– Ну, так вот, представляешь, она к нему и так, и эдак, даже записку сама ему написала, – продолжила Анька. – А от него – никакой реакции! Это что, не странно?
Ну, может и странно, только не для меня. Мне эта Элька никогда не нравилась. Красивая, конечно, но вся из себя, такая заносчивая гордячка, вообразившая о себе, что она лучше всех. Я неопределенно пожала плечами.
– Еще он любит сидеть за последней партой один, – добавила Анька.
Ну и что? Я его вполне понимала. В прошлом году моя соседка по парте целый месяц болела, так я просто душой отдыхала. Никто не лез с вопросами, никто не просил запасную ручку или ластик, никто не принимался делиться секретами в самый неподходящий момент. Так что я снова пожала плечами, не считая это странностью.
– А разве у него нет друзей? – поинтересовалась я.
– Ну почему же, есть, – ответила Аня. – Но сидеть он предпочитает один.
– Знаешь, Ань, мне иногда тоже хочется сидеть за партой одной, – сказала я.
– Люб, а тебе что, Мишка нравится? – доверительно спросила Анька.
– Да нет, – ответила я, отчаянно надеясь, что выгляжу, как обычно, и не покраснела. Мне не хотелось делиться своими чувствами не только с Анькой, но даже с лучшей подругой Танькой. – Он нравится одной моей подруге... ты ее не знаешь, она в другой школе учится.
– Мне жаль твою подругу, но Павлова совершенно не интересуют девчонки, – сказала Анька. – Так что у нее нет шансов.
Нет шансов... Я конечно, очень расстроилась. Но больше никаких намеков, никаких фотографий, решила я. Никаких действий с моей стороны... Ну, разве что буду почаще попадаться Мише на глаза.
Но как же это было трудно, любить и ждать, когда любимый обратит на меня внимание... А он, похоже, вообще не собирался этого делать. Хотя мне было точно известно, что девушки у него нет, и никогда не было. Как и у меня никогда не было парня...
И я стала писать Мише письма. Писала о том, как я его люблю и как хочу дружить с ним. О том, как хорошо было бы гулять вместе и ходить в кино, а потом делиться впечатлениями. О том, что нам наверняка было бы интересно друг с другом, потому что у нас много общего. Я писала ему о том, как мы стали бы проводить вечера... ужин при свечах, танцы при луне – сплошная романтика. Писала и... складывала письма в шкатулку, не решаясь отослать.
Так прошла осень, началась зима. На школьном новогоднем вечере я хотела пригласить Мишку на белый танец, но не решилась. Тогда ведь все узнают, что он мне нравится.
На новогоднем вечере меня пригласил танцевать мой одноклассник Дима Воронцов. Не скажу, что я была очень популярна среди одноклассников, но уже года два, как не стояла у стенки все вечера напролет. В очередь потанцевать со мной парни, конечно, не выстраивались, но скучать у стенки теперь приходилось нечасто. Я уже заметила, что Димка стал меня приглашать танцевать чаще других. Но на этот раз он придвинул лицо совсем близко к моему, и шепнул на ухо:
– Люба, а пойдем завтра в кино?
Я пришла в совершеннейшее замешательство! Приглашение сходить в кино равнозначно предложению дружбы. Димка мне не нравился... ну, не то, чтобы совсем не нравился, он парень нормальный, и учился хорошо, и красивый. На гитаре играл. Глаза синие, волосы светлые, кудрявые. Он с Алкой Машкиной из девятого «а» дружил, но я слышала, что пару месяцев назад они расстались. По одним слухам Машкина его бросила ради какого-то десятиклассника, по другим он сам ее бросил. У нас в классе многие девчонки были бы на седьмом небе от счастья, если бы Воронцов пригласил их в кино. И эта честь выпала мне. Мне!
Но я же в Мишку Павлова влюблена! И всё же, какое искушение, я еще никогда-никогда не дружила с парнем, а мне ведь скоро шестнадцать лет! Если не соглашусь, упущу единственный шанс узнать, как это – дружить с парнем. А с Мишкой у меня всё равно никаких шансов. И я ответила:
– Пойдем.
