Сама неизвестность, то, что они увидели своими глазами, заставляла их тревожиться о своем будущем. От Дору они не ожидали ничего хорошего. Но, с другой стороны, почему он их не убивает? Что происходило сейчас на Сраме оставалось только догадываться. Рынды на их вопросы не отвечали, всё делали безмолвно, как роботы.
КОЗЯВКИНА И ВЕЛИКАНОВА СОЧИНЯЮТ ПЕСНЮ
Скучно стало Козявкиной и Великановой. А скучать долго они не умели, потому что Козявкина обязательно придумывала что-нибудь веселенькое. Так что скука, по крайней мере, для Козявкиной была весьма полезна.
- Давай песню сочиним! – предложила Козявкина.
- Давай! – кивнула Великанова. – Только я не умею.
Как будто Козявкина об этом не знала! Эх, Великанова! Не дооцениваешь ты свою подругу!
- Чего тут уметь? Тут и уметь нечего! Я уже сто тысяч песен сочинила! Раз – два и готово! Даже у тебя получится! – обнадежила ее Козявкина, хотя и была уверена в совершенно противоположном.
Великанова ухмыльнулась:
- Так я и поверила тебе! Ну, от силы три-четыре тысячи песен сочинила. А врать! Сто тысяч!
- Хватит болтовней заниматься!
Козявкина топнула ножкой.
- Значит, слушай сюда и мотай на ус! Ах, забыла, что у тебя усов нет. Кстати, с усами ты, Великанова, была бы неотразима! Я сочиняю первую строчку, ты вторую, потом опять я, потом ты. И так до конца песни!
- А как же ты тогда сочиняла одна? - удивилась Великанова. – Представляю, какая у тебя галиматья получалась! Давай сначала я первую, а ты вторую?
- Великанова! Тогда никакой песни не получится! Ты всё загубишь с самого начала. Я должна задать тему!
- А почему я не могу задать тему?
- Потому что у меня огромный опыт по сочинению песен. А ты начинающая песельница! У тебя нет ни опыта, ни музыкального слуха, ни поэтического таланта! Тебе до моего уровня еще ого-го сколько расти! Потому что расти можно не только в высоту, но и духовно. Ты себе представить не можешь, какая чушь получится, если ты начнешь первая. Это будет не песня, а не знаю что. Ты должна отдавать себе отчет в полной своей бездарности.
- Отдаю,- вздохнула Великанова. – Согласная я.
Козявкина задумалась на мгновение. А когда она задумывалась, то обязательно глядела в пол. Потом она вскинула голову и запела:
- Не плачь, девчонка!
Великановой хотелось зажать уши и убежать куда-нибудь подальше, чтобы не слышать этого голоса.
- А теперь ты давай, Великанова!
Великанова наклонила голову к плечу, подложила под щеку ладони, сложенные лодочкой и уставилась неподвижным взглядом в верхний угол комнаты, как будто там была записана песня. Затем она вздохнула, посмотрела на Козявкину, придала лицу умилительное выражение, как это делала ее бабушка, когда начинала петь эту песню, и затянула:
- Ой, цветет калина…
Козявкина удивленно посмотрела на нее. Она и подумать не могла, что у Великановой такой тонкий певческий голосок.
Великанова напугалась:
- Что-то не так?
- Мда! – задумчиво протянула Козявкина. – Ну, попробуем продолжить. Может, что-то и получится. Впрочем, иного я и не ожидала. Но продолжаем! «Пройдут дожди!»
Звонко отбарабанила Козявкина. Еще и ножками попритоптывала, изображая удары дождевых капель. А потом Козявкина, высоко задрав голову и размахивая ручками, протопала вдоль стен строевым шагом, как их учили на уроках физкультуры, когда они готовились к смотру строевой песни и строевой подготовки. Великанова подхватила:
- В поле у ручья.
- Солдат вернется,- гаркнула Козявкина и губами изобразила звук медной трубы, в которую дует военный музыкант.
- Парня молодого…
- Ты только жди…
- Полюбила я! – меланхолично протянула Великанова и ойкнула, как это всегда делала ее бабушка.
- Твой верный друг…
- На свою беду…
- Любовь на свете…
- Не могу открыться…
- Сильней разлук…
- Слов я не найду.
