ПРОЛОГ
Зов пришел извне. Он легко проник сквозь прочные стены дома, призванные защищать своих хозяев от непогоды, от зимней стужи и полуденного зноя, от ветра и дождя, хранить тепло и уют. От любой напасти мог уберечь дом своих хозяев. А вот зов сдержать не смог. Слишком сильным тот был. Чужим. И дом не справился, не смог препятствовать тому, о природе возникновения чего не имел понятия, с чем не сталкивался ранее. Он лишь вздохнул тревожно, пустив по темным коридорам слабый сквозняк, да заскрипел половицами, предупреждая…
А потом снова затих, прислушался, готовый повторить свои потуги при малейшей же опасности. Но ничего не изменилось внутри, было по-прежнему тихо, хозяева спали. Ночь укутала людей в темный саван сновидений, убаюкала, усыпила…
Но зов… Он был.
Ему не мешала ночь. И лишь только луна была свидетельницей его возникновения. Ну и дом, что затих в ожидании.
Маленькая девочка спала в своей кроватке, подложив ладошку под щеку, и смешно причмокивала губами во сне. Она не слышала зова. Куда там? Ведь перед ней открывался целый сказочный мир, в котором не было ни забот, ни тревог, ни печалей. И нужно было поспешить, досмотреть все до самого конца, пока не наступило утро.
И тот, кто бросил зов, разозлился, что никто не отреагировал на его призыв. Он так старался, так стремился тоже успеть закончить со своими планами до наступления рассвета.
Он усилил призыв.
Девочка заворочалась, тихонько застонала, глазные яблоки ее стали перекатываться под плотно сомкнутыми веками, но она так и не проснулась. Лишь чаще заколотилось детское сердечко, да сжались маленькие кулачки.
И тогда зов стал еще сильнее. Он прорвался сквозь прочные стены старого дома, зазвенел под потолком, отозвался эхом от всех зеркал. И таки настиг жертву. Не ту, которую хотел, не ту, что звал, но сейчас был согласен и на эту.
Ночное небо содрогнулось, осветилось яркой вспышкой ветвистой молнии. Налетел ветер, он рвал кроны деревьев, раскачивал их с огромной силой, склоняя мощные стволы их почти к самой земле, так что было удивительно, что они все же выстояли и не сломались.
Где-то в доме хлопнула дверь, послышался звук легких шагов. Невысокая женщина медленно продвигалась по коридору. Темные волосы ее, спадавшие на плечи и спину, были спутаны, белая сорочка на тонких бретелях едва прикрывала бедра, ноги были босы. Она шла с закрытыми глазами, но не вытягивала вперед руки, не пыталась нащупать ногой пол перед собой. Она легко ступала, словно бы ее вело нечто невидимое.
А девочка все не просыпалась. Но лицо ее уже не было так безмятежно, как еще несколько минут назад. Да и сон стал неспокойным, тревожным. Она ворочалась в своей кроватке, перебирала ногами, словно бы пыталась убежать от кого-то. Одеяло сбилось, а затем и вовсе упало на пол, темные волосы разметались по подушке, и только несколько волосинок прилипло к влажным вискам.
Зов стал еще сильнее. Тот, кто бросил его, торопился. Ему не терпелось поскорее покончить со своим темным делом, успеть до наступления рассвета.
В небе ярко вспыхивали молнии, разгоняя ночную темноту. Но ни грома, ни дождя все еще не было. И только ветер ярился, швырял в оконное стекло целые пригоршни мелкого мусора, сорванную с деревьев листву.
А женщина уже миновала коридор и легко сбежала по лестнице в холл. Темнота и закрытые плотно глаза не являлись для нее помехой. Она шла уверенно, легко перебирала ногами, едва касаясь теплых деревянных ступенек босыми ступнями. Тонкая рука ее скользила по гладкому поручню.
