Я знала, что мама сразу не ответит на сэмэс, потому что занята на работе. Дождавшись уведомления о доставке, поскорее отключила сотовый. Выслушивать очередную телефонную трель было выше моих сил. Каждый прозвон ощущался, словно в сердце разрядили дробовик.
Потеряв счёт времени, сутки напролёт я проводила в своей комнате, а точнее, в своей постели. Никуда не выходила, ни с кем не общалась, почти не вставала. Тупо смотрела в потолок. Порой ненадолго проваливалась в спасительное забытье. Слёз уже не было. Когда пачка заканчивалась, я открывала следующую…
Единственным развлечением было созерцание сизых кучеряшек, слетающих с тонких сигарет. Пожалуй интереснее этого за последние дни со мной ничего не происходило. Иногда я пробовала пустить колечки. Не получилось ни разу. Я разглядывала волнистые узоры и мечтала лишь о том, чтобы моя всепоглощающая боль так же растворилась в воздухе. Но этого не происходило…
Моей пищей стали дым и кофе в огромных количествах. Ады не было дома, так что никто не мог помешать мне эмоционально разлагаться. В пятницу после полудня я проявила слабую инициативу — включила музыку. Пригодился плей-лист с депрессивными композициям.
Теперь я даже не утруждала себя походами на балкон. Открыв настежь окно, села на подоконник и закурила. Голубой дымок подхватило порывом холодного ветра. Погода с последнего дня, что я была на улице, сильно изменилась. Тяжёлые тучи низко висели над городом, солнце почти не проглядывало через них.
Заиграла очередная песня, которая охарактеризовала моё настроение как нельзя лучше. Там были такие слова: «Кофеин бодрит, а никотин успокоит, рано или поздно время всё перемелет». Только я в это не верила. Прошло уже несколько дней, но мало что изменилось, а точнее, всё было по-прежнему. Так же больно. Так же тоскливо. Так же горько. «Пускаю дым в форточку», – и я выпустила очередное облачко. «В груди слева ноет, сквозное, на вылет», – точнее не скажешь! «Я без тебя не вхожу в повороты, но ты никогда не узнаешь об этом». Не узнаешь… потому что я этого не допущу... Да и какое тебе, собственно, дело до моих страданий… «Лейся, каплями о подоконник бейся, стучи в мои окна дождливая песня...»
Тяжёлые капли с силой падали на подоконник, на пол комнаты и на моё лицо, но меня это волновало едва ли.
Незваные гости
Смотрела вниз и думала, что потерять жизнь не так уж и страшно. Наверное… Если я достигну асфальта, то больше не буду испытывать эти ужасные страдания, конца и края которым не предвидится. Безвольно разжала пальцы, и из них выскользнул окурок, а я жалела, что не на его месте. Сейчас всё уже было бы позади… Хотя, это всего лишь второй этаж… Нужно, чтобы наверняка…
Вдруг раздался стук в дверь. Я заторможено повернула голову. Кого там ещё принесло? «Чтоб вы провалились!» Стук повторился. «Не открою, проваливайте!» Но по ту сторону стоял кто-то очень настойчивый и он явно, во что бы то ни стало, хотел попасть внутрь.
Я поняла, что так просто меня в покое не оставят. Спрыгнула с прохладного подоконника и чуть не поскользнулась на влажном от дождя полу. За время моего добровольного заточения организм изрядно ослаб, и я еле переставляла ноги.
В дверь по-прежнему дубасили.
— Иду! Чёрт бы вас побрал! Иду! — выругалась я хриплым басом.
С трудом повернув ключ в замке, увидела на пороге Тасю.
— Что ты тут делаешь? — вместо приветствия недовольно спросила я.
Одногруппницу словно парализовало. Она молча изучала меня с ошарашенным видом. На её лице отражался неподдельный ужас.
— Что ты с собой сделала? — почти шёпотом произнесла Обидова.
Я хотела попросить её уйти, но язык не повернулся прогнать подругу. Молча отошла в сторону, Тася расценила это как приглашение и вошла. Вошла и остолбенела от увиденной картины. Ну да… Вещи вперемешку с учебниками на полу, смятая постель со следами от моих кроссовок на простыне, запах сигаретного дыма.
