Аленка
       
       Прошло два года с того момента как не стало бабушки.
       Можно сказать, что этот период был для меня самым тяжелым, страшным, трудным. Жизнь без самого дорого и любимого человека, которым была для меня она, стала для меня пустой. Да, безусловно первые недели такими и были.
       Я не могла понять, как другие могут смеяться, радоваться, любить… в то время, когда ее нет. Больше нет. Вот совсем недавно была и... Вначале отказывалась верить в случившееся. Постоянно казалось, что сейчас откроется дверь и бабушка войдет в комнату или на телефон поступит звонок от нее… Но нет, этого не происходило. Куда бы я не посмотрела, не пришла, что бы не услышала – все напоминало о ней. Кричала на родителей, друзей, которые пытались привести меня в чувство, успокоить. Не понимала, как они живут без нее, почему спокойно с этим смирились. Я же не могу! Безусловно они тоже переживали, но не так как я. Для меня она была всем: роднее мамы, папы, сестры, друзей. Особенно после того, как узнала о жене Влада.
       Осознание, что никогда ее больше не увижу пришло на похоронах. Вообще смутно помню этот день и несколько последующих. У меня началась жуткая истерика, такая сильная, что пришлось вызывать скорую. Врачи даже посоветовали родным положить меня в больницу или хотя бы показать психологу. Мама не дала, заявив, что от слез еще никто не умирал (в этом вся моя мать – ласки и тепла от нее не дождешься) – поплачет и пройдет. Только не прошло. Не в тот день, ни через неделю.
        Несколько дней провела на успокоительных словно в тумане. Просыпалась, выпивала таблетки и засыпала снова. Ничего не хотелось – только погрузиться в спасительную пустоту. От лекарства сны мне не снились, все было словно в сером мареве, ничего не хотелось.
       Неизвестно сколько бы это продолжалось и до чего довела себя, но в ситуацию вмешался отец. Он выкинул все что назначил врач, заставил поесть нормально, помыться (угрожая помыть и накормить насильно) и в заключение заявил, что если не я не прекращу себя жалеть, то меня положат в клинику к психам. Он говорил что-то еще, вот только смысл его слов до меня не доходил, пока не бросил мне уже не надеясь достучаться:
       - Хорошо, что тебя не видит Анна Сергеевна… – бросил он, выходя из моей комнаты.
       Меня словно током ударило. Бабушка. Что бы она сказала увидь меня такой? Невольно покосилась в большое зеркало на двери шкафа-купе. Та, кого увидела, отдаленно походила на веселую солнечно-беззаботную девушку, которой я была еще пару дней назад. Теперь же на меня смотрело бледное существо с безжизненными некогда прекрасными голубыми глазами. По крайней мере так мне шептал тот, кто нанес первую рану на сердце (о нем вообще запретила себе думать, и вот вспомнилось) … Второй стал уход бабушки. Да, она явно не была бы рада моему состоянию. Ведь она так любила жизнь. До последнего старалась дышать полной грудью, наслаждаясь каждым моментом, по сути уже зная, что осталось ей не долго. И ничего не говорила. Ни мне, не кому бы то ни было, не желая расстраивать, и видеть и чувствовать сочувственно-обреченные взгляды. Возможно скажи она про то, что ее что-то беспокоит, моя реакция была бы не такой разрушительной, но она решила по-своему. Винить ее за это не имеет смысла, лишь сожалеть, что не смогла разделить с ней это бремя и не сумела помочь. Лишь расстроить…
       Как бы то ни было, но слова папы возымели успех, хоть и не совсем такой которого он ожидал. Да и прислушивалась я всегда к его мнению. Пусть и были наши отношения сложными – когда мне было два года он уходил из семьи к любовнице, с которой в итоге ничего не сложилось (страсть угасла, не сумев перерасти в эмоциональную близость и они разошлись). Отец вернулся в семью спустя два года как побитая собака – долго каялся, просил прощения, уговаривал, давил на то, что мне нужен отец, а семье кормилец... В итоге мама его приняла, но не простила, с завидной регулярностью напоминая о проступке. Лучше бы прогнала... Результатом воссоединения и примирения семьи стала сестренка Наденька, любимица родителей и надежда на счастливое будущее, которое априори не могло быть таковым, ведь каждый помнил о случившемся. А Надя росла поистине маминой отрадой и любимицей… Мной же с тех пор занималась бабушка.
       