На следующий день мы с Димой пошли в кино, а потом он провожал меня домой. Было здорово! Стоял легкий морозец, в свете уличных фонарей кружились снежинки, а мы шли по улице, держась за руки, и разговаривали. О чем? Да ни о чем, обо всём понемногу. И мне было интересно. Когда мы прощались во дворе нашего дома, Димка пригласил меня второго января пойти на Театральную площадь, покататься с горок. Я согласилась.
Второго января Димка зашел за мной, и мы пошли на площадь. Было весело, хотя и холодно. Но только зря я, наверное, согласилась. Потому что на площади была половина нашего класса, и много ребят из параллельных. А я не очень-то хотела, чтобы все знали, что я с Воронцовым дружу. Хотя, как говорится, шила в мешке не утаишь, одноклассники всё равно скоро узнали бы.
И Мишка тоже там был. Пришлось сделать вид, что я пришла вовсе не с Димкой, а со всеми одноклассниками.
Дружить с Димкой мне нравилось. С ним было интересно, но я его не любила. Мне по-прежнему нравился Мишка. Я постоянно жалела, что и в кино, и на прогулке в парке рядом со мной Димка, а не Мишка. И была рада, что Димка не пытался меня обнимать и целовать. Что, в общем-то, довольно странно. Танька уже несколько месяцев дружила со Стасиком Трошкиным из восьмого, и рассказывала, что они вовсю целуются и обнимаются, и это очень приятно.
Я приходила домой со свидания с Димкой, садилась за стол и начинала писать письмо Мишке. И снова складывала его в шкатулку. Там уже штук двадцать накопилось.
А в один прекрасный день письма вдруг исчезли из шкатулки. Я обнаружила это в середине апреля, когда собиралась положить туда очередное письмо. Я осторожно спросила Женьку, не трогала ли она мою шкатулку. Меньше всего я хотела, чтобы мои письма Мишке кто-нибудь прочитал.
– Зачем мне твоя, – ответила двоюродная сестра. – У меня своя есть.
Я была уверена, что если Женька читала письма, то я узнала бы это по ее глазам. Но она смотрела на меня, не отводя взгляда и не краснея.
Я даже спросила маму, не брала ли она что-нибудь из моей шкатулки.
Оказалось, мама тоже не трогала её.
Я терялась в догадках, куда же исчезли мои письма. Если Женька не брала, и мама не брала, тогда кто? Ну не папа же!
Я строила разные предположения по этому поводу.
Может, Женька и хотела их прочитать, поставила шкатулку на открытое окно, а ветер взял, и выдул листки в окно. Наш дом стоял на окраине города, на берегу реки, а жили мы на восьмом этаже, и окно нашей с Женькой комнаты выходило на реку. Так что искать улетевшие письма было бесполезно. Если упали в реку – их течение унесло. А буквы и от небольшого дождя могли расплыться, потому что я писала чернильной авторучкой. Мне учительница посоветовала такой писать, а не шариковой, для исправления почерка. А Женька побоялась признаться, что брала мою шкатулку. Вот только зачем она открывала окно, на дворе не месяц май...
Или, может, мама, решила стереть пыль с книжных полок, где шкатулка и стояла. А она возьми, да и упади прямо в ведро с водой! Мама шкатулку вытерла, а бумагу же не вытрешь, вот и пришлось выбросить. Выбросила – и забыла. Но зачем маме прибираться в нашей с Женькой комнате, мы всегда прибирались сами. Я была в полнейшем недоумении.
Ладно, пропали, и пропали. Больше я писем Мишке не писала, чтобы уж точно никто не мог их прочитать. Но мечтала о нем постоянно, даже на свиданиях с Димкой. Мне по-прежнему было с ним интересно, но Танька по секрету мне сообщила:
– Знаешь, девчонки говорят, что Димка стал дружить с тобой назло Алке, за то, что она его бросила.
– А кто говорит? – спросила я. Мне не хотелось верить, что Димка мог так поступить. Я предпочитала думать, что Димка бросил Алку, потому что влюбился в меня.
