Чтобы не привлекать внимания, он решил пройти лесом до восточной стены, где деревья почему-то не вырубили. Мурра плохо владел древесной магией, как, в общем-то, и большинство магов, не считая эльфов, но надеялся, что дыра в крепостной стене окажется не очень заметной.
Посеревшие брусья уже виднелись среди крон деревьев, когда травник обнаружил, что не один. Для бандитов их было слишком много, значит, — стражники. Мурра остановился, якобы переводя дыхание, и нарочито медленно огляделся, щурясь на пробивающиеся сквозь кроны солнечные лучи. Не успел он сделать еще шага, как из-за деревьев выскочили люди, держа в руках средней длины мечи, непривычно разделявшиеся у острия надвое, словно зубцы вилки.
— А ну стоять! — рявкнул один из них.
— Да я и так стою...
— Молчать! Кто ты такой, куда идешь? Мурра решил не испытывать терпения стражников и подавил желание язвить:
— Да заплутал я, братцы, — развел он руками. — Вроде шел на солнце, а оно возьми да перекатись. Никак до опушки не доберусь.
— Что за посох? Мурра взглянул на свой инструментарий так, словно только что его заметил.
— А, да это палка простая, чтобы опираться. Зодчий я. По дереву мастер, то бишь. Иду из Мельничного уезда, что на том краю леса. Там с плотниками вообще проблема, одни кузнецы, хаты едва стоят, сваи совсем прогнили. Одному дом обстроил, у остальных денег нема. Работы, значит, нет. Вот я и решил, что надобны в город перебираться, а в Зеле, говорят, стены из дерева, вот я...
— Хватит-хватит, — поднял руки один из стражей с красной нашивкой на правом плече. — Горазд болтать. И как же ты мастеришь с такой-то рукой? Мурра перевел взгляд на протез.
— Балкой придавило, пришлось отрезать. Давно уж. Привык. В Мельничном уезде кузнец часть оплаты отдал вот этой вот рукой.
— Хорошо. Покажи, что в котомке, и мы отведем тебя к воротам, чтобы вновь не заплутал.
— Вот за это спасибо.
Приставив посох к дереву, Мурра снял со спины котомку, поставив ее на землю, и наклонился, чтобы раскрыть. Следующее, что он запомнил, — боль в затылке и летящая в лицо земля.
Мурра едва продрал глаза, которые, казалось, залила смола. В голове гудело, все тело ломило. Попытавшись подняться, он понял, что спеленат по рукам и ногам, и тугие ремни больно впиваются в кожу, отчего и ломота.
Осмотревшись, травник увидел изрисованные и исписанные стены крошечной камеры. Лишь слегка придя в себя, Мурра осознал, как ему холодно. Из одежды у него осталось лишь одно исподнее, которое почему-то было мокрым. Руку тоже забрали. Его всего трясло, грязный пол казался раскаленной холодом сковородой. Промозглая тьма проникала в самую душу.
Собравшись с силами, Мурра хрипло закричал, привлекая внимание. Дверь распахнулась буквально через вечность. Тусклый огонек фонаря ослеплял небесным светочем, именуемым солнце. Травник не мог разглядеть лица стоящего на пороге человека, зато узнал его лишенный интонаций голос.
— Холодно? — спросил Лютер. — Скоро согреешься.
— Я думал, — простучал зубами Мурра, — что доктрина Викараная считает месть грехом.
— Твое положение — предосторожность. Я знаю, что без своих инструментариев ты бессилен, но местные стражники не хотят рисковать, и я их понимаю. Я попрошу их снять ремни и принести тюфяк или хотя бы немного соломы, но здесь заправляет наместник-викаран, а он не сторонник мягких методов по отношению к колдунам.
Мурра понял, что ничего из перечисленного можно не ждать, но если ремни хотя бы не ослабить, у него может начаться гангрена. Он уже не чувствовал ног, но надеялся, что это из-за холода. Лютер уверил его, что он не умрет раньше вынесения приговора.