- Великанова!
Козявкина стояла посреди комнаты в генеральской позе.
- Ты хоть вникаешь в тематику песни, когда ее поешь?
- Кого? – удивилась Великанова.
- О чем я начала песню? О любви и верности. Парень в армии, а любимая девушка верно ждет его. А ты о чем поешь? О дереве, о парне, которого полюбила на свою беду. Да тут не беда, а верность и счастье! Вот скоро он отслужит и их сердца соединятся. Они с нетерпением ждут этого момента.
- Да это не я полюбила!
- А кто полюбил? Я что ли? Я жду своего парня из армии. Он скоро должен вернуться, как только отслужит.
- Я не знаю, кто его полюбил на свою беду.
- Ну, как можно петь о том, что не знаешь. Надо петь только о том, в чем твердо уверена.
- Бабушка моя так пела.
- Ах, вон оно что! Тогда так и надо петь «парня молодого полюбила моя бабушка. Парня полюбила моя бабушка на свою беду. Не может моя бабушка признаться, не может моя бабушка слов найти. Да! Великанова! Это у вас наследственное!
- Чего опять не так? – буркнула Великанова и надула щеки. Никогда этой Козявкиной не угодишь.
- Словарный запас ограниченный. Слов не можете найти. «Слов я не найду»,- передразнила она Великанову и показала ей маленький красный язычок, промычав при этом. – Как с такими партнерами сочинить шедевр? Ну, почему мне всегда не везет. У Ильфа был Петров, у сапога пара, а у меня Великанова. Как будто нельзя было чего-нибудь получше!
Козявкина строго взглянула снизу вверх. Великанова виновато пробормотала:
- Не знаю! Не виноватая я! Я старалась! И бабушка моя очень хорошо эту песню пела, мне нравилось.
Догадаться ни о чем было нельзя. Но однажды они услышали за стенами шум. Шум был необычный и в то же время очень знакомый. Где-то они уже его слышали и не один раз.
- Это война? – испугалась Великанова.
Она большими глазами смотрела на подругу, которая уж точно всё должна знать и обо всем догадываться. Лицо Козявкиной сияло от счастья.
- Великанова! Ты что? Не узнала? Это же «Привет»! «Привет» вернулся за нами. Это шум его двигателей.
Великанова прислушалась. Конечно же, именно так гудели двигатели корабля. Девчонки запрыгали и завопили от счастья. Они спасены! Скоро они будут дома в своей родной Малиновке.
- Скоро мы будем дома!
Они бросились к окну. Но, конечно, ничего там не увидели, то есть увидели то, что им полагалось видеть. Портреты Дору, картины поклонения срамовцев. Но ясно же, что «Привет» уже приземлился, в смысле, присрамился и сейчас на космодроме. Сейчас их уже, наверняка, разыскивают.
- Но как же они найдут нас, если мы в плену? – спросила Великанова. Кто же, кроме Козявкиной, может дать ответ на самый сложный ответ и найти выход из безвыходной ситуаации? – Я даже не знаю и не могу придумать, как им нам найти.
- Ну, это само собой, если ты знала и могла что-нибудь придумывать, ты уже была не Великановой, - с привычной интонацией произнесла Козявкина. Но Великанова нисколько не обиделась.
- А кем? – спросила она.
- Сократовой или Платоновой.
- А это кто еще такие?
- Неважно! – отмахнулась Козявкина.
- Слушай, Козявкина! А они же могут напасть на корабль, эти вурдулаки! У них, видела, сколько оружия! И тогда убьют и Веру Сергеевну, и пилотов, и захватят корабль, на котором мы должны лететь домой.
- Мы не допустим этого! – решительно заявила Козявкина и топнула ножкой. Лицо ее приняло такой зверский вид, что даже Великановой стало страшно. А вдруг возьмет и ее покусает.
- А это как?
- Откуда я знаю! Сперва нам нужно убежать отсюда!
Козявкина присела на краешек кровати и погрузилась в размышление. Великанова поняла, что сейчас ей лучше не мешать.
В конце концов Великанова устала ждать и робко произнесла:
- Так это же проще простого!
- У тебя есть план? – спросила Козявкина. – Великанова, ты решила рассмешить меня до гомерических колик?