— Ты куришь? — недоумевая, повернулась она ко мне.
Я ничего не ответила, всё же и так понятно. Тася первым делом выключила депрессивную музыку.
— Ну и зачем? — без особого интереса, осведомилась я.
Теперь уже Обидова ничего не ответила. Она просто схватила меня за рукав толстовки, которую я не снимала уже несколько дней, и резко повернула к зеркалу.
Узнав себя в чудовищном отражении, я ужаснулась. Лицо выглядело измождённым, кожа приобрела землистый оттенок, щеки впали, под глазами залегли фиолетовые тени. Про масштаб катастрофы, творившейся на голове, вообще молчу. Более жалко, чем сейчас, я ещё никогда не выглядела.
— Обувайся! — приказала подруга.
— Ну, уж нет, — пробурчала я и попробовала отбиться, но обессилевший организм мне мало в этом помог.
— Значит, так пойдешь, — и она потащила меня босую в коридор.
Я оказывала слабые попытки сопротивления, но потерпела фиаско и сдалась, нетвердой походкой продвигаясь по намеченному Таисией маршруту. В душевой она быстро раздела меня и затолкала под струи воды.
— Холодная, — пожаловалась я.
— Потерпишь! — не прониклась Обидова.
Вся эта ситуация была так унизительна, но сил справиться с одногруппницей не хватало. Мне ничего не оставалось, как смириться. Тася куда-то метнулась из душевой, а я безвольно опустилась на колени, и заплакала от отчаяния. Вскоре Обида вернулась, держа в руках мои тапочки и полотенце. Выключив воду, потянулась ко мне, чтобы вытереть.
— Ну-ну-ну, не плачь. Все будет хорошо, девочка моя, — приговаривала подруга, поглаживая меня по влажным волосам и прижимая к своей груди, совсем не боясь намочить футболку. — Что бы там ни случилось, оно того не стоит.
Мы вернулись, и Тася велела одеваться и сушить волосы. Сама же стала бродить по комнате, раскладывая вещи по предполагаемым местам. Я знала, что спорить с этой упрямицей бесполезно.
Казалось, Тася повсюду. Она даже в холодильник не постеснялась заглянуть, после осмотра которого подарила мне взгляд полный укоризны. Ну да, пусто… я же не ждала гостей.
— Что за мерзейший запах? — сморщила аккуратный носик одногруппница.
В ответ я лишь пожала плечами. К вони от курева действительно примешивался ещё какой-то сомнительный аромат. Подруга, словно гончая, напавшая на след, прошагала к двери и достала из угла припрятанный мной кувшин, с увядшими и потемневшими герберами. От вида этой находки стало больно так, словно я получила удар ногой под дых.
— Как бэ вода стухла, — озвучила одногруппница явный факт.
Обидова вышла, унося прочь зловонную жижу и то, во что превратились некогда прекрасные цветы.
«Спасибо. Они прекрасны». — «Ты прекрасна!» — раздалось в моей голове. Да, когда же это всё закончится?! Я рухнула на кровать.
— Ты ещё не готова?! — возмутилась вернувшаяся подруга.
Вздохнув, я натянула спортивные штаны и старую домашнюю футболку. Тася неодобрительно осмотрела меня с головы до ног и произнесла:
— Ты прости, я тебя, конечно, очень люблю, но в таком виде мне будет стыдно показаться с тобой на людях.
— На каких ещё людях? — я закатила глаза и опять улеглась на кровать. Отвернулась к стенке и накрылась с головой одеялом.
— Обычных таких людях, которые уважают себя, и умеют с достоинством выходить из сложных жизненных ситуаций, а не раскисать по любому поводу, — упал сквозь слой шерстяного укрытия словесный булыжник в мой огород.
На какое-то время подруга затихла. Я даже наивным делом подумала, что она ушла. Но нет. Выглянув из убежища, обнаружила Тасю, с интересом изучающую содержимое шкафа.
— Так, что мы имеем? — рассуждала она. — Не то, не то, — ворчала подруга, критично отсчитывая вешалки с одеждой. — О! Подойдет! Самое оно!