Спрашивать об Айване не имело смысла. Он давно уже должен быть далеко от Зела; будь это не так, Лютер не удержался бы похвалиться, что мальчишка у него в руках, и на костре ему не придется скучать в одиночестве. Но оставался другой вопрос: если парень уже далеко, что здесь до сих пор делает молестий?
— Кстати, — обернулся Лютер уже в дверях. — Твой приятель, берсеркер, в соседней камере. Когда приговор будет приведен в исполнение, тебе не придется скучать на костре в одиночестве.
Войтос никогда не видел Лютера столь возбужденным. Конечно, он умело скрывал свои истинные чувства под маской безразличия и холодной отчужденности, но прислужник знал. Поимка Мурры заставила его вновь ощутить радость битвы. Битвы, которая непременно будет выиграна.
Берсеркер и однорукий колдун взаперти, остался лишь маг-седокта. Целых пять дней ему удается скрываться от соглядатаев и стражников Сехрима, и только это обстоятельство не позволяло Лютеру до конца получить желаемое удовлетворение. На центральной площади города уже стоят три столба, готовых принять жертв. Жители Зела трясутся от предвкушения, и Войтос боялся, что могут начаться беспорядки. Чрезмерное томление пагубно, особенно для такого капризного ингредиента, как народ.
И, несмотря на все усилия, Айван остается не пойманным. С каждым днем Лютер все больше ополчается на Сехрима, добиваясь результатов. Конечно, Зел большой, но намного чище Эфера, где мальчишка мог легко слиться с поглотившей город грязью.
Поимка Мурры оказалась как нельзя кстати. Но эта рыбешка побольше, и не столь изворотлива.
— Мне это начинает надоедать, — словно мысли вслух проговорил Лютер.
— Что именно? Мурра у нас в руках, а маг-седокта вечно скрываться не сможет.
— Ты так думаешь? Пока ему это неплохо удается. С сегодняшнего дня я принимаю предложение Сехрима.
— Хотите взять правление в свои руки? Что это изменит? Если люди наместника намеренно не сильно стараются, ваши приказы ничего не изменят.
Лютер ничего не ответил. Он любил так уходить в себя, думая о своем, и мог продолжить разговор в любой момент. Войтос решил не прерывать его размышления.
Они вышли из тюрьмы и запрыгнули в седло. Перемещаться на лошадях по городу с узкими улочками было непрактично, но от особняка до тюрьмы слишком далеко, а Лютер не хотел терять времени даром. Лишь когда башня за особняком оказалась в поле зрения между домами, Лютер соизволил ответить:
— Я не собираюсь заставлять стражников выполнять их работу. Следующую ночь им придется провести в поисках мальчишки, и если поутру он не окажется в соседней с Муррой и Нандином камере, я проведу децимацию и вышвырну из рядов стражи каждого... девятого . Если кто-то из них после этого захочет вернуть свое место, им придется найти искомое. Сегодня в особняке маскарад. Пожалуй, это лучшее место и время выразить свое недовольство и оповестить о намерениях.
Маскарад начался на удивление рано для подобного рода мероприятий. В середине дня к особняку съехалось несколько десятков экипажей всех мастей. Каждый прибывший с самого своего появления пытался перещеголять оппонентов. Кареты и ландо имели всего четыре основные раскраски, позволяющие определить их принадлежность, но другие доступные цвета изображали всевозможные фигуры, обычно с гербовым символом, но были здесь и простые завитки, кружочки, ромбы, но чаще звезды, солнце и луна, а то и не одни.
Одежды прибывших выглядели не менее экстравагантно. Все гости могли блеснуть своими одеяниями, обычно парами проходя через аллею, перед которыми и останавливались экипажи, высаживая пассажиров. Все женщины имели пошитые на заказ наряды, так что никто не мог оказаться в одинаковых платьях с глубоким вырезом и блио с длинными рукавами, несколько женщин предпочли широкие панье, едва не сбивающие вазоны. По крайней мере, три дамы прибыли в халарах — узких платьях, где из середины спины словно вырастают широкие крылья, концы которых пришиты либо у локтей, либо у запястий.
