Глава 1
По узкой проселочной дороге медленно и печально брел маленький караван. Грязь противно чавкала под копытами усталых лошадей, люди угрюмо молчали и кутались в мокрые насквозь плащи, неприязненно поглядывая на теряющийся в пелене дождя силуэт переднего всадника.
Много, много лет назад, не зван и не ждан, он заявился в стольный град к князю на пир. Могучий, хитрый, талантливый и гордый, своими ратными подвигами и чародейскими умениями заслужил сначала милость, а затем и дружбу князя. Его, княжьего побратима, сильнейшего и мудрейшего, кто-то боялся, кто-то любил, кто-то ненавидел, но уважали все. Но прошло время, давно умер старый князь, годы согнули спину и иссушили тело. И вот он уже седой старик, и в дрожащих руках его не окованный сталью посох боевого чародея, а простой, служащий больше опорой чем, подспорьем в ворожбе. И все чаще ловит он жалостливые и презрительные взгляды и слышит за спиной шепотки. Но он помнит, он знает, он видит больше всех. Пусть уже не сильнейший, он все еще мудрейший! Почему князь не ценит его советов? Почему не верит в его открытия? Как смел наглый мальчишка предать своего наставника, почти деда? И вот гордый, но не сломленный старик покинул не благодарных глупцов и отправился в почетную ссылку в свое имение.
Тяжело ступает лошадь по раскисшей дороге, тяжелые думы ворочаются в голове у ее всадника. Заложен нос, болит спина, свело сжимающие поводья пальцы, но кривит тонкие губы злая усмешка. “Стар, говорите? Никчемен, говорите? Вы еще вспомните обо мне! ... Наверное … пересяду в телегу … эта спина …”
***
С тихим плеском утонул в миске последний уголек прогоревшей лучины, но во тьму горница не погрузилась. Сквозь неплотно прикрытые ставни нерешительно пробивались первые лучики солнца. По стопкам толстенных фолиантов они спустились на дубовую столешницу. Пробежались по старым, в царапинах, подпалинах и пятнах от чернил доскам. Тихонечко прокрались по расслабленно лежащей кисти и вольготно устроились на недовольно сморщившемся носу, заглядывая то в один, то в другой закрытый глаз. Густые седые брови недовольно сошлись на переносице, тяжела морщинистая рука слепо зашарила вокруг, стараясь прикрыть хозяина от обнаглевшего солнца. Но, видимо, выспаться ему сегодня уже была не судьба. В дверь бодро постучали.
— Горыня Волхович! Пора вставать! Третьи петухи уж давно пропели, — стукнув для порядка еще пару раз, в горницу ввалилась юркая девчонка с подносом, заваленным всякой снедью.
В два шага пересекла горницу и плюхнула поднос на стол, небрежно смахнув с края несколько исписанных листов. Горыня проводил осоловелым взглядом разлетающиеся рукописи. Сдвинул кустистые брови, но промолчал. Еще не отошедший от резкой побудки разум пока плохо воспринимал действительность. Девчонка тем временем успела резво составить миски и плошки с подноса, снова потревожив завалы вековой и не очень мудрости. Чихнула от поднявшейся пыли. Прошлепав по местами липковатому полу к окну, распахнула ставни, впуская в горницу утреннее солнце. И, уперев руки в боки, обвела суровым взглядом захламленную горницу и зажмурившегося от слишком яркого света старца.
— Грязно у тебя, боярин! Жуть! — жестко припечатала она и звонко чихнула.
— Ишь грязно ей. Выискалась пигалица, – вяло огрызнулся Горыня откуда-то из-под стола.
Покряхтывая и жмурясь, он неловко ползал и собирал разлетевшиеся записи. Несколько листов не захотели сразу расстаться с полом. Аккуратно отодрав их, старик задумчиво потыкал в липкие доски пальцем. Сморщился, встал, хрустя суставами, и впервые за много дней внимательно осмотрел горницу. Зрелище не порадовало.
— Грязно ей, ишь! — буркнул он, плюхаясь на стул. — Так убери, раз грязно! Не видишь, боярин весь в делах. А первый долг холопа в чем? Правильно заботиться о насущном хозяина, дабы он не отвлекался от трудов своих великих.