Обидова нависла надо мной с фиолетовой блузкой и синими джинсами.
— Я жду! — безапелляционно заявила она, когда я попыталась возразить.
Я зло посмотрела на одногруппницу, но вещи всё же взяла. Переодетую меня, она подвела к зеркалу.
Отражение стало посвежее, но по-прежнему оставляло желать лучшего. И это ещё мягко сказано. Джинсы заметно висели на осунувшейся фигуре, ключицы выпирали как у жертвы Бухенвальда. Тася усадила меня на стул и спросила:
— Где хранится косметика и расческа в этом обиталище? Или про такое здесь не слыхивали?
Да, по-другому комнату назвать сегодня было нельзя и это с учётом того, что одногруппница немного прибралась. Я только махнула рукой в сторону прикроватной тумбочки. Обида, ловко орудуя утюжком для выпрямления волос, сотворила на моей голове простенькую укладку. Потом добралась до косметички и начала колдовать.
— Немного туши, пудры и блеска для губ ещё никому не навредили, — бормотала она, нанося всё по очереди. — И, пожалуй, румяна. Да определенно, румяна.
Я сидела, тупо уставившись перед собой. Было всё равно, что делает одногруппница, хуже-то всё равно не станет, даже если и станет, мне плевать. Какая разница, что происходит с телом, если душа истлела до золы.
Тася прищурилась и оценивающе взглянула на результат проделанной работы, а потом приподняла мой подбородок, чтобы и я посмотрела тоже.
— Ну вот, совсем другое дело! — довольно заявила она и чуть ли не носом ткнула меня в зеркало.
Я, конечно, заметила перемены, но радоваться что-то особо настроения не было.
— Ну и отлично! — похвалила она сама себя и сдернула с вешалки мой пиджак.
Мы вышли на улицу. Дождь закончился, но порывистый ветер нещадно трепал молодую листву на деревьях. Я, ссутулившись как вопросительный знак, поплелась вслед за Тасей к её машине. Мы сели в красный «витц» и поехали.
Мне было неважно, куда она меня везёт. Я апатично смотрела в окно на проносящиеся мимо пейзажи. За всю дорогу с подругой не обмолвились ни словом. Остановились возле кафе на окраине города.
— Тут не очень людно, не хотела тебя смущать. А ещё отличная кормёжка, что немаловажно, — с лицом знатока проговорила Обида, изучая меню.
— Что будете заказывать? — спросил подошедший к нам официант.
— Мне пасту с морепродуктами и томатный сок, — озвучила свой выбор одногруппница.
Официант повернулся ко мне:
— А вам?
— Стакан воды без газа, — проскрипела я, отодвигая на край стола нераскрытое меню.
— Девушке принесите солянку и обязательно хлеб. Тебе черный или белый? — как ни в чём не бывало спросила Тася.
Я молча сверлила её взглядом исподлобья.
— Значит, белый, — продолжала она. — И чай, — подруга снова посмотрела на меня. — Пожалуй, зеленый, с сахаром.
— Я не голодна, — промямлила, когда официант ушел.
— Лучше скажи, сколько дней ты не ела?
Я опустила глаза, соображая, какой сегодня день недели.
— На кого ты стала похожа — скелет, обтянутый кожей… — не унималась Обидова. — Ай, да что с тобой разговаривать, — махнула она рукой.
Этот жест я терпеть не могла, он всегда меня зверски раздражал и безумно злил, но сейчас не вызвал никаких эмоций. Ведь я и сама на себя махнула рукой.
Нам принесли заказ, и, ощутив аппетитные запахи, я чуть не захлебнулась слюной. В животе предательски заурчало. Тася, недовольно поджала губы и покачала головой. В молчании мы принялись за еду. Казалось, вкуснее в жизни я ничего не ела. Горячая похлебка приятно спускалась по пищеводу и согревала желудок.
Когда с обедом было покончено (по времени это был поздний обед), мы расплатились и вернулись к машине.
— Куда едем? — скептически поинтересовалась я.
— Прогуляемся по парку, и ты расскажешь старой доброй Тасе, что стряслось, — без лишних эмоций ответила подруга.
Мы припарковались рядом с небольшим павильончиком мороженого.
