Глава 8. История Тартара (начало).
Сон был глубоким и тревожным, но проснувшись, Костя не смог вспомнить что ему снилось. Понять долго ли спал тоже было затруднительно: за окном начинало смеркаться, но было еще довольно светло. Мужчина вдруг вспомнил, что нигде не видел часов: ни в своем жилище, ни в большом доме, ни у хозяев. Размышляя о странном течении местного времени, Константин пришел к выводу, что Тартар вертится вокруг своей оси намного медленнее, чем Земля и день здесь много длиннее, и ночь, наверно, тоже. Это значило, что ночью он будет просыпаться и бодрствовать.
Дома он жил по четкому распорядку, графику, всегда планировал свое время и ресурсы. Это давало ощущение стабильности и осознанности жизни, экономию времени и энергии, исключало лишние движения, хаотичность и неопределенность. Ему нравилось так жить, следуя плану он всегда мог выделить главное и второстепенное в делах, достигая максимальной результативности. Спонтанность тревожила его своей непредсказуемостью, отсутствие плана – потерей контроля за ситуацией. А остаться без контроля он очень боялся.
И вот сейчас, он вырван из привычного ритма, и, Бог знает, сколько времени находится в состоянии потери контроля, невозможности предсказать или спланировать хоть что-то. До этого момента его выручали чувство юмора и терпение.
Теперь у него появилась хотя бы одна отправная точка: семья Фам, на чужой планете и он будет здесь жить, похоже, долго… может даже всегда. А Земля, осталась где-то за пределами досягаемости, можно сказать что ее больше нет. Никогда больше не будет его работы, друзей, семьи, забот, радостей и печалей.
-Стоп! Почему я так решил? Может это все временно? Надо просто понять зачем я нужен семье Фам, может там и дел всего на пару месяцев или лет, а потом – домой, - попытался сбить свои внутренние пессимистичные рассуждения Костя.
- Ага, конечно, пару месяцев… Ради этого тебя тащили сюда, в такую даль? Лишали свободы движения и жарили на солнце, чтобы потом домой отвезти! Мечтатель, - садистки оборвал он сам себя, резко встав с кровати и плюхнувшись на стул.
Это была еще одна его черта – диалог с самим собой. Наедине, когда требовалось что-то взвесить, оценить, принять решение, сделать выбор, а эмоции мешали мыслить трезво, Костя начинал рассуждать вслух, спорить с собой, доказывать себе и опровергать себя. Вот и сейчас, ему нужна была четкая позиция относительно сложившейся ситуации. Он жаждал определенности.
- По крайней мере, очевидно, что меня не собираются убивать, препарировать или истязать… ближайшее время, - рассуждал Костя, возвращаясь к постели, - меня взяли в семью и хотят обучать…
- На Земле домашних животных тоже берут «в семью» и обучают, - язвительно заметил Костя-пессимист, - посмотри на Луизу, может она тоже была такой «комнатной собачкой», «любимицей семьи», а потом ее заменили на тебя, и она злится.
В этом была логика, и Костя задумался, крутя эту мысль со всех сторон. Она ему не нравилась, совсем. Но крыть было нечем.
- Значит мне надо выяснить «Зачем?», - поставил Костя точку в своем диалоге.
Поговорить с Луизой не представлялось возможным, по крайней мере, сейчас, но есть книги и в них могут быть ответы. Подошел к комоду, где стояла его библиотека и стал ее перебирать. Взял в руки словарь, но отложил. Сейчас ему нужны были другие ответы. Выбрав из стопки «История» и «О разном», сел за стол. Но тут появилась новая проблема: ему нужна была бумага для заметок и карандаш или ручка или хоть что-то пишущее. Мысленно выругавшись Костя открыл первые страницы «Истории». Не читаемо. Не знакомое написание (сплошной текст без пробелов и пунктуации), иллюстрации не понятны без комментариев. Стал листать. Обнаружил, что почерк по всей книге разный и чередуется. «Здесь же по главам!» - догадался он. Значит где-то должно быть содержание. Но ни на первой странице, ни на последней желанного списка не было. Снова пролистнул книгу, почесал лоб и заглянул в начало и конец книги, но чуда не случилось и оглавления нигде не появилось. Закрыл книгу и уставился на обложку. На ней было написано несколько заголовков, разными шрифтами, стилями и явно разными людьми, последняя надпись была на русском, современным почерком: «История», по ней Костя и ориентировался, выбирая книгу. Он насчитал 12 разных стилей, видимо столько авторов было у этого толмута. Снова открыл рукопись и стал терпеливо, постранично ее листать, ища двенадцатую заметку. Нашел, начал читать.