– Мне Ленка Смирнова сказала, а ей – Ритка Приходкина. А Ритке вроде бы сама Алка сказала, – ответила Танька.
– Сплетни это, – заявила я. – Алке просто обидно, что Димка ее бросил ради меня.
– Ну, может быть и так, – неуверенно согласилась подруга.
Через несколько дней же самое мне сказала Лариска.
– Люб, я слышала, что Воронцов стал дружить с тобой назло Машкиной.
– Кто говорит? – снова спросила я.
– Я сама слышала, как она говорила, что стоит ей только пальцем поманить, он сразу тебя бросит, и вернется к ней, – ответила Лариска.
Я не поверила, но семена подозрений были посеяны.
– Это неправда, – сказала я с уверенностью, которой не чувствовала.
– А скажи, Димка тебя хоть раз поцеловал? – поинтересовалась Лариска.
– Целовалась, и не раз, – соврала я.
Я, конечно, сама целоваться с Димкой не хотела, но почему и он не хотел целоваться со мной? Все мои подруги целуются со своими парнями. Может, он и правда со мной стал дружить назло Алке? Кстати, я слышала, что с тем десятиклассником у нее ничего не получилось.
А уже очень хотелось попробовать с кем-нибудь поцеловаться и узнать, действительно ли это так приятно, как утверждают мама и Танька. Ну, или хотя бы узнать, что почувствую, если парень меня обнимет. А то перед подружками стыдно. Стоит сказать, что я еще ни разу не целовалась со своим парнем, как у них глаза на лоб лезли: «Что-о?! Ни разу? Не может быть!»
А Танька вообще решила, что Димка просто не умеет целоваться, и вознамерилась научить меня, чтобы я потом научила его. Она приставала ко мне с этим делом с такой страшной силой, что мне пришлось согласиться, только чтобы она отстала. Так она зажала меня в объятиях, как в клещах, и впилась в мои губы своими не хуже пиявки. Не-ет, если парни так целуются, то мне это никогда не понравится. Я сказала Таньке, что уже научилась, и обязательно научу целоваться Димку. И потом предусмотрительно отвечала: «Да», если меня спрашивали, целовалась я с кем-нибудь, или нет. Поэтому-то я и соврала Лариске.
Я продолжала встречаться с Димкой, но свидания с ним уже не приносили прежней радости. Гуляя с ним, я все время гадала, он со мной потому, что я ему нравлюсь, или назло своей бывшей девушке? Очень хотелось спросить его самого, но я долго не решалась. Представляете, как будет обидно, если он меня бросит? И, чтобы этого не случилось, я решила бросить его первой. В один прекрасный день я отказалась идти с ним в кино. Димка решил, что мне в тот день было просто некогда, и пригласил в субботу на танцы. Я снова отказалась. Тогда он что-то заподозрил, и спросил:
– Я что, тебе надоел?
– Не то, чтобы надоел... – замялась я. И, будь, что будет, выпалила: – Просто говорят, что ты стал встречаться со мной назло Алке.
– Кто говорит? – нахмурился Димка.
– Да все, – пожала плечами я. – А это правда?
– Да, – ответил он.
Вот уж чего я совсем не ожидала! Я была уверена, что даже если это и правда, он начнет отпираться. Мне стало так обидно, что я еле сдержала слезы.
– Но так было только в начале, – добавил Димка. – А потом я понял, какая ты хорошая девчонка, и понял, что ты мне на самом деле нравишься.
Наверное, он рассчитывал, что после этих слов я растаю, и между нами всё будет, как раньше. И я бы, наверное, растаяла, если бы любила Димку. Но так как я его не любила, то и без сожаления сказала, что мы расстаемся.
Конечно, мне было немножко жаль расставаться с Димкой. Но стоило вспомнить, что он предложил мне встречаться назло своей бывшей девушке, как я снова чувствовала обиду. И утешала себя, что лучше быть одной, чем с тем, кто тебя просто использовал.
Иногда я ругала себя за свою дурацкую принципиальность. Может, зря я Димку отшила. Обидно же, Танька после школы – в кино со Стасом Трошкиным, Лариска вечером – на танцы с Генкой Медведевым, и только я – одна – домой. А Воронцов времени не терял, не прошло и недели, как он начал встречаться с Анькой Мочаловой из Мишкиного класса. Недолго же он горевал из-за расставания со мной. А мне было очень одиноко.
