Воздев руку, я направил жизненную силу в лук старика.
— Что за…
Не нравится, старый глупый эльф? Ты же любишь лес, растения и все такое растущее и извивающееся? Просвистели цветы, упав мне под ноги. Ну да, стрелы-то ваши когда-то розами были. И сиренью... Спасибо, спасибо — картинно раскланялся я. Мне лестно ваше поклонение! Из наколдованной Немигоном иллюзии травы стали выползать реальные такие змеи. Обвивать ноги горе-стрелков, раскачиваться, ронять с клыков яд.
— Отказывать путнику в месте у костра — плохо, глупые, невоспитанные эльфы!
— Какое емкое слово, друг Рута. Плохо. По-другому и не скажешь. Но как ты все это...
— Как-нибудь потом расскажу. Ты меня к костру пригласишь?
— Иди, добрый путник, погрейся у нашего огня.
— Благодарю.
Щелкнув пальцами, я лишил жизни своих личей. Змеи рассыпались пеплом, цветы завяли и почернели.
— Если это не некромантия, то я не Хранитель!
— Строго говоря, даже использование эмпатической передачи можно некромантией назвать. Это управление потоками жизни. Определенная расовая одаренность, полагаю. Как с порталами.
— Расовая? Некроманты в массе своей — люди!
— Потому у них все так и убого.
— Не понимаю...
— Все мыслящие в той или иной степени — носители Жизни. Не хозяева, а именно носители. Некроманты, не имея на то позволения, манипулируют потоками. Потому и магия их — мерзкая, ворованная. Но это все потом. Умоляю — накормите меня!
Поднявшись, Немигон зачерпнул из котелка похлебку, помешкал немного — и в руке его оказалась изысканная пиала из сервиза, что мой дед, если не ошибаюсь, отцу на свадьбу преподнёс. Кивнув, забрал из рук хозяина похлебку, прошептал:
— Этот не бери, пожалуйста. На три градуса левее полно менее памятных для меня вещей.
— Вот спадет заклятие, заставлю тебя генеральную уборку в хранилище сделать.
— Так я же потом там ничего не найду. Там же каждая вещь на своем месте валяется!
— Валяется!
— И что? Мне удобно, а до тебя туда чужие не шастали!
— А жена?
— Вот ещё! Да чтобы Финор кан Рута женился, нужно... Да не знаю, что нужно! Не бывать этому!
— Ну а наследника?
— Я молод еще. Да и потом… усыновлю кого-нибудь из одаренных домочадцев — и вся недолга!
Маг только хмыкнул. Но следующую тарелку достал уже из другой кучи.
— Привет! — подмигнул я эльфочке.— Как самочувствие? Иголочки колют в груди?
— Откуда вы знаете?
— Ну ты же видишь меня таинственным и ужасным некромантом. То ли повелителем Немигона, то ли учителем. Скажу сразу — ни то, ни другое не верно. А еще я не служу порождениям тьмы.
— Нет, я вовсе...
— Больно?
— Что вы со мной делаете? Зачем?
— Что делаю? Пугаю. Зачем? Просто так. Хочешь научиться останавливать эту боль?
— Как?
Самочка уже тяжело дышала. Трусиха.
— Перестань бояться. У каждой эмоции есть дом. Место, где она рождается. Тебе надо затолкать ее в домик. И больше не выпускать. Почувствуй, где рожден твой страх.
Эльфийка прикрыла глаза, положила руку на живот:
— Здесь, он идет отсюда.
— Правильно. Теперь загони змеюку эту назад. Не торопись. Медленно... Ну? Полегчало?
— Да, боль отступила... Но что это? Как?
— Это теперь твоя жизнь. Все эмоции, что испытывает жар-птица, имеют физическое выражение. Не сможешь справиться с собой — будешь жить в боли.
— И вы тоже ощущаете эти иглы, когда боитесь?
— Естественно. А когда злюсь, у меня жжет за грудиной. При унынии меня начинает мутить, а уязвленная гордость расплавляет кожу подобно щелочи.
— Светлые силы! И как жить?
— Бороться. Давить такие эмоции в зародыше. До того, как они причинили боль.
— Всю жизнь?
— Все двести пятьдесят с гаком лет. За вычетом поры невинности, конечно.
— Поры невинности?