В доказательство о величии трудов он потряс стопкой рукописей, тяжело опустил ее на стол и прихлопнул для значительности.
— Так сам и не пущал, убрать то, — тихонько хмыкнула девчонка.
— Сказала чего? — подозрительно сощурился старик.
— Сделаю барин, говорю! — уже пробегая к двери, чуть ли не в ухо крикнула девчонка.
— Дождешься же, велю выпороть, слышь? Зорянка! — грозно крикнул в след улепетывающей малявке старик, безуспешно борясь с расплывающимся в улыбке ртом.
Горыня уже разделался с кашей, придвинул чашку ароматного взвара, скрутил золотистый тонкий блин и примерился макнуть его в плошку со сладким черничным вареньем, когда в горницу ввалилась Зоряна. Тяжело топая и пыхтя, как целое стадо не довольных ежиков, она втащила большую бадью с водой на середину горницы. Встала над ней, уперев руки в бока, сдула с глаз мокрую прядку и взором полководца окинула поле грядущего сражения с бардаком.
— Слышь, малая, чтоб ни клочка бересты аль пергамента не выкинула! Мне наперед все показывай! — пригрозил блинной трубочкой старик.
Утвердительно кивнув, девочка отловила в бадье тряпку и принялась за работу.
Горыня начисто подтер плошку последним блином, отправил его в рот и сыто откинулся на спинку кресла. Обвел взглядом заметно преобразившуюся горницу в поисках Зорянки. Девочка нашлась у дальнего края стола. Забыв о тряпке, она медленно водила пальцем по обрывку бересты забавно сведя тонкие бровки.
— Чего мокрыми ручонками лапаешь? Попортишь же. Сюда давай! — рявкнул он, протягивая руку.
Зоряна подскочила от неожиданного окрика, быстро подошла и сунула листок Горыне. Замялась на миг, но все же спросила.
— Боярин, а ты похлебку, что ли, выдумываешь? А яйца зачем змеиные? Чем куриные плохи?
Горыня нахмурил мохнатые брови, глянул в бересту. На бересте вкривь и вкось лепились буквицы, его черновые заметки, действительно похожие на набор продуктов к похлебке.
— Ты дура-девка. Ишь придумала, похлебка! Это великое дело! — он важно погрозил пальцем девочке. — Я создам великое чудо! Неведомого доселе зверя. Он будет огромен, как скала, по небу ходить будет, аки по тверди земной. Дыхание его будет жарким пламенем, когти его будут прочны, аки алмазы. Рык его… — старик запнулся на полуслове и удивленно посмотрел на завороженно внимавшую Зоряну.
— Ты грамоте, что ли, обучена?
— Есть немного, — скромно потупившись, шаркнула босой ножкой девочка. — Братец старший у купца приказчиком служит. Вот, показал немножко. А что там еще про зверя чудного? Интересно же, боярин.
Горыня только хмыкнул в бороду. Вернувшись в кресло, повелительно махнул рукой в сторону ведра. Дождавшись, пока девочка вернется к работе, продолжил рассказ о грядущем своем великом творении.
В очередной раз отжав тряпку, девочка задумчиво спросила.
— Вот ты, Горыня Волхович, великий колдун и чаровник. Зверя придумал невиданного, а в горнице я убираюсь. Чего же ты пальцами щелк ножкой топ и чисто не сделал. Не можешь?
— Нагла ты без меры, малая, — задумчиво протянул старик, но продолжил. - От чего же не могу? Могу, конечно. Но ты же не станешь вместо лошади в плуг впрягаться, али воду ситом таскать. Убрать то можно, но тут не одно и не два слова сказать да напитать потребно. Слово для воды, слово для тряпки, да указать, да направить, да проследить, чтоб лишнего не смыло. А рукописям приказать, как куда складываться, а другим вещам. Вот и думай, что проще да быстрей выходит: самому ворожить али тебе приказать прибраться.
— Слово боярин? Ты что, вещам и стихиям приказываешь, как холопам? — удивилась Зорянка.
— Не совсем, но похоже. Чтобы волшбу творить, нужно правильные слова ведать, истинные имена. Подойди ка.
