Грёза отпрянула, прижала руки к груди.
– Ой! Как же мне быть?
– Держись меня, – посоветовал сосед. – Я не дам тебе пропасть.
Шутит он, что ли? Грёза не знала, огорчаться ей или радоваться.
* * *
– Ну, трогай, Сеня, – вальяжно расположившись на кожаном сиденье «Мерседеса», велел водителю господин Ирбелин. – Посмотрим объект, прикинем – брать или не брать.
Машина почти бесшумно помчалась по мокрому асфальту и неожиданно быстро доставила потенциального покупателя к построенному больше века назад дому. Три этажа: на первом и втором – высокие окна с полукруглым верхом, балкончики с каменной балюстрадой, на третьем – окна маленькие, с лепными карнизами; над ними старая крыша с кирпичными трубами; внизу огромная, ветхая дверь в единственное парадное, две выщербленных колонны у входа; облупленная штукатурка, цвет которой уже невозможно определить. На козырьке сидят вороны, косятся на приехавших.
Представительный господин молча вышел из автомобиля, окинул строение профессиональным взглядом – состояние плачевное, но, если вложить солидные средства, получится уютный особнячок в старинном духе. Можно будет открыть в нем бизнес-клуб с элитным рестораном, курительной комнатой, бальным залом, бильярдной, маленьким антикварным салоном для избранных. Идея приобрести дом для клуба Ирбелину понравилась. Место тихое, рядом сквер, и высотные дома не обступают сие некогда весьма приличное, а ныне обветшалое дворянское жилище, как великаны, с любопытством толпящиеся вокруг гнома.
– Идем, – подозвал он шофера, выполнявшего по совместительству и роль телохранителя. – Хочу внутри поглядеть.
В воздухе висел молочно-серый туман, пахло сыростью, дымом большого города. Накрапывал мелкий дождь.
– Зонтик нужен? – спросил молодой человек.
Хозяин жестом отказался, зашагал к подъезду.
Господин Ирбелин любил покупать и перепродавать недвижимость – это было превосходным вложением капитала. Через два-три года такой отреставрированный особнячок с хорошей внутренней отделкой можно будет легко и прибыльно сбыть какой-нибудь иностранной фирме или своему же собрату российскому бизнесмену для офиса либо иных целей. Да и самому попользоваться с выгодой не помешает.
Господин Ирбелин был состоятельным человеком, но лишних денег, как известно, не бывает. И чем ему заниматься, как не приумножать нажитое. Зачем? А ради спортивного интереса! В мужчине с младых ногтей силен дух соперничества, состязания – кто ловчее, кто умнее, кто сильнее, кто быстрее. Побить рекорд, прийти к финишу первым, получить награду. Только какие награды раздает победителям жизнь? И какой у нее финал? О-о-о! В последние годы Ирбелин все чаще задумывался об этом. Ответ вроде бы лежал на поверхности… а соглашаться с ним не хотелось. Никак не хотелось.
Господин Ирбелин дважды был женат, и оба раза неудачно. Первая супруга оказалась примитивной самкой, которую интересовали две вещи: постель и магазины. Она превратила их совместное существование в изнурительный сексуальный марафон – постоянно неудовлетворенная, она требовала от мужа новых изощренных ласк и чуть не превратила его в импотента.
– Ка-а-ак? Ты больше не можешь? Но, дорогой… не приглашать же мне мальчиков по вызову?! Есть средства, наконец! Виагра, «золотой дракон». Сходи на прием к сексопатологу.
В свободное от секса время жена отправлялась по магазинам – скупать все, на что взгляд упадет. Их квартира походила на склад, шкафы ломились от ненужной одежды, в них хозяйничала моль; мебель загромождала комнаты и покрывалась пылью, а холодильник трещал от продуктов, срок годности которых давно истек.
Любые попытки Ирбелина направить неуемную энергию супруги в конструктивное русло, встречали решительный отпор.
– Ты не можешь доставить мне удовольствие в постели и начинаешь меня притеснять! – вопила она. – Это жалкая, недостойная мужчины месть! Ты срываешь на мне зло, тогда как тебе просто нужно лечить половое бессилие!
