его; огоньки свеч терялись в дымном от солнца пространстве… До того маленьким и ничтожным он ощутил себя перед скорбными ликами святых, до того виноватым, – что сердце его болезненно сжалось, и захотелось пасть ниц и каяться, каяться, давать обеты и просить у Всевышнего милости для себя, для всех.
Выйдя из храма, он щедро подал нищим и зашагал прочь. Перед тем, как спуститься в подземку… будто в преисподнюю, – он зачем-то оглянулся на купола, на венчающие их золотые кресты. Будто просил благословения! Но разве таким, как он, дается благодать?
В вагоне метро он стоял, наблюдая, как за окном меняются местами свет и тьма, как поезд ныряет в черную пасть туннеля, как затхло и тяжко дышит подземелье, с сожалением выпуская наружу электричку, наполненную людьми. На одной из станций автоматические двери открылись, и вошла она… женщина, источающая аромат луговых трав и амбры.
Она привела его на вокзал, к кассам поездов дальнего следования. Он встал в очередь, пропустив вперед себя двух человек, – чтобы не привлечь ее внимания. Меховое розовое болеро ласково облегало ее округлые плечи, ноги скрывала длинная юбка, но он готов был поклясться, что они великолепны, как у богини любви. Даже ее затылок с аккуратно подобранными волосами был эротичен и дразнил его. В воздухе за ее спиной парила стайка Амуров… или ему показалось?
Она заговорила, и он напрягся, весь превратившись в слух. Она берет билет до Пензы? Черт, уезжать из столицы не входило в его планы. Хотя, разве теперь это имеет значение?
Подошла его очередь, и, наклонившись к окошку, он положил в паспорт поверх рублевых купюр сто долларов, умоляюще произнес:
– Только что взяла билет до Пензы моя невеста! Мы поссорились… а я жить без нее не могу. В ваших руках моя судьба!
Кассирша покосилась на деньги, потом подняла глаза на просителя. Красивый, хорошо одетый мужчина. Чего он хочет?
– Дайте мне билет на тот же поезд, в тот же вагон… если есть.
Кассирша защелкала пальцами по клавиатуре компьютера, уставилась, ожидая результата, на монитор.
– Я везучий! – усмехнулся мужчина.
– Дать то же купе? – уточнила она.
– Сколько там осталось свободных мест? – замирая от предвкушения невероятной удачи, спросил он.
– Три.
Он торопливо полез в карман за деньгами, на радостях добавил еще полсотни «зеленых» сговорчивой кассирше.
– Беру все! Когда поезд отправляется?
– Через полтора часа.
Заполучив вожделенные билеты, он поискал глазами ее. Женщина в розовом болеро как в воду канула, – ее не оказалось ни в вокзальном кафе, ни у многочисленных прилавков с разными мелочами, ни в залах ожидания…
* * *
Он боялся только одного, – что она опоздает на поезд или передумает ехать. Всякое бывает! И тогда… Нет! Раз улыбнувшись, Фортуна уже не может обмануть. Он был азартным игроком, фаталистом, и знал, что сегодняшняя встреча не случайна.
Вряд ли он хотя бы раз за всю свою сумасшедшую жизнь волновался так, как открывая дверь заветного купе… скулы свело, в горле пересохло, а сердце готово было выпрыгнуть из груди.
Он сразу узнал ее запах, – травяной горечи и амбры с примесью еще какого-то аромата. Ладана? Свечного воска? Она едва подняла голову на вошедшего и сразу отвернулась к окну. То ли о чем-то думала, то ли с чем-то мысленно прощалась. А может быть, с кем-то?
Никто не пришел ее провожать, – во всяком случае, на перроне перед окном, куда она смотрела, было пусто. Рядом пожилая пара махала кому-то руками… явно не ей. Женщина вытирала слезы, а мужчина что-то беззвучно бормотал, давая напутствие невидимым отъезжающим. Туда-сюда сновали носильщики и продавцы мороженого, чипсов и пива. Набежала тучка, начал накрапывать дождь.
