Глава 1 Ночное такси
— У нас много вещей, нужно подъехать к зданию! — во всю глотку кричала женщина с заднего сиденья, думая, видимо, что он глухой.
— Подъедем, — сказал таксист, разворачивая машину.
Женщина поправляла волосы, глядя в зеркало. Она была толстая, и её мучила одышка.
— Дочку замуж выдаёте? — полюбопытствовал таксист.
— Нет, я родственница, — живо ответила женщина. — Вот здесь остановите.
Он бы и сам догадался: у дверей стояла пёстрая толпа.
— Садитесь сюда! — истошно закричала женщина, выскакивая из машины. Толпа распалась.
— Подарки, подарки не забудьте! — послышался раздражённый и неуместно трезвый мужской голос.
Таксист помог уложить в багажник яркие коробки, перевязанные лентами. Наконец пассажиры уселись: лысый жених с невестой, родственница и ещё один человек, ровесник жениха, выпивший чуть больше нормы.
— Счастливо! — заорали оставшиеся у дверей, и машина поехала.
Всю дорогу родственница, обернувшись назад, насколько это было возможно при её фигуре, обсуждала с невестой платья женщин, бывших на свадьбе — для обеих мода была важнее рождения новой семьи, — вернее, обсуждала только родственница, а невеста изредка поддакивала на низких тонах.
Они вдвоём перевешивали остальных пассажиров, и старый жигулёнок кренился вправо. «Стойки пора менять», — подумал таксист. Пьяный время от времени начинал шуметь, и тогда жених встряхивал его за плечи и злобно шипел: «Сейчас по морде надаю!»
Начал накрапывать дождь, и таксист включил дворники.
— Приехали! — объявила родственница. — Вы нам поможете донести подарки?
Конечно, он помог им. Подниматься пришлось на четвертый этаж, и на каждой площадке родственница сетовала, что в пятиэтажках нет лифтов. Жених волок пьяного. Невеста волокла свою фату, стараясь не запачкать.
— Вот спасибо, — сказала родственница у двери, пыхтя и отдуваясь. — Вот спасибо.
Невеста тоже поблагодарила его басом, сунув чаевые. Уходя, он слышал угрюмый голос жениха: «Сейчас точно по морде получишь!»
Вырулив на парковку, он посмотрел на часы: скоро смена кончается. Ночь выдалась светлая — должно быть, за облаками полная Луна. Он закурил.
— За город повезёте?
Возле машины стояла девушка в брюках и тёмном свитере. Без сумки, без зонта. Наверное, на его лице отразились сомнения, потому что она поспешно добавила:
— У меня есть деньги, честное слово!
— Садитесь, — он открыл ей дверцу. — Ничего, что я курю?
Она махнула рукой — дескать, какая разница. Он завёл мотор.
Перед светофором он разглядел ее: вся увешана молодёжными символами, фенечками и кожаными ремешками. Длинные светлые волосы. Спутанные. На штанах не то вышивка, не то ручкой намазано. «Хиппи», — подумал таксист. Обыкновенная, симпатичная девчонка, только глаза зарёванные.
— Для чего вам за город в такое время?
— Надо, — буркнула она.
Он пожал плечами: надо так надо. Минут двадцать они ехали молча. Осенний дождь разошёлся не на шутку, и асфальт блестел под фарами. По краям дороги тёмной стеной возвышалась лесополоса.
— Вам где выходить? — спросил он, но она не ответила, и он спросил чуть жёстче: — Здесь?
— Здесь, — тихо откликнулась она и отдала деньги.
Таксист остановил машину. Девушка вышла под дождь и встала на обочине. Он медлил, сам не зная почему.
— Так и будете здесь стоять? — спросил он, и тогда она спустилась с дороги и пошла в полосу.
Он подождал ещё немного, потом развернулся и поехал обратно. Смена кончилась, и пора было возвращаться домой.
Глава 2. Рукопись
Вот клушка, подумал Диня. Просто напрашивается, чтобы у неё украли сумочку.
Женщина держалась обеими руками за поручни автобуса и смотрела в окно широко раскрытыми глазами. Как будто за окном есть что-то интересное.