       Но сейчас не об этом. Я смотрела на свое отражение и пыталась заставить себя улыбнуться. Не смогла. Но дала себе слово сделать все, чтобы бабушка мной могла гордиться.
       Было безумно стыдно за свое малодушное поведение, ведь я реально хотела последовать за ней… Осознание того до какого состояния я себя довела, навалилось неимоверной тяжестью. Непреодолимой волной накатила истерика, слезы катились большими градинами по щекам, тело содрогалось от нарастающих всхлипов…
       Вот только не кому было успокоить, как это было раньше. Теперь я осталась одна.
       
       
       Следующие два дня прошли в неравной борьбе с желанием выпить спасительные таблетки. Соблазн был так велик: проглотил пару пилюль – и больше ничего тебя не тревожит. Только покой и пустота. А если пачку, то земные мучения окончатся. Только каждый раз, когда трусливо была готова забыться, передо мной вставал образ бабушки, которая смотрела с немой укоризной…
       Был еще один случай, который повлиял на случившееся. Я подслушала разговор родителей. Так получилось. Да они и не пытались говорить тихо. Это случилось как раз после попытки отца меня вразумить и после истерики. Я хотела сходить в ванную комнату, но услышала их голоса.
       - Сколько можно страдать? Пойду устрою ей взбучку! – послышался раздраженный голос матери, вернувшейся с работы итак не в духе, а тут еще дочь изволить депрессировать, - как будто она одна переживает о маме! Мне между прочим тоже плохо, но я не ною и не закрываюсь у себя…
       - Лена, прекрати! – жестко осадил отец мать, - у девочки настоящее горе! А не твоя показная скорбь! И наше с тобой общее упущение, что Анна Сергеевна стала для Алены ближе и роднее чем мы с тобой! Да, что я говорю – она была для нее и матерью и отцом в юбке! Пока мы ругались-мирились, налаживали личную жизнь и занимались Надей, Аля была совершенно одна!
       Последнее он практически проорал! Даже стало страшно, не смотря на мое подавленное состояние. И где-то глубоко внутри маленькая девочка Аленка, которая не спала ночами слушая мамины рыдания и папины ненужные извинения, которая тщетно пыталась привлечь внимание родителей (которым была по сути не нужна) некрасивыми выходками, и наконец которая тихо плакала от одиночества горько усмехнулась тому что кто-то наконец понял, как ей было плохо пока бабушка не занялась сама внучкой. Вот только ей это понимание уже было не нужно. Переросла-переболела, как говорится, согретая любовью единственного по-настоящему родного человека, которого больше нет рядом и ради которого теперь будет жить и… попытается радоваться жизни…
       
       
       Потянулись долгие дни и месяцы. Я делала все возможное, чтобы бабушка мной гордилась. Откуда-то взялась непоколебимая уверенность, что она незримо находится где-то рядом, ощущение, которое даже спустя долго время оставалось со мной, что стоит обернуться и я ее увижу, что она просто уехала куда-то далеко-далеко и вот-вот должна вернуться. Особенно дома. Этим и жила.
       Наверное, поэтому я так и не смогла снова поехать в деревню, ведь все там как больше нигде напоминало о ней.
       Защитила диплом с отличием, поступила в аспирантуру, без проблем нашла хорошую высокооплачиваемую работу и посвятила все свое время ей. Теперь в моей жизни не осталось места глупостям. Развлечения типа спонтанной поездки на залив или встреча солнца в четыре часа утра, стали никому не нужной блажью, ребячеством. Остались только-дом-учеба-работа. Замкнутый круг, который ничто не могло разорвать. Не стало бесшабашных выходок, необдуманных поступков, веселья и счастья. Все чувства и эмоции словно атрофировались, заморозились, остались наглухо заперты где-то глубоко в душе.
       Подруги старались меня как-то расшевелить, вытащить из монолитного непробиваемого панциря, который я сама себе создала.
       Вначале послушно ходила на все посиделки с девчонками, даже изображала улыбки и когда нужно смеялась со всеми. Вот только в душе абсолютно ничего не ощущала. Там поселилась пустота и одиночество, которое ничто не могло заполнить.
       