Поезд тронулся. Она тяжело, глубоко вздохнула, не отрывая взгляда от окна. И от этого ее вздоха по его телу пронеслась волна дрожи и желания. Так прошли два или три часа… в молчании, в борьбе с собой. Попутчица погрузилась во внутренние переживания, – о ком? о чем она размышляла? – и словно не замечала попутчика.
– Давайте знакомиться? – хрипло предложил мужчина.
Он созерцал только линию ее щеки и нежную мочку уха, в которой поблескивала сережка с синим камнем. Кстати, отнюдь не дешевая. Когда молодая женщина повернулась, он смог убедиться, что не ошибся: камни в серьгах – сапфиры, и такие же сапфиры в изящном перстне и кулоне, который проглядывал под прозрачным верхом блузки. Надеть эти драгоценности в поезд, – безумие! Но ее, казалось, ничуть не беспокоила подобная безделица.
Она ленивым, восхитительным и неуловимо-непристойным жестом блудницы повела плечами, распрямилась и удостоила, наконец, вниманием соседа по купе.
– Называйте меня, как вам будет угодно!
– То есть… самому придумать имя?
– Ну, да!
Он растерялся ни миг, и вышел из положения, приняв ее условия игры.
– Тогда мы будем Незнакомцем и Незнакомкой. Согласны?
Она кивнула, и ее губы тронула обольстительнейшая из всех улыбок, которые ему доводилось видеть. Ее глаза соперничали с сапфирами своей синевой.
– На самом деле так и есть! Люди только притворяются открытыми, – произнесла она низким грудным голосом. – Все, что они хотят, – спрятать свое истинное лицо!
Наверное, так пели сирены, – морские нимфы, заманивающие мореплавателей в ловушку, где гибли их суда.
– Это надо отметить, – сказал он, стараясь сохранить беззаботный вид прожженного ловеласа. – Никогда еще не знакомился таким образом.
– Оставаясь неузнанным? Бросьте! – усмехнулась она. – Приберегите свои сказки для наивных девчушек из провинции. Вы не похожи на простофилю. Вон и часы у вас на руке… «Ролекс», а не производства фирмы «Заря».
– Вы проницательны.
– Папа научил меня не доверять слишком красивым мужчинам.
– А кто у вас папа?
– Олигарх!
В приоткрытую дверь купе заглянула проводница.
– Постели нести?
– Несите, – он встал, оттеснил ее в коридор и сунул в кармашек щедрые «чаевые». – И поухаживайте за пассажирами, пожалуйста!
– Все сделаю в лучшем виде.
Пока проводница застилала постели, они вышли из купе, встали у окна. Мимо пронеслись голая березовая роща, одинокий полустанок, хвойный лес. Потянулись поля с редкими черными проталинами. Над ними низко висело хмурое небо.
– Такой печальной и чудной весны, как в России, нет нигде, – сказала попутчица. – Все эти унылые дороги, запах мокрой земли, разливы рек… эта сумрачная луна холодными ночами, – ужасно будоражат! Что-то такое поднимается внутри… грешное, затмевающее рассудок. Не правда ли?
Проводница вышла, игриво подмигнув ему жирно накрашенным глазом. Она уже была под хмельком. Не мешало бы и им выпить. Не сейчас, – чуть позже.
– Я пойду в туалет, – вдруг очень по-свойски, без стеснения, как близкому человеку, сообщила молодая женщина. – Присмотрите за моими вещами.
Она вложила в последнюю фразу
С тех пор, как Митяй рассказал о Мертвом ските, Мила потеряла покой и сон. Интерес к жизни пропал, аппетит тоже. Ее одолевали странные мысли, – хотелось пойти туда, где когда-то стояли монашеские кельи… найти старый тракт… а потом что? На этом мысли обрывались. Но тяга была так сильна, что Мила сопротивлялась ровно неделю, до следующей субботы. Родители к обеду уехали на дачу, а она, словом никому не обмолвившись, отправилась на вокзал. Электричка привезла ее на знакомую станцию, а до места доставил улыбчивый водитель «Субару». И вот… она здесь… пережидает непогоду в пустующем деревенском доме. «Зачем я сюда приехала?» – спрашивала себя Мила. Ответа не было.
