Голова перестала фонтанировать образами, идеями и сценками, оставаясь, по большей части, пустой, зацикленной на простых командах, в виде удовлетворения обычных физических потребностей.
2. Лень превратилась в привычку. Желание простой прокрастинации, желание лечь и ничего не делать, преобладает над желанием выработать новую привычку — писать каждый день.
3. Страх опозориться. Несмотря на отсутствие цели стать писателем, которого бы публиковали в различных издательствах, всё же хочется получить положительные отклики и поддержку читателей. А страх опозориться, так называемый страх чистого листа — блокирует порыв писать, даже если образы вновь возникают в голове. Ведь у меня был опыт в писательстве, была поддержка, были герои, с которыми я вместе переживала целую историю, и страшно от того, что этот опыт — единственное, на что я способна.
4. Не умение доводить дело до конца. Пытаясь познать свой творческий потенциал: рисование, вышивка, писательство, фотошоп и даже 3Д-моделирование — я чувствую себя героем поговорки «и швец, и жнец, и на дуде игрец». Вот только желание охватить всё, приучило переключаться на новое дело, не заканчивая старое. Я часто загораюсь, как спичка, новыми увлечениями, но также быстро тухну, поддаваясь тем же страхам не смочь и банальной лени.
5. Разочарование в ожиданиях. Эти упражнения должны были стать мне вызовом, толчком к познанию себя, как писателя, источником новых идей. Я помню, как в художественной школе мы брали реальные картины художников, разбирали их на детали и элементы, а после из этого создавали свою, совершенно новую по смыслу и стилистике картину. Так и с этими упражнениями, я хотела в подобном ключе проработать свои писательские навыки, но некоторые задания из этого списка кажутся мне глупыми и не понятными в плане повышения писательского воображения. Или являются личными откровениями, которыми обычно люди делятся на приёмах у психологов.
Вину свою признаю и обязуюсь работать над собой, но прошу принять во внимание серьёзность и сложность вышеуказанных причин.
УПРАЖНЕНИЕ 15. Напишите рассказ о синем предмете.
Пятница свалилась на голову Марии как пласт снега, неожиданно слетевший с крыши. Ты вроде и успела отскочить, но продолжаешь стоять в шоке, прокручивая в голове риски, и не знаешь, что делать дальше. Мария ненавидела пятницы больше других дней недели, для неё пятница — это личный понедельник.
Семейная жизнь больше не радовала, а будто хладнокровно, мучительно топила в водах рутины и житейских проблем, утаскивая молодую тридцатилетнюю женщину на самое дно депрессивного отчаяния. Тотальная усталость стала вечной спутницей, наполнив тело, некогда улыбчивой и влюблённой в жизнь, Марии литрами кофе, успокоительными, смешанными с антидепрессантами и аналгином. Как псевдо топливо для поддержания обездушенного мёртвого тела. Сил не было ни на что, даже на то, чтобы открывать по утрам глаза. Молодая женщина работала, чем-то занималась на остаточных парах несуществующей энергии некогда заведённого механизма. Она всё время куда-то бежала: водила дочек в школу и садик, ездила к родителям копать треклятую картошку, которую сама не ела вот уже пять лет, летала трудолюбивой пчёлкой по городу, решая рабочие моменты — вечно спешила и постоянно опаздывала. Казалось, остановить она хоть на секунду, и её сердце тоже остановиться, не справившись с нагрузкой.
Марию больше ничего не радовало, не приносило удовлетворения. Она вроде и смеялась, и шутила, и радовалась, и грустила, поддерживая видимость социальной жизни, только внутри поселилась пустота. А в голове нарастал гул, будто пытался пробиться сквозь эту пустоту, чтобы донести какую-то жизненно важную мысль.
С мужем они больше не разговаривали. Их общение — сплошные крики, скандалы и нескончаемые взаимные упрёки. А сегодня, в эту ненавистную пятницу, Мария поняла, что даже её любимые доченьки перестали служить поводом возвращаться домой.
