На миг привиделось, как он идет по горящему, разрушенному городу. Трупы на улицах. Кровь на полу коридоров губернаторской резиденции....
"А потом?" - спросил холодный, чужой голос. - "Убьешь Уэйда, ворвешься в спальню его супруги. И? Что будет потом?"
Отвращение и презрение в глазах Арабеллы. Гневая складка возле губ. Полные ненависти слова:
"Вон, господин пират!"
Блад перевел дух, отгоняя наваждение.
Арабелла в любом случае потеряна для него, она предпочла другого и это правильно, но он, по крайней мере, не будет так чудовищно несправедливо судить о ней. Ему остается лишь сожалеть о несбывшемся и глубоко в душе хранить драгоценные воспоминания.
«Прости меня, моя дорогая, и будь счастлива...»
Надежды Питта оправдались, но лишь отчасти. В Бладе как будто в самом деле произошла перемена. Он вновь начал смеяться соленым шуточкам Волверстона. И это был все тот же их капитан, разве что синие глаза казались ярче, чем прежде, может быть потому, что его волосы, прежде черные как смоль, засеребрились на висках.
Разговор с Джереми рассеял тьму, окружающую Питера, однако в его душе был разлад, наметившийся еще до похищения и только усугубившийся сейчас. Тогда он не оставил себе ни минуты свободного времени. Теперь, в период вынужденного бездействия, он мог глубже заглянуть в себя. Он был сыт по горло жизнью корсара, переполнен ею, словно вздувшаяся после осенних дождей река. Да, сотни людей идут за ним, но все это длится, пока он — удачливый капитан, ведущий их в новый набег. А он не чувствовал больше азарта, доселе толкавшего его в самые рискованные и дерзкие авантюры. Пройдя через ад, уготованный ему ненавистью его злейшего врага, он осознавал, что возврата к прежней жизни быть не может.
«Старею. Видимо, пора остепениться, - он горько и иронично усмехался своим мыслям: - Жениться, наконец. Почему бы и нет? На Мадлен».
Блад подолгу говорил с Пако. Его очень интересовала медицина индейцев и тот привидевшийся лес, где он встретился с колдуном.
— Да, — важно говорил Пако. — Это Лес Предков. Пако нашел там твой Ка и прогнал прочь.
— Так значит, возможно видеть одинаковые сны?
— Это не сон, ты заглянул за Грань. Твой Ка уже почти стал Айа, но Пако помог ему вернуться.
Тогда Блад стал расспрашивать про верования и философию индейцев и пришел к выводу, что белый человек, самонадеянно и безо всяких на то оснований, присвоил себе право карать и миловать и называть всех, отличных от него, дикарями, и все непостижимое для своего ограниченного ума – колдовством.
Блад подумывал отпустить индейца и спросил:
— Есть ли другой народ, близкий к твоему, среди которого ты мог бы жить?
— Пако слышал,что в глубине нашей земли, возле великой воды, но не вкуса слез, как эта, — он махнул в сторону моря, — а сладкой, живут похожие люди.
— Хочешь уйти к ним?
— Если Пако больше не нужен капитану, Пако уйдет.
— Куда ж я без тебя, – усмехнулся Блад. – Кто еще будет меня вытаскивать с того света.
«А может, мне пойти вместе с ним? Узнать новый мир?»
Прошло немногим больше месяца, и Питер Блад полностью оправился. Из хижины он перебрался на «Арабеллу». Ждали «Атропос» и «Лахезис». Пора было возвращаться. Но куда?
В один из вечеров, когда Блад стоял на квартердеке, глядя в закатное небо, к нему подошел Джереми Питт:
— Что ты думаешь делать дальше, Питер?
— Думаю, мне следует поблагодарить губернатора д'Ожерона за его помощь.
— Это само собой... Послушай, а не пойти ли нам на Ямайку? – Блад резко обернулся к нему, и штурман поспешно продолжил: — Подожди, дай мне договорить! Ребята будут рады отомстить за тебя. И мисс Арабелла там... – он смутился и пробормотал: – Неужто ты еще не понял, что она... - Блад молчал, гневно раздувая ноздри и окончательно лишая Джереми присутствия духа: - Ну... ты дорог ей...