И вдруг мне пришло письмо от Миши! В нем был примерно такой текст:
«Здравствуй, Люба!
Я давно уже знаю, что нравлюсь тебе. Спросишь, откуда? Давно заметил, как ты на меня всё время смотришь.
Ты пишешь, что хочешь дружить со мной. Если хочешь, можем встретиться. Хотя не советую тебе встречаться со мной: я совсем не такой, каким ты меня себе представила в своих письмах».
Он назначил встречу в каком-то незнакомом мне кафе на другом конце города, объяснив это тем, что не хочет, чтобы кто-нибудь из знакомых видел нас вместе.
«Если не придешь, я пойму», – написано было в конце письма.
Какое там «не придешь», да я просто не могла дождаться встречи! Я даже заранее туда съездила, чтобы точно знать, сколько времени займет дорога, и не опоздать на свидание, но и не приехать слишком рано. Меня даже почти перестало интересовать, каким чудесным образом к Мише попали мои письма. Как хорошо, что я уже порвала с Димкой! Странно, что Мишка не упомянул про него в своем письме. Неужели не знал, что я с ним встречалась? Да какая разница, если он назначил мне свидание.
И вот, наконец, долгожданный день настал, мы встретились.
Мишка ждал меня в кафе. Он заказал нам обоим мороженое с шоколадом. А когда я говорила Димке, что хочу мороженого, он покупал два стаканчика в магазине, или у мороженщицы на улице. Конечно, есть мороженое, сидя в парке на скамейке зимой тоже здорово. Но в кафе, из красивой стеклянной креманки, посыпанное шоколадной крошкой и украшенное листиками мяты и клубничкой, – приятнее в сто раз. Мне стало казаться, что Димка просто на мне экономил.
– Знаешь, мне, конечно, очень лестно, что я понравился тебе, – сказал Мишка. – Но ты вскоре поймешь, что ты во мне ошибалась. Я далеко не такой хороший, как ты пишешь обо мне в своих письмах. Скажу тебе честно – я эгоист. Поэтому делаю только то, что мне нравится. И еще я материалист. Не признаю ничего нематериального. Поэтому никакая любовь меня не интересует.
– Но ты же пришел на встречу, – заметила я.
– Пришел, потому что меня немножко тронули твои письма, – ответил он. – Мне было интересно встретиться и познакомиться с тобой поближе. Ты так хорошо обо мне писала. Ну и... ты симпатичная. Я уверен, Люба, ты прекрасная девчонка. Но предупреждаю сразу, какой бы распрекрасной ты ни была, ты мне скоро наскучишь. Но еще скорее сама разочаруешься во мне.
Какие странные вещи он о себе говорил! Я не хотела верить. Просто рисуется, думала я, хочет заинтриговать. Настоящий эгоист никогда сам в этом не признался бы. Конечно, мне захотелось доказать ему, что никакой он не эгоист. И что любовь существует.
– Но ты не можешь знать этого наверняка, ты же до меня ни с кем не встречался, – сказала я.
Он немного помолчал, потом улыбнулся.
– Я ни с кем не встречался, потому что считал всех девчонок дурами. Но ты не кажешься мне дурой. Может быть, мне даже понравится с тобой общаться. Если хочешь, давай попробуем.
– Давай, – согласилась я.
И мы решили попробовать встречаться. По крайней мере, до тех пор, пока я не разочаруюсь в Мише, или не наскучу ему. Я была счастлива.
Встречались мы не чаще раза в неделю, и всегда далеко от нашего района. Он объяснил, что лучше не афишировать наши отношения, которые могут внезапно закончиться.
– Мне-то все равно, что будут говорить обо мне, – сказал Мишка. – Но мне бы не хотелось, чтобы сплетничали о тебе.
Эти слова вселили в меня уверенность, что я ему не совсем безразлична.