Текст напоминал Библейское повествование о сотворении мира. Прочитав несколько страниц, Костя разочарованно откинулся на спинку стула. Пальцы чесались, так хотелось сделать заметку на листочке, но… Столь древнюю историю решил отложить на попозже.
Стал листать до следующей главы. Нашел и углубился в изучение. Здесь шло описание жизни первых тартарианцев под руководством Бога. Пробежав текст глазами по диагонали и не встретив ни одного упоминания Земли решил и это изучить позже.
Решил посмотреть последнюю запись. Долистав почти до конца, стал читать.
«Уход Бога тартарианцы восприняли с воодушевлением. Они ожидали, что полученная свобода даст им обновление и новые идеи. Так и было вначале. Они продолжили развиваться в разных направлениях науки, создавая изобретения и активно вводя их в свою жизнь.
Но спустя несколько циклов, они обнаружили, что…»
Дальше Костя прочитать не успел, в комнату кто-то вошел. Это была Аиро. Молодой человек был рад ее видеть и привстал навстречу. Книга захлопнулась. Девушка одобрительно кивнула, заметив рукопись, и подошла к столу. Посмотрела на обложку, снова кивнула и направилась к двери.
- Аиро, - позвал Константин.
Девушка обернулась. Костя знал что он хочет попросить, но не знал как. Рукой симитировал движение письма: правой рукой почеркал по левой ладони, и вопросительно посмотрел. Молодая тартарианка кивнула и сказала:
- Луиза… - приходи, проси, даст.
Костя понял, что он может попросить необходимое у пожилой женщины. Решив не откладывать, вышел за Аиро и направился к дому. В этом был и еще один плюс: он понял что свободен в своих передвижениях и может посещать большой дом по своему желанию, а не только по приглашению.
В доме Аиро остановилась у первой закрытой двери в коридоре и указала на дверь:
- Луиза.
Костя понял, что ему самому придется общаться с женщиной и глубоко вздохнул, подошел к двери, постучал. Он нервничал, и потому стук получился резким и чересчур громким. Аиро продолжала стоять. За дверью было тихо, но как только Костя решился снова постучать и поднял руку, дверь резко открылась. «Что же они здесь все такие тихие», - проскочило в голове. На пороге стояла Луиза и не очень дружелюбно смотрела на гостя.
Оглянувшись на Аиро, мужчина хрипловатым от волнения голосом произнес:
- Луиза, добрый …вечер, мне нужна бумага для записи и …карандаш.
- I do not speak your language. Speak English, [1]
Закрыть
- произнесла она медленно. Я не говорю на твоем языке. Говори по-английски.
Костя плохо знал английский и не очень хотел его изучать ради общения с этой «приятной» женщиной.
Повисла пауза. Молодой человек стоял и размышлял как ему быть. Его удивило, что Аиро не торопится ему помочь, а просто наблюдает.
- Paper and pencil, [2]
Закрыть
- наконец, выдавил он из себя, подкрепляя сказанное жестом письма. Бумага и карандаш
Луиза кивнула и вышла из комнаты, плотно прикрыв дверь. Прошла через гостиную к другой закрытой двери. Постучала, но в ответ была тишина. Кивнула и открыла дверь. Костя зашел за ней, коротко глянув на Аиро, продолжавшую стоять и наблюдать. За этой дверью был кабинет, просторный и светлый. Стеллажи с книгами, свитками, рукописями, большой стол с удобным креслом и небольшой диван. Прямо над столом висела рама со стеклом. Женщина прошла к дальнему закрытому ящику, открыла и, достав пачку листов размером с ладонь, протянула их Константину. Потом достала несколько листов побольше и подала.