— Я знаю, Джереми, - вдруг спокойно произнес Блад. - Ее участие в моей судьбе говорит за себя. Более того, думаю, что я был тем, кто разбудил ее сердце. Но часто ли первая любовь ведет к счастливому браку? Мисс Арабелла готовится стать леди Уэйд или уже стала ею... Возможно, она обрела свое счастье, - он сухо рассмеялся и мотнул головой. - И какую жизнь я могу предложить ей? Стать женой пирата, человека вне закона? Нет, она не заслуживает такого!
Питт еще что то хотел сказать, но Блад прервал его:
— Не стоит больше говорить об этом. Мы идем на Тортугу.
Солнечным утром в Кайонскую гавань вошли все четыре корабля капитана Блада. Весть о их появлении мигом облетела весь город. Пока корабли вставали на якорь, у причала собралась пестрая толпа, состоящая из людей разных национальностей и родов деятельности: всем было любопытно, кто сейчас, после смерти капитана Блада, командует его эскадрой. Когда же на причал ступил, помахивая тростью, элегантный джентльмен в черном костюме испанского кроя, восторженный рев вырвался из сотен глоток: это и был «безвременно усопший» капитан Питер Блад собственной персоной.
Ему с трудом удалось избежать чрезмерных проявлений радости по поводу своего «воскрешения», команде «Арабеллы» даже пришлось прийти на выручку к своему капитану. Протолкавшись наконец через толпу, он направился к дому губернатора.
Д'Ожерон встретил его с искренней радостью:
— Друг мой, я счастлив видеть вас в добром здравии. – Он покачал головой при виде серебра в волосах Блада. – Вижу, вам пришлось пройти через тяжкие испытания...
— Все уже позади, месье д'Ожерон. Благодарю вас за помощь и за тот прекрасный корабль, что вы так щедро предоставили моим друзьям. Мой штурман до сих пор не может забыть его, – на губах Блада появилась улыбка, – ему теперь кажется, что «Арабелла» идет слишком медленно.
— О, это меньшее, что я мог сделать для вас. Могу ли я узнать о ваших дальнейших планах?
— Я как раз об этом собирался поговорить с вами. Вы помните наш последний разговор?
— Конечно. Я пытался предостеречь вас, но вы мне не поверили.
— А еще мы говорили о том, что возможно, мне пора менять род занятий, – добавил Блад. – Так вот, я пришел к тому же выводу. Все, с пиратством покончено. Я пока не сказал моим людям, они слишком рады сейчас моему возвращению. Но через пару дней я соберу капитанов кораблей и попрошу их избрать другого командира либо действовать самостоятельно.
— А вы сами?
— Еще не решил, возможно я последую и другим... вашим советам.
— Подождите распускать вашу эскадру, – сказал вдруг губернатор. – У меня для вас есть интересное предложение. Нет, нет, никакого пиратства. За время вашего отсутствия между Испанией и Францией разразилась война, настоящая война, а не мелкие стычки и разбойные нападения. На днях ко мне обратился господин де Кюсси, губернатор французской части Эспаньолы. Он попросил меня о содействии. Речь идет о том, чтобы предоставить дополнительные силы эскадре барона де Ривароля, которая идет сюда из Франции.
Блад задумался. Это действительно уже не было пиратством. Да и его люди измаялись без дела.
— Мне нужно собрать моих офицеров. Какие условия предлагает господин де Кюсси?
— Думаю, вы, вместе со своими офицерами, сможете сами обсудить условия. Например завтра. Я склонен также полагать, что они не оставят вас равнодушными. Ну а после благополучного, если на то будет Божья воля, окончания похода мы вернемся к обсуждению других... моих советов, – месье д'Ожерон многозначительно улыбнулся.
Вскоре капитан Блад распрощался с ним. Он направился в таверну, где веселились его капитаны, празднуя возвращение на Тортугу, чтобы предложить им поступить на службу к королю Франции.