Ощущение такое, словно лежишь в гробу, крышка которого едва присыпана землёй, а сверху ходят, ездят, бегаю, шумят. Сверху кипит жизнь, бурлит всеми красками, настолько рядом, что эхо этого буйства энергии разрывает барабанные перепонки, оглушая: через боль, звон и кровь, окутывая женщину тьмой. Из которой не вырваться, от которой не убежать, от которой больше невозможно спрятаться за заботой о дочках или работой. Словно лампочка в тусклой неоновой табличке «Счастье», последний раз моргнув, окончательно погасла.
День, в общем-то, был солнечным, и с окончанием рабочего времени жизнь в городе словно только начала набирать свои обороты. Но Мария не видела красок жизни вокруг. Она неспешно брела вдоль центральной улицы, бездумно переставляла ногами и не имела ни малейшего понятия, куда её приведёт дорога. Встречные прохожие виделись женщине серой дымкой, витрины магазинов — сплошным бликом.
Говорят, сигнальный цвет, который должен останавливать — это красный: красно-белые ограждающие ленты, красный сигнал светофора. Вот только из транса безысходности Марию вывел синий дорожный чемодан.
Минимализм пустой витрины с одним единственным синим чемоданом стал для женщины немым откровением. Простым и ясным решением нерешаемой задачки. Ощущенние вырванности из жизни, как лист тетради, который не вставить назад, сменилось ясностью осознания: мечты о счастливой семье рухнули, и ей давно пора побросать в чемодан остатки сил и самоуважения, достать с антресолей рухнувшей семейной жизни припылённое платье интересной девушки, которой Мария когда-то являлась. Собрать чемодан в новую жизнь. Синий чемодан новых надежд, пусть он и будет вперемешку с детскими вещами.
Дорожный синий чемодан стал цветом правды. Это не бегство — когда бегут, нет времени собирать вещи, возиться с чемоданами. Это пробуждение.
С удивлением, Мария отметила, что нескончаемая головная боль отступила. Как будто самосознание, наконец, прорвалось сквозь платину страхов и отрицания. Отныне «синий» станет её любимым цветом — цветом перемен, цветом нового счастья.
УПРАЖНЕНИЕ 16. Представьте, что находитесь в комнате, полной людей, но вы в ней единственный слепой. Запишите, какими вы видите помещение и людей в своем воображении.
«Лучше бы я родилась слепой, чем потеряла зрение в двадцать шесть лет».
Я повторяю эту фразу каждый день, как только просыпаюсь. Ведь, едва открыв глаза, вместо уюта своей комнаты я вижу яркий блик, который своим светом возвращает меня в мою мрачную реальность. Сегодня мама сдалась и перешла к решительным мерам. Два месяца прошло с тех пор, как я окончательно потеряла зрение. Два месяца я отказываюсь выходить из дома, из своей комнаты. Я теперь неполноценная, обуза для родителей без перспектив на будущее. Без какого-либо будущего в целом.
Но войдя сегодня в мою комнату решительным шагом, мама сказала собираться в ресторан, и если я откажусь, она отведёт меня туда силой, при этом неважно, в чём я буду одета и как буду выглядеть. Ведь я всё равно не увижу ни себя, ни реакции окружающих. Доводы о том, что хоть я и не вижу, но слышать и чувствовать не перестала – не помогают.
Едва мы покинули относительно уединённое пространство такси и зашли в зал ресторана, я будто повторно ослепла от ощущения устремлённых на меня взглядов. Не помогали даже тёмные непроницаемые очки. На мне было шифонное алое платье без рукавов и чуть ниже колена, и чёрные босоножки на среднем каблуке, волосы убраны в высокую прическу, оголяющую шею и плечи.