Большинство мужчин предпочли расшитые золотом камзолы до пола, из-за чего они больше походили на плащи (в прошлом году в моде была бахрома), но были и любители мужских блио, тоже с широкими рукавами. Кто-то даже нарядился в широкий кафтан, опоясанный несколькими ремнями на животе. Двое нацепили на себя рыцарское сюрко, решив, что для маскарада простой маски недостаточно.
Лютер же ненавидел маски. Он предпочитал видеть лицо собеседника, наблюдать за его глазами и мимикой, распознавать реакцию по движению губ и бровей. Лишь в пылу битвы лицо врага не имело смысла, а в мирное время союзникам нечего скрывать.
И все же маскарад являлся отличным местом, чтобы поведать о своих планах. Имея на лице мнимую защиту, люди не побоятся выразить свое мнение, и тогда Лютер по их словам и интонациям поймет их истинные мысли.
Зал на втором этаже был забит под завязку разодетыми гостями. Салат разноцветных одеяний превратился в однородную массу, и все попытки блеснуть своей индивидуальностью пропадали втуне. Лишь по маскам можно было различить кто есть кто. Здесь были кошки, собаки, обезьянки, птицы с длинными клювами, даже ящерицы. Но большинство предпочитали полумаски, закрывающие лишь верхнюю часть лица, что позволяло беспрепятственно поглощать дорогой алкоголь и закуски. Были здесь и простые белые маски, изображающие застывшие лица, и маски чумного доктора, и пирамиды — маски, сужающиеся книзу и выпирающие чуть вперед: уголок можно было поднять и закрепить как нос, оставляя рот открытым.
Сначала Лютер не желал надевать маску, но потом решил, что это спасет его от назойливых допросов тех, кто плохо знает, как он выглядит. Молестий выбрал вытянутую маску зубастого волка без нижней челюсти. Войтос решил слегка подшутить и выбрал личину барашка с загнутыми рогами, но Лютер, казалось, этого даже не заметил. А ведь прислужник потратил ни один час, чтобы отыскать столь непопулярное изображение.
— Лютер! — воскликну Сехрим, едва заприметив его в толпе. Войтос отметил, как напрягся его командир; он ведь надеялся до поры оставаться неузнанным.
Сам наместник-викаран находился в камзоле такого же цвета, что и раньше, но с рукавами и двумя рядами пуговиц. Штаны с ремешками он сменил на просторные на бедрах и узкие на голенях галифе. Маска, само собой, являлась мордой кабана с загнутыми кверху клыками и тоже без нижней челюсти.
— Рад, что ты присоединился к маскараду. Честно говоря, я не надеялся тебя здесь увидеть.
— Отчего же?
— Я же знаю, как ты не любишь все эти приемы и пиры. Куда свободней ты чувствуешь себя на поле битвы. Тебе идет эта маска. Пойдем, я познакомлю тебя с теми, кто заправляет этим городом.
В дальнем углу, отдельно ото всех, словно отгороженные невидимой стеной, стояли четыре человека, одетые в одежды четырех разных цветов. Войтос сразу догадался, кто эти люди, но Лютер, несомненно, предполагал встречу с ними еще с первого дня появления в городе. Собственно, ради этого он и пришел.
Мастера Зела, четыре человека, заправляющие подпольным бизнесом города, контролирующие почти все структуры. Такие люди были везде, но лишь в Зеле они не скрывались, пусть и имели сейчас маски. Из всех гостей они выделялись пышностью нарядов и обилием драгоценностей, словно блеском пытаясь затмить свет солнца и доказать свое превосходство.
Сехрим сначала представил Лютеру всю четверку, после чего назвал имя и самого молестия, даже не обратив внимания на прислужника. Каждый из четверки выражал Лютеру свою признательность за поимку опасного мага. Конечно, когда того схватили, молестия и рядом не было, но именно он дал описание еретика. Все с нетерпением ждали, когда на главной площади загорятся очищающие огни, и недоумевали, почему там установлено три столба.