- A pencil, - напомнил мужчина, с интересом оглядывая комнату.
Он залюбовался крупными белыми цветами на ветвистом дереве за окном и только толчок в плечо заставил вернуть внимание к своей не слишком приветливой спутнице. Она протягивала несколько палочек. Костя их взял:
- Спасибо, то есть … Thank you.
Вышел из комнаты и продемонстрировал Аиро, все полученное от Луизы. Она одобрительно кивнула и стала подниматься по лестнице на второй этаж. Костя направился к выходу. На середине дороги к дому он вспомнил что еще ему необходимо. Свет! Ведь если, он прав и ночь здесь такая же длинная как день, то он неизбежно будет просыпаться и бодрствовать продолжительное время. А время надо использовать с пользой, поработать, например. Хотел сразу вернуться, но решил что лучше сначала отнести канцелярию. Неизвестно что ему дадут для освещения комнаты ночью: канделябр, лампу или еще какое приспособление.
Дома он положил бумагу и палочки на стол. Втянул носом посвежевший, но по-прежнему сладковатый аромат из сада и вдруг вспомнил про голод. Нет, сейчас он есть совсем не хочет, но вот ночью… вполне может быть что и захочет, и даже скорее всего, что захочет.
Другим вопросом было общение с Луизой. На ломаном английском? Может проще на местном? Уж его то она точно знает, да и практика в языке совсем не лишней будет. Костя отодвинул «Историю» и достал словарь.
Пробуя палочки на предмет письма он с удивлением обнаружил, что они пишут только на данной ему бумаге и ни на каких других поверхностях (пробовал на руке, на краешке одежды и даже на столе). Причем написанное видно не сразу, оно как бы проявляется на бумаге через мгновение.
На одном из маленьких листочков он написал себе шпаргалку с простыми фразами для общения, для просьб, для благодарности.
Перечитывая и повторяя новые слова и выражения, Костя залюбовался садом и чуть потемневшим небом над ним. Оценивая состояние неба он сказал бы, что сейчас около шести часов вечера, летнего вечера. Углубляться в размышления о времени не стал. Взял шпаргалки, сунул их за пояс и направился к дому.
Войдя в дом, задумался, где искать Луизу. Решил постучать к ней в комнату. Тук-тук. Тишина. Тук-тук. Ничего. Костя прислушался, в доме было до жути тихо. Где искать старушку он не знал и не придумал ничего лучше как просто ее позвать.
- Луиза, - в тишине голос показался чужим и жалким. Но ответа не было. Вдруг он услышал тихий шорох со стороны кухни. Приободрившись и надеясь, что это не мыши, двинулся туда. Кухня была пуста. Может, показалось? В тишине чего только не померещится. Но тут он снова услышал звуки, более отчетливо, из дальнего угла кухни, из-за дверцы, не замеченной им раньше. Прислушался, за дверью раздавался тихий всхлипывающий звук. Там кто-то плакал, сдержанно, скупо. Но Костя знал такой плач: это когда не навзрыд, не в голос, это когда сильный человек плачет, когда думает что никто не видит, не замечает, это когда совсем плохо, когда не помогает прикусить губу, когда выть хочется, крушить, метать, а нельзя, держаться надо… или когда смирился с болью, но иногда накатывает тоска от безысходности, от безнадежности. На Земле Константин – врач-онколог (был). Он не любил сообщать диагнозы ни пациентам, ни их родным, но приходилось. Приятно сказать: «У Вас все отлично, Ваши опасения абсолютно беспочвенны! Живите и радуйтесь!», но так бывает не всегда. Он видел как вот так плакали у него в кабинете крепкие мужики и сильные женщины. Нет, он не привык к этому. К этому нельзя привыкнуть. Он помнил то чувство неловкости, которое возникало, как будто подсмотрел что-то очень личное, почти неприличное. А потом он понял, и научился дать этим людям то, что им нужно, чтобы выйти из кабинета с достоинством, прямой спиной и улыбкой победителя. Он ничего им не говорил. Просто подходил и обнимал, и слушал их боль. Они сильные для всех, но вот здесь и сейчас им больно, невыносимо больно и страшно. Им не нужны слова, им не нужна жалость или сочувствие, им нужно немного человеческого тепла, просто ощутить тепло. Для близких они должны быть сильными и к ним - за теплом - нельзя, их самих поддержать надо, а доктор другое дело: он и суть дела знает, и чужой – для него скалой быть не надо.