- У меня есть план.
- Какой еще план?
- Гениальный план!
- В этом я не сомневаюсь, Великанова! – усмехнулась Козявкина и тяжело вздохнула. Почему ей достаются всегда вот такие подруги?
- Нет! Правда! Я по телеку видела, там показывали, как один мужик из тюрьмы бежал. Знаешь, какой классный фильм! Я его четыре раза смотрела. Правда, название не запомнила!
- И как это он убежал?
- Ну, он стал вопить, как больной. Ой! Умираю! Тюремщик открыл двери, зашел к нему в камеру. А он его бац по башке кулаком. Тот упал. Он переоделся в тюремщикову одежду и вышел из тюрьмы. Ну, все видят, что идет тюремщик. Ну, идет и пущай идет, никто его не остановил.
- Бац будет кто делать? Ты, Великанова?
- Ну, а кто же еще? Не ты же, Козявкина? Ты разве только кому-нибудь пятки можешь пощекотать или коленки погладить… Вот почему мне всегда подружки такие достаются? Ох, несчастная я!
- Ну, за неимение другого плана, будем реализовывать этот дурнущий план. Ты только это, Великанова, когда бацать будешь, не слишком-то усердствуй! Убийства нам не надо! Тогда уж точно тюрьма! В общем, не будь дурой!
- Ну, если ты умная, тогда сама и кричи! И все остальное тоже сама. А я полюбуюсь, как это у тебя получится!
- Ааааа! – завопили они вдвоем.
- Еще громче! – скомандовала Великанова.
- Аааа!
- Зажигай! Аааа! Да что они оглохли что ли там, глухие тетери! Мы уже голос скоро сорвем!
- Нет! Точно глухие! А давай тарабанить в двери! Ну, мы вам сейчас покажем! На весь ваш Срам грохоту устроим! Сейчас вы все сюда сбежитесь! Нет! Всех не надо! Пусть только один тюремщик прибежит!
Они подбежали к дверям и начали стучать кулаками, пинать ногами и даже биться о двери головами. Особенно хорошо это получалось у Великановой. Такой глухой и очень громкий звук.
- Такой звук, как будто по дверям со всей силы бьют пустым ведром! – не могла удержаться от комментария Козявкина. Сама она, по правде сказать, не очень-то старалась, всё переложив на подругу.
Великанова весело отвечала:
- Не умничай! Бей не жалей! Ломать не строить!
И давай головой, кулаками, ногами. Непонятно, как дверь могла еще выдерживать такое насилие над собой.
За дверью раздались шаги. Лязгнул затвор. Ну, наконец-то их услышали. Понятно, что спят, как сурки, вместо того, чтобы бдительно охранять их. Непорядок! Надо бы пожаловаться! Перед ними возник здоровенный верзила. Даже Великанова, поднявшись на цыпочки, едва бы достала ему до плеча. Значит, их боятся всё-таки, раз ставят таких силачей!
- Спишь, тунеядец! – закричала Великанова. – А если бы мы убежали?
И она со всей силы ударила Великанова в грудь. Она хотела съездить ему по роже, но не достала. Тот рассмеялся.
- Ты чего смеешься, придурок?
- Да щикотно, девчонки! Чего тарабаним-то? Кстати, дверь не закрыта, просто она открывается вовнутрь.
- Ах, тебе щикотно? Ну, погоди!
Великанова обернулась в поисках чего бы потяжелее. И схватила обеими руками стул за ножку. Охранник легким движением руки перехватил у нее стул и поставил его на место. Но никакой обиды не выразил.
- Так нечестно! – обиделась Великанова. – Мог бы и поддаться! Мы всё-таки девочки.
Она надула щеки, сложила руки на груди и демонстративно отвернулась от рынды. Вот, мол, тебе!
- Девочки! Собирайтесь!
- На расстрел что ли? – деловито осведомилась Козявкина, прокручивая в голове разные планы. – Рота автоматчиков у вас, надеюсь, профессионалы, а не какие-нибудь дебилы с подворотни?
В голову Козявкиной не приходило ни одной идеи. Как им справиться с этим амбалом, который одним пальцем разделается с ними?
- Во! – согласилась Великанова. – Если подсунете дебилов, мы не будем расстреливаться! Мы не согласные!.