Незрячие не живут в темноте, как жаль, что это оказалось всего лишь распространённым заблуждением. Наоборот, я словно слепну каждую секунду своей жизни, от яркого света захватившего мои мёртвые глаза. Я слепа не с рождения, а это значит только одно: я прекрасно знаю, какими лицами меня встречают посетители этого ресторана. Кто-то выражает сочувствие, но лучше б перестал таращиться и шептаться с соседом, кто-то смотрит любопытно, как на очередную зверушку в вольере зоопарка, следя за тем, как я пытаюсь проявлять самостоятельность, кто-то с пренебрежением старается не замечать меня вовсе, про себя возмущаясь, зачем такую инвалидку привели в приличное место, ведь своей неуклюжестью я буду портить им аппетит. Да, я не вижу, но чувствую все взгляды, которые беспардонно трогают меня. Это настоящая пытка быть здесь и знать, как я выгляжу в глазах окружающих – жалкое подобие человека.
– Перестань нервничать, никто на тебя не смотрит. – Тихо сказала мама, помогая мне сесть.
– На девушку, которая остаётся в помещении в тёмных очках и которую привели за ручку, невозможно не обращать внимание.
– Ну, глянули и забыли. Это достаточно дорогой ресторан с живой музыкой, чтобы сидеть и разглядывать посетителей. А тебе надо учиться социализации.
Я лишь недовольно поджала губы, поудобнее устраиваясь на стуле. Аппетит пропал напрочь.
В зале ресторана едой совсем не пахло, только лёгкий сладковато-пряный аромат разливался по залу и окутывал подобно шлейфу дорогих духов, подчеркивающих статус. Атмосфера ресторана располагала к тёплому уютному общению, а ненавязчивость живой музыки дополняла атмосферу, завершая высокий уровень заведения. Я сидела, слегка откинувшись на спинку стула, и пыталась «увидеть» другими своими органами чувств, которым ещё предстоит научиться быть моими глазами. Предоставила матери полный карт-бланш в вопросе выбора блюд, я попросту стеснялась беседовать с предельно вежливым официантом с приятным, слегка тянущим букву «р» голосом. Я собиралась с силами, чтобы не ударить в грязь лицом перед всеми, то и дело падающими на меня, взглядами, которые ощущались уколами ледяных игл.
Мама нервничала, она пыталась выглядеть беззаботной и расслабленной, но мой слух уже научился улавливать этот тонкий оттенок волнения в тембре её голоса. Я хотела уличить в нём нотки стыда за то, что приходится возиться с такой, как я, но мама не давила гиперопекой, считаясь с моим желанием к умеренной самостоятельности.
Музыканты заканчивали играть мелодию фокстрота «Дым» из кинофильма «Роберта», когда к нашему столику твёрдым уверенным шагом подошёл молодой человек. Моё внутреннее чутье говорило, что это был мужчина, и ему не больше тридцати.
– Могу я пригласить молодую даму на танец? – мягким обволакивающим голосом, спросил незнакомец.
– Вы не заметили, дама больше не может танцевать, – слегка раздражённо ответила я, приподняв свои очки. – «Он издевается?»
– О, дочка с удовольствием с вам станцует, – расплываясь в улыбке, перебила меня мама.
– Мама, как ты себе это представляешь, хочешь, чтобы я опозорилась?! – рассерженной коброй прошипела ей. – Я оттопчу ему ноги и грохнусь посреди зала, на потеху всем присутствующим.
– Я довольно опытный танцор, и, если вы оступитесь – это будет моим позором, как вашего партёра. – Мужчина, слегка коснулся моей ладони, лежащей на столе.
Этот жест был мягок и осторожен, но я всё равно дёрнулась и отодвинула ладонь от неожиданности.
– Сделай маме приятное, дочка, я так давно не видела тебя танцующей.
Голос мамы был пропитан отчаянным желанием, мольбой, которую я не смогла проигнорировать. Ей действительно будет приятно, а танец – это меньшее, что я могу дать ей в благодарность, за заботу в этот трудный для нас обеих период.
– Что ж, я в полной вашей власти, – сказала я, позволяя незнакомцу взять мою ладошку и помочь подняться.