Но кто плачет там, за дверью? Хозяева дома? Вряд ли. Луиза. Костя поддался порыву и открыл дверь. Это была кладовка. Женщина сидела на мешке и закрыв лицо руками всхлипывала. Когда дверь открылась она замерла и, оторвав руки от лица, с испугом уставилась на мужчину. Он не дал ей опомниться, шагнул в кладовую и крепко прижал к груди. Она уперлась кулачками в него и попыталась оттолкнуть (они все так делают), но потом обмякла, уткнулась и завыла, жалостливо, надрывно, иногда что-то бормоча. Ее тело содрогалось в его руках, рубаха намокала от слез, но он крепче прижимал ее к себе. Тепло, он должен дать ей тепло, в этот момент он любил ее всей душой, всем сердцем. Когда она немного затихла, он ослабил объятия и провел ладонью по волосам, чуть отстранившись заглянул в глаза. Да, когда-то они были голубыми… Она отстранилась и отвернулась. Плечи еще вздрагивали. Она громко высморкалась и протяжно вдохнула. Костя молча вышел и прикрыл дверь.
Вышел в коридор. Просить о чем-либо Луизу сейчас он не хотел. Дождался когда она вышла из кладовки, внимательно и серьезно посмотрел на нее, а она на него. Так они простояли некоторое время, потом она неловко улыбнулась.
- What you want? [3]
Закрыть
– спросила его.Что ты хочешь? (англ.)
- Жьи, [4]
Закрыть
- качнул головой Костя и вышел из дома.Потом, (тарт.)
Ему нужно было успокоиться. В ушах звенела тишина, глухо стучало сердце. Таинство чужого страдания. Как легко и приятно сорадоваться, и как тяжело сострадать, не жалеть, не сочувствовать, а именно сострадать. Когда чужая боль как своя, когда этот чужой становится самым родным и близким, когда ты чувствуешь его душой и сердцем, когда ты с ним един…
В психологии это называют эмпатией, не лучшее качество для врача и вообще для жизни. Его ценят окружающие, но самому человеку этот дар, "помогает" скорее как проклятие. Способность сопереживать врожденная и доступна всем (большинству), но в разной степени. Кто-то "отключает" эмпатию и живет без чужих болячек в коконе собственных эмоций и картинок, а кто-то развивает и постоянно наполнен огромной палитрой переживаний. И это выбор каждого, ни хороший, ни плохой - просто выбор и его последствия.
Константин медленно шел по дороге, глубоко вдыхая и медленно выдыхая. Постепенно восприятие звуков приходило в норму, сердце успокоилось.
Мысли его были заполнены Луизой. Кто она? Кем была на Земле? И вообще была ли она там, может она здесь родилась? Если не родилась на Тартаре, то как давно она здесь? Почему плакала? Тоска по Земле? Может появление землянина всколыхнуло ее воспоминание о доме, и тоска захлестнула? А может что-то еще? Может у нее что-то болит? Может ей плохо в этом доме? Аиро с ней не так приветлива, как с Костей… Мысли накатывали волнами, порождая рой ассоциаций и предположений. Он вдруг очень захотел поговорить с Луизой, узнать у нее многое, но… языковой барьер. Пожалуй, язык стоит учить побыстрее.
Вернувшись к себе, вылез в сад и сел под деревом. Голова устала от мыслей, их поток стал неконтролируемым и бессвязным.