Она теперь уперла руки в бока и угрожающе смотрела на тюремщика. Будь на его месте, кто послабее, давно бы сбежал отсюда от страха.
- Дилетанков нам не надо!
Их отвели в рабочий кабинет Дору. С чего бы это такая честь? Значит, расстрела не будет или он пока откладывается. Дору поднялся с кресла, приблизился к ним и легонько похлопал по щечкам. Так сердобольные родители поглаживают детей, когда отправляют их на все лето к бабушке. Козявкина сморщилась так, как будто по ее щеке ползет тарантул. Потом еще и фыркнула, после чего долго ладонью терла щеку, которую соизволил похлопать Дору. Великанова сделала книксен и томно произнесла:
- Весьма польщена, шалунишка вы этакий!
Видимо, классный час по этике глубоко врезался ей в память и она долгое время репетировала книксены перед зеркалом.
- Барышни вы мои милые! Ваш космический корабль вернулся за вами,- произнес Дору, мило улыбаясь и показывая всем своим видом, что он весьма рад за них, рад тому, что скоро они вернутся домой.
Девчонки завопили:
- Ура! А вы нас отпускаете!
И никаким злодеем Дору им теперь не казался. Вот что значит предубеждение. Нельзя судить о человеке по первому впечатлению.
- Конечно же! Вы не пленницы, а наши гости,- проговорил Дору и опять очень мило улыбнулся.
«А он симпатичный», - подумала Великанова. «Вполне адекватная личность», - решила Козявкина.
- Как у вас на Земле говорят, в гостях хорошо, а дома лучше.
Дору рассмеялся, тихо, не разжимая губ, только приподняв уголки губ, как смеются очень сдержанные особы.
- Еще у них говорят, незванный гость хуже татарина. Не знаю, кто такой «татарин», но, вероятно, этим словом они определяют нечто не очень хорошее, если хуже его уже ничего не бывает.
Это уже Эма.
- Надеюсь, кратковременное пребывание на нашей планете оставило у вас о ней самые приятные воспоминания? – вкрадчиво проговорил Дору, вглядываясь в их лица. Слова могут обманывать, а вот лица не всегда.
Великанова кивнула.
- Ага! Когда вы своих бух-бух!
Козявкина ее одернула, мол, молчи, дура, не надо дразнить тигра, пока мы у него в клетке.
- Милые вы мои! Вы что же подумали, что их убили? Ай-я-я-яй! Вы такого плохого мнения обо мне. Ну, никак не ожидал! Я же милейшее существо! И слона не обижу, не то, что мухи. Так подумать обо мне? Право, вам должно быть стыдно. Мучительно стыдно.
Лицо Дору выразило неподдельное страдание, как будто сама мысль о том, что он плохой, доставляло ему мучительную боль.
- Я же самый гуманный на Сраме! А может быть, и во всей Вселенной.
«Он явно страдает манией величия, - подумала Козявкина. – Нет, всё-таки он опасное существо!»
- Не может быть, а так оно и есть! – твердо заявила Эма и тем самым поставила точку в разговоре о гуманизме.
«Какая неприятная особа!» - поморщилась Козявкина.
- Мы лишь усыпили наших уважаемых ученых, - сказал Дору. – Да-да! На кончиках стрелок ни какой ни яд, а обычное снотворное. Ну, не совсем уже и обычное, особое снотворное. Когда они проснутся, а они уже скоро проснутся, они совершенно ничего не будут помнить о том исследовании, которое проводили. А зачем им помнить об этом? Совершенно не нужно! Есть государственные тайны, секреты. И я, как гарант государства, должен стоять на их страже. Порою это очень тяжело. Поверьте мне! Но я сам выбрал тяжелейшую участь гаранта процветающего государства.
- Весьма не рады были познакомиться с вами! – заявила Козявкина. – Ну, мы пойдем!
Она протянула руку вверх и ухватила ладонь Великановой, после чего потянула ее за собой.
- Конечно, пойдете! Обязательно пойдете! Еще как можете идти! – затараторила Эма, но с такими зловещими и злорадными интонациями, что девчонкам стало понятно, что так просто они не уйдут.