— До пятнадцати лет. Пока пламя запечатано. Но хватит на сегодня. — И принялся за еду.
Я люблю, когда меня боятся. Вот так вот истово, до дрожи в коленках. Но не союзники, а враги. Эльфы старались не смотреть в мою сторону, а я старался не смотреть их глазами. Еще вспылю...
Немигон шел, насвистывая. Самочка шла чуть позади, пытаясь незаметно сократить расстояние между нами. Ну чего мучаешься, спрашивается? Резко остановившись, я обернулся:
— Смелее, птенчик мой. Что у тебя?
Эльфочка — как, кстати, ее зовут? — не успела затормозить, врезалась в меня на полном ходу. Чуть не упал!
— Я... Я хотела спросить...
— Ну так спрашивай.
— Вы — дух леса?
Вопрос ее прозвучал громче, чем мне бы того хотелось. Эльфы как по команде остановились, уставились на нас. Немигон — я спиной чувствовал — опять лыбился, зараза.
— Конкретизируйте свой вопрос, леди.
— Вы и бельчонок Хранителя — одно и то же существо?
— Очевидно же.
— Это значит «да»?
— Это значит «незачем так орать». Будет привал, расскажу, так и быть. Хотя, на мой взгляд, у тебя должны быть ко мне более важные вопросы.
Мотнув головой, я преобразился и, не теряя времени, взобрался хозяину на плечо. Тот привычным уже движением ослабил шейный платок, превращая его в кармашек, посадил меня туда.
— Если хотите, чтобы я изгнал тьму, пожравшую вашу госпожу — относитесь к моему другу с почтением. По знатности и богатству, а так же по силе и мастерству, он превосходит нас всех вместе взятых.
— Мы не знали, — ответил старик за ушастиков. — Прости нас, о Дух Леса!
Дальше шли в молчании. Вообще, я не понимаю, почему нельзя было исцелить прямо в таверне? Но Немигон сказал, что есть причины. Скучно! Я сидел в кармашке, устроенном для меня, и скучал. А когда я скучаю, окружающим стоит быть внимательными. И лучше куда-нибудь спрятаться. Например, куда подальше.
Бабочки, бабочки, бабочки вились вдоль тропы. А еще феечки — зеленые такие мошки с крыльями, словно из слюды. Светляки чертили над головами замысловатые узоры... Добавить, что ли, пение птиц?
Славно получается!
Весенние первоцветы раскрыли свои нежные бутона на пороге зимы. Ковер из первоцветов... Ну да, на месте этого леса когда-то бы луг... А ещё... ещё пусть по ветвям рыбы прыгают! Ну и что, что нереалистично, зато красиво! Блестящая чешуя, разноцветные плавники... Даром, что ли, мы озеро пересохшее проходим! И... Ой, а это чучело тут откуда? Ладно, и тебя поднимем. Танцуй! Вдоль тропы вприсядку запрыгал огромный гиббон, а за ним ещё десяток обезьян поменьше. Они танцевали, выстукивая ритм, словно по барабанам, по... Кажется, меня опять занесло. Мда...
Отпустив гиббонов, я порадовал моих уже порядком ошалевших спутников хороводом мишуков. Мишки вели себя куда приличнее обезьян, непотребств не устраивали, чинно покачивались в такт собственному реву.
— Тебе силы не жалко, а, монстр пушистый?
— Неа. Жизненные потоки возвращаются без потерь, как только отпускаю лича.
— Тестируешь свои возможности?
— Типа того.
— Сегодня мы дойдем до Разлома, — понизив голос, произнес Немигон. — Я очень рассчитываю на твою помощь.
— Мой резерв — твой резерв.
— Я знаю. Это не все.
— Слушаю.
— Хранители говорили, что Разлом в Барных горах не спонтанный. Мыслящий управляет им.
— Такое теоретически возможно. Если мыслящий — птица. — Я покосился на идущих поодаль эльфов. — Она?
— Не знаю. Уж очень подозрительна наша встреча.
Подозрительна. Однако если эльфа и выслеживала Хранителя, про меня она знать не могла... Или могла? Гора, к подножию которой лежал наш путь, невысокая, поросшая густым лесом и чем-то неуловимо напоминала… гору Светлых Сил. Эльфиечка... Птица с запечатанным пламенем… Нет, она не могла контролировать Разлом. Но вот ее контролировать могли. Причем влегкую. Не с этим ли связанно ее прижизненное перерождение? Да, жар-птицы превращаются в Повелителей гут. Но только после смерти человеческой ипостаси. И не все, а те, в ком при жизни было мало Света. Или не было вовсе. Но при жизни...