Он плюнул и оставил ее в покое, пусть делает, что хочет. Но она не собиралась следовать его примеру.
– Вот, учись! – требовала жена, тыча ему под нос очередное пособие по любовным играм. – Это «Камасутра», я попросила у подруги специально для тебя. А это – «Тантрический секс».
Ирбелин проклинал тот день, когда решил жениться на ней. Он сделал это из-за карьеры. Будущий тесть был очень влиятельным человеком, чиновником высшего ранга, и при ближайшем знакомстве намекнул: хочешь оказаться на верхних ступеньках служебной лестницы – сватайся к моей дочери. Ирбелин с детства отличался сообразительностью и не упустил своего шанса. Потом пришлось терпеть, пока принесенная им жертва оправдает себя. Но всякому терпению приходит конец.
Тесть сдержал обещание, и через полгода после свадьбы Ирбелин получил новое назначение. У него дух захватило от открывающихся перспектив. Делая стремительную карьеру, он старательно ублажал супругу, которая становилась все ненасытнее, все требовательнее. Когда при ее приближении у Ирбелина стало сводить челюсти, а эрекция пропадать, он задумался о разводе. Стоило ему представить, как она ластится к нему, судорожно дыша от возбуждения, к горлу подступала тошнота, а либидо моментально испарялось.
Нежданно-негаданно тестя хватил удар, его дочурка осиротела, а перед Ирбелиным забрезжил призрак свободы. Именно так – не сама свобода, а лишь ее тень.
Развод дался ему нервами и кровью, но он выдержал, прошел через суды, скандалы, которые закатывала теща; через истерики жены и порочащие письма, рассылаемые ее мамашей в разные инстанции – не сдался, отстоял свою независимость и обрел статус разведенного мужчины. Благо к этому времени Ирбелин забрался по иерархической вертикали так высоко, что семейные дрязги не смогли его сбросить оттуда. А вскоре подоспели коренные изменения, в государстве начал зарождаться частный капитал, и «товарищ» Ирбелин стал «господином» Ирбелиным, обеспечив себе мягкий переход с государственной стези на предпринимательскую.
Разбогатев, отведав «сладкой жизни», новоявленный бизнесмен снова женился. Теперь уже не по расчету, а по сердечной склонности. Впрочем, не совсем так…
Вторая его супруга, молоденькая провинциальная девчушка с точеной фигуркой и наивным кукольным личиком, казалась полной противоположностью первой. Она была равнодушна к сексу, слегка робела перед взыскательным, презентабельным мужем – увы, только на первых порах. Напрасно Ирбелин надеялся, что эта юная, неопытная женщина будет податлива и он сможет вылепить из нее спутницу жизни по собственному вкусу. Не тут-то было! Через несколько лет сия обманчиво кроткая дева превратилась в холодную, скрытную стерву. Ирбелин поймал себя на том, что опасается есть и пить с ней за одним столом. А ну как девица подсыплет какую-нибудь отраву в его чашку кофе или тарелку супа? Похоже, он не интересует жену ни как мужчина, ни как человек – ее привлекли деньги, заманчивый шорох купюр. И ради денег она пойдет на все.
К несчастью, родители Ирбелина уже умерли, он был поздним ребенком, единственным сыном, братьев и сестер не имел, детьми не обзавелся. Любвеобильная первая жена ни разу не забеременела, фригидная вторая тоже не собиралась дарить ему наследника. Она сама хотела унаследовать все, что он заработал. Она могла ускорить процесс.
– Проклятие, что ли, лежит на мне?! – в отчаянии воскликнул Ирбелин, подавая на второй развод. – Что за женщин я веду под венец?! Одна оказалась кошкой, у которой вечный март, а вторая... даже не знаю, как ее назвать. Но засыпать рядом с ней мне неуютно. Нет уверенности, что проснусь в добром здравии!