Как только мы вышли на танцпол, который находился чуть в стороне от нашего столика, заиграла мелодия аргентинское танго.
Руки мужчина были слегка шершавыми, с сильно выпирающими жилками, что говорило о том, что ему больше сорока, хотя голос звучал молодо. Он был выше меня не меньше чем на голову. Его шаг был твёрд, казалось, он вёл меня через весь зал с гордостью. Мне понравился его запах, я пыталась посильнее вдохнуть его, чтобы определить этот аромат точнее, но не различала ноток, только чувствовала уверенность, которой мужчина был просто пропитан. Он был уверен в себе, во мне, как партнёрше, уверен в необходимости нашего спонтанного танца.
Танго – это танец-импровизация, это необыкновенная сила понимания партнёров, умения чувствовать друг друга и доверять. Самым выразительным моментом этого чувственного, страстного танца являются паузы: чёткие ритмы, выпады с замиранием на мгновение, то плавные, то резкие, будто диалог на повышенных тонах. Невозможно танцевать танго и не растворяться в нём, забывая о внешнем мире, о проблемах, о будущем. Есть только сейчас, которое ощущается как сладостный полёт в никуда. Мне достался лучший партнёр. Когда как я пыталась осторожничать в своих шагах и движениях, он вёл уверенно, через прикосновения питая меня своей силой. Музыка текла сквозь нас, рисуя свою историю. Шаг, ещё один, поворот. Вот мужчина слегка отталкивает меня от себя – я паникую на долю секунды, что вот сейчас оступлюсь и упаду, но его ладонь держит крепче, чем в момент наших самых жарких объятий. Рывок назад – и эффектное окончание, резким завершением на пике эмоций. В зале хлопали, но я просто стояла и пыталась надышаться этим упоительным ощущением уверенной свободы.
– Вы прекрасно танцуете, Светлана, – мягко сказал мужчина, ненавязчиво подталкивая меня по направлению к столику.
Услышав своё имя, я напряглась всем телом, чувствуя себя уязвимой, как никогда до этого момента.
– Я немного обманул вас, Светлана, наш танец был неслучайным. Разрешите представиться, меня зовут Лебедев Андрей Геннадьевич, я – психотерапевт. Ваша мама наняла меня помочь вам.
– Я не нуждаюсь в помощи. Вы ничего обо мне не знаете, мне ничего ни от кого не нужно. Я хочу, чтобы все просто оставили меня в покое.
Мы замерли, возле нашего с мамой столика, она коснулась меня, призывая присесть и поговорить, потому как мой голос крепчал и набирал силу с каждым словом. Но я отмахнулась от неё, желая оставаться на ногах, держа оборону в этом разговоре.
– Я понимаю вас, – мягко сказал Андрей Геннадьевич. – Сейчас вам всё видется в мрачных тонах. Вы видите тёмный тоннель, но поверьте, всё не так.
– Ничего вы не знаете! – Воскликнула я так, что уверена, пара ближайших столиков обернулась на мой возглас. – Я сгораю каждую минуту своей поломанной жизни от яркого света, который украл мои глаза.
Мужчина отпустил мой локоть, за который придерживал меня по пути к нашему столику, осторожно взяв мою ладонь, поднёс к губам, оставляя невесомый поцелуй. Касаясь одним лишь дыханием. Я не выдёргивала руку, чтобы не выглядеть ещё более жалкой в глазах окружающих.
– Вы считаете себя ущербной, но танец, только что доказал всем, кто есть в этом ресторане, что вы сильнее, чем вам кажется. Я хочу помочь вам, лишь сохранить эту уверенность.
Я замерла, прислушиваясь к себе. Сейчас я, правда, чувствовала уверенность. Впервые за последние два месяца. Решимость моей позы, напряжённой осанки, высоко поднятой головы – всё этого было стимулом к действиям, к гордому отказу, но сейчас я словно «видела» в глазах матери надежду, которая заставила меня улыбнуться и ответить:
– Я в вашей власти.