— Будешь? — спросила Тася шаря рукой в рюкзаке.
— Нет.
— Я угощаю, — щедро объявила Обида.
— Ненавижу мороженое, — выдохнула я.
Себе она тоже не стала покупать и мы медленно побрели по аллее. О прошедшем дожде напоминали лишь блестевшие на асфальте лужи и капли, падающие с мокрых деревьев.
— Что случилось, Милка? — спросила подруга, взяв меня под локоток.
От этого, казалось бы, банального жеста, мне стало теплее и не только физически — Тася словно не под руку меня взяла, а к сердцу прикоснулась. Пробыв всё это время в тотальном одиночестве, я уже и забыла каково это, когда до тебя дотрагивается кто-то. Ощущение, что до меня кому-то есть дело, и вовсе впустило в истерзанную душу неуверенный лучик надежды на то, что всё будет хорошо. Ну или хотя бы перестанет так остро болеть в груди.
Я молча смотрела вдаль, не зная, с чего начать. Рассказ мой занял не больше пяти минут. Я старалась говорить только самое важное, не вдаваясь в подробности и, уж, конечно, оставила за скобками сверхспособности и прочие чудеса.
Тася слушала, не перебивая. Я чувствовала, как она анализирует каждое слово, и поэтому боялась сболтнуть лишнее.
— Все живы? — задала она вопрос, когда я замолчала.
— Да, — неуверенно ответила я.
— Это главное, – заключила подруга.
Мы ещё немного погуляли по парку, почти не разговаривая. Тася была одной из тех, кто не даёт советы и не лезет в душу. Но мне стало существенно легче — я выговорилась, хоть и не так открыто, но всё же.
По дороге в общежитие Обидова рассказала, что одногруппники взволнованы: на учёбе я не появляюсь, телефон отключен. Они даже хотели всей делегацией прийти проведать, но на моё счастья Тася «печенью почувствовала» и отговорила их, пообещав лично сходить на разведку. Благодарность моя была безмерной. Я бы не пережила позора, явись ко мне одногруппники в полном составе.
Решили сказать им, что я простыла и неделю провела дома. На прощание мы обнялись.
— Мила, не забывай уныние — грех, — Тася строго посмотрела на меня, разве что пальчиком не погрозила, но всё же чмокнула в щёку.
— Помню, — кивнула, выбираясь из салона.
— И приберись дома! — криво ухмыльнулась Обидова.
— Всенепременнейше, — пообещала я и помахала.
— Напомню на всякий случай, завтра мы, как обычно, поедем потусИм где-нибудь! — пропела Тася.
Вот чёрт! Мне сейчас, правда, не до посиделок в тёплой компании. Я кинулась назад к машине, хотела попросить отмазать меня перед девчонками. Но Обида, сделав вид, что не заметила этого маневра, поспешно подняла стекло со своей стороны и умчалась со двора.
Я ещё немного помялась на крыльце. Домой заходить не было желания совсем, но делать нечего, и я побрела к себе. Стояла на пороге и офигевала. Словно пелена слетела с глаз. Тут же всё вверх дном! Собрала силу воли в кулачок и настроилась на уборку. Может быть, это меня отвлечет. Раньше всегда помогало.
Несколько часов я разгребала в комнате, а когда закончила, устало опустилась на кровать. Хорошо, что Тася меня растормошила, а то к приезду Ады всё так и стояло бы колом. Оказывается, унывать в чистоте гораздо приятнее, если это занятие вообще можно причислить к лику приятных.
Перед сном вышла на балкон. На улице уже стемнело. Понемногу начинал моросить дождик. Я зябко куталась в растянутую кофту, выпускала в прохладный воздух облачка серого дыма и по-прежнему не знала, как жить дальше.
Вернувшись домой, увидела, что настенные часы показывают почти двенадцать. Начинается самое страшное время суток. Я подолгу смотрю в тёмный потолок и не могу заснуть. Думы, которые днем одолевали, сейчас просто захватывали весь рассудок, не позволяя отключиться или хоть немного забыться. Имя у этой бессонницы, конечно же, было мужское. То самое, которое я боялась произнести не то что вслух, а даже мысленно. У меня развился стойкий страх перед ночными мрачными размышлениями, которые до предела усиливали отчаяние и боль.