Дождь усиливался. Казалось, с неба низвергается настоящий водопад. В горнице совсем стемнело. Девушка достала из сумочки предусмотрительно взятую с собой свечу, чиркнула спичкой, – яркий язычок пламени напомнил ей что-то давнее, безвозвратно утерянное…
Визг несмазанных дверных петель заставил ее вздрогнуть и насторожиться. Жалобно запели рассохшиеся половицы, и в горницу ввалился вымокший насквозь молодой человек. На нем был длинный зеленый пиджак экзотического фасона, наподобие камзола, из-под которого выглядывала кружевная рубашка, такого же цвета штаны и высокие сапоги на сильных, стройных ногах.
– Я заблудился! – заявил он, перекладывая из руки в руку обнаженную саблю. – Кто вы? Чей это дом?
В груди Милы шевельнулся страх, но лицо случайного гостя, – с красивыми мужественными чертами, хотя и небритое, – внушало ей необъяснимое доверие. Страх сменился любопытством, вернее, каким-то лихорадочным, болезненным интересом. Гость и сам пожирал ее глазами.
– Вы… совершенно раздеты, – наконец, заметил он. – Ваше платье… намокло? Прикройтесь. – Одним движением он стянул с себя «пиджак» и подал ей. – Надо разжечь огонь. Пойду, поищу дрова.
Мила не собиралась облачаться в его мокрую, – хоть выжимай, – одежду. Еще чего не хватало! Тогда она вправду замерзнет, пожалуй, и простуду подхватит.
Молодой человек вышел и тотчас же вернулся с охапкой дров.
– У меня есть спички, – непослушными губами выговорила Мила. – Вот, возьмите!
Сырые березовые поленья задымили, но вскоре жаркое пламя охватило их, и от печки потянуло теплом.
Миле казалось, она погружается в глубокий и приятный сон… такой непривычный: в нем все не то, к чему она привыкла, – заброшенный деревенский дом, ужасная гроза, случайный гость с саблей наголо, причудливо одетый… будто артист из бродячей труппы. Но ведь сейчас нет бродячих театров. Вдруг, это забрел в ее убежище кровавый маньяк? А ей почему-то не страшно. Это все проделки «ботаника»! Он обожает всякие розыгрыши. Просто жить без них не может. Однако… никто ведь не знал, что Мила отправится к Мертвому скиту именно сегодня. Она и сама не была уверена.
– Вас «ботаник» подослал, да? – спросила девушка.
«Артист», который грелся у печки, обернулся с ней с обескураженным видом. О чем его спрашивают? Его длинные, вьющиеся по плечам волосы стали багровыми в отблесках огня, – образовали пылающий ореол вокруг головы.
– Снимите рубашку, – предложила она. – Так она быстрее высохнет. И сапоги…
Он чем-то напоминал ей святого Георгия: слишком хорош для смертного. Благородное лицо, горделивая осанка, развитое тело, – все естественное, гармоничное. Не то, что худосочный Митяй или накачанный в спортзале Артур. Она осмелилась ему об этом сказать.
– Вы угадали, – улыбнулся он. – Меня нарекли Георгием.
– Гриша, значит?
– Можно и так! А… вас как величать?
– Мила. Вот и познакомились.
Он последовал ее совету и снял рубашку, – выжал, развесил у печи. Гроза не стихала, дождь лил, как из ведра, стучал в ставни, будто нетерпеливый путник, застигнутый в лесу ненастьем. До утра носа не высунешь!
Молодой человек, очевидно, от скуки решил продолжить игру.
– Я с разбойниками сражался, – заявил он. – Бился не на живот, а на смерть… Они, окаянные, в чащу ринулись, я – следом. Блуждал, блуждал… пока не попал в грозу. Тут гляжу… меж стволов поляна, и домишко виднеется.