Покончив со вторым браком, Ирбелин с головой погрузился в бизнес. Последние годы он посвятил операциям с недвижимостью…
– Осторожнее, – предупредил его телохранитель, прерывая некстати нахлынувшие мысли. – Здесь лестница старая, ступеньки доброго слова не стоят.
Ирбелин опомнился, приступил к осмотру внутреннего состояния дома – все придется переделывать, это ясно, но игра стоит свеч. Из обветшалой постройки получится прекрасное помещение для клуба. Все лишние перегородки снести, соорудить широкую мраморную лестницу, большой зал с паркетным полом; форму окон первого этажа можно не менять: они будут придавать зданию вид аристократического особняка. Картинки изысканного интерьера, одна ярче другой, замелькали в натренированном воображении покупателя.
– Какой я молодец! – похвалил себя господин Ирбелин. – Не пропустил важное сообщение.
Объявление о выставленном на продажу объекте, пришедшем в негодность жилом доме в одном из старинных уголков города, появилось на сайте его фирмы «Перун» в отделе предложений. Анонимный агент, как нередко случалось, обращал внимание потенциального клиента на «лакомый кусочек», который может достаться его конкурентам. Автор объявления не назвал себя – вероятно, из предосторожности, чтобы не вызвать гнев других заинтересованных лиц. Или по другим, неизвестным Ирбелину мотивам. Какая разница? Главное, дом полностью оправдал ожидания.
– Сколько здесь жильцов, узнали?
Телохранитель заглянул в блокнот.
– Георгий Иванович все написал. Минуточку… вот! Две старушки, девица и парень, еще самовольно вселившаяся многодетная семья Курочкиных.
– Девица и парень вместе обитают? – брезгливо скривился Ирбелин.
– Нет.
– Это хуже. Придется где-то изыскивать четыре отдельные квартиры. С Курочкиными будет просто – вытряхнем их отсюда, и дело с концом.
Сеня, огромный, с широченной спиной и плотным коротко стриженым затылком парень, согласно кивнул. Выставить «захватчиков» не составит труда, с остальными надо договариваться.
– Наверх не пойдем, – вздохнул Ирбелин. – Там совсем разруха. Да и картина, в общем, понятна.
Он лениво прошелся по коридору, заставленному всякой всячиной, от поломанного велосипеда до отслужившей свой срок детской коляски, и набрал номер наемного директора агентства «Перун», приглушенно заговорил.
– Георгий Иванович, начинай переговоры с районной администрацией. Пожалуй, мы приобретем этот домик, если найдем общий язык.
В этот момент одна из дверей, обитых подранным дерматином, открылась, и в коридор выпорхнула молодая женщина в теплой шерстяной жилетке и войлочных тапочках. Эти тапочки особенно поразили господина Ирбелина. Неужели в таких еще кто-то ходит? Он поднял глаза на обладательницу потертых тапочек и… обомлел.
Темный двор-колодец, куда выходили окна квартиры, напоминал Ольге Евлановой, во что превратилась теперь ее жизнь. Серый клочок неба вверху – это все, чего она заслуживала. Даже в погожие дни солнце отказывалось заглядывать сюда.
Хорошо, что мамы больше нет и она не страдает. Видеть свою дочь в инвалидной коляске, в одиночестве прозябающей на жалкую пенсию и скудный надомный заработок, было бы выше ее сил. А ведь какие Ольга подавала надежды! Ее ум, редкая, изысканная красота могли обеспечить ей роскошное будущее. Если не удачную карьеру, то блестящее замужество. Мама искренне в это верила.
– Оля, – говорила она, любуясь дочерью. – Щедро тебя судьба одарила, смотри не упусти своего счастья! Таким богатством нужно распорядиться достойно. У меня жизнь не сложилась, так хоть ты возьми от нее все! За нас обеих.
– Не сумела я, – беззвучно шептала Ольга, и слезы медленно катились по ее бледным щекам. – Растранжирила твое наследство, мама… пустила по ветру.