Диня нащупал в кармане ножик. Убедившись, что на него никто не смотрит, привычным движением срезал оба ремешка. Не заметила! Диня даже ухмыльнулся. Он стал пробираться к выходу, пряча свою добычу под курткой.
На первой же остановке он вышел, борясь с искушением оглянуться на женщину: заметила или нет? До пруда было недалеко, и он решил пройтись пешком. Октябрьский ветер дул навстречу. «Надо было послушать мать и надеть шапку», — мимоходом подумал он.
День был пасмурным, и возле пруда никто не прогуливался. Это хорошо, что нет лишних глаз — поэтому Диня сюда и пришёл. Плюхнувшись на скамейку, он вытащил из-за пазухи сумочку и запустил в неё руку.
Разочарование было огромным: денег оказалось от силы три рубля. Кроме того, в сумочке лежала наполовину использованная помада и толстая потрёпанная тетрадь.
На три рубля не купишь даже жевачку. Диня почувствовал себя несправедливо обиженным. То ли от досады, то ли от скуки он раскрыл тетрадь.
Она была исписана круглым женским почерком. Всё время упоминались какие-то имена: Клара, Иероним и другие, и все они там что-то делали — Клара пошла, Иероним сказал... Иногда слова выстраивались узким столбиком, и последние в строке — в рифму: создание — мироздание, боль — роль... Стихи, — догадался Диня. Он потряс тетрадку в надежде, что оттуда выпадет порнографическая картинка, но ничего не выпало. В сердцах он зашвырнул тетрадку в кусты.
Но вдруг, осенённый внезапной идеей, полез вытаскивать. Ругаясь — ещё бы, весь исцарапался об острые ветки — Диня запихал тетрадь в карман и торопливо направился к ближайшей остановке.
Объявление вышло в понедельник, как Диня и рассчитывал. «20 октября в автобусе 80 маршрута была утеряна рукопись. Умоляю вернуть за вознаграждение». Диня хохотнул — ну и словцо, «умоляю»!
Телефона под объявлением не было, только домашний адрес.
«Видать, небогато живет», — подумал Диня. Сколько она сможет ему отвалить? Триста? Четыреста? Так размышлял Диня, поднимаясь по лестнице.
При виде двери номер семь он на мгновение замер, уж больно дверь была облезлая. Плохо, очень плохо. Или, наоборот, хорошо: раз на ремонте экономит, значит, деньги собирает в чулок, и можно слупить с неё побольше.
И Диня позвонил. Раз позвонил, два и только потом сообразил, что звонок не работает и надо стучать. Постучал.
Ему открыла та самая женщина. Её лицо было распухшим от слёз.
— Ваше? — буркнул Диня, показывая тетрадь.
С женщиной произошло неуловимое изменение. Она приоткрыла рот, охнула и потянулась к тетради, но Диня отвёл руку.
— Деньги вперёд.
— Да-да, конечно, извините... — она ненадолго скрылась в квартире и вынесла ему несколько смятых бумажек.
Диня пересчитал: семьдесят рублей.
— Мало, — сказал он.
— А сколько... сколько вам нужно? — нерешительно спросила она.
— Пятьсот, — заявил Диня. Хотел назвать тысячу, но в последний миг передумал.
— Но у меня нет таких денег, — вырвалось у женщины.
— А если получше посмотреть? — лениво пробурчал Диня, перевалившись с ноги на ногу.
— Подождите минутку, — она снова скрылась.
Насупившись, Диня ждал. Чтобы не было скучно, он сунул в рот жевательную резинку.
Женщина принесла ему две десятки и горсть мелочи.
— Вот всё, что есть, — сдержанно сказала она. — Это были деньги на хлеб.
Она явно издевалась, и Диня разозлился. За дурачка его держит? Он сгрёб мелочь, не считая сунул в карман и сказал:
— Ещё четыреста.
Женщина пронзительно посмотрела ему в глаза.
— Молодой человек, поймите меня. Это единственный экземпляр. Это плод всей моей жизни.
«На жалость давит», — подумал Диня и, старательно двигая челюстями, повторил:
— Ещё четыреста.
— Но я и так отдала вам всё, что было в доме, — её голос задрожал, глаза не отрывались от рукописи. — Верните её мне, после зарплаты я вам всё выплачу.