– А в домишке сидит девица-красавица! – подыграла ему Мила. – Горючие слезы льет. Где ж ты, мой суженый-ряженый? Куда подевался?
Георгий только сейчас разглядел, как нежны ее приоткрытые губы… скользнул взглядом ниже, по белой девичьей шее, по прельстительным линиям полной груди, выступающей из открытой майки. Такой бесстыдной наготы ему видеть не приходилось… разве что когда за дворовыми девками на пруду подглядывал. Да и те в длиннополые рубахи рядились. А эта…
Его молодое тело содрогнулось от желания. И эта блаженная дрожь передалась девушке, разлилась томлением в крови.
– Ты – ведьма? – хрипло выдохнул он. – Искушаешь мя?
– Иди ко мне, – против своей воли прошептала Мила.
Старый деревенский сундук никогда еще не был свидетелем таких упоительных любовных ласк, стонов и вздохов, такого мучительно-сладостного восторга и такого долгого экстаза… Яркая вспышка поглотила последнюю истому и дыхание любовников, взмыла ввысь и понесла их через грозовые тучи в звездные объятия ночи…
* * *
На всю деревню факелом запылал заброшенный дом, в который угодила молния. Тушить не стали, – пятистенка стояла пустая несколько лет, оставленная хозяевами на произвол судьбы. Ливень сам залил пожар, обугленная крыша и стены обрушились, и только печная труба торчала посреди унылого пепелища.
Не сразу, а много позже, местный фермер, отыскивая уцелевшие бревна для ремонта коровника… наткнулся под грудой почернелых обломков на два сплетенных скелета, – мужской и женский. Пол погибших определили криминалисты, которых вызвали на место происшествия…
– Очевидно, они прятались от дождя, а тут… молния! – объяснял взволнованный страшной находкой фермер. – Здесь неподалеку Мертвый скит стоял… проклятое место!
* * *
Старая княгиня умирала, – она то смотрела в потолок без всякого выражения в потухших глазах, то впадала в забытье. К обеду, очнувшись от продолжительного беспамятства, больная оживилась, спросила себе бульону и клюквенного морсу. После трапезы она призвала священника и пожелала исповедаться…
– Батюшка, – прошептала она в конце короткого покаяния. – Ежели любовь… это грех, то чего Господь ожидает от чад своих? Ведь как мы любили с Гришей друг друга, а злая доля нас разлучила! Но мы встретимся… теперь уж навсегда. Я знаю… нынче мне было видение!
Она поманила священника рукой, тот наклонился, и княгиня шепотом поведала ему странный сон, который «послали ей ангелы», – про то, как «Мертвый скит отпустил, наконец, ее Гришеньку… и как они целовались-миловались в каком-то крестьянском доме, а потом… вместе улетели на небо».
– У нее бред, – сказал священник собравшейся в соседних покоях многочисленной родне. – Соборовать надо. Пора…
Часть 2 - рассказ ВИНО ИЗ МАНДРАГОРЫ
Он шел за этой женщиной от самого метро. Чем она ему приглянулась, бросилась в глаза? Он мог бы сослаться на профессиональное чутье… но не в данном случае. А впрочем, почему нет? В ее одежде, прическе, духах с легким привкусом свежей зелени и амбры, чувствовались стиль и неповторимый шарм. Несмотря на свой род занятий, он понимал в этом толк.
Весенняя Москва ослепила его, опьянила… пробудила в его сердце томительную и восторженную грусть, тоску по несбыточному, – по какой-то необыкновенной любви, всепоглощающей страсти, освященной вечностью… Подобное устремление в горные выси сменялось приступами тяжелейшей депрессии, которую хотелось залить водкой, погрузиться в наркотический кайф. И все возвращалось на круги своя, – отчаянная решимость, хладнокровная злость, охота за дорогими удовольствиями.