Сначала казалось, вот оно, обещанное блаженство – или греховная услада, – сама в руки упало, будто звезда с неба. Ан нет, не сбылись пылкие мечты, обманули золотые сны, полные любовного дурмана. Поманили, увлекли да и бросили. Налетел безжалостный, ледяной ветер, сорвал душистый цвет с яблоневого сада, сбил нежные лепестки на сырую землю, а люди втоптали их в грязь…
– Любовь! Бессмысленная вещь… – сказал ей Фэд на прощанье. – Что ж ты так убиваешься, Оля? Я думал, мы для радости сошлись, с радостью и разойдемся, с благодарностью за доставленное друг другу удовольствие. А ты рыдаешь, как на похоронах! Ты что, хотела меня женить на себе? Ну, прости, не знал. Я бы тебя заранее предупредил, что вольные птицы гнезд не вьют. Разве я обещал тебе что-нибудь?
– Не обещал…
– Тогда вытри слезы и улыбнись!
Как она смогла тогда, корчась от невыносимой муки, выдавить фальшивую, горькую улыбку? Как у нее хватило выдержки не завыть страшно, во весь голос, смертельно раненой волчицей не броситься на него, не загрызть? Ах, как бы она свела свои челюсти на его теплой, гладко выбритой шее, как бы опьянела от его крови! Так же, как пьянела, теряла рассудок от его жарких поцелуев, от его страстного шепота…
Первые пять лет после разлуки с Фэдом прошли для Ольги сплошной чередой темных, унылых дней, похожих, как две капли мутной воды, однообразных, как тюремные будни. Словно в черном глухом мешке оказалась – без света, без воздуха, где все теряет силу: и трагедия, и драма, и отвратительный фарс, и глумливый водевиль. Все мешается с тяжкой, дикой душевной болью – до надрыва, до роковой черты, и эта боль все краски делает серыми, заслоняет собой все события, стирает их из памяти, беспощадной кистью проходится по полотну жизни, оставляя после себя безликие разводы, сплошную мрачную пелену. На такую «картину» и смотреть-то не хочется – от нее в дрожь бросает, в холодный пот.
Это была агония, которая, однако, не закончилась смертью. Видно, не такой срок отмерил Ольге высший судья. Удержалась она от последнего шага, устояла на обрыве. Мысли о самоубийстве преследовали ее неотступно, особенно по ночам – наваливались, перехватывали горло, оседали на сердце черной тоской. Жизнь потеряла желанную прелесть, перестала быть нужной и сулила только страдания. Зачем же продолжать влачить существование без надежды, без будущего? Да, Фэд был прав, любовь сама по себе оказалась бессмысленной. Но она придавала смысл всему, к чему прикасалась. Ее волшебная сила превращала камни в алмазы, а огни ночных улиц – в звездные россыпи. Ее крылья простирались в такую высь, что дух захватывало, и внезапное, стремительное падение на грешную землю сделало Ольгу калекой. Не тело она повредила, нет, – разлетелся в прах ее замок из золотого песка, ее хрустальный мир, где она встретила красивого и нежного принца, который обернулся вдруг чудовищем. Золушке было легче! Когда часы били полночь, ее шикарная карета превращалась в тыкву, а платье из кружев и атласа – в грязные, измазанные сажей лохмотья. Но не исчезал, не становился чужим и равнодушным ее возлюбленный, не отвергал ее чувств, не отворачивал надменного лица.
Что не позволило Ольге уйти из постылого бытия? Она не понимала. Подсознательно притягивая гибель, она отталкивала от себя счастье, не использовала предоставляемые жизнью возможности, не искала выхода из тупика, и этим беспросветным унынием, этим отречением от мирских радостей навлекла на себя теперь уже физический удар. Ту самую злополучную аварию. И опять не наступило милосердное облегчение смерти – видно, не все, предначертанное рукой судьбы, еще сбылось.
– Не всю чашу слез и горя ты испила, Оленька, – шептала она, мечась в жару на больничной койке. – Не осушила ее до дна…
До той страшной поездки в маршрутном такси она бросалась из одной крайности в другую – уходила из дома, ища успокоения у природы, селилась в заброшенных деревнях, в лесных сторожках, в безлюдье.