апрель 1689
Блад, стоя на квартердеке "Арабеллы", рассматривал в подзорную трубу темную громаду форта Сан-Луис-де-Бока-Чика, охраняющего доступ на внутренний рейд Картахены. Сюда они пришли вместе с эскадрой де Ривароля, хотя эта затея с самого начала не вызывала у Питера особых восторгов. Но барон не собирался ни нападать на испанскую часть Эспаньолы, ни действовать на море против испанских караванов. Его истинной целью была именно Картахена, сокровищница Испании. Это заставляло в очередной раз задуматься о столь малых различиях между пиратами, людьми вне закона, ведомыми жаждой наживы, и регулярной армии какой бы то ни было державы, вступающей в завоеванные земли.
Соблазнившись кажущейся незащищенностью города с севера, де Ривароль полагал захватить его без особых затруднений. Доводы Блада о невозможности этой операции были презрительно отвергнуты. Более того - барон, не скрывая цинизма, определил роль корсаров как "острия выкованного им оружия". Что в гораздо более грубой форме было прокомментировано Волверстоном: "героически сдохнуть, не получив ни песо".
Как Блад и предостерегал, штурм с севера не удался: мелководье не позволило подойти кораблям близко к берегу, а шлюпки с десантом были разбиты прибоем. И вот уже несколько дней корабли эскадры стояли на внешнем рейде. Де Ривароль, который не был склонен делать выводы из собственных просчетов, обвинил во всем людей губернатора де Кюсси, однако какого-либо иного плана до сих пор не представил. Тогда, понимая, что длительная осада города может закончится полным разгромом их совместной эскадры, Блад решил перехватить инициативу и атаковать форт Сан-Луис на рассвете. Маневренность корсарских кораблей могла дать им преимущество перед тяжелыми многопушечными французскими гигантами. В тайне от де Ривароля он собрал капитанов корсарской эскадры на совет. Его решение было поддержано, а после совета к Бладу подошел Пако и вызвался помочь.
Этой ночью он и два негра из числа людей де Кюсси, размещенных на борту "Арабеллы", отправились к форту вплавь. Чтобы держаться на воде они использовали хитроумную конструкцию из пустых бочонков, утыканую пучками водорослей. По каким признакам индеец отобрал нужных ему людей, осталось загадкой, но если им удастся устранить часовых форта, у корсаров появится дополнительный шанс.
На квартердек поднялся Дайк:
- Мы готовы, капитан. Пако и его ребята, должно быть, тоже уже на месте.
- Начинаем, - скомандовал Блад.
Энрике Муньес, часовой форта Сан-Луис-де-Бока-Чика, пристроив мушкет на стену меж двух зубцов сторожевой башни, раздул искру на конце едва тлеющего фитиля. Кабо* Ортега велел смотреть в оба, вот он и смотрел до рези в глазах. Временами ему чудилось мельтешение в волнах пролива, и часовой смаргивал, чтобы убедиться, что это всего лишь игра лунных бликов на воде. Самое поганое время — перед рассветом. Луна побледнела, но солнце еще не взошло, лишь облака на востоке горели золотом. Но уже можно было четко различать силуэты кораблей французской эскадры, блокирующих выход из пролива Бока-Чика в открытое море.
Муньес увидел, что среди эскадры наметилось движение. Четыре корабля отделились от остальных и, на ходу распуская паруса, направились в глубь пролива. И в этот же миг шорох откуда-то снизу отвлек его. Схватив мушкет, он наклонился, заметил смутную тень, распластанную на стене, и навел на нее мушкет. Что-то кольнуло в шею, Муньес открыл было рот, чтобы поднять тревогу, но крик застрял в глотке. Он сполз по стене и замер.