Между тем, городская весна с ее мокрыми, блестящими на солнце тротуарами, с прозрачными сосульками, свисающими с крыш и козырьков, звоном капели и лужами талой воды, с ее радостно-возбужденной сутолокой, запахом крымских фиалок, с пучками пушистой вербы, которые суют прохожим продавщицы в цветастых платках, с первозданной голубизной небес и плывущими по реке льдинами, – брала свое. Она оживляла природу и тревожила людей. Она добиралась до их нутра, до священных, дремлющих до поры инстинктов…
Пару часов назад он стоял на мосту, любуясь ребристыми золочеными маковками и белоснежными стенами храма Христа Спасителя на фоне ясного неба. Потом решился… вошел внутрь. Высота и светящаяся громада главного купола поразили его; огоньки свеч терялись в дымном от солнца пространстве… До того маленьким и ничтожным он ощутил себя перед скорбными ликами святых, до того виноватым, – что сердце его болезненно сжалось, и захотелось пасть ниц и каяться, каяться, давать обеты и просить у Всевышнего милости для себя, для всех.
Выйдя из храма, он щедро подал нищим и зашагал прочь. Перед тем, как спуститься в подземку… будто в преисподнюю, – он зачем-то оглянулся на купола, на венчающие их золотые кресты. Будто просил благословения! Но разве таким, как он, дается благодать?
В вагоне метро он стоял, наблюдая, как за окном меняются местами свет и тьма, как поезд ныряет в черную пасть туннеля, как затхло и тяжко дышит подземелье, с сожалением выпуская наружу электричку, наполненную людьми. На одной из станций автоматические двери открылись, и вошла она… женщина, источающая аромат луговых трав и амбры.
Она привела его на вокзал, к кассам поездов дальнего следования. Он встал в очередь, пропустив вперед себя двух человек, – чтобы не привлечь ее внимания. Меховое розовое болеро ласково облегало ее округлые плечи, ноги скрывала длинная юбка, но он готов был поклясться, что они великолепны, как у богини любви. Даже ее затылок с аккуратно подобранными волосами был эротичен и дразнил его. В воздухе за ее спиной парила стайка Амуров… или ему показалось?
Она заговорила, и он напрягся, весь превратившись в слух. Она берет билет до Пензы? Черт, уезжать из столицы не входило в его планы. Хотя, разве теперь это имеет значение?
Подошла его очередь, и, наклонившись к окошку, он положил в паспорт поверх рублевых купюр сто долларов, умоляюще произнес:
– Только что взяла билет до Пензы моя невеста! Мы поссорились… а я жить без нее не могу. В ваших руках моя судьба!
Кассирша покосилась на деньги, потом подняла глаза на просителя. Красивый, хорошо одетый мужчина. Чего он хочет?
– Дайте мне билет на тот же поезд, в тот же вагон… если есть.
Кассирша защелкала пальцами по клавиатуре компьютера, уставилась, ожидая результата, на монитор.
– Я везучий! – усмехнулся мужчина.
– Дать то же купе? – уточнила она.
– Сколько там осталось свободных мест? – замирая от предвкушения невероятной удачи, спросил он.
– Три.
Он торопливо полез в карман за деньгами, на радостях добавил еще полсотни «зеленых» сговорчивой кассирше.
– Беру все! Когда поезд отправляется?
– Через полтора часа.
Заполучив вожделенные билеты, он поискал глазами ее. Женщина в розовом болеро как в воду канула, – ее не оказалось ни в вокзальном кафе, ни у многочисленных прилавков с разными мелочами, ни в залах ожидания…
* * *
Он боялся только одного, – что она опоздает на поезд или передумает ехать. Всякое бывает! И тогда… Нет! Раз улыбнувшись, Фортуна уже не может обмануть. Он был азартным игроком, фаталистом, и знал, что сегодняшняя встреча не случайна.
Вряд ли он хотя бы раз за всю свою сумасшедшую жизнь волновался так, как открывая дверь заветного купе… скулы свело, в горле пересохло, а сердце готово было выпрыгнуть из груди.
Он сразу узнал ее запах, – травяной горечи и амбры с примесью еще какого-то аромата. Ладана? Свечного воска? Она едва подняла голову на вошедшего и сразу отвернулась к окну. То ли о чем-то думала, то ли с чем-то мысленно прощалась. А может быть, с кем-то?