– Ой! Как же мне быть?
– Держись меня, – посоветовал сосед. – Я не дам тебе пропасть.
Шутит он, что ли? Грёза не знала, огорчаться ей или радоваться.
* * *
– Ну, трогай, Сеня, – вальяжно расположившись на кожаном сиденье «Мерседеса», велел водителю господин Ирбелин. – Посмотрим объект, прикинем – брать или не брать.
Машина почти бесшумно помчалась по мокрому асфальту и неожиданно быстро доставила потенциального покупателя к построенному больше века назад дому. Три этажа: на первом и втором – высокие окна с полукруглым верхом, балкончики с каменной балюстрадой, на третьем – окна маленькие, с лепными карнизами; над ними старая крыша с кирпичными трубами; внизу огромная, ветхая дверь в единственное парадное, две выщербленных колонны у входа; облупленная штукатурка, цвет которой уже невозможно определить. На козырьке сидят вороны, косятся на приехавших.
Представительный господин молча вышел из автомобиля, окинул строение профессиональным взглядом – состояние плачевное, но, если вложить солидные средства, получится уютный особнячок в старинном духе. Можно будет открыть в нем бизнес-клуб с элитным рестораном, курительной комнатой, бальным залом, бильярдной, маленьким антикварным салоном для избранных. Идея приобрести дом для клуба Ирбелину понравилась. Место тихое, рядом сквер, и высотные дома не обступают сие некогда весьма приличное, а ныне обветшалое дворянское жилище, как великаны, с любопытством толпящиеся вокруг гнома.
– Идем, – подозвал он шофера, выполнявшего по совместительству и роль телохранителя. – Хочу внутри поглядеть.
В воздухе висел молочно-серый туман, пахло сыростью, дымом большого города. Накрапывал мелкий дождь.
– Зонтик нужен? – спросил молодой человек.
Хозяин жестом отказался, зашагал к подъезду.
Господин Ирбелин любил покупать и перепродавать недвижимость – это было превосходным вложением капитала. Через два-три года такой отреставрированный особнячок с хорошей внутренней отделкой можно будет легко и прибыльно сбыть какой-нибудь иностранной фирме или своему же собрату российскому бизнесмену для офиса либо иных целей. Да и самому попользоваться с выгодой не помешает.
Господин Ирбелин был состоятельным человеком, но лишних денег, как известно, не бывает. И чем ему заниматься, как не приумножать нажитое. Зачем? А ради спортивного интереса! В мужчине с младых ногтей силен дух соперничества, состязания – кто ловчее, кто умнее, кто сильнее, кто быстрее. Побить рекорд, прийти к финишу первым, получить награду. Только какие награды раздает победителям жизнь? И какой у нее финал? О-о-о! В последние годы Ирбелин все чаще задумывался об этом. Ответ вроде бы лежал на поверхности… а соглашаться с ним не хотелось. Никак не хотелось.
Господин Ирбелин дважды был женат, и оба раза неудачно. Первая супруга оказалась примитивной самкой, которую интересовали две вещи: постель и магазины. Она превратила их совместное существование в изнурительный сексуальный марафон – постоянно неудовлетворенная, она требовала от мужа новых изощренных ласк и чуть не превратила его в импотента.
– Ка-а-ак? Ты больше не можешь? Но, дорогой… не приглашать же мне мальчиков по вызову?! Есть средства, наконец! Виагра, «золотой дракон». Сходи на прием к сексопатологу.
В свободное от секса время жена отправлялась по магазинам – скупать все, на что взгляд упадет. Их квартира походила на склад, шкафы ломились от ненужной одежды, в них хозяйничала моль; мебель загромождала комнаты и покрывалась пылью, а холодильник трещал от продуктов, срок годности которых давно истек.
Любые попытки Ирбелина направить неуемную энергию супруги в конструктивное русло, встречали решительный отпор.
– Ты не можешь доставить мне удовольствие в постели и начинаешь меня притеснять! – вопила она. – Это жалкая, недостойная мужчины месть! Ты срываешь на мне зло, тогда как тебе просто нужно лечить половое бессилие!