Потеряв счёт времени, сутки напролёт я проводила в своей комнате, а точнее, в своей постели. Никуда не выходила, ни с кем не общалась, почти не вставала. Тупо смотрела в потолок. Порой ненадолго проваливалась в спасительное забытье. Слёз уже не было. Когда пачка заканчивалась, я открывала следующую…
Единственным развлечением было созерцание сизых кучеряшек, слетающих с тонких сигарет. Пожалуй интереснее этого за последние дни со мной ничего не происходило. Иногда я пробовала пустить колечки. Не получилось ни разу. Я разглядывала волнистые узоры и мечтала лишь о том, чтобы моя всепоглощающая боль так же растворилась в воздухе. Но этого не происходило…
Моей пищей стали дым и кофе в огромных количествах. Ады не было дома, так что никто не мог помешать мне эмоционально разлагаться. В пятницу после полудня я проявила слабую инициативу — включила музыку. Пригодился плей-лист с депрессивными композициям.
Теперь я даже не утруждала себя походами на балкон. Открыв настежь окно, села на подоконник и закурила. Голубой дымок подхватило порывом холодного ветра. Погода с последнего дня, что я была на улице, сильно изменилась. Тяжёлые тучи низко висели над городом, солнце почти не проглядывало через них.
Заиграла очередная песня, которая охарактеризовала моё настроение как нельзя лучше. Там были такие слова: «Кофеин бодрит, а никотин успокоит, рано или поздно время всё перемелет». Только я в это не верила. Прошло уже несколько дней, но мало что изменилось, а точнее, всё было по-прежнему. Так же больно. Так же тоскливо. Так же горько. «Пускаю дым в форточку», – и я выпустила очередное облачко. «В груди слева ноет, сквозное, на вылет», – точнее не скажешь! «Я без тебя не вхожу в повороты, но ты никогда не узнаешь об этом». Не узнаешь… потому что я этого не допущу... Да и какое тебе, собственно, дело до моих страданий… «Лейся, каплями о подоконник бейся, стучи в мои окна дождливая песня...»
Тяжёлые капли с силой падали на подоконник, на пол комнаты и на моё лицо, но меня это волновало едва ли.
Незваные гости
Смотрела вниз и думала, что потерять жизнь не так уж и страшно. Наверное… Если я достигну асфальта, то больше не буду испытывать эти ужасные страдания, конца и края которым не предвидится. Безвольно разжала пальцы, и из них выскользнул окурок, а я жалела, что не на его месте. Сейчас всё уже было бы позади… Хотя, это всего лишь второй этаж… Нужно, чтобы наверняка…
Вдруг раздался стук в дверь. Я заторможено повернула голову. Кого там ещё принесло? «Чтоб вы провалились!» Стук повторился. «Не открою, проваливайте!» Но по ту сторону стоял кто-то очень настойчивый и он явно, во что бы то ни стало, хотел попасть внутрь.
Я поняла, что так просто меня в покое не оставят. Спрыгнула с прохладного подоконника и чуть не поскользнулась на влажном от дождя полу. За время моего добровольного заточения организм изрядно ослаб, и я еле переставляла ноги.
В дверь по-прежнему дубасили.
— Иду! Чёрт бы вас побрал! Иду! — выругалась я хриплым басом.
С трудом повернув ключ в замке, увидела на пороге Тасю.
— Что ты тут делаешь? — вместо приветствия недовольно спросила я.
Одногруппницу словно парализовало. Она молча изучала меня с ошарашенным видом. На её лице отражался неподдельный ужас.
— Что ты с собой сделала? — почти шёпотом произнесла Обидова.
Я хотела попросить её уйти, но язык не повернулся прогнать подругу. Молча отошла в сторону, Тася расценила это как приглашение и вошла. Вошла и остолбенела от увиденной картины. Ну да… Вещи вперемешку с учебниками на полу, смятая постель со следами от моих кроссовок на простыне, запах сигаретного дыма.
— Ты куришь? — недоумевая, повернулась она ко мне.