Мне, конечно, хотелось похвастать перед одноклассницами, что я покорила сердце неприступного Павлова, чего не могла добиться даже красавица Элька Шихова.
Ну, может и странно, только не для меня. Мне эта Элька никогда не нравилась. Красивая, конечно, но вся из себя, такая заносчивая гордячка, вообразившая о себе, что она лучше всех. Я неопределенно пожала плечами.
– Еще он любит сидеть за последней партой один, – добавила Анька.
Ну и что? Я его вполне понимала. В прошлом году моя соседка по парте целый месяц болела, так я просто душой отдыхала. Никто не лез с вопросами, никто не просил запасную ручку или ластик, никто не принимался делиться секретами в самый неподходящий момент. Так что я снова пожала плечами, не считая это странностью.
– А разве у него нет друзей? – поинтересовалась я.
– Ну почему же, есть, – ответила Аня. – Но сидеть он предпочитает один.
– Знаешь, Ань, мне иногда тоже хочется сидеть за партой одной, – сказала я.
– Люб, а тебе что, Мишка нравится? – доверительно спросила Анька.
– Да нет, – ответила я, отчаянно надеясь, что выгляжу, как обычно, и не покраснела. Мне не хотелось делиться своими чувствами не только с Анькой, но даже с лучшей подругой Танькой. – Он нравится одной моей подруге... ты ее не знаешь, она в другой школе учится.
– Мне жаль твою подругу, но Павлова совершенно не интересуют девчонки, – сказала Анька. – Так что у нее нет шансов.
Нет шансов... Я конечно, очень расстроилась. Но больше никаких намеков, никаких фотографий, решила я. Никаких действий с моей стороны... Ну, разве что буду почаще попадаться Мише на глаза.
Но как же это было трудно, любить и ждать, когда любимый обратит на меня внимание... А он, похоже, вообще не собирался этого делать. Хотя мне было точно известно, что девушки у него нет, и никогда не было. Как и у меня никогда не было парня...
И я стала писать Мише письма. Писала о том, как я его люблю и как хочу дружить с ним. О том, как хорошо было бы гулять вместе и ходить в кино, а потом делиться впечатлениями. О том, что нам наверняка было бы интересно друг с другом, потому что у нас много общего. Я писала ему о том, как мы стали бы проводить вечера... ужин при свечах, танцы при луне – сплошная романтика. Писала и... складывала письма в шкатулку, не решаясь отослать.
Так прошла осень, началась зима. На школьном новогоднем вечере я хотела пригласить Мишку на белый танец, но не решилась. Тогда ведь все узнают, что он мне нравится.
На новогоднем вечере меня пригласил танцевать мой одноклассник Дима Воронцов. Не скажу, что я была очень популярна среди одноклассников, но уже года два, как не стояла у стенки все вечера напролет. В очередь потанцевать со мной парни, конечно, не выстраивались, но скучать у стенки теперь приходилось нечасто. Я уже заметила, что Димка стал меня приглашать танцевать чаще других. Но на этот раз он придвинул лицо совсем близко к моему, и шепнул на ухо:
– Люба, а пойдем завтра в кино?
Я пришла в совершеннейшее замешательство! Приглашение сходить в кино равнозначно предложению дружбы. Димка мне не нравился... ну, не то, чтобы совсем не нравился, он парень нормальный, и учился хорошо, и красивый. На гитаре играл. Глаза синие, волосы светлые, кудрявые. Он с Алкой Машкиной из девятого «а» дружил, но я слышала, что пару месяцев назад они расстались. По одним слухам Машкина его бросила ради какого-то десятиклассника, по другим он сам ее бросил. У нас в классе многие девчонки были бы на седьмом небе от счастья, если бы Воронцов пригласил их в кино. И эта честь выпала мне. Мне!
Но я же в Мишку Павлова влюблена! И всё же, какое искушение, я еще никогда-никогда не дружила с парнем, а мне ведь скоро шестнадцать лет! Если не соглашусь, упущу единственный шанс узнать, как это – дружить с парнем. А с Мишкой у меня всё равно никаких шансов. И я ответила:
– Пойдем.