Кабо Ортеге не спалось. Он лежал на жестком комковатом тюфяке, слушая басовитый солдатский храп. Воевать — это то, что Ортега занимался всю свою жизнь И сейчас чутье твердило, что штурмовать их начнут в любой миг. Эти приспешники дьявола, французы, не за тем пожаловали, чтобы после первой неудачи убраться восвояси. На месте французского адмирала он начал бы атаку именно в этот час, когда рассвет чуть брезжит, а глаза у караульных смыкаются после бессонной ночи. Ортега досадливо прикусил длинный ус. Будь его воля, он бы утроил караулы и оставил канониров возле пушек на ночь. Но сиятельному сеньору Олеваресу, коменданту форта, мнение простого кабо было без надобности.
Ортега, понимая, что больше не уснет, с кряхтением поднялся и надел потрепанную куртку. Проклиная французов, он вышел из казармы во двор форта и посмотрел на башню. Тревожно сжалось в груди: часового не было видно.
- Гореть тебе в аду, Муньес, неужто ты заснул?
Он быстро оглядел стену и заметил еще двух часовых, навалившихся на парапет. Неловкость их позы наводила на весьма нехорошие мысли. Не помня себя, он взбежал на стену и обмер, увидев в не более чем паре кабельтовых от форта четыре корабля с выдвигающимися в открытые порта орудиями.
- Тревога! - его вопль совпал с грохотом пушечного залпа.
Каменные осколки разлетелись веером, один из них чиркнул Ортегу по лбу.
- Дьявол и Преисподняя! - заорал он, размазывая по лицу кровь. - Огонь!
Из казармы выскакивали солдаты, бросались к пушкам. Канониры в спешке засыпали порох и закатывали в дула ядра, однако к тому времени, как форт огрызнулся ответным залпом, корабли противника успели развернуться носом, и ядра почти не причинили им вреда.
- Поворот через оверштаг на пять румбов! - скомандовал Блад стоящему у штурвала Питту, и удовлетворенно кивнул, видя, что все четыре корсарских корабля слажено выполняют маневр.
- Огонь!
Залп накрыл форт именно в тот момент когда испанцы перезаряжали пушки. Вновь поворот, так, чтобы перед канонирами противника оказался только нос.
Ядра с воем пронеслись над головой, одно из них ударило в грот-мачту «Арабеллы». Корабль содрогнулся; обломки снастей посыпались на натянутую над палубой сеть.
- Поворот! - крикнул Блад. - Огонь!
Всевышний в тот день отвернулся от них. Меткость французских ублюдков вкупе со быстротой и четкостью маневров их кораблей заставляла заподозрить вмешательство самого дьявола. Коменданта Олевареса, верно, тоже черти унесли, и Ортеге пришлось взять командование на себя.
- Огонь! - каркнул он сорванным голосом.
Пушка молчала. Оглянувшись, он увидел лежащего ничком канонира, выхватил у того пальник и ткнул в запал. От грохота заложило уши. Ортега вскинул голову, пытаясь понять, куда пришелся выстрел, и ухмыльнулся: у ближнего французского корабля ядром разбило бушприт.
Корабль, хотя и медленно, вновь поворачивался бортом. Взвизгнула картечь, что-то горячо толкнуло в грудь. Ортега опустил взгляд, увидел расплывающиеся по мундиру темные пятна и удивился. Потом выщербленные камни стены метнулись ему в лицо. И больше не было ничего...
Бой продолжался не меньше часа. Корсарам удалось разрушить часть стены форта, но и испанские канониры не зря ели свой хлеб. На «Арабелле» была сбита грот-стеньга, оборванный и перепутанный такалаж свисал с уцелевший реев, тем не менее, корабль слушался руля. Блад всматривался в клубы едкого дыма, застилающие обзор, пытаясь понять, что происходит с другими кораблями. Насколько он мог видеть, "Элизабет" не получила серьезных повреждений, у «Лахезис» был снесен бушприт и разворочена носовая часть. Больше тревожила «Атропос». Даже на расстоянии можно было понять, что дела у Волверстона идут неважно: его корабль глубоко осел в воду, а маневры стали медленными и неуклюжими.
"А потом?" - спросил холодный, чужой голос. - "Убьешь Уэйда, ворвешься в спальню его супруги. И? Что будет потом?"