Я отпустил личей.
— Когда у нас привал намечен?
— Проголодался?
— Хочу с птенчиком потолковать с глазу на глаз.
— До полудня ждет? Не хочу подозрений вызывать.
— Ждет. Послушай, я, конечно, умный вид делаю, но что такое Разлом? В экзистенциальном смысле?
— Ну-у... помнишь, в твоем гнездовье Дверь появилась?
Вот так вот я открыл ящик Пандоры. Какое там «до полудня»?! До вечера мы шли без остановки, а хранитель без остановки говорил, укрывшись пологом тишины. Занятные, оказывается, познания хранит Орден Хранителей, простите за невольный каламбур. Я, конечно, не запомнил многих деталей, но суть ухватил.
Согласно принятой Хранителями космологии, наш мир был создан Демиургом много тысячелетий назад. Представлял он собой эллипс, плывущий в бескрайнем космосе, словно кусок масла в молоке. Кстати, именно из этого самого космоса Авва и взял Свет для создания нашего мира. И Мир наполнился светом, а в космосе поселилась тьма. Свет концентрировался в центре нашего мира, там, за Удушным облаком, находился Мир Светлых Сил. По окраинам располагались обитаемые миры, связанные между собой, словно бусинки леской, Тропой и отделенные друг от друга Вековечными горами.
По легендам, Тропу прочертили Сыны Демиурга еще на заре веков. В те времена все мыслящие могли беспрепятственно перемещаться по Отрезку, который, по сути своей, был скорее окружностью. А тропа питала их жизненной силой.
Но шли века, и мыслящие все больше теряли Свет, войны становились все кровопролитнее, а способы их ведения все более жестоки. Пороки, захватившие сердца жителей Окружности, изгоняли Свет. Чтобы остановить грядущее «затемнение», Демиург разделил миры Вековечными горами, отмерив народам Время. Раз в несколько сотен лет в горах открывался проход, и Ойкумена прирастала новыми землями.
Пророчества гласили, что когда Отрезок замкнется, настанет конец Времен.
Мда...
Отрезок замкнулся. Или все-таки нет?
Земли драконов я принял за крайние. И именно там заканчивалась Тропа. Как будет выглядеть конец нашей истории, известные Хранителям пророчества не говорили. В моем же народе бытовало мнение, что по исполнении Отрезка каждая из птиц должна сделать выбор: принять Свет или отвергнуть его. Хотя, полагаю, данный выбор не только жар-птиц коснется. На самом деле, при кажущейся очевидности, я сомневался, что многие мыслящие выберут близость Демиурга. Во всяком случае, если вспомнить, как реагируют на сияние моих крыльев... А ведь по сравнению с Его светом, мой — тьма.
Признаками близившегося конца времен и являлись участившиеся прорывы сущностей, обитающих в космосе. Иначе говоря — Разломы. Видимо, разделение Миров принесло лишь временный эффект. Наш Отрезок вновь стал ЗАТЕМНЯТЬСЯ. И Хранители уничтожали эти сущности. Что же касается самих Разломов, их исцеляли Светлые Силы, призываемые слугами Демиурга. Или не исцеляли — если призвавшие отказывались от помощи. На мой вопрос, как такое вообще возможно, Немигон ответил коротко: «Гордость». Мда. Логика мыслящих анализу не поддается.
Тот пролом, к которому мы так спешили, появился достаточно давно. Периодически он изрыгал тварей, по сравнению с которыми гуты казались милахами. Потом вновь затухал. Закрыть его пытались несколько раз, но ритуал призыва Сынов Демиурга так ни разу и не был завершен. Хранителей, проводивших его, просто убивали. Тела их, обезображенные пытками, находили в окрестном лесу.
— Интересно, а что подвигло тебя переться туда именно сейчас? Если разлом давний?
— Ты.
— Оу!
— Ну не в смысле ты, а последние события.
— А!
— Я подумал, что если мы этот Разлом не сдюжим — никто не справится.
— Хранители в принципе группами не ходят?
— Скольких Хранителей одновременно ты смог бы обуглить?