— У магов часто бывают сообщники, и не всегда владеющие магией, — пояснил Лютер. — У пойманного мага их два. Один уже сидит в казематах, но третий все еще на свободе.
Молестий намеренно говорил громче необходимого, чтобы люди неподалеку расслышали его слова и передали остальным. Это возымело эффект. Близстоящие гости, услышав о том, что по городу бродит страшный колдун или его приспешник, взволнованно ахнули, тут же зашептавшись со знакомыми.
— Уверена, — приложила пышную руку к груди Рудона, — вместе с наместником-викараном вы быстро схватите это порождение Бездны и развеете его прах по ветру.
Голос Рудоны был очень высоким, едва не переходящим на писк, но несмотря на это, никто не смел над ней смеяться, боясь в один прекрасный день оказаться на улице по решению суда. Несмотря на выдающиеся телеса, она носила пышный корсет, из которого выглядывали груди, похожие на перезрелые дыни. Вероятно, она ими очень гордилась, но Лютер не сомневался, что без поддержки они превратятся в обвислые бурдюки. Ее маска представляла собой бирюзовую коломбину с небольшими завитушками снизу и сверху, напоминающими волну.
— Боюсь, колдун очень хитер, — заметил Лютер. — Он претворяется простым юношей, и с виду неотличим от обычных бедняков. Даже всей стражи оказалось недостаточно, чтобы его отыскать.
— И что же теперь делать? — спросил Йесил, глава гильдии купцов, разряженный более других; на нем было столько шелка, что он не соскальзывал с его смуглого и тощего тела только по причине множества драгоценных ожерелий, бус, поясов, браслетов и колец, слившихся в единые доспехи с разноцветными каменьями. Маска его изображала ворона с длинным клювом; сама маска была черной, однако ее сплошь покрывали зеленые камни, то ли настоящие драгоценности, то ли декоративные. — Не можем же мы позволить разгуливать на свободе какому-то чернокнижнику? Возможно, следует запросить помощи у Великого Викарана?
— Великий Викаран слишком занят, чтобы гоняться за одним колдуном, — подал голос Горриндол, на миг оторвавшись от очередного бокала с виски и любования драгоценностями Йесила. Его маска была проще, чем у других, — половинчатое изображение верхней части лица, только темно-пурпурного цвета. — Я слышал, война идет во всю. В городе появилось много нового народа. — Лидер посаков по прозвищу Мор ухмыльнулся, выставляя напоказ золотые зубы; чем больше приезжих в городе, тем больше неосведомленных о местных нравах. За последнюю декаду его люди самое малое перевыполнили двухмесячную норму жатвы.
Сам Горриндол не был похож ни на свое имя, ни на свое прозвище. Низкорослый, лет тридцати, но с юношеской ухмылкой, он походил на слишком быстро повзрослевшего мальчишку. Длинные и тонкие черные волосы свисали почти до плеч, но не прикрывали его торчащие уши. Они совсем ему не шли, что было понятно, даже не видя его истинного лица выше носа. Это был вор, настолько приметный, что никто его за такового не принял бы.
— Насколько я знаю, — прокашлялся широкоплечий Азул, курирующий всеми стражниками в городе, — Викаранай не лезет в политику. Верно я говорю? — обратился он за поддержкой к викаранам. Его маска представляла собой мордочку обычной мыши, только с очень узкими прорезями для глаз и темно-синего цвета, почти черного.
— Полагаю, — аккуратно начал Лютер, — вы все в чем-то правы. Нам хватит и тех сил, что у нас уже есть. Незачем утруждать Великого Викарана. Мастер Горриндол верно сказал насчет новых лиц в городе. Я впервые в Зеле, поэтому пока плохо ориентируюсь, но вы-то, наверняка, знакомы со всеми полезными людьми в городе. Даже стражникам становится трудно опознать вновь прибывших. Я хочу подключить к поискам и других.