2. Лень превратилась в привычку. Желание простой прокрастинации, желание лечь и ничего не делать, преобладает над желанием выработать новую привычку — писать каждый день.
3. Страх опозориться. Несмотря на отсутствие цели стать писателем, которого бы публиковали в различных издательствах, всё же хочется получить положительные отклики и поддержку читателей. А страх опозориться, так называемый страх чистого листа — блокирует порыв писать, даже если образы вновь возникают в голове. Ведь у меня был опыт в писательстве, была поддержка, были герои, с которыми я вместе переживала целую историю, и страшно от того, что этот опыт — единственное, на что я способна.
4. Не умение доводить дело до конца. Пытаясь познать свой творческий потенциал: рисование, вышивка, писательство, фотошоп и даже 3Д-моделирование — я чувствую себя героем поговорки «и швец, и жнец, и на дуде игрец». Вот только желание охватить всё, приучило переключаться на новое дело, не заканчивая старое. Я часто загораюсь, как спичка, новыми увлечениями, но также быстро тухну, поддаваясь тем же страхам не смочь и банальной лени.
5. Разочарование в ожиданиях. Эти упражнения должны были стать мне вызовом, толчком к познанию себя, как писателя, источником новых идей. Я помню, как в художественной школе мы брали реальные картины художников, разбирали их на детали и элементы, а после из этого создавали свою, совершенно новую по смыслу и стилистике картину. Так и с этими упражнениями, я хотела в подобном ключе проработать свои писательские навыки, но некоторые задания из этого списка кажутся мне глупыми и не понятными в плане повышения писательского воображения. Или являются личными откровениями, которыми обычно люди делятся на приёмах у психологов.
Вину свою признаю и обязуюсь работать над собой, но прошу принять во внимание серьёзность и сложность вышеуказанных причин.
УПРАЖНЕНИЕ 15. Напишите рассказ о синем предмете.
Пятница свалилась на голову Марии как пласт снега, неожиданно слетевший с крыши. Ты вроде и успела отскочить, но продолжаешь стоять в шоке, прокручивая в голове риски, и не знаешь, что делать дальше. Мария ненавидела пятницы больше других дней недели, для неё пятница — это личный понедельник.
Семейная жизнь больше не радовала, а будто хладнокровно, мучительно топила в водах рутины и житейских проблем, утаскивая молодую тридцатилетнюю женщину на самое дно депрессивного отчаяния. Тотальная усталость стала вечной спутницей, наполнив тело, некогда улыбчивой и влюблённой в жизнь, Марии литрами кофе, успокоительными, смешанными с антидепрессантами и аналгином. Как псевдо топливо для поддержания обездушенного мёртвого тела. Сил не было ни на что, даже на то, чтобы открывать по утрам глаза. Молодая женщина работала, чем-то занималась на остаточных парах несуществующей энергии некогда заведённого механизма. Она всё время куда-то бежала: водила дочек в школу и садик, ездила к родителям копать треклятую картошку, которую сама не ела вот уже пять лет, летала трудолюбивой пчёлкой по городу, решая рабочие моменты — вечно спешила и постоянно опаздывала. Казалось, остановить она хоть на секунду, и её сердце тоже остановиться, не справившись с нагрузкой.
Марию больше ничего не радовало, не приносило удовлетворения. Она вроде и смеялась, и шутила, и радовалась, и грустила, поддерживая видимость социальной жизни, только внутри поселилась пустота. А в голове нарастал гул, будто пытался пробиться сквозь эту пустоту, чтобы донести какую-то жизненно важную мысль.
С мужем они больше не разговаривали. Их общение — сплошные крики, скандалы и нескончаемые взаимные упрёки. А сегодня, в эту ненавистную пятницу, Мария поняла, что даже её любимые доченьки перестали служить поводом возвращаться домой.