И дом понял. Осознал, что пришла беда. Проникла сквозь прочные стены его, не обратив внимания на преграду. Он заволновался, зашумел еще громче, предупреждая. Привлекая внимание, стараясь разбудить того, у кого была сила и возможность отогнать беду. Не допустить…
Завыл ветер в перекрытиях, застучало незапертое окно на чердаке, заскрипели разом все половицы. Откуда-то снизу послышался звон бьющейся посуды. Тяжелая деревянная мебель заскрипела, медленно сдвигаясь с положенных ей мест, нещадно царапая натертый до блеска паркет, разом вспыхнули, чтобы через секунду погаснуть, а затем загореться снова, все электрические светильники. Дом, слишком поздно осознавший, что происходит, изо всех своих сил пытался остановить жертву. Последняя ступенька, на которую только собиралась ступить женщина, вдруг исчезла, но несчастная не обратила на это внимания. Она на миг зависла в воздухе, а затем легко соскочила на гладкий паркет у подножия лестницы. И продолжила свой путь, словно бы ничего не случилось. Упрямо шла на зов, не обращая внимания на то, что толстенный ковер, устилавший пол вдруг собрался складками, начал двигаться сам по себе под ее ногами.
Она не видела этого – ведь глаза ее были закрыты. Но упорно шла вперед, переступая через возникающие на своем пути препятствия. Ее словно бы вели, подталкивали навстречу погибели.
А шум в доме нарастал. Гудело и стучало все, что могло гудеть и стучать. Хлопали ставни и дверцы шкафчиков в кухне, разлеталась с ужасающим звоном посуда, ревел ветер…
Заклинило входную дверь, в лицо спящей жертвы пахнуло морозным холодом, которому просто неоткуда было взяться среди теплой летней ночи…
Но зов был сильнее… И она шла, не замечая ничего вокруг, не обращая внимания на препятствия, не открывая глаз. Она шла на зов. С трудом, но распахнула дверь, не обратила внимания на зацепившуюся за вдруг появившийся в косяке гвоздь, сорочку… Просто шла… на зов…
Девочка распахнула глаза. В комнате, освещаемой лишь частыми вспышками молний, они сверкнули бледно-голубым светом. Она приподнялась на локтях, огляделась по сторонам. Узнала свою спальню и кровать, на которой спала все недолгие девять лет своей жизни. Вздрогнула, услышав какофонию звуков, доносившихся из-за ее двери. Нахмурила гладкий лобик, заметив, что простыня сбилась в комок, а одеяло и вовсе упало на пол.
Казалось, в доме скрипела каждая половица, ветер выл между перекрытиями. Снизу раздавался грохот разбиваемой посуды и протяжный скрип двигаемой мебели.
И был зов. Теперь она его услышала. Задрожала, отзываясь. Тряхнула темными кудряшками, не понимая, кто это и зачем зовет ее, но послушно встала с постели и направилась к двери. Ухватилась за ручку…
А дом разбушевался еще пуще. Казалось, сам воздух внутри него гудит от напряжения. Закручивается тугими спиралями и тут же распадается на мельчайшие, невидимые глазу частицы, издающие высокий, больно бьющий по ушам, звук. Электрические светильники вспыхивали и тут же гасли, мебель издавала протяжные скрипучие звуки, сдвигаясь с положенных ей мест… сами стены зашатались, вздыбился пол… Дом сошел с ума.
Дверь не открывалась. Девочка дергала ручку. Снова и снова поворачивала ее, пытаясь выбраться из ловушки, в которой оказалась, пока спала. Но у нее ничего не получалось. Маленькие ручки не обладали достаточно силой, чтобы справиться со странной магией дома.
Слезы текли по детскому лицу, капали с подбородка на розовую пижамную куртку. Ребенок не понимал, как получилось так, что ловушкой стала родная, знакомая с пеленок спальня. Почему дверь не открывается, а родители не спешат на помощь?
- Мама!! – завывала девочка, колотя кулачками по прочной деревянной створке. – Мамочка!! Где вы? Что происходит? Мамаааааа!!!
Но никто не отзывался, только откуда-то снизу слышался звон бьющейся посуды. Да ветер свистел.
Девочка еще сильнее заколотила в дверь. Она заходилась в истерическом плаче, захлебывалась слезами, но ничего не могла поделать – дверь не открывалась, и никто не приходил на помощь. В ушах у нее шумело с каждой секундой все сильнее и сильнее, голос стал прерываться и вот уже из горла вырывались только сдавленные всхлипы. Ноги перестали держать, и ребенок мешком рухнул на пол у двери, прижимаясь щекой к теплому дереву. Слезы все также текли по щекам, дыхание было судорожным и прерывистым.