— Других? — переспросили хором Сехрим с Азулом. — Стражники вполне в силах отыскать эту иголку даже в таком стогу сена, как Зел, — продолжил уже один наместник-викаран.
Посеревшие брусья уже виднелись среди крон деревьев, когда травник обнаружил, что не один. Для бандитов их было слишком много, значит, — стражники. Мурра остановился, якобы переводя дыхание, и нарочито медленно огляделся, щурясь на пробивающиеся сквозь кроны солнечные лучи. Не успел он сделать еще шага, как из-за деревьев выскочили люди, держа в руках средней длины мечи, непривычно разделявшиеся у острия надвое, словно зубцы вилки.
— А ну стоять! — рявкнул один из них.
— Да я и так стою...
— Молчать! Кто ты такой, куда идешь? Мурра решил не испытывать терпения стражников и подавил желание язвить:
— Да заплутал я, братцы, — развел он руками. — Вроде шел на солнце, а оно возьми да перекатись. Никак до опушки не доберусь.
— Что за посох? Мурра взглянул на свой инструментарий так, словно только что его заметил.
— А, да это палка простая, чтобы опираться. Зодчий я. По дереву мастер, то бишь. Иду из Мельничного уезда, что на том краю леса. Там с плотниками вообще проблема, одни кузнецы, хаты едва стоят, сваи совсем прогнили. Одному дом обстроил, у остальных денег нема. Работы, значит, нет. Вот я и решил, что надобны в город перебираться, а в Зеле, говорят, стены из дерева, вот я...
— Хватит-хватит, — поднял руки один из стражей с красной нашивкой на правом плече. — Горазд болтать. И как же ты мастеришь с такой-то рукой? Мурра перевел взгляд на протез.
— Балкой придавило, пришлось отрезать. Давно уж. Привык. В Мельничном уезде кузнец часть оплаты отдал вот этой вот рукой.
— Хорошо. Покажи, что в котомке, и мы отведем тебя к воротам, чтобы вновь не заплутал.
— Вот за это спасибо.
Приставив посох к дереву, Мурра снял со спины котомку, поставив ее на землю, и наклонился, чтобы раскрыть. Следующее, что он запомнил, — боль в затылке и летящая в лицо земля.
Мурра едва продрал глаза, которые, казалось, залила смола. В голове гудело, все тело ломило. Попытавшись подняться, он понял, что спеленат по рукам и ногам, и тугие ремни больно впиваются в кожу, отчего и ломота.
Осмотревшись, травник увидел изрисованные и исписанные стены крошечной камеры. Лишь слегка придя в себя, Мурра осознал, как ему холодно. Из одежды у него осталось лишь одно исподнее, которое почему-то было мокрым. Руку тоже забрали. Его всего трясло, грязный пол казался раскаленной холодом сковородой. Промозглая тьма проникала в самую душу.
Собравшись с силами, Мурра хрипло закричал, привлекая внимание. Дверь распахнулась буквально через вечность. Тусклый огонек фонаря ослеплял небесным светочем, именуемым солнце. Травник не мог разглядеть лица стоящего на пороге человека, зато узнал его лишенный интонаций голос.
— Холодно? — спросил Лютер. — Скоро согреешься.
— Я думал, — простучал зубами Мурра, — что доктрина Викараная считает месть грехом.
— Твое положение — предосторожность. Я знаю, что без своих инструментариев ты бессилен, но местные стражники не хотят рисковать, и я их понимаю. Я попрошу их снять ремни и принести тюфяк или хотя бы немного соломы, но здесь заправляет наместник-викаран, а он не сторонник мягких методов по отношению к колдунам.
Мурра понял, что ничего из перечисленного можно не ждать, но если ремни хотя бы не ослабить, у него может начаться гангрена. Он уже не чувствовал ног, но надеялся, что это из-за холода. Лютер уверил его, что он не умрет раньше вынесения приговора.
Спрашивать об Айване не имело смысла. Он давно уже должен быть далеко от Зела; будь это не так, Лютер не удержался бы похвалиться, что мальчишка у него в руках, и на костре ему не придется скучать в одиночестве. Но оставался другой вопрос: если парень уже далеко, что здесь до сих пор делает молестий?