На следующий день мы с Димой пошли в кино, а потом он провожал меня домой. Было здорово! Стоял легкий морозец, в свете уличных фонарей кружились снежинки, а мы шли по улице, держась за руки, и разговаривали. О чем? Да ни о чем, обо всём понемногу. И мне было интересно. Когда мы прощались во дворе нашего дома, Димка пригласил меня второго января пойти на Театральную площадь, покататься с горок. Я согласилась.
Второго января Димка зашел за мной, и мы пошли на площадь. Было весело, хотя и холодно. Но только зря я, наверное, согласилась. Потому что на площади была половина нашего класса, и много ребят из параллельных. А я не очень-то хотела, чтобы все знали, что я с Воронцовым дружу. Хотя, как говорится, шила в мешке не утаишь, одноклассники всё равно скоро узнали бы.
И Мишка тоже там был. Пришлось сделать вид, что я пришла вовсе не с Димкой, а со всеми одноклассниками.
Дружить с Димкой мне нравилось. С ним было интересно, но я его не любила. Мне по-прежнему нравился Мишка. Я постоянно жалела, что и в кино, и на прогулке в парке рядом со мной Димка, а не Мишка. И была рада, что Димка не пытался меня обнимать и целовать. Что, в общем-то, довольно странно. Танька уже несколько месяцев дружила со Стасиком Трошкиным из восьмого, и рассказывала, что они вовсю целуются и обнимаются, и это очень приятно.
Я приходила домой со свидания с Димкой, садилась за стол и начинала писать письмо Мишке. И снова складывала его в шкатулку. Там уже штук двадцать накопилось.
А в один прекрасный день письма вдруг исчезли из шкатулки. Я обнаружила это в середине апреля, когда собиралась положить туда очередное письмо. Я осторожно спросила Женьку, не трогала ли она мою шкатулку. Меньше всего я хотела, чтобы мои письма Мишке кто-нибудь прочитал.
– Зачем мне твоя, – ответила двоюродная сестра. – У меня своя есть.
Я была уверена, что если Женька читала письма, то я узнала бы это по ее глазам. Но она смотрела на меня, не отводя взгляда и не краснея.
Я даже спросила маму, не брала ли она что-нибудь из моей шкатулки.
Оказалось, мама тоже не трогала её.
Я терялась в догадках, куда же исчезли мои письма. Если Женька не брала, и мама не брала, тогда кто? Ну не папа же!
Я строила разные предположения по этому поводу.
Может, Женька и хотела их прочитать, поставила шкатулку на открытое окно, а ветер взял, и выдул листки в окно. Наш дом стоял на окраине города, на берегу реки, а жили мы на восьмом этаже, и окно нашей с Женькой комнаты выходило на реку. Так что искать улетевшие письма было бесполезно. Если упали в реку – их течение унесло. А буквы и от небольшого дождя могли расплыться, потому что я писала чернильной авторучкой. Мне учительница посоветовала такой писать, а не шариковой, для исправления почерка. А Женька побоялась признаться, что брала мою шкатулку. Вот только зачем она открывала окно, на дворе не месяц май...
Или, может, мама, решила стереть пыль с книжных полок, где шкатулка и стояла. А она возьми, да и упади прямо в ведро с водой! Мама шкатулку вытерла, а бумагу же не вытрешь, вот и пришлось выбросить. Выбросила – и забыла. Но зачем маме прибираться в нашей с Женькой комнате, мы всегда прибирались сами. Я была в полнейшем недоумении.
Ладно, пропали, и пропали. Больше я писем Мишке не писала, чтобы уж точно никто не мог их прочитать. Но мечтала о нем постоянно, даже на свиданиях с Димкой. Мне по-прежнему было с ним интересно, но Танька по секрету мне сообщила:
– Знаешь, девчонки говорят, что Димка стал дружить с тобой назло Алке, за то, что она его бросила.
– А кто говорит? – спросила я. Мне не хотелось верить, что Димка мог так поступить. Я предпочитала думать, что Димка бросил Алку, потому что влюбился в меня.
– Мне Ленка Смирнова сказала, а ей – Ритка Приходкина. А Ритке вроде бы сама Алка сказала, – ответила Танька.