Он плюнул и оставил ее в покое, пусть делает, что хочет. Но она не собиралась следовать его примеру.
– Вот, учись! – требовала жена, тыча ему под нос очередное пособие по любовным играм. – Это «Камасутра», я попросила у подруги специально для тебя. А это – «Тантрический секс».
Ирбелин проклинал тот день, когда решил жениться на ней. Он сделал это из-за карьеры. Будущий тесть был очень влиятельным человеком, чиновником высшего ранга, и при ближайшем знакомстве намекнул: хочешь оказаться на верхних ступеньках служебной лестницы – сватайся к моей дочери. Ирбелин с детства отличался сообразительностью и не упустил своего шанса. Потом пришлось терпеть, пока принесенная им жертва оправдает себя. Но всякому терпению приходит конец.
Тесть сдержал обещание, и через полгода после свадьбы Ирбелин получил новое назначение. У него дух захватило от открывающихся перспектив. Делая стремительную карьеру, он старательно ублажал супругу, которая становилась все ненасытнее, все требовательнее. Когда при ее приближении у Ирбелина стало сводить челюсти, а эрекция пропадать, он задумался о разводе. Стоило ему представить, как она ластится к нему, судорожно дыша от возбуждения, к горлу подступала тошнота, а либидо моментально испарялось.
Нежданно-негаданно тестя хватил удар, его дочурка осиротела, а перед Ирбелиным забрезжил призрак свободы. Именно так – не сама свобода, а лишь ее тень.
Развод дался ему нервами и кровью, но он выдержал, прошел через суды, скандалы, которые закатывала теща; через истерики жены и порочащие письма, рассылаемые ее мамашей в разные инстанции – не сдался, отстоял свою независимость и обрел статус разведенного мужчины. Благо к этому времени Ирбелин забрался по иерархической вертикали так высоко, что семейные дрязги не смогли его сбросить оттуда. А вскоре подоспели коренные изменения, в государстве начал зарождаться частный капитал, и «товарищ» Ирбелин стал «господином» Ирбелиным, обеспечив себе мягкий переход с государственной стези на предпринимательскую.
Разбогатев, отведав «сладкой жизни», новоявленный бизнесмен снова женился. Теперь уже не по расчету, а по сердечной склонности. Впрочем, не совсем так…
Вторая его супруга, молоденькая провинциальная девчушка с точеной фигуркой и наивным кукольным личиком, казалась полной противоположностью первой. Она была равнодушна к сексу, слегка робела перед взыскательным, презентабельным мужем – увы, только на первых порах. Напрасно Ирбелин надеялся, что эта юная, неопытная женщина будет податлива и он сможет вылепить из нее спутницу жизни по собственному вкусу. Не тут-то было! Через несколько лет сия обманчиво кроткая дева превратилась в холодную, скрытную стерву. Ирбелин поймал себя на том, что опасается есть и пить с ней за одним столом. А ну как девица подсыплет какую-нибудь отраву в его чашку кофе или тарелку супа? Похоже, он не интересует жену ни как мужчина, ни как человек – ее привлекли деньги, заманчивый шорох купюр. И ради денег она пойдет на все.
К несчастью, родители Ирбелина уже умерли, он был поздним ребенком, единственным сыном, братьев и сестер не имел, детьми не обзавелся. Любвеобильная первая жена ни разу не забеременела, фригидная вторая тоже не собиралась дарить ему наследника. Она сама хотела унаследовать все, что он заработал. Она могла ускорить процесс.
– Проклятие, что ли, лежит на мне?! – в отчаянии воскликнул Ирбелин, подавая на второй развод. – Что за женщин я веду под венец?! Одна оказалась кошкой, у которой вечный март, а вторая... даже не знаю, как ее назвать. Но засыпать рядом с ней мне неуютно. Нет уверенности, что проснусь в добром здравии!