       Лишь один раз по ледяной корке пошла трещина, сулящая сбросить незримые оковы, освободить чувства и разморозить эмоции.
       Один единственный раз, когда где-то спустя месяц после смерти бабушки меня подкараулил у дома Влад. Обычный серый питерский вечер, когда вроде еще не закончилось лето, но уже начинает веять осенью. Хмурой, промозглой, унылой. И настроение было под стать погоде. Такое же хмурое, даже мрачное.
       Все мгновенно изменилось, как только я увидела его.
        Сердце болезненно сжалось, забившись неожиданно быстро-быстро, а память услужливо подкинула воспоминания о сказочной купальской ночи, о его прикосновениях, поцелуях…
       Удивительно какие сильные и яркие эмоции может пробуждать только один взгляд бездонных синих омутов. На что же тогда способен его голос?
       - Аленка… - начал неуверенно он, а я вдруг вся встрепенулась, ожила. Так как будто долго и тревожно спала.
       Мир вокруг словно ожил вместе со мной, раскрасившись красками и наполнившись звуками. Так как будто черно-белый немой фильм неожиданно стал цветным и звуковым.
       Неожиданно отметила, что и сам мужчина тоже изменился. Нет, конечно не радикально, но заметно. Куда-то улетучилась вся расслабленность и самоуверенность. Он словно стал старше за какой-то месяц.
       Всего месяц, а такое ощущение что прошла целая жизнь и прожил ее кто-то другой. Не я и… не он.
       - Позволь мне все объяснить… - продолжил Влад, пристально всматриваясь в мое лицо, ловя каждое слово, жест, взгляд, - мне жаль, что так получилось…
       - Как? – вырвалось само собой.
       - Мы уже давно не вместе. Я развожусь.
       Дальше можно было не слушать. Эти слова вернули меня на грешную землю в суровую реальность. Меня словно окатили холодной водой.
       “Развожусь,” – набатом гремело в голове. Что я могла сказать, лишь усмехнуться, ведь одно дело сказать, а другое исполнить. Да и никогда бы не стала даже смотреть в сторону женатого, а уж тем более не стану разрушать семью. Сколько раз слушая ругань родитель или мамины слезы говорила сама себе. И вот как получилось.
       Только ничего не изменилось. Сама себя перестану уважать если стану причиной их развода. Верю, что бабушка меня в этом поддержала бы.
       - Не нужно за мной ходить. Ты мне ничего не обещал, я - тебе тоже. Возвращайся к жене.
       Голос прозвучал неожиданно спокойно и безразлично. Один лишь Бог знает, чего мне это стоило и что творилось в душе. Радует лишь, что не долго, ведь холод не дремлет, лишь на мгновение отступив, он вновь неумолимо начал отвоевывать территории.
       Влад еще что-то говорил. Даже пытался удержать.
       Тщетно.
       Все решила для себя еще там в деревне, окончательно и бесповоротно, посвятив всю себя работе и учебе.
       
       

***

       
       Влад
       
       Как я прожил последние два года? Хотя правильнее было бы сказать, что не жил, а скорее существовал, уделяя все свое внимание деду и его деревенскому дому, дежуря там попеременно с Олегом.
       