— Обуглить? Забавная система исчисления.
— Так сколько?
— До фига плюс-минус…
Мда... Немигон прав. Даже тысяча Хранителей не будет столь эффективна, как наша парочка.
— Вот видишь. Я считаю, сам Демиург устроил наш тандем.
— Ладно, ладно, ладно, понятно. Далеко еще топать?
Топать было недалече. Уже через час в окружающем разноцветно-ярком пейзаже появились вкрапления Тлена. Тут полянка, там деревце или куст пугали лесных обитателей ЗАТЕМНЕНИЕМ. Начало смеркаться. Разбив лагерь подальше от темных участков, Немигон развел костер. И поставил защитный купол. Впервые за все время путешествия.
Как же все-таки здорово быть белкой. Тепло. Подсев едва ли не к самому костру, я нежился в потоках горячего воздуха. Шубка моя согревала спинку, животик, а нос и лапки — огонь. А самое приятное, что в этой ипостаси я напрочь терял гордость. И, как следствие, не чувствовал боли, порождаемой уязвлением оной. Логично. Аолли — не мыслящие, и гордиться не способны. Правда, они еще ко многому другому не способны. Но не будем о грустном.
Спутники наши были недовольны. Встревожены. Я бы и сам встревожился, если бы на мне кора начала расти кора. Ну да. А с чего это они решили, что могут командовать хозяином? Не хотели на Проклятую гору подниматься, видишь ли...
— Господин Хранитель, снимите с нас проклятие! Мы клянемся, что не посмеем больше спорить!
— Я вас не проклинал, благородные эльфы. Хранители проклятий не накладывают. Рута? — А чего сразу Рута? И вообще, я по-человечески не понимаю... Бла-бла-бла... — Рута! — Вот за что люблю Немигона, так это за настырность. Вы скажете, это отрицательное качество? Возможно, вы правы. Но не для моей Толстокожей Твердолобости. — РУТА!
— Ну?
— Верни эльфам нормальный вид!
— Неа.
— Почему?
— Они в коре симпатичнее. Менее заметны для врагов. И лазать по ним удобнее, опять же.
— Типа ты так о них заботишься?
— Ага.
— Позволь тебе не поверить.
Я развел лапками:
— Вера — единственное по-настоящему свободное чувство. И категории «позволю, не позволю» к ней не относятся.
— Философские размышления из уст аолли — оксюморон. Преобразись, будь лапушкой.
— Неа.
— Почему?
— Мне кажется, этот диалог уже звучал.
— РУТА!
— И это тоже было.
— Ты уперся как… как аолли!
— Ага.
— В таком случае, как твой хозяин я приказываю — верни эльфам прежний вид! — Скукотища. Махнув рукой, я отозвал потоки жизни. Ороговевшие клетки кожи ушастиков опали на землю древесной трухой. — А теперь преобразись! — Вернувшись в человеческую ипостась, я выдохнул. — Ну наконец-то!
Потянулся. Свел, развел руки. Тоска, боль и обида накрыли с головой. Сознание… Вечная пытка мыслящих. Мне бы назад, в белку. Сжав зубы, отогнал искушающую мысль. Нет. Лучше вот это вот все, чем быть животным. Спасибо за урок, Авва.
— Как же холодно!
Немигон порылся в моем родовом хранилище, выудил подбитый лисьим мехом тулуп. Под насмешливые взгляды остроухих натянул обновку. Чаю бы горячего. Самая большая проблема для лишившегося магии огнестража — невозможность самостоятельно согреться. Сколько ни кутайся, если внутреннего огня мало — будешь мерзнуть. Сняв обувь, сунул ноги в огонь. Как приятно!
— А ведь еще только осень. Что зимой делать-то будем?
— Привыкну.
— Да неужели?! Нет уж, гордый замерзший дух, закончим с этим Разломом и вернемся в Нимвод.
— Пешком? — как ни пытался сдержаться, голос мой был зеленым от язвительности.
— Зачем? — Немигон сделал вид, что не заметил издевки. — Госпожа эльф нам поможет, если, конечно, все еще хочет спасти свой род от истребления.
— Знать не хочу, на что ты намекаешь. Вот же мерзкий человечишка!
Хранитель рассмеялся, окутал меня столбом пламени:
— Погрейся!
Разлом представлял собой область затемнения почти с пол леса шириной.