- Мама, - девочка уже не кричала, она тихонько всхлипывала, приговаривая, - мамочка.
А зов становился все сильнее. Он проникал сквозь оконное стекло, тревожил душу и заставлял ежиться, словно от порывов ледяного воздуха, но уже не действовал на девочку так, как раньше. Она слышала его, чувствовала всем своим маленьким тельцем, но не реагировала, не рвалась поскорее выбраться и броситься бежать вслед за ним.
Где-то рядом особенно громко хлопнула дверь, мужской голос громко позвал:
- Хелен? Хелеееен!!! – а затем послышались тяжелые шаги по коридору, быстрый спуск по лестнице вниз.
Девочка встрепенулась. Она подняла голову, прислушиваясь к удалявшимся шагам, и снова заколотила в дверь.
- Папа!! Папочка! Я здесь!!! Папа, открой!!!
Но никто не отреагировал на ее крик, никто не пришел на помощь, только дом, родной, теплый, любимый дом, продолжал бушевать.
Тяжелые шаги затихли внизу, хлопнула входная дверь, и все вдруг резко прекратилось. Перестали скрипеть половицы, свет больше не вспыхивал по своему желанию, мебель замерла на положенных ей местах. И только глубокие царапины на натертом до блеска паркете, да осколки битой посуды говорили о том, что в доме что-то происходило.
Девочка, прислушивавшаяся к наступившей вдруг тишине, почувствовала ее всей кожей. Ощутила словно живую. Она подскочила на ноги и метнулась к окну, отбросила в сторону легкую занавеску и прижалась лбом к прохладному стеклу.
Знакомый двор и лужайка были как на ладони. Молнии уже перестали вспыхивать, и ветер утих, разогнав тяжелые тучи и освободив от их плена вечную спутницу ночи – луну. А луна была хороша. Огромная, она висела так низко, что казалось, протяни руку и можешь прикоснуться к ней. Взять в ладони и подбросить вверх, словно мяч. И светила так ярко.
Из окна детской спальни открывался знакомый вид. Посеребренная лунным сиянием трава, застывшие, словно во сне, исполинские деревья. Старый фонтан, вода в котором всегда была мутной и темной, располагался как раз напротив высокого крыльца, чуть в стороне от него, на прочной дубовой ветке висели детские качели, на которых сиротливо лежал забытый с вечера медведь. И луна…
Луна светила так ярко, что рассмотреть происходящее можно было в мельчайших деталях. Тонкая фигура, с распущенными по плечам темными волосами стояла на высоком бортике фонтана. Ее силуэт отчетливо выделялся на фоне ночи. Бледная кожа казалась перламутровой, тонкая ночная рубашка обрисовывала тело, темные волосы, словно плети, висели вдоль спины.
Женщина просто стояла на узком бортике фонтана, запрокинув голову вверх, словно бы любуясь луной, подставляя лицо ее призрачному сиянию. Глаза ее были закрыты. А лицо бледно, как диск луны…
- Хелен! – мужчина выскочил на крыльцо и замер на миг, сраженный страшной картинкой. – Хелен, остановись!
Но женщина не обратила на него никакого внимания. Она даже не шелохнулась, не повернула головы, продолжала стоять…
И снова пришел зов. На этот раз он был такой силы, что лопнули все лампочки в доме, а на окнах первого этажа появилась тонкая паутинка трещин.
- Хелен!!! Нет!!! – мужчина рванул вперед, но было уже поздно.
Повинуясь зову, Хелен сделала шаг вперед. Один лишь шаг. Всего один.
И девочка закричала в тот момент, когда из фонтана вверх взметнулись черные щупальца, в мгновение ока, опутывая тонкую женскую фигуру и утягивая ее в воду. Она кричала и кричала, колотила маленькими кулачками по оконному стеклу, силясь привлечь к себе внимание… звала маму… но никто так и не услышал ее крика.
ГЛАВА 1
Холод сковал тело, ледяным дыханием пробежался по коже, проник внутрь, замораживая, заковывая сердце в ледяную броню.