— Кстати, — обернулся Лютер уже в дверях. — Твой приятель, берсеркер, в соседней камере. Когда приговор будет приведен в исполнение, тебе не придется скучать на костре в одиночестве.
Войтос никогда не видел Лютера столь возбужденным. Конечно, он умело скрывал свои истинные чувства под маской безразличия и холодной отчужденности, но прислужник знал. Поимка Мурры заставила его вновь ощутить радость битвы. Битвы, которая непременно будет выиграна.
Берсеркер и однорукий колдун взаперти, остался лишь маг-седокта. Целых пять дней ему удается скрываться от соглядатаев и стражников Сехрима, и только это обстоятельство не позволяло Лютеру до конца получить желаемое удовлетворение. На центральной площади города уже стоят три столба, готовых принять жертв. Жители Зела трясутся от предвкушения, и Войтос боялся, что могут начаться беспорядки. Чрезмерное томление пагубно, особенно для такого капризного ингредиента, как народ.
И, несмотря на все усилия, Айван остается не пойманным. С каждым днем Лютер все больше ополчается на Сехрима, добиваясь результатов. Конечно, Зел большой, но намного чище Эфера, где мальчишка мог легко слиться с поглотившей город грязью.
Поимка Мурры оказалась как нельзя кстати. Но эта рыбешка побольше, и не столь изворотлива.
— Мне это начинает надоедать, — словно мысли вслух проговорил Лютер.
— Что именно? Мурра у нас в руках, а маг-седокта вечно скрываться не сможет.
— Ты так думаешь? Пока ему это неплохо удается. С сегодняшнего дня я принимаю предложение Сехрима.
— Хотите взять правление в свои руки? Что это изменит? Если люди наместника намеренно не сильно стараются, ваши приказы ничего не изменят.
Лютер ничего не ответил. Он любил так уходить в себя, думая о своем, и мог продолжить разговор в любой момент. Войтос решил не прерывать его размышления.
Они вышли из тюрьмы и запрыгнули в седло. Перемещаться на лошадях по городу с узкими улочками было непрактично, но от особняка до тюрьмы слишком далеко, а Лютер не хотел терять времени даром. Лишь когда башня за особняком оказалась в поле зрения между домами, Лютер соизволил ответить:
— Я не собираюсь заставлять стражников выполнять их работу. Следующую ночь им придется провести в поисках мальчишки, и если поутру он не окажется в соседней с Муррой и Нандином камере, я проведу децимацию и вышвырну из рядов стражи каждого... девятого . Если кто-то из них после этого захочет вернуть свое место, им придется найти искомое. Сегодня в особняке маскарад. Пожалуй, это лучшее место и время выразить свое недовольство и оповестить о намерениях.
Маскарад начался на удивление рано для подобного рода мероприятий. В середине дня к особняку съехалось несколько десятков экипажей всех мастей. Каждый прибывший с самого своего появления пытался перещеголять оппонентов. Кареты и ландо имели всего четыре основные раскраски, позволяющие определить их принадлежность, но другие доступные цвета изображали всевозможные фигуры, обычно с гербовым символом, но были здесь и простые завитки, кружочки, ромбы, но чаще звезды, солнце и луна, а то и не одни.
Одежды прибывших выглядели не менее экстравагантно. Все гости могли блеснуть своими одеяниями, обычно парами проходя через аллею, перед которыми и останавливались экипажи, высаживая пассажиров. Все женщины имели пошитые на заказ наряды, так что никто не мог оказаться в одинаковых платьях с глубоким вырезом и блио с длинными рукавами, несколько женщин предпочли широкие панье, едва не сбивающие вазоны. По крайней мере, три дамы прибыли в халарах — узких платьях, где из середины спины словно вырастают широкие крылья, концы которых пришиты либо у локтей, либо у запястий.