— Что за…
Не нравится, старый глупый эльф? Ты же любишь лес, растения и все такое растущее и извивающееся? Просвистели цветы, упав мне под ноги. Ну да, стрелы-то ваши когда-то розами были. И сиренью... Спасибо, спасибо — картинно раскланялся я. Мне лестно ваше поклонение! Из наколдованной Немигоном иллюзии травы стали выползать реальные такие змеи. Обвивать ноги горе-стрелков, раскачиваться, ронять с клыков яд.
— Отказывать путнику в месте у костра — плохо, глупые, невоспитанные эльфы!
— Какое емкое слово, друг Рута. Плохо. По-другому и не скажешь. Но как ты все это...
— Как-нибудь потом расскажу. Ты меня к костру пригласишь?
— Иди, добрый путник, погрейся у нашего огня.
— Благодарю.
Щелкнув пальцами, я лишил жизни своих личей. Змеи рассыпались пеплом, цветы завяли и почернели.
— Если это не некромантия, то я не Хранитель!
— Строго говоря, даже использование эмпатической передачи можно некромантией назвать. Это управление потоками жизни. Определенная расовая одаренность, полагаю. Как с порталами.
— Расовая? Некроманты в массе своей — люди!
— Потому у них все так и убого.
— Не понимаю...
— Все мыслящие в той или иной степени — носители Жизни. Не хозяева, а именно носители. Некроманты, не имея на то позволения, манипулируют потоками. Потому и магия их — мерзкая, ворованная. Но это все потом. Умоляю — накормите меня!
Поднявшись, Немигон зачерпнул из котелка похлебку, помешкал немного — и в руке его оказалась изысканная пиала из сервиза, что мой дед, если не ошибаюсь, отцу на свадьбу преподнёс. Кивнув, забрал из рук хозяина похлебку, прошептал:
— Этот не бери, пожалуйста. На три градуса левее полно менее памятных для меня вещей.
— Вот спадет заклятие, заставлю тебя генеральную уборку в хранилище сделать.
— Так я же потом там ничего не найду. Там же каждая вещь на своем месте валяется!
— Валяется!
— И что? Мне удобно, а до тебя туда чужие не шастали!
— А жена?
— Вот ещё! Да чтобы Финор кан Рута женился, нужно... Да не знаю, что нужно! Не бывать этому!
— Ну а наследника?
— Я молод еще. Да и потом… усыновлю кого-нибудь из одаренных домочадцев — и вся недолга!
Маг только хмыкнул. Но следующую тарелку достал уже из другой кучи.
— Привет! — подмигнул я эльфочке.— Как самочувствие? Иголочки колют в груди?
— Откуда вы знаете?
— Ну ты же видишь меня таинственным и ужасным некромантом. То ли повелителем Немигона, то ли учителем. Скажу сразу — ни то, ни другое не верно. А еще я не служу порождениям тьмы.
— Нет, я вовсе...
— Больно?
— Что вы со мной делаете? Зачем?
— Что делаю? Пугаю. Зачем? Просто так. Хочешь научиться останавливать эту боль?
— Как?
Самочка уже тяжело дышала. Трусиха.
— Перестань бояться. У каждой эмоции есть дом. Место, где она рождается. Тебе надо затолкать ее в домик. И больше не выпускать. Почувствуй, где рожден твой страх.
Эльфийка прикрыла глаза, положила руку на живот:
— Здесь, он идет отсюда.
— Правильно. Теперь загони змеюку эту назад. Не торопись. Медленно... Ну? Полегчало?
— Да, боль отступила... Но что это? Как?
— Это теперь твоя жизнь. Все эмоции, что испытывает жар-птица, имеют физическое выражение. Не сможешь справиться с собой — будешь жить в боли.
— И вы тоже ощущаете эти иглы, когда боитесь?
— Естественно. А когда злюсь, у меня жжет за грудиной. При унынии меня начинает мутить, а уязвленная гордость расплавляет кожу подобно щелочи.
— Светлые силы! И как жить?
— Бороться. Давить такие эмоции в зародыше. До того, как они причинили боль.
— Всю жизнь?
— Все двести пятьдесят с гаком лет. За вычетом поры невинности, конечно.
— Поры невинности?
— До пятнадцати лет. Пока пламя запечатано. Но хватит на сегодня. — И принялся за еду.