Диня поморщился. Это же какая упрямая стерва!
— Вам тетрадка нужна или нет?
— У меня нет ни гроша, — прошептала женщина.
— Дело ваше, — фыркнул Диня, повернулся и пошёл вниз по лестнице, не подумав вернуть деньги. Оглянувшись на площадке, он увидел, как женщина скорчилась на полу возле двери.
Он сидел в троллейбусе и глазел на пассажиров. Его внимание привлекла девчонка, сидящая напротив: синее пальтишко, тёмные волосы, берет. Она чуть заметно улыбнулась ему, но Диня ещё сильнее насупился — из головы не шла проклятая тётка.
Ведь он всё сделал правильно, как его учил друг по кличке Кривой: не дал слабины, не уступил ни копейки. Тётка сама виновата, будет знать, как жадничать. Наверняка у неё есть заначка — даже не попросила обратно свою несчастную сотню. И золотишко небось в доме имеется... Видать, не сильно ей нужна была эта тетрадка.
Диня вышел возле пруда и поёжился: на улице заметно похолодало. Он приблизился к пруду, облокотился о перила и долго смотрел вниз. Рукопись оттягивала карман.
Диня вытащил её, повертел в руках и бросил в пруд.
Тетрадь всё никак не тонула, ветер гнал её вместе с другим мусором под мостик к сточной трубе. Вскоре она исчезла из виду. Диня плюнул в воду и побрёл по аллее. Он не понимал, отчего ему так тошно.
Глава 3. Соня
Не во всех школах дети дают друг другу обидные прозвища, а мальчики бьют девочек и грубят учителям. Есть по крайней мере одна школа, где и ученики, и учителя уважают друг друга. Там каждый день есть уроки музыки, и на них дети не поют хором, а изучают ноты и играют на пианино.
Там говорят только по-французски, а к учительнице обращаются «мадам». В той школе маленькие кабинеты, а в каждом классе не более пятнадцати учеников. На переменах дети не катаются по полу в драке, и ещё не было случая, чтобы мальчик ударил девочку. Называется это заведение — Французская начальная школа.
— Помни, в этой школе учатся самые лучшие дети, — три года назад говорила мама Пьеру, отправляя его в первый класс.
На самом деле он был не Пьер, а Петька, но так здорово было каждый день приходить в эту волшебную школу и на несколько часов становиться почти иностранцем!
Пьеру нравилось, что там с ним обращаются как со взрослым, нравилось говорить на чужом языке, даже школьная форма нравилась — строгая такая, похожая на костюм бизнесмена, — и он действительно верил, что здесь учатся самые лучшие дети.
Когда в класс пришла новенькая, Пьеру сейчас же захотелось сесть с ней за одну парту, но он стеснялся даже подойти поближе. На перемене девчонки окружили Полетт и ради такого случая перешли на русский.
Они щебетали о школьных порядках, рассказывали ей об учителях и тут же спрашивали: «А как у вас?» — имея в виду ее прежнюю школу. Полетт едва успевала отвечать, а Пьер слушал её звонкий голосок и делал вид, что читает учебник.
Вошла мадам и предложила продолжить знакомство на французском языке: она хотела в непринуждённой обстановке выяснить, чего стоят познания (а также манеры) новой ученицы, и Полетт не разочаровала её. «Мне очень понравилась ваша школа, — на чистейшем французском, без тени акцента, сказала с вежливой улыбкой Полетт. — Здесь очень красиво, и я уже подружилась с девочками».
Через неделю выяснилось, что не все предметы Полетт знает так же безупречно, как французский. На уроке математики мадам задала Полетт несложный вопрос, но девочка запнулась и, покраснев, замолчала.
Мадам решила, что новенькая просто растерялась, но на следующий день ситуация повторилась. В других школах, где детей не уважают, учительница вызвала бы девочку к доске, перечислила её ошибки на потеху классу и добилась бы всеобщего хохота, отдав на это добрую треть урока, но мадам так никогда не поступала — недаром она преподавала в самой лучшей школе.