Ощущение такое, словно лежишь в гробу, крышка которого едва присыпана землёй, а сверху ходят, ездят, бегаю, шумят. Сверху кипит жизнь, бурлит всеми красками, настолько рядом, что эхо этого буйства энергии разрывает барабанные перепонки, оглушая: через боль, звон и кровь, окутывая женщину тьмой. Из которой не вырваться, от которой не убежать, от которой больше невозможно спрятаться за заботой о дочках или работой. Словно лампочка в тусклой неоновой табличке «Счастье», последний раз моргнув, окончательно погасла.
День, в общем-то, был солнечным, и с окончанием рабочего времени жизнь в городе словно только начала набирать свои обороты. Но Мария не видела красок жизни вокруг. Она неспешно брела вдоль центральной улицы, бездумно переставляла ногами и не имела ни малейшего понятия, куда её приведёт дорога. Встречные прохожие виделись женщине серой дымкой, витрины магазинов — сплошным бликом.
Говорят, сигнальный цвет, который должен останавливать — это красный: красно-белые ограждающие ленты, красный сигнал светофора. Вот только из транса безысходности Марию вывел синий дорожный чемодан.
Минимализм пустой витрины с одним единственным синим чемоданом стал для женщины немым откровением. Простым и ясным решением нерешаемой задачки. Ощущенние вырванности из жизни, как лист тетради, который не вставить назад, сменилось ясностью осознания: мечты о счастливой семье рухнули, и ей давно пора побросать в чемодан остатки сил и самоуважения, достать с антресолей рухнувшей семейной жизни припылённое платье интересной девушки, которой Мария когда-то являлась. Собрать чемодан в новую жизнь. Синий чемодан новых надежд, пусть он и будет вперемешку с детскими вещами.
Дорожный синий чемодан стал цветом правды. Это не бегство — когда бегут, нет времени собирать вещи, возиться с чемоданами. Это пробуждение.
С удивлением, Мария отметила, что нескончаемая головная боль отступила. Как будто самосознание, наконец, прорвалось сквозь платину страхов и отрицания. Отныне «синий» станет её любимым цветом — цветом перемен, цветом нового счастья.
УПРАЖНЕНИЕ 16. Представьте, что находитесь в комнате, полной людей, но вы в ней единственный слепой. Запишите, какими вы видите помещение и людей в своем воображении.
«Лучше бы я родилась слепой, чем потеряла зрение в двадцать шесть лет».
Я повторяю эту фразу каждый день, как только просыпаюсь. Ведь, едва открыв глаза, вместо уюта своей комнаты я вижу яркий блик, который своим светом возвращает меня в мою мрачную реальность. Сегодня мама сдалась и перешла к решительным мерам. Два месяца прошло с тех пор, как я окончательно потеряла зрение. Два месяца я отказываюсь выходить из дома, из своей комнаты. Я теперь неполноценная, обуза для родителей без перспектив на будущее. Без какого-либо будущего в целом.
Но войдя сегодня в мою комнату решительным шагом, мама сказала собираться в ресторан, и если я откажусь, она отведёт меня туда силой, при этом неважно, в чём я буду одета и как буду выглядеть. Ведь я всё равно не увижу ни себя, ни реакции окружающих. Доводы о том, что хоть я и не вижу, но слышать и чувствовать не перестала – не помогают.
Едва мы покинули относительно уединённое пространство такси и зашли в зал ресторана, я будто повторно ослепла от ощущения устремлённых на меня взглядов. Не помогали даже тёмные непроницаемые очки. На мне было шифонное алое платье без рукавов и чуть ниже колена, и чёрные босоножки на среднем каблуке, волосы убраны в высокую прическу, оголяющую шею и плечи.