***
Я люблю, когда меня боятся. Вот так вот истово, до дрожи в коленках. Но не союзники, а враги. Эльфы старались не смотреть в мою сторону, а я старался не смотреть их глазами. Еще вспылю...
Немигон шел, насвистывая. Самочка шла чуть позади, пытаясь незаметно сократить расстояние между нами. Ну чего мучаешься, спрашивается? Резко остановившись, я обернулся:
— Смелее, птенчик мой. Что у тебя?
Эльфочка — как, кстати, ее зовут? — не успела затормозить, врезалась в меня на полном ходу. Чуть не упал!
— Я... Я хотела спросить...
— Ну так спрашивай.
— Вы — дух леса?
Вопрос ее прозвучал громче, чем мне бы того хотелось. Эльфы как по команде остановились, уставились на нас. Немигон — я спиной чувствовал — опять лыбился, зараза.
— Конкретизируйте свой вопрос, леди.
— Вы и бельчонок Хранителя — одно и то же существо?
— Очевидно же.
— Это значит «да»?
— Это значит «незачем так орать». Будет привал, расскажу, так и быть. Хотя, на мой взгляд, у тебя должны быть ко мне более важные вопросы.
Мотнув головой, я преобразился и, не теряя времени, взобрался хозяину на плечо. Тот привычным уже движением ослабил шейный платок, превращая его в кармашек, посадил меня туда.
— Если хотите, чтобы я изгнал тьму, пожравшую вашу госпожу — относитесь к моему другу с почтением. По знатности и богатству, а так же по силе и мастерству, он превосходит нас всех вместе взятых.
— Мы не знали, — ответил старик за ушастиков. — Прости нас, о Дух Леса!
Дальше шли в молчании. Вообще, я не понимаю, почему нельзя было исцелить прямо в таверне? Но Немигон сказал, что есть причины. Скучно! Я сидел в кармашке, устроенном для меня, и скучал. А когда я скучаю, окружающим стоит быть внимательными. И лучше куда-нибудь спрятаться. Например, куда подальше.
Бабочки, бабочки, бабочки вились вдоль тропы. А еще феечки — зеленые такие мошки с крыльями, словно из слюды. Светляки чертили над головами замысловатые узоры... Добавить, что ли, пение птиц?
Славно получается!
Весенние первоцветы раскрыли свои нежные бутона на пороге зимы. Ковер из первоцветов... Ну да, на месте этого леса когда-то бы луг... А ещё... ещё пусть по ветвям рыбы прыгают! Ну и что, что нереалистично, зато красиво! Блестящая чешуя, разноцветные плавники... Даром, что ли, мы озеро пересохшее проходим! И... Ой, а это чучело тут откуда? Ладно, и тебя поднимем. Танцуй! Вдоль тропы вприсядку запрыгал огромный гиббон, а за ним ещё десяток обезьян поменьше. Они танцевали, выстукивая ритм, словно по барабанам, по... Кажется, меня опять занесло. Мда...
Отпустив гиббонов, я порадовал моих уже порядком ошалевших спутников хороводом мишуков. Мишки вели себя куда приличнее обезьян, непотребств не устраивали, чинно покачивались в такт собственному реву.
— Тебе силы не жалко, а, монстр пушистый?
— Неа. Жизненные потоки возвращаются без потерь, как только отпускаю лича.
— Тестируешь свои возможности?
— Типа того.
— Сегодня мы дойдем до Разлома, — понизив голос, произнес Немигон. — Я очень рассчитываю на твою помощь.
— Мой резерв — твой резерв.
— Я знаю. Это не все.
— Слушаю.
— Хранители говорили, что Разлом в Барных горах не спонтанный. Мыслящий управляет им.
— Такое теоретически возможно. Если мыслящий — птица. — Я покосился на идущих поодаль эльфов. — Она?
— Не знаю. Уж очень подозрительна наша встреча.
Подозрительна. Однако если эльфа и выслеживала Хранителя, про меня она знать не могла... Или могла? Гора, к подножию которой лежал наш путь, невысокая, поросшая густым лесом и чем-то неуловимо напоминала… гору Светлых Сил. Эльфиечка... Птица с запечатанным пламенем… Нет, она не могла контролировать Разлом. Но вот ее контролировать могли. Причем влегкую. Не с этим ли связанно ее прижизненное перерождение? Да, жар-птицы превращаются в Повелителей гут. Но только после смерти человеческой ипостаси. И не все, а те, в ком при жизни было мало Света. Или не было вовсе. Но при жизни...