Большинство мужчин предпочли расшитые золотом камзолы до пола, из-за чего они больше походили на плащи (в прошлом году в моде была бахрома), но были и любители мужских блио, тоже с широкими рукавами. Кто-то даже нарядился в широкий кафтан, опоясанный несколькими ремнями на животе. Двое нацепили на себя рыцарское сюрко, решив, что для маскарада простой маски недостаточно.
Лютер же ненавидел маски. Он предпочитал видеть лицо собеседника, наблюдать за его глазами и мимикой, распознавать реакцию по движению губ и бровей. Лишь в пылу битвы лицо врага не имело смысла, а в мирное время союзникам нечего скрывать.
И все же маскарад являлся отличным местом, чтобы поведать о своих планах. Имея на лице мнимую защиту, люди не побоятся выразить свое мнение, и тогда Лютер по их словам и интонациям поймет их истинные мысли.
Зал на втором этаже был забит под завязку разодетыми гостями. Салат разноцветных одеяний превратился в однородную массу, и все попытки блеснуть своей индивидуальностью пропадали втуне. Лишь по маскам можно было различить кто есть кто. Здесь были кошки, собаки, обезьянки, птицы с длинными клювами, даже ящерицы. Но большинство предпочитали полумаски, закрывающие лишь верхнюю часть лица, что позволяло беспрепятственно поглощать дорогой алкоголь и закуски. Были здесь и простые белые маски, изображающие застывшие лица, и маски чумного доктора, и пирамиды — маски, сужающиеся книзу и выпирающие чуть вперед: уголок можно было поднять и закрепить как нос, оставляя рот открытым.
Сначала Лютер не желал надевать маску, но потом решил, что это спасет его от назойливых допросов тех, кто плохо знает, как он выглядит. Молестий выбрал вытянутую маску зубастого волка без нижней челюсти. Войтос решил слегка подшутить и выбрал личину барашка с загнутыми рогами, но Лютер, казалось, этого даже не заметил. А ведь прислужник потратил ни один час, чтобы отыскать столь непопулярное изображение.
— Лютер! — воскликну Сехрим, едва заприметив его в толпе. Войтос отметил, как напрягся его командир; он ведь надеялся до поры оставаться неузнанным.
Сам наместник-викаран находился в камзоле такого же цвета, что и раньше, но с рукавами и двумя рядами пуговиц. Штаны с ремешками он сменил на просторные на бедрах и узкие на голенях галифе. Маска, само собой, являлась мордой кабана с загнутыми кверху клыками и тоже без нижней челюсти.
— Рад, что ты присоединился к маскараду. Честно говоря, я не надеялся тебя здесь увидеть.
— Отчего же?
— Я же знаю, как ты не любишь все эти приемы и пиры. Куда свободней ты чувствуешь себя на поле битвы. Тебе идет эта маска. Пойдем, я познакомлю тебя с теми, кто заправляет этим городом.
В дальнем углу, отдельно ото всех, словно отгороженные невидимой стеной, стояли четыре человека, одетые в одежды четырех разных цветов. Войтос сразу догадался, кто эти люди, но Лютер, несомненно, предполагал встречу с ними еще с первого дня появления в городе. Собственно, ради этого он и пришел.
Мастера Зела, четыре человека, заправляющие подпольным бизнесом города, контролирующие почти все структуры. Такие люди были везде, но лишь в Зеле они не скрывались, пусть и имели сейчас маски. Из всех гостей они выделялись пышностью нарядов и обилием драгоценностей, словно блеском пытаясь затмить свет солнца и доказать свое превосходство.
Сехрим сначала представил Лютеру всю четверку, после чего назвал имя и самого молестия, даже не обратив внимания на прислужника. Каждый из четверки выражал Лютеру свою признательность за поимку опасного мага. Конечно, когда того схватили, молестия и рядом не было, но именно он дал описание еретика. Все с нетерпением ждали, когда на главной площади загорятся очищающие огни, и недоумевали, почему там установлено три столба.