Девчонки вышли за дверь. Никто их не удерживала. Они спустились по парадной лестнице и только уже на выходе к ним присоединился добрый десяток рынд. Хотя, скорее всего, недобрый.
КОЗЯВКИНА И ВЕЛИКАНОВА СОЧИНЯЮТ ПЕСНЮ
Скучно стало Козявкиной и Великановой. А скучать долго они не умели, потому что Козявкина обязательно придумывала что-нибудь веселенькое. Так что скука, по крайней мере, для Козявкиной была весьма полезна.
- Давай песню сочиним! – предложила Козявкина.
- Давай! – кивнула Великанова. – Только я не умею.
Как будто Козявкина об этом не знала! Эх, Великанова! Не дооцениваешь ты свою подругу!
- Чего тут уметь? Тут и уметь нечего! Я уже сто тысяч песен сочинила! Раз – два и готово! Даже у тебя получится! – обнадежила ее Козявкина, хотя и была уверена в совершенно противоположном.
Великанова ухмыльнулась:
- Так я и поверила тебе! Ну, от силы три-четыре тысячи песен сочинила. А врать! Сто тысяч!
- Хватит болтовней заниматься!
Козявкина топнула ножкой.
- Значит, слушай сюда и мотай на ус! Ах, забыла, что у тебя усов нет. Кстати, с усами ты, Великанова, была бы неотразима! Я сочиняю первую строчку, ты вторую, потом опять я, потом ты. И так до конца песни!
- А как же ты тогда сочиняла одна? - удивилась Великанова. – Представляю, какая у тебя галиматья получалась! Давай сначала я первую, а ты вторую?
- Великанова! Тогда никакой песни не получится! Ты всё загубишь с самого начала. Я должна задать тему!
- А почему я не могу задать тему?
- Потому что у меня огромный опыт по сочинению песен. А ты начинающая песельница! У тебя нет ни опыта, ни музыкального слуха, ни поэтического таланта! Тебе до моего уровня еще ого-го сколько расти! Потому что расти можно не только в высоту, но и духовно. Ты себе представить не можешь, какая чушь получится, если ты начнешь первая. Это будет не песня, а не знаю что. Ты должна отдавать себе отчет в полной своей бездарности.
- Отдаю,- вздохнула Великанова. – Согласная я.
Козявкина задумалась на мгновение. А когда она задумывалась, то обязательно глядела в пол. Потом она вскинула голову и запела:
- Не плачь, девчонка!
Великановой хотелось зажать уши и убежать куда-нибудь подальше, чтобы не слышать этого голоса.
- А теперь ты давай, Великанова!
Великанова наклонила голову к плечу, подложила под щеку ладони, сложенные лодочкой и уставилась неподвижным взглядом в верхний угол комнаты, как будто там была записана песня. Затем она вздохнула, посмотрела на Козявкину, придала лицу умилительное выражение, как это делала ее бабушка, когда начинала петь эту песню, и затянула:
- Ой, цветет калина…
Козявкина удивленно посмотрела на нее. Она и подумать не могла, что у Великановой такой тонкий певческий голосок.
Великанова напугалась:
- Что-то не так?
- Мда! – задумчиво протянула Козявкина. – Ну, попробуем продолжить. Может, что-то и получится. Впрочем, иного я и не ожидала. Но продолжаем! «Пройдут дожди!»
Звонко отбарабанила Козявкина. Еще и ножками попритоптывала, изображая удары дождевых капель. А потом Козявкина, высоко задрав голову и размахивая ручками, протопала вдоль стен строевым шагом, как их учили на уроках физкультуры, когда они готовились к смотру строевой песни и строевой подготовки. Великанова подхватила:
- В поле у ручья.
- Солдат вернется,- гаркнула Козявкина и губами изобразила звук медной трубы, в которую дует военный музыкант.
- Парня молодого…
- Ты только жди…
- Полюбила я! – меланхолично протянула Великанова и ойкнула, как это всегда делала ее бабушка.
- Твой верный друг…
- На свою беду…
- Любовь на свете…
- Не могу открыться…
- Сильней разлук…
- Слов я не найду.
- Великанова!
Козявкина стояла посреди комнаты в генеральской позе.
- Ты хоть вникаешь в тематику песни, когда ее поешь?