Он вытащил из пучка одну лучинку, поднес к глазам. Лучинка задымилась, затлела, и на ней вспыхнул веселый рыжий огонек.
— Ты же ни сказал ничего! — удивилась девочка.
Горыня улыбнулся в бороду и загасил лучинку. Снова поднес ее к глазам и четко произнес:
— Полми.
И снова заплясал на лучинке огненный лепесток.
— Умеючи, достаточно одной мысли для волшбы, особенно такой пустячной.
Он поднял глаза от веселого огонька и встретился с яркими, блестящими от восторга и жажды познания глазами ребенка. Под старость слишком сентиментальным стал Горыня Волхович, за что не раз и не два себя корил. Как ни обидно было для него в одночасье потерять влияние и уважение при княжьем дворе. Как ни злила почетная ссылка в щедро пожалованную глухомань. Но больше всего его ранило, что князь, мальчишкой с искренним интересом внимавший его рассказам, с таким же благоговением, как сейчас Зоряна смотревший за его ворожбой. Сейчас не слушал, не слышал, и в его глазах читалось только жалостливое презрение к зажившемуся на белом свете старику.
— Иди давай, заканчивай, — он немного помедлил. — Раз любопытная такая да грамотная, можешь взять что из вон того сундука почитать.
Девчонка с радостным писком рванула к бадье и с удвоенным рвением принялась за уборку, а старый чародей вернулся к своим записям задумчиво хмуря брови.
Глава 2
К концу подходил разноцвет, приближался жаркий липень, когда Горыня со вздохом облегчения поставил точку в своем труде. Он любовно огладил стопку исписанных пергаментных листов наилучшего качества. Долго боролся с жадностью, но счел, что труду всей его жизни и инструменту великой мести недостойно быть записанным на бересте. Сейчас осталось только сшить листы и заказать мастеру достойный переплет. И будет у Горыни гримуар не хуже, чем у того бритского выскочки, которого стал привечать князь в последние годы. Но это не главное. Изыскания закончены, все рецепты составлены, проверены и перепроверены. Можно и к делу приступать. Чародей потер в предвкушении руки. Встал, потянулся, скрипя суставами, и побрел к выходу. Кое-чего в его запасах не хватало.
На улице светило яркое солнышко. До полуденной жары было еще далеко. Воздух звенел чистой утренней прохладой. Горыня замер на пороге, зажмурился, привыкая к яркому свету, вдохнул полной грудью чистый, без примеси книжной пыли воздух.
— Полми!
Старик моргнул, прислушался, не показалось ли.
— Полми! Полми!... Да полми же!
Голос раздавался из-за угла терема. Знакомы звонкий голосок. Горыня хмыкнул и, тихонько подойдя, заглянул за угол. На завалинке сидел мелкий рыжий мальчишка и, меланхолично поедая калач, наблюдал за не менее рыжей девчонкой. Зорянка стояла посреди двора, судорожно сжимая абсолютно целую веточку обеими руками. Все больше хмурясь с каждой не удачной попыткой повторяла огненное слово.
Горыня сложил на груди руки, прислонился к стене терема и какое-то время наблюдал за бесполезными на его взгляд потугами. Наконец утомившись, снисходительно бросил:
— Зря только пыжишься, малая. Не каждому дар дан. Лучше б делом занялась чем, палкой напрасно махать.
— И добрых людей от дела отвлекать, — важно кивнул, пацан и снова укусил калач.
Зорянка вздрогнула от неожиданности и еще крепче вцепилась в веточку. Не смотря в сторону чародея, бросила.
— Это ты зря меня обижаешь, боярин. Я могу. Получалось уже. Полми!
Палочка даже не затлела.
— Ишь гордая. Тьфу! — Горыня махнул рукой, развернулся было уйти.
— Горит, — раздался за спиной удивленный мальчишеский голос.
— А я говорила? Говорила!
Старик обернулся, подошел к детям, благоговейно взиравшим на кривенькую, грязненькую веточку с тоненьким огненным лепесточком на конце. Горыня темной скалой навис над детьми. Хоть старость пригнула его к земле, согнула спину, но былая стать, косая сажень в плечах и богатырский рост еще угадывались в его фигуре. Посмотрел на робкий огонек, дунул, и осталась только тонкая дымная струйка.