Незрячие не живут в темноте, как жаль, что это оказалось всего лишь распространённым заблуждением. Наоборот, я словно слепну каждую секунду своей жизни, от яркого света захватившего мои мёртвые глаза. Я слепа не с рождения, а это значит только одно: я прекрасно знаю, какими лицами меня встречают посетители этого ресторана. Кто-то выражает сочувствие, но лучше б перестал таращиться и шептаться с соседом, кто-то смотрит любопытно, как на очередную зверушку в вольере зоопарка, следя за тем, как я пытаюсь проявлять самостоятельность, кто-то с пренебрежением старается не замечать меня вовсе, про себя возмущаясь, зачем такую инвалидку привели в приличное место, ведь своей неуклюжестью я буду портить им аппетит. Да, я не вижу, но чувствую все взгляды, которые беспардонно трогают меня. Это настоящая пытка быть здесь и знать, как я выгляжу в глазах окружающих – жалкое подобие человека.
– Перестань нервничать, никто на тебя не смотрит. – Тихо сказала мама, помогая мне сесть.
– На девушку, которая остаётся в помещении в тёмных очках и которую привели за ручку, невозможно не обращать внимание.
– Ну, глянули и забыли. Это достаточно дорогой ресторан с живой музыкой, чтобы сидеть и разглядывать посетителей. А тебе надо учиться социализации.
Я лишь недовольно поджала губы, поудобнее устраиваясь на стуле. Аппетит пропал напрочь.
В зале ресторана едой совсем не пахло, только лёгкий сладковато-пряный аромат разливался по залу и окутывал подобно шлейфу дорогих духов, подчеркивающих статус. Атмосфера ресторана располагала к тёплому уютному общению, а ненавязчивость живой музыки дополняла атмосферу, завершая высокий уровень заведения. Я сидела, слегка откинувшись на спинку стула, и пыталась «увидеть» другими своими органами чувств, которым ещё предстоит научиться быть моими глазами. Предоставила матери полный карт-бланш в вопросе выбора блюд, я попросту стеснялась беседовать с предельно вежливым официантом с приятным, слегка тянущим букву «р» голосом. Я собиралась с силами, чтобы не ударить в грязь лицом перед всеми, то и дело падающими на меня, взглядами, которые ощущались уколами ледяных игл.
Мама нервничала, она пыталась выглядеть беззаботной и расслабленной, но мой слух уже научился улавливать этот тонкий оттенок волнения в тембре её голоса. Я хотела уличить в нём нотки стыда за то, что приходится возиться с такой, как я, но мама не давила гиперопекой, считаясь с моим желанием к умеренной самостоятельности.
Музыканты заканчивали играть мелодию фокстрота «Дым» из кинофильма «Роберта», когда к нашему столику твёрдым уверенным шагом подошёл молодой человек. Моё внутреннее чутье говорило, что это был мужчина, и ему не больше тридцати.
– Могу я пригласить молодую даму на танец? – мягким обволакивающим голосом, спросил незнакомец.
– Вы не заметили, дама больше не может танцевать, – слегка раздражённо ответила я, приподняв свои очки. – «Он издевается?»
– О, дочка с удовольствием с вам станцует, – расплываясь в улыбке, перебила меня мама.
– Мама, как ты себе это представляешь, хочешь, чтобы я опозорилась?! – рассерженной коброй прошипела ей. – Я оттопчу ему ноги и грохнусь посреди зала, на потеху всем присутствующим.
– Я довольно опытный танцор, и, если вы оступитесь – это будет моим позором, как вашего партёра. – Мужчина, слегка коснулся моей ладони, лежащей на столе.
Этот жест был мягок и осторожен, но я всё равно дёрнулась и отодвинула ладонь от неожиданности.
– Сделай маме приятное, дочка, я так давно не видела тебя танцующей.
Голос мамы был пропитан отчаянным желанием, мольбой, которую я не смогла проигнорировать. Ей действительно будет приятно, а танец – это меньшее, что я могу дать ей в благодарность, за заботу в этот трудный для нас обеих период.
– Что ж, я в полной вашей власти, – сказала я, позволяя незнакомцу взять мою ладошку и помочь подняться.