- Кого? – удивилась Великанова.
- О чем я начала песню? О любви и верности. Парень в армии, а любимая девушка верно ждет его. А ты о чем поешь? О дереве, о парне, которого полюбила на свою беду. Да тут не беда, а верность и счастье! Вот скоро он отслужит и их сердца соединятся. Они с нетерпением ждут этого момента.
- Да это не я полюбила!
- А кто полюбил? Я что ли? Я жду своего парня из армии. Он скоро должен вернуться, как только отслужит.
- Я не знаю, кто его полюбил на свою беду.
- Ну, как можно петь о том, что не знаешь. Надо петь только о том, в чем твердо уверена.
- Бабушка моя так пела.
- Ах, вон оно что! Тогда так и надо петь «парня молодого полюбила моя бабушка. Парня полюбила моя бабушка на свою беду. Не может моя бабушка признаться, не может моя бабушка слов найти. Да! Великанова! Это у вас наследственное!
- Чего опять не так? – буркнула Великанова и надула щеки. Никогда этой Козявкиной не угодишь.
- Словарный запас ограниченный. Слов не можете найти. «Слов я не найду»,- передразнила она Великанову и показала ей маленький красный язычок, промычав при этом. – Как с такими партнерами сочинить шедевр? Ну, почему мне всегда не везет. У Ильфа был Петров, у сапога пара, а у меня Великанова. Как будто нельзя было чего-нибудь получше!
Козявкина строго взглянула снизу вверх. Великанова виновато пробормотала:
- Не знаю! Не виноватая я! Я старалась! И бабушка моя очень хорошо эту песню пела, мне нравилось.
Догадаться ни о чем было нельзя. Но однажды они услышали за стенами шум. Шум был необычный и в то же время очень знакомый. Где-то они уже его слышали и не один раз.
- Это война? – испугалась Великанова.
Она большими глазами смотрела на подругу, которая уж точно всё должна знать и обо всем догадываться. Лицо Козявкиной сияло от счастья.
- Великанова! Ты что? Не узнала? Это же «Привет»! «Привет» вернулся за нами. Это шум его двигателей.
Великанова прислушалась. Конечно же, именно так гудели двигатели корабля. Девчонки запрыгали и завопили от счастья. Они спасены! Скоро они будут дома в своей родной Малиновке.
- Скоро мы будем дома!
Они бросились к окну. Но, конечно, ничего там не увидели, то есть увидели то, что им полагалось видеть. Портреты Дору, картины поклонения срамовцев. Но ясно же, что «Привет» уже приземлился, в смысле, присрамился и сейчас на космодроме. Сейчас их уже, наверняка, разыскивают.
- Но как же они найдут нас, если мы в плену? – спросила Великанова. Кто же, кроме Козявкиной, может дать ответ на самый сложный ответ и найти выход из безвыходной ситуаации? – Я даже не знаю и не могу придумать, как им нам найти.
- Ну, это само собой, если ты знала и могла что-нибудь придумывать, ты уже была не Великановой, - с привычной интонацией произнесла Козявкина. Но Великанова нисколько не обиделась.
- А кем? – спросила она.
- Сократовой или Платоновой.
- А это кто еще такие?
- Неважно! – отмахнулась Козявкина.
- Слушай, Козявкина! А они же могут напасть на корабль, эти вурдулаки! У них, видела, сколько оружия! И тогда убьют и Веру Сергеевну, и пилотов, и захватят корабль, на котором мы должны лететь домой.
- Мы не допустим этого! – решительно заявила Козявкина и топнула ножкой. Лицо ее приняло такой зверский вид, что даже Великановой стало страшно. А вдруг возьмет и ее покусает.
- А это как?
- Откуда я знаю! Сперва нам нужно убежать отсюда!
Козявкина присела на краешек кровати и погрузилась в размышление. Великанова поняла, что сейчас ей лучше не мешать.
В конце концов Великанова устала ждать и робко произнесла:
- Так это же проще простого!
- У тебя есть план? – спросила Козявкина. – Великанова, ты решила рассмешить меня до гомерических колик?
- У меня есть план.
- Какой еще план?
- Гениальный план!