Я отпустил личей.
— Когда у нас привал намечен?
— Проголодался?
— Хочу с птенчиком потолковать с глазу на глаз.
— До полудня ждет? Не хочу подозрений вызывать.
— Ждет. Послушай, я, конечно, умный вид делаю, но что такое Разлом? В экзистенциальном смысле?
— Ну-у... помнишь, в твоем гнездовье Дверь появилась?
***
Вот так вот я открыл ящик Пандоры. Какое там «до полудня»?! До вечера мы шли без остановки, а хранитель без остановки говорил, укрывшись пологом тишины. Занятные, оказывается, познания хранит Орден Хранителей, простите за невольный каламбур. Я, конечно, не запомнил многих деталей, но суть ухватил.
Согласно принятой Хранителями космологии, наш мир был создан Демиургом много тысячелетий назад. Представлял он собой эллипс, плывущий в бескрайнем космосе, словно кусок масла в молоке. Кстати, именно из этого самого космоса Авва и взял Свет для создания нашего мира. И Мир наполнился светом, а в космосе поселилась тьма. Свет концентрировался в центре нашего мира, там, за Удушным облаком, находился Мир Светлых Сил. По окраинам располагались обитаемые миры, связанные между собой, словно бусинки леской, Тропой и отделенные друг от друга Вековечными горами.
По легендам, Тропу прочертили Сыны Демиурга еще на заре веков. В те времена все мыслящие могли беспрепятственно перемещаться по Отрезку, который, по сути своей, был скорее окружностью. А тропа питала их жизненной силой.
Но шли века, и мыслящие все больше теряли Свет, войны становились все кровопролитнее, а способы их ведения все более жестоки. Пороки, захватившие сердца жителей Окружности, изгоняли Свет. Чтобы остановить грядущее «затемнение», Демиург разделил миры Вековечными горами, отмерив народам Время. Раз в несколько сотен лет в горах открывался проход, и Ойкумена прирастала новыми землями.
Пророчества гласили, что когда Отрезок замкнется, настанет конец Времен.
Мда...
Отрезок замкнулся. Или все-таки нет?
Земли драконов я принял за крайние. И именно там заканчивалась Тропа. Как будет выглядеть конец нашей истории, известные Хранителям пророчества не говорили. В моем же народе бытовало мнение, что по исполнении Отрезка каждая из птиц должна сделать выбор: принять Свет или отвергнуть его. Хотя, полагаю, данный выбор не только жар-птиц коснется. На самом деле, при кажущейся очевидности, я сомневался, что многие мыслящие выберут близость Демиурга. Во всяком случае, если вспомнить, как реагируют на сияние моих крыльев... А ведь по сравнению с Его светом, мой — тьма.
Признаками близившегося конца времен и являлись участившиеся прорывы сущностей, обитающих в космосе. Иначе говоря — Разломы. Видимо, разделение Миров принесло лишь временный эффект. Наш Отрезок вновь стал ЗАТЕМНЯТЬСЯ. И Хранители уничтожали эти сущности. Что же касается самих Разломов, их исцеляли Светлые Силы, призываемые слугами Демиурга. Или не исцеляли — если призвавшие отказывались от помощи. На мой вопрос, как такое вообще возможно, Немигон ответил коротко: «Гордость». Мда. Логика мыслящих анализу не поддается.
Тот пролом, к которому мы так спешили, появился достаточно давно. Периодически он изрыгал тварей, по сравнению с которыми гуты казались милахами. Потом вновь затухал. Закрыть его пытались несколько раз, но ритуал призыва Сынов Демиурга так ни разу и не был завершен. Хранителей, проводивших его, просто убивали. Тела их, обезображенные пытками, находили в окрестном лесу.
— Интересно, а что подвигло тебя переться туда именно сейчас? Если разлом давний?
— Ты.
— Оу!
— Ну не в смысле ты, а последние события.
— А!
— Я подумал, что если мы этот Разлом не сдюжим — никто не справится.
— Хранители в принципе группами не ходят?
— Скольких Хранителей одновременно ты смог бы обуглить?
— Обуглить? Забавная система исчисления.