Время урока она тратила только на обучение, поэтому оставила Полетт в покое и спросила Пьера. Он с ходу решил задачу и ответил на все дополнительные вопросы.
— Двадцать баллов, — похвалила его мадам.
Это равнялось пятёрке в обычной школе. На перемене мадам подозвала к себе Полетт и велела показать письменные работы по математике, поговорила с новенькой вполголоса, и выводы сделала неутешительные. С математикой у Полетт, прямо скажем, не ладилось. Пропустив в начале года важную тему из-за ангины, Полетт с каждым уроком понимала все меньше и меньше.
— Если так будет продолжаться, то вас оставят на второй год из-за одной математики, — сказала мадам. — Безусловно, вы гуманитарий, но нельзя иметь по математике единицу. Я велю одному из учеников позаниматься с вами. Уверена, вы быстро наверстаете упущенное.
Тут ей на глаза попался Пьер. Недолго думая, мадам поручила ему, как первому по математике, помочь Полетт.
Такая удача! Пьер шёл к новенькой в гости, не чуя ног под собой. Наверно, ему завидовали все мальчишки.
Ему открыла мама Полетт.
— Здравствуйте, — запинаясь, произнес он. — Я тот мальчик, которому велели позаниматься математикой с Полетт.
— С кем? — не поняла мама. — С Полиной, что ли?
— Да, — сконфуженно ответил он и представился — русским именем, конечно.
— Заходи, она ждёт. Поля! К тебе гости.
Полетт в клетчатом домашнем платьице вышла навстречу.
— Привет! — сказала она и улыбнулась. Не «бонжур», а просто привет.
— Привет.
— Идём в мою комнату, — пригласила Полетт.
В комнате Полетт было чисто и опрятно, хотя книг гораздо меньше, чем у Пьера. Увидев жёлтого зверька в клетке, Пьер подошёл ближе и стал его рассматривать. Пушистое чудо спало, шевеля носиком во сне.
— Это моя соня, — пояснила Полетт.
— Классная! Как её зовут?
— Никак. Соня, и всё.
Пьер достал свою тетрадь, Полетт — свою, и в течение часа они старательно решали примеры за прошлую четверть. Пьер объяснял доходчиво, и когда Полетт удавалось решить пример самой, её радости не было предела. После занятий мама Полетт принесла сладости, а потом дети играли с соней.
Полетт просовывала сквозь клетку тыквенные зёрнышки, а соня смешно обнюхивала их, брала зубами и чистила, держа в лапках, и только после этого начинала грызть.
— У неё руки, как у человека, — не удержался от восхищения Пьер.
— Не руки, а лапы, — поправила его Полетт.
— Как же лапы, когда руки! Смотри, все пять пальцев, и большой, и мизинец имеется. И держит еду, как человек.
— Правда, пять, — удивилась Полетт. — Я не обращала внимания.
— А давай её выпустим! — предложил Пьер.
— Но она же линяет! Мне от мамы влетит.
— Ну пожалуйста, Полетт. Представляешь, каково ей сидеть всю жизнь в тесной клетке, — попросил Пьер.
— Фи. Странный ты, — сказала Полетт, но соню выпустила.
— Какие у неё огромные глаза, — задумчиво протянул Пьер.
— Бабушка-бабушка, почему у тебя такие огромные глаза? — пропела Полетт и засмеялась. Соня взобралась Пьеру на голову, и это привело Полетт в восторг. — Похоже, она решила свить гнездо у тебя на голове!
— Почему их называют сонями? Она же ничуть не сонная. Вон как копошится.
— Не знаю. А как её надо звать?
— Давай придумаем кличку.
Перебрав несколько имён, дети не придумали ничего лучше, чем Пушинка. Потом они кормили соню орехами, и день пролетел незаметно.
— Приходи ещё, — сказала Полетт на прощанье. — Не только из-за математики, а вообще приходи. С тобой интересно.
Дети подружились, и дружба их продолжалась полгода. Весной школьная программа стала напряжённее, и у Пьера и Полетт почти не было времени ходить друг к дружке в гости. Подержать в руках жёлтую Пушинку Пьеру доводилось раз или два в месяц, и всегда для него это был праздник. Увы, заводить своих зверюшек мама категорически ему запретила.