- В этом я не сомневаюсь, Великанова! – усмехнулась Козявкина и тяжело вздохнула. Почему ей достаются всегда вот такие подруги?
- Нет! Правда! Я по телеку видела, там показывали, как один мужик из тюрьмы бежал. Знаешь, какой классный фильм! Я его четыре раза смотрела. Правда, название не запомнила!
- И как это он убежал?
- Ну, он стал вопить, как больной. Ой! Умираю! Тюремщик открыл двери, зашел к нему в камеру. А он его бац по башке кулаком. Тот упал. Он переоделся в тюремщикову одежду и вышел из тюрьмы. Ну, все видят, что идет тюремщик. Ну, идет и пущай идет, никто его не остановил.
- Бац будет кто делать? Ты, Великанова?
- Ну, а кто же еще? Не ты же, Козявкина? Ты разве только кому-нибудь пятки можешь пощекотать или коленки погладить… Вот почему мне всегда подружки такие достаются? Ох, несчастная я!
- Ну, за неимение другого плана, будем реализовывать этот дурнущий план. Ты только это, Великанова, когда бацать будешь, не слишком-то усердствуй! Убийства нам не надо! Тогда уж точно тюрьма! В общем, не будь дурой!
- Ну, если ты умная, тогда сама и кричи! И все остальное тоже сама. А я полюбуюсь, как это у тебя получится!
- Ааааа! – завопили они вдвоем.
- Еще громче! – скомандовала Великанова.
- Аааа!
- Зажигай! Аааа! Да что они оглохли что ли там, глухие тетери! Мы уже голос скоро сорвем!
- Нет! Точно глухие! А давай тарабанить в двери! Ну, мы вам сейчас покажем! На весь ваш Срам грохоту устроим! Сейчас вы все сюда сбежитесь! Нет! Всех не надо! Пусть только один тюремщик прибежит!
Они подбежали к дверям и начали стучать кулаками, пинать ногами и даже биться о двери головами. Особенно хорошо это получалось у Великановой. Такой глухой и очень громкий звук.
- Такой звук, как будто по дверям со всей силы бьют пустым ведром! – не могла удержаться от комментария Козявкина. Сама она, по правде сказать, не очень-то старалась, всё переложив на подругу.
Великанова весело отвечала:
- Не умничай! Бей не жалей! Ломать не строить!
И давай головой, кулаками, ногами. Непонятно, как дверь могла еще выдерживать такое насилие над собой.
За дверью раздались шаги. Лязгнул затвор. Ну, наконец-то их услышали. Понятно, что спят, как сурки, вместо того, чтобы бдительно охранять их. Непорядок! Надо бы пожаловаться! Перед ними возник здоровенный верзила. Даже Великанова, поднявшись на цыпочки, едва бы достала ему до плеча. Значит, их боятся всё-таки, раз ставят таких силачей!
- Спишь, тунеядец! – закричала Великанова. – А если бы мы убежали?
И она со всей силы ударила Великанова в грудь. Она хотела съездить ему по роже, но не достала. Тот рассмеялся.
- Ты чего смеешься, придурок?
- Да щикотно, девчонки! Чего тарабаним-то? Кстати, дверь не закрыта, просто она открывается вовнутрь.
- Ах, тебе щикотно? Ну, погоди!
Великанова обернулась в поисках чего бы потяжелее. И схватила обеими руками стул за ножку. Охранник легким движением руки перехватил у нее стул и поставил его на место. Но никакой обиды не выразил.
- Так нечестно! – обиделась Великанова. – Мог бы и поддаться! Мы всё-таки девочки.
Она надула щеки, сложила руки на груди и демонстративно отвернулась от рынды. Вот, мол, тебе!
- Девочки! Собирайтесь!
- На расстрел что ли? – деловито осведомилась Козявкина, прокручивая в голове разные планы. – Рота автоматчиков у вас, надеюсь, профессионалы, а не какие-нибудь дебилы с подворотни?
В голову Козявкиной не приходило ни одной идеи. Как им справиться с этим амбалом, который одним пальцем разделается с ними?
- Во! – согласилась Великанова. – Если подсунете дебилов, мы не будем расстреливаться! Мы не согласные!.
Она теперь уперла руки в бока и угрожающе смотрела на тюремщика. Будь на его месте, кто послабее, давно бы сбежал отсюда от страха.