– Сплетни это, – заявила я. – Алке просто обидно, что Димка ее бросил ради меня.
– Ну, может быть и так, – неуверенно согласилась подруга.
Через несколько дней же самое мне сказала Лариска.
– Люб, я слышала, что Воронцов стал дружить с тобой назло Машкиной.
– Кто говорит? – снова спросила я.
– Я сама слышала, как она говорила, что стоит ей только пальцем поманить, он сразу тебя бросит, и вернется к ней, – ответила Лариска.
Я не поверила, но семена подозрений были посеяны.
– Это неправда, – сказала я с уверенностью, которой не чувствовала.
– А скажи, Димка тебя хоть раз поцеловал? – поинтересовалась Лариска.
– Целовалась, и не раз, – соврала я.
Я, конечно, сама целоваться с Димкой не хотела, но почему и он не хотел целоваться со мной? Все мои подруги целуются со своими парнями. Может, он и правда со мной стал дружить назло Алке? Кстати, я слышала, что с тем десятиклассником у нее ничего не получилось.
А уже очень хотелось попробовать с кем-нибудь поцеловаться и узнать, действительно ли это так приятно, как утверждают мама и Танька. Ну, или хотя бы узнать, что почувствую, если парень меня обнимет. А то перед подружками стыдно. Стоит сказать, что я еще ни разу не целовалась со своим парнем, как у них глаза на лоб лезли: «Что-о?! Ни разу? Не может быть!»
А Танька вообще решила, что Димка просто не умеет целоваться, и вознамерилась научить меня, чтобы я потом научила его. Она приставала ко мне с этим делом с такой страшной силой, что мне пришлось согласиться, только чтобы она отстала. Так она зажала меня в объятиях, как в клещах, и впилась в мои губы своими не хуже пиявки. Не-ет, если парни так целуются, то мне это никогда не понравится. Я сказала Таньке, что уже научилась, и обязательно научу целоваться Димку. И потом предусмотрительно отвечала: «Да», если меня спрашивали, целовалась я с кем-нибудь, или нет. Поэтому-то я и соврала Лариске.
Я продолжала встречаться с Димкой, но свидания с ним уже не приносили прежней радости. Гуляя с ним, я все время гадала, он со мной потому, что я ему нравлюсь, или назло своей бывшей девушке? Очень хотелось спросить его самого, но я долго не решалась. Представляете, как будет обидно, если он меня бросит? И, чтобы этого не случилось, я решила бросить его первой. В один прекрасный день я отказалась идти с ним в кино. Димка решил, что мне в тот день было просто некогда, и пригласил в субботу на танцы. Я снова отказалась. Тогда он что-то заподозрил, и спросил:
– Я что, тебе надоел?
– Не то, чтобы надоел... – замялась я. И, будь, что будет, выпалила: – Просто говорят, что ты стал встречаться со мной назло Алке.
– Кто говорит? – нахмурился Димка.
– Да все, – пожала плечами я. – А это правда?
– Да, – ответил он.
Вот уж чего я совсем не ожидала! Я была уверена, что даже если это и правда, он начнет отпираться. Мне стало так обидно, что я еле сдержала слезы.
– Но так было только в начале, – добавил Димка. – А потом я понял, какая ты хорошая девчонка, и понял, что ты мне на самом деле нравишься.
Наверное, он рассчитывал, что после этих слов я растаю, и между нами всё будет, как раньше. И я бы, наверное, растаяла, если бы любила Димку. Но так как я его не любила, то и без сожаления сказала, что мы расстаемся.
Конечно, мне было немножко жаль расставаться с Димкой. Но стоило вспомнить, что он предложил мне встречаться назло своей бывшей девушке, как я снова чувствовала обиду. И утешала себя, что лучше быть одной, чем с тем, кто тебя просто использовал.
Иногда я ругала себя за свою дурацкую принципиальность. Может, зря я Димку отшила. Обидно же, Танька после школы – в кино со Стасом Трошкиным, Лариска вечером – на танцы с Генкой Медведевым, и только я – одна – домой. А Воронцов времени не терял, не прошло и недели, как он начал встречаться с Анькой Мочаловой из Мишкиного класса. Недолго же он горевал из-за расставания со мной. А мне было очень одиноко.