Я ничего не ответила, всё же и так понятно. Тася первым делом выключила депрессивную музыку.
— Ну и зачем? — без особого интереса, осведомилась я.
Теперь уже Обидова ничего не ответила. Она просто схватила меня за рукав толстовки, которую я не снимала уже несколько дней, и резко повернула к зеркалу.
Узнав себя в чудовищном отражении, я ужаснулась. Лицо выглядело измождённым, кожа приобрела землистый оттенок, щеки впали, под глазами залегли фиолетовые тени. Про масштаб катастрофы, творившейся на голове, вообще молчу. Более жалко, чем сейчас, я ещё никогда не выглядела.
— Обувайся! — приказала подруга.
— Ну, уж нет, — пробурчала я и попробовала отбиться, но обессилевший организм мне мало в этом помог.
— Значит, так пойдешь, — и она потащила меня босую в коридор.
Я оказывала слабые попытки сопротивления, но потерпела фиаско и сдалась, нетвердой походкой продвигаясь по намеченному Таисией маршруту. В душевой она быстро раздела меня и затолкала под струи воды.
— Холодная, — пожаловалась я.
— Потерпишь! — не прониклась Обидова.
Вся эта ситуация была так унизительна, но сил справиться с одногруппницей не хватало. Мне ничего не оставалось, как смириться. Тася куда-то метнулась из душевой, а я безвольно опустилась на колени, и заплакала от отчаяния. Вскоре Обида вернулась, держа в руках мои тапочки и полотенце. Выключив воду, потянулась ко мне, чтобы вытереть.
— Ну-ну-ну, не плачь. Все будет хорошо, девочка моя, — приговаривала подруга, поглаживая меня по влажным волосам и прижимая к своей груди, совсем не боясь намочить футболку. — Что бы там ни случилось, оно того не стоит.
Мы вернулись, и Тася велела одеваться и сушить волосы. Сама же стала бродить по комнате, раскладывая вещи по предполагаемым местам. Я знала, что спорить с этой упрямицей бесполезно.
Казалось, Тася повсюду. Она даже в холодильник не постеснялась заглянуть, после осмотра которого подарила мне взгляд полный укоризны. Ну да, пусто… я же не ждала гостей.
— Что за мерзейший запах? — сморщила аккуратный носик одногруппница.
В ответ я лишь пожала плечами. К вони от курева действительно примешивался ещё какой-то сомнительный аромат. Подруга, словно гончая, напавшая на след, прошагала к двери и достала из угла припрятанный мной кувшин, с увядшими и потемневшими герберами. От вида этой находки стало больно так, словно я получила удар ногой под дых.
— Как бэ вода стухла, — озвучила одногруппница явный факт.
Обидова вышла, унося прочь зловонную жижу и то, во что превратились некогда прекрасные цветы.
«Спасибо. Они прекрасны». — «Ты прекрасна!» — раздалось в моей голове. Да, когда же это всё закончится?! Я рухнула на кровать.
— Ты ещё не готова?! — возмутилась вернувшаяся подруга.
Вздохнув, я натянула спортивные штаны и старую домашнюю футболку. Тася неодобрительно осмотрела меня с головы до ног и произнесла:
— Ты прости, я тебя, конечно, очень люблю, но в таком виде мне будет стыдно показаться с тобой на людях.
— На каких ещё людях? — я закатила глаза и опять улеглась на кровать. Отвернулась к стенке и накрылась с головой одеялом.
— Обычных таких людях, которые уважают себя, и умеют с достоинством выходить из сложных жизненных ситуаций, а не раскисать по любому поводу, — упал сквозь слой шерстяного укрытия словесный булыжник в мой огород.
На какое-то время подруга затихла. Я даже наивным делом подумала, что она ушла. Но нет. Выглянув из убежища, обнаружила Тасю, с интересом изучающую содержимое шкафа.
— Так, что мы имеем? — рассуждала она. — Не то, не то, — ворчала подруга, критично отсчитывая вешалки с одеждой. — О! Подойдет! Самое оно!
Обидова нависла надо мной с фиолетовой блузкой и синими джинсами.
— Я жду! — безапелляционно заявила она, когда я попыталась возразить.