- Дилетанков нам не надо!
Их отвели в рабочий кабинет Дору. С чего бы это такая честь? Значит, расстрела не будет или он пока откладывается. Дору поднялся с кресла, приблизился к ним и легонько похлопал по щечкам. Так сердобольные родители поглаживают детей, когда отправляют их на все лето к бабушке. Козявкина сморщилась так, как будто по ее щеке ползет тарантул. Потом еще и фыркнула, после чего долго ладонью терла щеку, которую соизволил похлопать Дору. Великанова сделала книксен и томно произнесла:
- Весьма польщена, шалунишка вы этакий!
Видимо, классный час по этике глубоко врезался ей в память и она долгое время репетировала книксены перед зеркалом.
- Барышни вы мои милые! Ваш космический корабль вернулся за вами,- произнес Дору, мило улыбаясь и показывая всем своим видом, что он весьма рад за них, рад тому, что скоро они вернутся домой.
Девчонки завопили:
- Ура! А вы нас отпускаете!
И никаким злодеем Дору им теперь не казался. Вот что значит предубеждение. Нельзя судить о человеке по первому впечатлению.
- Конечно же! Вы не пленницы, а наши гости,- проговорил Дору и опять очень мило улыбнулся.
«А он симпатичный», - подумала Великанова. «Вполне адекватная личность», - решила Козявкина.
- Как у вас на Земле говорят, в гостях хорошо, а дома лучше.
Дору рассмеялся, тихо, не разжимая губ, только приподняв уголки губ, как смеются очень сдержанные особы.
- Еще у них говорят, незванный гость хуже татарина. Не знаю, кто такой «татарин», но, вероятно, этим словом они определяют нечто не очень хорошее, если хуже его уже ничего не бывает.
Это уже Эма.
- Надеюсь, кратковременное пребывание на нашей планете оставило у вас о ней самые приятные воспоминания? – вкрадчиво проговорил Дору, вглядываясь в их лица. Слова могут обманывать, а вот лица не всегда.
Великанова кивнула.
- Ага! Когда вы своих бух-бух!
Козявкина ее одернула, мол, молчи, дура, не надо дразнить тигра, пока мы у него в клетке.
- Милые вы мои! Вы что же подумали, что их убили? Ай-я-я-яй! Вы такого плохого мнения обо мне. Ну, никак не ожидал! Я же милейшее существо! И слона не обижу, не то, что мухи. Так подумать обо мне? Право, вам должно быть стыдно. Мучительно стыдно.
Лицо Дору выразило неподдельное страдание, как будто сама мысль о том, что он плохой, доставляло ему мучительную боль.
- Я же самый гуманный на Сраме! А может быть, и во всей Вселенной.
«Он явно страдает манией величия, - подумала Козявкина. – Нет, всё-таки он опасное существо!»
- Не может быть, а так оно и есть! – твердо заявила Эма и тем самым поставила точку в разговоре о гуманизме.
«Какая неприятная особа!» - поморщилась Козявкина.
- Мы лишь усыпили наших уважаемых ученых, - сказал Дору. – Да-да! На кончиках стрелок ни какой ни яд, а обычное снотворное. Ну, не совсем уже и обычное, особое снотворное. Когда они проснутся, а они уже скоро проснутся, они совершенно ничего не будут помнить о том исследовании, которое проводили. А зачем им помнить об этом? Совершенно не нужно! Есть государственные тайны, секреты. И я, как гарант государства, должен стоять на их страже. Порою это очень тяжело. Поверьте мне! Но я сам выбрал тяжелейшую участь гаранта процветающего государства.
- Весьма не рады были познакомиться с вами! – заявила Козявкина. – Ну, мы пойдем!
Она протянула руку вверх и ухватила ладонь Великановой, после чего потянула ее за собой.
- Конечно, пойдете! Обязательно пойдете! Еще как можете идти! – затараторила Эма, но с такими зловещими и злорадными интонациями, что девчонкам стало понятно, что так просто они не уйдут.
Девчонки вышли за дверь. Никто их не удерживала. Они спустились по парадной лестнице и только уже на выходе к ним присоединился добрый десяток рынд. Хотя, скорее всего, недобрый.