Как только мы вышли на танцпол, который находился чуть в стороне от нашего столика, заиграла мелодия аргентинское танго.
Руки мужчина были слегка шершавыми, с сильно выпирающими жилками, что говорило о том, что ему больше сорока, хотя голос звучал молодо. Он был выше меня не меньше чем на голову. Его шаг был твёрд, казалось, он вёл меня через весь зал с гордостью. Мне понравился его запах, я пыталась посильнее вдохнуть его, чтобы определить этот аромат точнее, но не различала ноток, только чувствовала уверенность, которой мужчина был просто пропитан. Он был уверен в себе, во мне, как партнёрше, уверен в необходимости нашего спонтанного танца.
Танго – это танец-импровизация, это необыкновенная сила понимания партнёров, умения чувствовать друг друга и доверять. Самым выразительным моментом этого чувственного, страстного танца являются паузы: чёткие ритмы, выпады с замиранием на мгновение, то плавные, то резкие, будто диалог на повышенных тонах. Невозможно танцевать танго и не растворяться в нём, забывая о внешнем мире, о проблемах, о будущем. Есть только сейчас, которое ощущается как сладостный полёт в никуда. Мне достался лучший партнёр. Когда как я пыталась осторожничать в своих шагах и движениях, он вёл уверенно, через прикосновения питая меня своей силой. Музыка текла сквозь нас, рисуя свою историю. Шаг, ещё один, поворот. Вот мужчина слегка отталкивает меня от себя – я паникую на долю секунды, что вот сейчас оступлюсь и упаду, но его ладонь держит крепче, чем в момент наших самых жарких объятий. Рывок назад – и эффектное окончание, резким завершением на пике эмоций. В зале хлопали, но я просто стояла и пыталась надышаться этим упоительным ощущением уверенной свободы.
– Вы прекрасно танцуете, Светлана, – мягко сказал мужчина, ненавязчиво подталкивая меня по направлению к столику.
Услышав своё имя, я напряглась всем телом, чувствуя себя уязвимой, как никогда до этого момента.
– Я немного обманул вас, Светлана, наш танец был неслучайным. Разрешите представиться, меня зовут Лебедев Андрей Геннадьевич, я – психотерапевт. Ваша мама наняла меня помочь вам.
– Я не нуждаюсь в помощи. Вы ничего обо мне не знаете, мне ничего ни от кого не нужно. Я хочу, чтобы все просто оставили меня в покое.
Мы замерли, возле нашего с мамой столика, она коснулась меня, призывая присесть и поговорить, потому как мой голос крепчал и набирал силу с каждым словом. Но я отмахнулась от неё, желая оставаться на ногах, держа оборону в этом разговоре.
– Я понимаю вас, – мягко сказал Андрей Геннадьевич. – Сейчас вам всё видется в мрачных тонах. Вы видите тёмный тоннель, но поверьте, всё не так.
– Ничего вы не знаете! – Воскликнула я так, что уверена, пара ближайших столиков обернулась на мой возглас. – Я сгораю каждую минуту своей поломанной жизни от яркого света, который украл мои глаза.
Мужчина отпустил мой локоть, за который придерживал меня по пути к нашему столику, осторожно взяв мою ладонь, поднёс к губам, оставляя невесомый поцелуй. Касаясь одним лишь дыханием. Я не выдёргивала руку, чтобы не выглядеть ещё более жалкой в глазах окружающих.
– Вы считаете себя ущербной, но танец, только что доказал всем, кто есть в этом ресторане, что вы сильнее, чем вам кажется. Я хочу помочь вам, лишь сохранить эту уверенность.
Я замерла, прислушиваясь к себе. Сейчас я, правда, чувствовала уверенность. Впервые за последние два месяца. Решимость моей позы, напряжённой осанки, высоко поднятой головы – всё этого было стимулом к действиям, к гордому отказу, но сейчас я словно «видела» в глазах матери надежду, которая заставила меня улыбнуться и ответить:
– Я в вашей власти.