Я зло посмотрела на одногруппницу, но вещи всё же взяла. Переодетую меня, она подвела к зеркалу.
Отражение стало посвежее, но по-прежнему оставляло желать лучшего. И это ещё мягко сказано. Джинсы заметно висели на осунувшейся фигуре, ключицы выпирали как у жертвы Бухенвальда. Тася усадила меня на стул и спросила:
— Где хранится косметика и расческа в этом обиталище? Или про такое здесь не слыхивали?
Да, по-другому комнату назвать сегодня было нельзя и это с учётом того, что одногруппница немного прибралась. Я только махнула рукой в сторону прикроватной тумбочки. Обида, ловко орудуя утюжком для выпрямления волос, сотворила на моей голове простенькую укладку. Потом добралась до косметички и начала колдовать.
— Немного туши, пудры и блеска для губ ещё никому не навредили, — бормотала она, нанося всё по очереди. — И, пожалуй, румяна. Да определенно, румяна.
Я сидела, тупо уставившись перед собой. Было всё равно, что делает одногруппница, хуже-то всё равно не станет, даже если и станет, мне плевать. Какая разница, что происходит с телом, если душа истлела до золы.
Тася прищурилась и оценивающе взглянула на результат проделанной работы, а потом приподняла мой подбородок, чтобы и я посмотрела тоже.
— Ну вот, совсем другое дело! — довольно заявила она и чуть ли не носом ткнула меня в зеркало.
Я, конечно, заметила перемены, но радоваться что-то особо настроения не было.
— Ну и отлично! — похвалила она сама себя и сдернула с вешалки мой пиджак.
Мы вышли на улицу. Дождь закончился, но порывистый ветер нещадно трепал молодую листву на деревьях. Я, ссутулившись как вопросительный знак, поплелась вслед за Тасей к её машине. Мы сели в красный «витц» и поехали.
Мне было неважно, куда она меня везёт. Я апатично смотрела в окно на проносящиеся мимо пейзажи. За всю дорогу с подругой не обмолвились ни словом. Остановились возле кафе на окраине города.
— Тут не очень людно, не хотела тебя смущать. А ещё отличная кормёжка, что немаловажно, — с лицом знатока проговорила Обида, изучая меню.
— Что будете заказывать? — спросил подошедший к нам официант.
— Мне пасту с морепродуктами и томатный сок, — озвучила свой выбор одногруппница.
Официант повернулся ко мне:
— А вам?
— Стакан воды без газа, — проскрипела я, отодвигая на край стола нераскрытое меню.
— Девушке принесите солянку и обязательно хлеб. Тебе черный или белый? — как ни в чём не бывало спросила Тася.
Я молча сверлила её взглядом исподлобья.
— Значит, белый, — продолжала она. — И чай, — подруга снова посмотрела на меня. — Пожалуй, зеленый, с сахаром.
— Я не голодна, — промямлила, когда официант ушел.
— Лучше скажи, сколько дней ты не ела?
Я опустила глаза, соображая, какой сегодня день недели.
— На кого ты стала похожа — скелет, обтянутый кожей… — не унималась Обидова. — Ай, да что с тобой разговаривать, — махнула она рукой.
Этот жест я терпеть не могла, он всегда меня зверски раздражал и безумно злил, но сейчас не вызвал никаких эмоций. Ведь я и сама на себя махнула рукой.
Нам принесли заказ, и, ощутив аппетитные запахи, я чуть не захлебнулась слюной. В животе предательски заурчало. Тася, недовольно поджала губы и покачала головой. В молчании мы принялись за еду. Казалось, вкуснее в жизни я ничего не ела. Горячая похлебка приятно спускалась по пищеводу и согревала желудок.
Когда с обедом было покончено (по времени это был поздний обед), мы расплатились и вернулись к машине.
— Куда едем? — скептически поинтересовалась я.
— Прогуляемся по парку, и ты расскажешь старой доброй Тасе, что стряслось, — без лишних эмоций ответила подруга.
Мы припарковались рядом с небольшим павильончиком мороженого.
— Будешь? — спросила Тася шаря рукой в рюкзаке.
— Нет.