— У магов часто бывают сообщники, и не всегда владеющие магией, — пояснил Лютер. — У пойманного мага их два. Один уже сидит в казематах, но третий все еще на свободе.
Молестий намеренно говорил громче необходимого, чтобы люди неподалеку расслышали его слова и передали остальным. Это возымело эффект. Близстоящие гости, услышав о том, что по городу бродит страшный колдун или его приспешник, взволнованно ахнули, тут же зашептавшись со знакомыми.
— Уверена, — приложила пышную руку к груди Рудона, — вместе с наместником-викараном вы быстро схватите это порождение Бездны и развеете его прах по ветру.
Голос Рудоны был очень высоким, едва не переходящим на писк, но несмотря на это, никто не смел над ней смеяться, боясь в один прекрасный день оказаться на улице по решению суда. Несмотря на выдающиеся телеса, она носила пышный корсет, из которого выглядывали груди, похожие на перезрелые дыни. Вероятно, она ими очень гордилась, но Лютер не сомневался, что без поддержки они превратятся в обвислые бурдюки. Ее маска представляла собой бирюзовую коломбину с небольшими завитушками снизу и сверху, напоминающими волну.
— Боюсь, колдун очень хитер, — заметил Лютер. — Он претворяется простым юношей, и с виду неотличим от обычных бедняков. Даже всей стражи оказалось недостаточно, чтобы его отыскать.
— И что же теперь делать? — спросил Йесил, глава гильдии купцов, разряженный более других; на нем было столько шелка, что он не соскальзывал с его смуглого и тощего тела только по причине множества драгоценных ожерелий, бус, поясов, браслетов и колец, слившихся в единые доспехи с разноцветными каменьями. Маска его изображала ворона с длинным клювом; сама маска была черной, однако ее сплошь покрывали зеленые камни, то ли настоящие драгоценности, то ли декоративные. — Не можем же мы позволить разгуливать на свободе какому-то чернокнижнику? Возможно, следует запросить помощи у Великого Викарана?
— Великий Викаран слишком занят, чтобы гоняться за одним колдуном, — подал голос Горриндол, на миг оторвавшись от очередного бокала с виски и любования драгоценностями Йесила. Его маска была проще, чем у других, — половинчатое изображение верхней части лица, только темно-пурпурного цвета. — Я слышал, война идет во всю. В городе появилось много нового народа. — Лидер посаков по прозвищу Мор ухмыльнулся, выставляя напоказ золотые зубы; чем больше приезжих в городе, тем больше неосведомленных о местных нравах. За последнюю декаду его люди самое малое перевыполнили двухмесячную норму жатвы.
Сам Горриндол не был похож ни на свое имя, ни на свое прозвище. Низкорослый, лет тридцати, но с юношеской ухмылкой, он походил на слишком быстро повзрослевшего мальчишку. Длинные и тонкие черные волосы свисали почти до плеч, но не прикрывали его торчащие уши. Они совсем ему не шли, что было понятно, даже не видя его истинного лица выше носа. Это был вор, настолько приметный, что никто его за такового не принял бы.
— Насколько я знаю, — прокашлялся широкоплечий Азул, курирующий всеми стражниками в городе, — Викаранай не лезет в политику. Верно я говорю? — обратился он за поддержкой к викаранам. Его маска представляла собой мордочку обычной мыши, только с очень узкими прорезями для глаз и темно-синего цвета, почти черного.
— Полагаю, — аккуратно начал Лютер, — вы все в чем-то правы. Нам хватит и тех сил, что у нас уже есть. Незачем утруждать Великого Викарана. Мастер Горриндол верно сказал насчет новых лиц в городе. Я впервые в Зеле, поэтому пока плохо ориентируюсь, но вы-то, наверняка, знакомы со всеми полезными людьми в городе. Даже стражникам становится трудно опознать вновь прибывших. Я хочу подключить к поискам и других.
— Других? — переспросили хором Сехрим с Азулом. — Стражники вполне в силах отыскать эту иголку даже в таком стогу сена, как Зел, — продолжил уже один наместник-викаран.