Страшно.
Нет сил пошевелиться. Убежать. Спрятаться от жуткого пейзажа, что простирается насколько хватает глаз.
Знакомый двор, залитый призрачным сиянием. Скошенный газон и деревья, что застыли изломанными монстрами, протягивая кривые ветви-руки к небу. Словно бы в немой молитве обращаются они к высшим силам. Молят…
О чем? Кто бы знал. Они не шелохнутся. Не тревожит легкий ветерок раскидистые кроны, не шелестят, переговариваясь, листья, не скрипят рассохшиеся стволы. Тишина. Мертвая. Душная. Она обволакивает, словно коконом, забивается в легкие, сковывает движения.
Жутко.
Старая береза с кривой веткой, на которой безжизненно висят детские качели. И медведь… коричневый, лохматый, с блестящими пуговками-глазками и носом-сердечком. Любимый ранее. Теперь же… брошенный. О нем забыли. Оставили в одиночестве. Бросили небрежно на траву. Он смотрит в небо своими безжизненными глазами. О чем думает? За кого молится этой ночью?
И луна, что висит низко-низко, словно в сетях, запутавшись в кронах деревьев. Она бы может и рада была вырваться, подняться повыше, спрятаться за облаками. Да нет сил разорвать путы. Не отпускают на волю, крепко держат тонике на вид, но удивительно прочные ветви, притягивают ближе, опутывают. Вот и висит она над землей низко-низко, озаряя округу призрачным своим светом, и плодит тени. Чернильно-черные, рваные…
Жуткие.
И стынет кровь в жилах. Бежит по коже ледяная поземка. Проникает внутрь…
Тишина.
Мертвая. Пугающая. От которой гулко ухает сердце и дыхание перехватывает. Грудь сжимается от нехватки воздуха. А сделать вдох страшно. А вдруг как услышит кто?
Под ногами холодный камень. Шершавый. Осклизлый. А ступни босые и мерзко так. И убежать бы. Спрыгнуть на землю, почувствовать под ногами колючие стебли отрастающей травы. Но не выходит. Крепко держат невидимые путы. Оплели тело, сковали движения. Не отпускают. А на шаг впереди виднеется чернильная тьма мутной воды. В ней отражается небо. Такое же черное, непроглядное, без единой звездочки-искорки.
А может то и не небо вовсе, а та же тьма?
Зов налетел неожиданно. Отозвался гулом в ушах, прошелестел по обнаженной коже, мурашками спустился вдоль позвоночника, но не потревожил царившую вокруг мертвую тишину. Не всколыхнулись деревья, не пошла рябью черная мутная вода в фонтане, не зашелестели листья, не вскрикнула ночная птица. Лишь в душе натянулись невидимые струны, загудели, отзываясь на неслышимый человеческим ухом звук, застонали. Зазвенели так, что казалось, еще немного и они лопнут. Разлетятся осколками в ночной тишине, своим звоном разрушая наваждение.
Куда он звал? Чего требовал?
Кто знает? Только сил сопротивляться не осталось.
Шаг. Один только шаг вперед и пустота разверзлась под ногами.
Падение? Его не было.
Черные щупальца взвились в воздух, опутали ноги, скользнули вверх по обнаженной коже, оплетая тело, лишая даже возможности пошевелиться. Потянули вниз.
Ледяная вода обожгла кожу.
Я хотела закричать, но стоило открыть рот, как мутная вода хлынула внутрь, вызывая рвотные спазмы. Легкие горели огнем, воздух стремительно заканчивался.
Темная вода оседала на зубах отвратительным гнилостным налетом. Я пыталась барахтаться. Из последних сил рвалась вверх, туда, где еще виднелся сквозь мутную пелену призрачно-голубой диск полной луны. Она была хороша. Эта луна. Огромная, выпуклая, низко нависшая над землей и источающая нереальный белый свет.
Только бы выбраться… Только бы дотянуться…
Я рванулась еще раз, но темные плети обвили тело, спеленали меня по рукам и ногам, не давая пошевелиться. Пыталась кричать, но стоило открыть рот, как туда хлынула темная вода, воняющая тиной, отплеваться от которой было совершенно невозможно.