Никто не пришел ее провожать, – во всяком случае, на перроне перед окном, куда она смотрела, было пусто. Рядом пожилая пара махала кому-то руками… явно не ей. Женщина вытирала слезы, а мужчина что-то беззвучно бормотал, давая напутствие невидимым отъезжающим. Туда-сюда сновали носильщики и продавцы мороженого, чипсов и пива. Набежала тучка, начал накрапывать дождь.
Поезд тронулся. Она тяжело, глубоко вздохнула, не отрывая взгляда от окна. И от этого ее вздоха по его телу пронеслась волна дрожи и желания. Так прошли два или три часа… в молчании, в борьбе с собой. Попутчица погрузилась во внутренние переживания, – о ком? о чем она размышляла? – и словно не замечала попутчика.
– Давайте знакомиться? – хрипло предложил мужчина.
Он созерцал только линию ее щеки и нежную мочку уха, в которой поблескивала сережка с синим камнем. Кстати, отнюдь не дешевая. Когда молодая женщина повернулась, он смог убедиться, что не ошибся: камни в серьгах – сапфиры, и такие же сапфиры в изящном перстне и кулоне, который проглядывал под прозрачным верхом блузки. Надеть эти драгоценности в поезд, – безумие! Но ее, казалось, ничуть не беспокоила подобная безделица.
Она ленивым, восхитительным и неуловимо-непристойным жестом блудницы повела плечами, распрямилась и удостоила, наконец, вниманием соседа по купе.
– Называйте меня, как вам будет угодно!
– То есть… самому придумать имя?
– Ну, да!
Он растерялся ни миг, и вышел из положения, приняв ее условия игры.
– Тогда мы будем Незнакомцем и Незнакомкой. Согласны?
Она кивнула, и ее губы тронула обольстительнейшая из всех улыбок, которые ему доводилось видеть. Ее глаза соперничали с сапфирами своей синевой.
– На самом деле так и есть! Люди только притворяются открытыми, – произнесла она низким грудным голосом. – Все, что они хотят, – спрятать свое истинное лицо!
Наверное, так пели сирены, – морские нимфы, заманивающие мореплавателей в ловушку, где гибли их суда.
– Это надо отметить, – сказал он, стараясь сохранить беззаботный вид прожженного ловеласа. – Никогда еще не знакомился таким образом.
– Оставаясь неузнанным? Бросьте! – усмехнулась она. – Приберегите свои сказки для наивных девчушек из провинции. Вы не похожи на простофилю. Вон и часы у вас на руке… «Ролекс», а не производства фирмы «Заря».
– Вы проницательны.
– Папа научил меня не доверять слишком красивым мужчинам.
– А кто у вас папа?
– Олигарх!
В приоткрытую дверь купе заглянула проводница.
– Постели нести?
– Несите, – он встал, оттеснил ее в коридор и сунул в кармашек щедрые «чаевые». – И поухаживайте за пассажирами, пожалуйста!
– Все сделаю в лучшем виде.
Пока проводница застилала постели, они вышли из купе, встали у окна. Мимо пронеслись голая березовая роща, одинокий полустанок, хвойный лес. Потянулись поля с редкими черными проталинами. Над ними низко висело хмурое небо.
– Такой печальной и чудной весны, как в России, нет нигде, – сказала попутчица. – Все эти унылые дороги, запах мокрой земли, разливы рек… эта сумрачная луна холодными ночами, – ужасно будоражат! Что-то такое поднимается внутри… грешное, затмевающее рассудок. Не правда ли?
Проводница вышла, игриво подмигнув ему жирно накрашенным глазом. Она уже была под хмельком. Не мешало бы и им выпить. Не сейчас, – чуть позже.
– Я пойду в туалет, – вдруг очень по-свойски, без стеснения, как близкому человеку, сообщила молодая женщина. – Присмотрите за моими вещами.
Она вложила в последнюю фразу