— Так сколько?
— До фига плюс-минус…
Мда... Немигон прав. Даже тысяча Хранителей не будет столь эффективна, как наша парочка.
— Вот видишь. Я считаю, сам Демиург устроил наш тандем.
— Ладно, ладно, ладно, понятно. Далеко еще топать?
Топать было недалече. Уже через час в окружающем разноцветно-ярком пейзаже появились вкрапления Тлена. Тут полянка, там деревце или куст пугали лесных обитателей ЗАТЕМНЕНИЕМ. Начало смеркаться. Разбив лагерь подальше от темных участков, Немигон развел костер. И поставил защитный купол. Впервые за все время путешествия.
Как же все-таки здорово быть белкой. Тепло. Подсев едва ли не к самому костру, я нежился в потоках горячего воздуха. Шубка моя согревала спинку, животик, а нос и лапки — огонь. А самое приятное, что в этой ипостаси я напрочь терял гордость. И, как следствие, не чувствовал боли, порождаемой уязвлением оной. Логично. Аолли — не мыслящие, и гордиться не способны. Правда, они еще ко многому другому не способны. Но не будем о грустном.
Спутники наши были недовольны. Встревожены. Я бы и сам встревожился, если бы на мне кора начала расти кора. Ну да. А с чего это они решили, что могут командовать хозяином? Не хотели на Проклятую гору подниматься, видишь ли...
— Господин Хранитель, снимите с нас проклятие! Мы клянемся, что не посмеем больше спорить!
— Я вас не проклинал, благородные эльфы. Хранители проклятий не накладывают. Рута? — А чего сразу Рута? И вообще, я по-человечески не понимаю... Бла-бла-бла... — Рута! — Вот за что люблю Немигона, так это за настырность. Вы скажете, это отрицательное качество? Возможно, вы правы. Но не для моей Толстокожей Твердолобости. — РУТА!
— Ну?
— Верни эльфам нормальный вид!
— Неа.
— Почему?
— Они в коре симпатичнее. Менее заметны для врагов. И лазать по ним удобнее, опять же.
— Типа ты так о них заботишься?
— Ага.
— Позволь тебе не поверить.
Я развел лапками:
— Вера — единственное по-настоящему свободное чувство. И категории «позволю, не позволю» к ней не относятся.
— Философские размышления из уст аолли — оксюморон. Преобразись, будь лапушкой.
— Неа.
— Почему?
— Мне кажется, этот диалог уже звучал.
— РУТА!
— И это тоже было.
— Ты уперся как… как аолли!
— Ага.
— В таком случае, как твой хозяин я приказываю — верни эльфам прежний вид! — Скукотища. Махнув рукой, я отозвал потоки жизни. Ороговевшие клетки кожи ушастиков опали на землю древесной трухой. — А теперь преобразись! — Вернувшись в человеческую ипостась, я выдохнул. — Ну наконец-то!
Потянулся. Свел, развел руки. Тоска, боль и обида накрыли с головой. Сознание… Вечная пытка мыслящих. Мне бы назад, в белку. Сжав зубы, отогнал искушающую мысль. Нет. Лучше вот это вот все, чем быть животным. Спасибо за урок, Авва.
— Как же холодно!
Немигон порылся в моем родовом хранилище, выудил подбитый лисьим мехом тулуп. Под насмешливые взгляды остроухих натянул обновку. Чаю бы горячего. Самая большая проблема для лишившегося магии огнестража — невозможность самостоятельно согреться. Сколько ни кутайся, если внутреннего огня мало — будешь мерзнуть. Сняв обувь, сунул ноги в огонь. Как приятно!
— А ведь еще только осень. Что зимой делать-то будем?
— Привыкну.
— Да неужели?! Нет уж, гордый замерзший дух, закончим с этим Разломом и вернемся в Нимвод.
— Пешком? — как ни пытался сдержаться, голос мой был зеленым от язвительности.
— Зачем? — Немигон сделал вид, что не заметил издевки. — Госпожа эльф нам поможет, если, конечно, все еще хочет спасти свой род от истребления.
— Знать не хочу, на что ты намекаешь. Вот же мерзкий человечишка!
Хранитель рассмеялся, окутал меня столбом пламени:
— Погрейся!
***
Разлом представлял собой область затемнения почти с пол леса шириной.