Покончив со вторым браком, Ирбелин с головой погрузился в бизнес. Последние годы он посвятил операциям с недвижимостью…
– Осторожнее, – предупредил его телохранитель, прерывая некстати нахлынувшие мысли. – Здесь лестница старая, ступеньки доброго слова не стоят.
Ирбелин опомнился, приступил к осмотру внутреннего состояния дома – все придется переделывать, это ясно, но игра стоит свеч. Из обветшалой постройки получится прекрасное помещение для клуба. Все лишние перегородки снести, соорудить широкую мраморную лестницу, большой зал с паркетным полом; форму окон первого этажа можно не менять: они будут придавать зданию вид аристократического особняка. Картинки изысканного интерьера, одна ярче другой, замелькали в натренированном воображении покупателя.
– Какой я молодец! – похвалил себя господин Ирбелин. – Не пропустил важное сообщение.
Объявление о выставленном на продажу объекте, пришедшем в негодность жилом доме в одном из старинных уголков города, появилось на сайте его фирмы «Перун» в отделе предложений. Анонимный агент, как нередко случалось, обращал внимание потенциального клиента на «лакомый кусочек», который может достаться его конкурентам. Автор объявления не назвал себя – вероятно, из предосторожности, чтобы не вызвать гнев других заинтересованных лиц. Или по другим, неизвестным Ирбелину мотивам. Какая разница? Главное, дом полностью оправдал ожидания.
– Сколько здесь жильцов, узнали?
Телохранитель заглянул в блокнот.
– Георгий Иванович все написал. Минуточку… вот! Две старушки, девица и парень, еще самовольно вселившаяся многодетная семья Курочкиных.
– Девица и парень вместе обитают? – брезгливо скривился Ирбелин.
– Нет.
– Это хуже. Придется где-то изыскивать четыре отдельные квартиры. С Курочкиными будет просто – вытряхнем их отсюда, и дело с концом.
Сеня, огромный, с широченной спиной и плотным коротко стриженым затылком парень, согласно кивнул. Выставить «захватчиков» не составит труда, с остальными надо договариваться.
– Наверх не пойдем, – вздохнул Ирбелин. – Там совсем разруха. Да и картина, в общем, понятна.
Он лениво прошелся по коридору, заставленному всякой всячиной, от поломанного велосипеда до отслужившей свой срок детской коляски, и набрал номер наемного директора агентства «Перун», приглушенно заговорил.
– Георгий Иванович, начинай переговоры с районной администрацией. Пожалуй, мы приобретем этот домик, если найдем общий язык.
В этот момент одна из дверей, обитых подранным дерматином, открылась, и в коридор выпорхнула молодая женщина в теплой шерстяной жилетке и войлочных тапочках. Эти тапочки особенно поразили господина Ирбелина. Неужели в таких еще кто-то ходит? Он поднял глаза на обладательницу потертых тапочек и… обомлел.
ГЛАВА 4
Темный двор-колодец, куда выходили окна квартиры, напоминал Ольге Евлановой, во что превратилась теперь ее жизнь. Серый клочок неба вверху – это все, чего она заслуживала. Даже в погожие дни солнце отказывалось заглядывать сюда.
Хорошо, что мамы больше нет и она не страдает. Видеть свою дочь в инвалидной коляске, в одиночестве прозябающей на жалкую пенсию и скудный надомный заработок, было бы выше ее сил. А ведь какие Ольга подавала надежды! Ее ум, редкая, изысканная красота могли обеспечить ей роскошное будущее. Если не удачную карьеру, то блестящее замужество. Мама искренне в это верила.
– Оля, – говорила она, любуясь дочерью. – Щедро тебя судьба одарила, смотри не упусти своего счастья! Таким богатством нужно распорядиться достойно. У меня жизнь не сложилась, так хоть ты возьми от нее все! За нас обеих.
– Не сумела я, – беззвучно шептала Ольга, и слезы медленно катились по ее бледным щекам. – Растранжирила твое наследство, мама… пустила по ветру.