       После известия о кончине Анны Сергеевны Аркадий Степановия сильно сдал. Долго и сильно болел, дошло даже до больницы. Вердикт врачей был в общем-то ожидаем: депрессивное расстройство, усугубленное возрастом. Был момент, когда он отказывался выходить из дома куда-либо и даже есть и пить. Безжизненным голосом просто просил дать ему спокойно умереть.
       Никогда не подумал бы, что такое может случиться с несгибаемым дедом. Это были самые тяжелые полгода в жизни нашей семьи.
       Кто-то постоянно в то время находился рядом с ним, опасаясь, что он в итоге оставшись один надумает сделать с собой что-нибудь. Больше конечно переживала женская часть семьи, но я с ними не спорил, найдя в заботе о престарелом родителе неожиданную отдушину.
       Неизвестно чем бы все в итоге все закончилось, но однажды к нам приехала двоюродная сестра Даша с годовалым сыном и попросила пожить немного в деревне. Деду по сути было все равно, остальные тоже были не против.
       Пока мы сидели за чаем, маленький Игорь бегал по квартире заглядываю везде куда только мог попасть или дотянуться.
       Маленький блондинисто-кучерявый малыш с большими карими глазами, от одного вида которого хотелось широко и искренне улыбаться. Вначале конечно мальчик сильно стеснялся, цеплялся за мать и даже прятался за ней, но постепенно печенье и всеобщее обожание сделали свое дело, и он достаточно быстро освоился.
       
       В какой-то момент мальчик окончательно освоился и неуклюже пошел осваивать новые территории. Все это время мы держали малыша в поле зрения, но все же он смог улизнуть и каким-то образом попал в комнату к деду.
       Поняли, что Игоря нет рядом только тогда, когда услышали надрывный плач и тихий голос Аркадия Степановича, что-то тому говорившего.
       Признаюсь честно - вначале меня охватила паника. Воображение сразу подкинуло тысячу и одну картину того, что могло случиться с малышом. Одна страшнее другой. Да что там говорить – некоторые откровенно были ужасными или даже нереальными.
       Не сговариваясь, подскочили вместе с Дашкой и понеслись в ту сторону, откуда доносился плач. Каждая секунда тянулась словно вечность. Уютная родительская квартира казалась теперь невообразимо огромной.
       Вот и заветная дверь. Истерика у ребенка все не прекращается. Но что-то на грани замутненного страхом сознания цепляется за какое-то явное несоответствие.
       Что же не так?
       Первой в комнату влетела сестра, я – следом.
       Перед нами предстала совершенно неожиданная картина. Дед качал на ноге мелкого, делая “козу” и наговаривая:
       - Идет коза рогатая
       За малыми ребятами,
       Ножками топ-топ,
       Глазками хлоп-хлоп,
       Кто каши не ест,
       Кто молока не пьет -
       Забодает,
       Забодает,
       Забодает!
       Мальчуган заливисто смеялся. СМЕЯЛСЯ! Не плакал!
       Мы с Дашкой обескураженно переглянулись. Первой начала смеяться она. Вначале осторожно, но с каждой секундой все громче. Ее отпускало. Я начал смеяться следом. Каждый из нас подсознательно был готов к самому худшему, ведь Аркадий Степанович последнее время просто отказывался есть, пить, вставать с кровати. А тут проявил самый настоящий интерес. Даже не так! Его глаза ожили, загорелись. Вся семья уже и не надеялась, и чуть ли не готовилась хоронить.
       Веселящаяся парочка дружно обратила на нас внимание, с интересом разглядывая пару секунд. После чего дед глубокомысленно изрек, обращаясь вроде как к Игорю, но на самом деле к нам с Дашей:
       - Бегают тут всякие. Детей пугают. А кого-то покормить хорошо бы…
       В первое мгновение мы опешили, а опомнившись усиленно засуетились:
       - Конечно-конечно! Малыш иди к мама, - попыталась забрать ребенка сестра, но тот насупился и приготовился плакать, не желая расставаться с веселым дедешкой.
       - Деда с тобой пойдет кушать! – нашелся я, решив воспользоваться ситуацией и подшумок попытаться накормить и Аркадия Степановича.
       Тот немного поупирался, но недостаточно убедительно.
       В этот раз его удалось хоть немного накормить, но как только гости уехали старик опять заперся в своей комнате, повторно погрузившись в депрессию.
       Поэтому уже вечером, я договорился с сестрой, чтобы они приехали на следующий день. Потом еще и еще. А через две недели дед с внуком под присмотром отправились в деревню изучать и осваивать тамошнюю природу.