— Давай еще раз, — приказал чародей.
— Полми, — нерешительно. — Полми, — уже строже. — Полми! — приказ, и снова пляшет рыжий огонек.
— Чаровница, значит, — задумчиво протянул Горыня.
Смерил внимательным, оценивающим взглядом девчонку. Мелкая, тощая, бойкая, чем-то похожа на задиристого воробушка. Перьями торчащие во все стороны вихры только усиливали сходство. На фоне сверстников девочка выделялась не только непоседливостью и наглостью, а еще умом и сообразительностью. В отличие от подавляющего большинства людей, Зоряна старого мага не раздражала, а постоянно сыплющиеся разнообразнейшие вопросы даже вызывали приступы ностальгии. Пусть идет, как идет, решил Горыня, может и выйдет что путное.
— Пойдешь со мной за травами, малая? — на пробу предложил он.
Зорянка аж подпрыгнула на месте от восторга. Глаза заблестели в предвкушении.
— В лес? С тобой, боярин? А ты рассказывать будешь? А слова новые скажешь? А братца взять можно? Ой, нужен же перекус! Мы же на долго? — затараторила она.
Горыня поморщился от такого напора. На задворках сознания появилась предательская мысль, что он пожалеет об этом решении. Но отступать великий воин, пусть бывший и чародей, к счастью действующий, не привык.
— В лес. Со мной. Расскажу, коль слово сказать дашь, неугомонная. Брата бери. За продуктами беги. Одна нога здесь, другая там. Мы тут подождем.
Зорянка кивнула, потрепала брата по макушке, развернулась на пятке и рванула в сторону кладовых.
— А если мне и тут хорошо, — вслед ей обреченно буркнул мальчик, запихнул в рот последний кусочек калача и отер руки о рубаху.
— Терпи, малой, — хмыкнул Горыня.
***
К опушке путников привела широкая нахоженная тропа, уже претендующая на звание дороги. Но в лесу она начала петлять, уклоняясь от могучих стволов, огибая многочисленные овраги и густые заросли кустарников. Потеряла всю основательность и ширину, взамен разделившись на множество извилистыми ручейками убегающих во все стороны тропок. И лишь ее тоненький полу заросший призрак терялся где-то в чаще.
Сильно углубляться в лес Горыня не стал, остановился на очередной развилке и позвал заигравшихся ребят. Дети, с хохотом носившиеся друг за другом, ползавшие по кустам и оврагам в поисках спелых ягод, уже давно от него отстали. Но зычный окрик, многократно повторенный лесным эхо, быстро призвал их к порядку в целом и пред Горынинины светлы очи в частности. Старик только тяжело вздохнул и неодобрительно покачал головой, когда из кустов ему под ноги выкатились два раскрасневшихся веселых лешаченка. Назвать человеческими детьми утыканных мелкими веточками и сверкающих зелеными от травы коленками и ладошками ребят было сложно.
— Смотри, слушай, да запоминай, что делаю, малая. Да не отвлекайся! — сурово приказал Горыня.
— Слушаю, барин, — тряхнула растрепанными косами Зорянка и пытливо на него уставилась.
Чародей проводил скептическим взглядом вылетевший из прически листик, хмыкнул, но больше ничего не сказал. Вытащив из котомки каравай ржаного хлеба в тряпице, положил его на развилке, отвесил земной поклон и громко произнес:
— Лесной хозяин, у меня есть до тебя просьба!
Тут же стихло птичье пение. Грозно зашуршали кронами деревья, плотнее переплетая ветви и ближе склоняясь к путникам, вокруг резко потемнело. Дети испуганно шарахнулись от тянущихся к ним кривых сучьев, заплетающей босые ноги травы. Они прижались к чародею, одновременно испуганно и завороженно озираясь. Горыня, наоборот, выпрямился во весь рост, скрипнув суставами и хорошо поставленным командным басом рявкнул:
— Лесьяр Молчаныч, не балуй мне тут! — и, добавляя веса своим словам, тяжело грохнул посохом оземь.