И вдруг мне пришло письмо от Миши! В нем был примерно такой текст:
«Здравствуй, Люба!
Я давно уже знаю, что нравлюсь тебе. Спросишь, откуда? Давно заметил, как ты на меня всё время смотришь.
Ты пишешь, что хочешь дружить со мной. Если хочешь, можем встретиться. Хотя не советую тебе встречаться со мной: я совсем не такой, каким ты меня себе представила в своих письмах».
Он назначил встречу в каком-то незнакомом мне кафе на другом конце города, объяснив это тем, что не хочет, чтобы кто-нибудь из знакомых видел нас вместе.
«Если не придешь, я пойму», – написано было в конце письма.
Какое там «не придешь», да я просто не могла дождаться встречи! Я даже заранее туда съездила, чтобы точно знать, сколько времени займет дорога, и не опоздать на свидание, но и не приехать слишком рано. Меня даже почти перестало интересовать, каким чудесным образом к Мише попали мои письма. Как хорошо, что я уже порвала с Димкой! Странно, что Мишка не упомянул про него в своем письме. Неужели не знал, что я с ним встречалась? Да какая разница, если он назначил мне свидание.
И вот, наконец, долгожданный день настал, мы встретились.
Мишка ждал меня в кафе. Он заказал нам обоим мороженое с шоколадом. А когда я говорила Димке, что хочу мороженого, он покупал два стаканчика в магазине, или у мороженщицы на улице. Конечно, есть мороженое, сидя в парке на скамейке зимой тоже здорово. Но в кафе, из красивой стеклянной креманки, посыпанное шоколадной крошкой и украшенное листиками мяты и клубничкой, – приятнее в сто раз. Мне стало казаться, что Димка просто на мне экономил.
– Знаешь, мне, конечно, очень лестно, что я понравился тебе, – сказал Мишка. – Но ты вскоре поймешь, что ты во мне ошибалась. Я далеко не такой хороший, как ты пишешь обо мне в своих письмах. Скажу тебе честно – я эгоист. Поэтому делаю только то, что мне нравится. И еще я материалист. Не признаю ничего нематериального. Поэтому никакая любовь меня не интересует.
– Но ты же пришел на встречу, – заметила я.
– Пришел, потому что меня немножко тронули твои письма, – ответил он. – Мне было интересно встретиться и познакомиться с тобой поближе. Ты так хорошо обо мне писала. Ну и... ты симпатичная. Я уверен, Люба, ты прекрасная девчонка. Но предупреждаю сразу, какой бы распрекрасной ты ни была, ты мне скоро наскучишь. Но еще скорее сама разочаруешься во мне.
Какие странные вещи он о себе говорил! Я не хотела верить. Просто рисуется, думала я, хочет заинтриговать. Настоящий эгоист никогда сам в этом не признался бы. Конечно, мне захотелось доказать ему, что никакой он не эгоист. И что любовь существует.
– Но ты не можешь знать этого наверняка, ты же до меня ни с кем не встречался, – сказала я.
Он немного помолчал, потом улыбнулся.
– Я ни с кем не встречался, потому что считал всех девчонок дурами. Но ты не кажешься мне дурой. Может быть, мне даже понравится с тобой общаться. Если хочешь, давай попробуем.
– Давай, – согласилась я.
И мы решили попробовать встречаться. По крайней мере, до тех пор, пока я не разочаруюсь в Мише, или не наскучу ему. Я была счастлива.
Встречались мы не чаще раза в неделю, и всегда далеко от нашего района. Он объяснил, что лучше не афишировать наши отношения, которые могут внезапно закончиться.
– Мне-то все равно, что будут говорить обо мне, – сказал Мишка. – Но мне бы не хотелось, чтобы сплетничали о тебе.
Эти слова вселили в меня уверенность, что я ему не совсем безразлична.
Мне, конечно, хотелось похвастать перед одноклассницами, что я покорила сердце неприступного Павлова, чего не могла добиться даже красавица Элька Шихова.