Сначала казалось, вот оно, обещанное блаженство – или греховная услада, – сама в руки упало, будто звезда с неба. Ан нет, не сбылись пылкие мечты, обманули золотые сны, полные любовного дурмана. Поманили, увлекли да и бросили. Налетел безжалостный, ледяной ветер, сорвал душистый цвет с яблоневого сада, сбил нежные лепестки на сырую землю, а люди втоптали их в грязь…
– Любовь! Бессмысленная вещь… – сказал ей Фэд на прощанье. – Что ж ты так убиваешься, Оля? Я думал, мы для радости сошлись, с радостью и разойдемся, с благодарностью за доставленное друг другу удовольствие. А ты рыдаешь, как на похоронах! Ты что, хотела меня женить на себе? Ну, прости, не знал. Я бы тебя заранее предупредил, что вольные птицы гнезд не вьют. Разве я обещал тебе что-нибудь?
– Не обещал…
– Тогда вытри слезы и улыбнись!
Как она смогла тогда, корчась от невыносимой муки, выдавить фальшивую, горькую улыбку? Как у нее хватило выдержки не завыть страшно, во весь голос, смертельно раненой волчицей не броситься на него, не загрызть? Ах, как бы она свела свои челюсти на его теплой, гладко выбритой шее, как бы опьянела от его крови! Так же, как пьянела, теряла рассудок от его жарких поцелуев, от его страстного шепота…
Первые пять лет после разлуки с Фэдом прошли для Ольги сплошной чередой темных, унылых дней, похожих, как две капли мутной воды, однообразных, как тюремные будни. Словно в черном глухом мешке оказалась – без света, без воздуха, где все теряет силу: и трагедия, и драма, и отвратительный фарс, и глумливый водевиль. Все мешается с тяжкой, дикой душевной болью – до надрыва, до роковой черты, и эта боль все краски делает серыми, заслоняет собой все события, стирает их из памяти, беспощадной кистью проходится по полотну жизни, оставляя после себя безликие разводы, сплошную мрачную пелену. На такую «картину» и смотреть-то не хочется – от нее в дрожь бросает, в холодный пот.
Это была агония, которая, однако, не закончилась смертью. Видно, не такой срок отмерил Ольге высший судья. Удержалась она от последнего шага, устояла на обрыве. Мысли о самоубийстве преследовали ее неотступно, особенно по ночам – наваливались, перехватывали горло, оседали на сердце черной тоской. Жизнь потеряла желанную прелесть, перестала быть нужной и сулила только страдания. Зачем же продолжать влачить существование без надежды, без будущего? Да, Фэд был прав, любовь сама по себе оказалась бессмысленной. Но она придавала смысл всему, к чему прикасалась. Ее волшебная сила превращала камни в алмазы, а огни ночных улиц – в звездные россыпи. Ее крылья простирались в такую высь, что дух захватывало, и внезапное, стремительное падение на грешную землю сделало Ольгу калекой. Не тело она повредила, нет, – разлетелся в прах ее замок из золотого песка, ее хрустальный мир, где она встретила красивого и нежного принца, который обернулся вдруг чудовищем. Золушке было легче! Когда часы били полночь, ее шикарная карета превращалась в тыкву, а платье из кружев и атласа – в грязные, измазанные сажей лохмотья. Но не исчезал, не становился чужим и равнодушным ее возлюбленный, не отвергал ее чувств, не отворачивал надменного лица.
Что не позволило Ольге уйти из постылого бытия? Она не понимала. Подсознательно притягивая гибель, она отталкивала от себя счастье, не использовала предоставляемые жизнью возможности, не искала выхода из тупика, и этим беспросветным унынием, этим отречением от мирских радостей навлекла на себя теперь уже физический удар. Ту самую злополучную аварию. И опять не наступило милосердное облегчение смерти – видно, не все, предначертанное рукой судьбы, еще сбылось.
– Не всю чашу слез и горя ты испила, Оленька, – шептала она, мечась в жару на больничной койке. – Не осушила ее до дна…
До той страшной поездки в маршрутном такси она бросалась из одной крайности в другую – уходила из дома, ища успокоения у природы, селилась в заброшенных деревнях, в лесных сторожках, в безлюдье.