— Я угощаю, — щедро объявила Обида.
— Ненавижу мороженое, — выдохнула я.
Себе она тоже не стала покупать и мы медленно побрели по аллее. О прошедшем дожде напоминали лишь блестевшие на асфальте лужи и капли, падающие с мокрых деревьев.
— Что случилось, Милка? — спросила подруга, взяв меня под локоток.
От этого, казалось бы, банального жеста, мне стало теплее и не только физически — Тася словно не под руку меня взяла, а к сердцу прикоснулась. Пробыв всё это время в тотальном одиночестве, я уже и забыла каково это, когда до тебя дотрагивается кто-то. Ощущение, что до меня кому-то есть дело, и вовсе впустило в истерзанную душу неуверенный лучик надежды на то, что всё будет хорошо. Ну или хотя бы перестанет так остро болеть в груди.
Я молча смотрела вдаль, не зная, с чего начать. Рассказ мой занял не больше пяти минут. Я старалась говорить только самое важное, не вдаваясь в подробности и, уж, конечно, оставила за скобками сверхспособности и прочие чудеса.
Тася слушала, не перебивая. Я чувствовала, как она анализирует каждое слово, и поэтому боялась сболтнуть лишнее.
— Все живы? — задала она вопрос, когда я замолчала.
— Да, — неуверенно ответила я.
— Это главное, – заключила подруга.
Мы ещё немного погуляли по парку, почти не разговаривая. Тася была одной из тех, кто не даёт советы и не лезет в душу. Но мне стало существенно легче — я выговорилась, хоть и не так открыто, но всё же.
По дороге в общежитие Обидова рассказала, что одногруппники взволнованы: на учёбе я не появляюсь, телефон отключен. Они даже хотели всей делегацией прийти проведать, но на моё счастья Тася «печенью почувствовала» и отговорила их, пообещав лично сходить на разведку. Благодарность моя была безмерной. Я бы не пережила позора, явись ко мне одногруппники в полном составе.
Решили сказать им, что я простыла и неделю провела дома. На прощание мы обнялись.
— Мила, не забывай уныние — грех, — Тася строго посмотрела на меня, разве что пальчиком не погрозила, но всё же чмокнула в щёку.
— Помню, — кивнула, выбираясь из салона.
— И приберись дома! — криво ухмыльнулась Обидова.
— Всенепременнейше, — пообещала я и помахала.
— Напомню на всякий случай, завтра мы, как обычно, поедем потусИм где-нибудь! — пропела Тася.
Вот чёрт! Мне сейчас, правда, не до посиделок в тёплой компании. Я кинулась назад к машине, хотела попросить отмазать меня перед девчонками. Но Обида, сделав вид, что не заметила этого маневра, поспешно подняла стекло со своей стороны и умчалась со двора.
Я ещё немного помялась на крыльце. Домой заходить не было желания совсем, но делать нечего, и я побрела к себе. Стояла на пороге и офигевала. Словно пелена слетела с глаз. Тут же всё вверх дном! Собрала силу воли в кулачок и настроилась на уборку. Может быть, это меня отвлечет. Раньше всегда помогало.
Несколько часов я разгребала в комнате, а когда закончила, устало опустилась на кровать. Хорошо, что Тася меня растормошила, а то к приезду Ады всё так и стояло бы колом. Оказывается, унывать в чистоте гораздо приятнее, если это занятие вообще можно причислить к лику приятных.
Перед сном вышла на балкон. На улице уже стемнело. Понемногу начинал моросить дождик. Я зябко куталась в растянутую кофту, выпускала в прохладный воздух облачка серого дыма и по-прежнему не знала, как жить дальше.
Вернувшись домой, увидела, что настенные часы показывают почти двенадцать. Начинается самое страшное время суток. Я подолгу смотрю в тёмный потолок и не могу заснуть. Думы, которые днем одолевали, сейчас просто захватывали весь рассудок, не позволяя отключиться или хоть немного забыться. Имя у этой бессонницы, конечно же, было мужское. То самое, которое я боялась произнести не то что вслух, а даже мысленно. У меня развился стойкий страх перед ночными мрачными размышлениями, которые до предела усиливали отчаяние и боль.