Отвращение и презрение в глазах Арабеллы. Гневая складка возле губ. Полные ненависти слова:
"Вон, господин пират!"
Блад перевел дух, отгоняя наваждение.
Арабелла в любом случае потеряна для него, она предпочла другого и это правильно, но он, по крайней мере, не будет так чудовищно несправедливо судить о ней. Ему остается лишь сожалеть о несбывшемся и глубоко в душе хранить драгоценные воспоминания.
«Прости меня, моя дорогая, и будь счастлива...»
***
Надежды Питта оправдались, но лишь отчасти. В Бладе как будто в самом деле произошла перемена. Он вновь начал смеяться соленым шуточкам Волверстона. И это был все тот же их капитан, разве что синие глаза казались ярче, чем прежде, может быть потому, что его волосы, прежде черные как смоль, засеребрились на висках.
Разговор с Джереми рассеял тьму, окружающую Питера, однако в его душе был разлад, наметившийся еще до похищения и только усугубившийся сейчас. Тогда он не оставил себе ни минуты свободного времени. Теперь, в период вынужденного бездействия, он мог глубже заглянуть в себя. Он был сыт по горло жизнью корсара, переполнен ею, словно вздувшаяся после осенних дождей река. Да, сотни людей идут за ним, но все это длится, пока он — удачливый капитан, ведущий их в новый набег. А он не чувствовал больше азарта, доселе толкавшего его в самые рискованные и дерзкие авантюры. Пройдя через ад, уготованный ему ненавистью его злейшего врага, он осознавал, что возврата к прежней жизни быть не может.
«Старею. Видимо, пора остепениться, - он горько и иронично усмехался своим мыслям: - Жениться, наконец. Почему бы и нет? На Мадлен».
Блад подолгу говорил с Пако. Его очень интересовала медицина индейцев и тот привидевшийся лес, где он встретился с колдуном.
— Да, — важно говорил Пако. — Это Лес Предков. Пако нашел там твой Ка и прогнал прочь.
— Так значит, возможно видеть одинаковые сны?
— Это не сон, ты заглянул за Грань. Твой Ка уже почти стал Айа, но Пако помог ему вернуться.
Тогда Блад стал расспрашивать про верования и философию индейцев и пришел к выводу, что белый человек, самонадеянно и безо всяких на то оснований, присвоил себе право карать и миловать и называть всех, отличных от него, дикарями, и все непостижимое для своего ограниченного ума – колдовством.
Блад подумывал отпустить индейца и спросил:
— Есть ли другой народ, близкий к твоему, среди которого ты мог бы жить?
— Пако слышал,что в глубине нашей земли, возле великой воды, но не вкуса слез, как эта, — он махнул в сторону моря, — а сладкой, живут похожие люди.
— Хочешь уйти к ним?
— Если Пако больше не нужен капитану, Пако уйдет.
— Куда ж я без тебя, – усмехнулся Блад. – Кто еще будет меня вытаскивать с того света.
«А может, мне пойти вместе с ним? Узнать новый мир?»
***
Прошло немногим больше месяца, и Питер Блад полностью оправился. Из хижины он перебрался на «Арабеллу». Ждали «Атропос» и «Лахезис». Пора было возвращаться. Но куда?
В один из вечеров, когда Блад стоял на квартердеке, глядя в закатное небо, к нему подошел Джереми Питт:
— Что ты думаешь делать дальше, Питер?
— Думаю, мне следует поблагодарить губернатора д'Ожерона за его помощь.
— Это само собой... Послушай, а не пойти ли нам на Ямайку? – Блад резко обернулся к нему, и штурман поспешно продолжил: — Подожди, дай мне договорить! Ребята будут рады отомстить за тебя. И мисс Арабелла там... – он смутился и пробормотал: – Неужто ты еще не понял, что она... - Блад молчал, гневно раздувая ноздри и окончательно лишая Джереми присутствия духа: - Ну... ты дорог ей...
— Я знаю, Джереми, - вдруг спокойно произнес Блад. - Ее участие в моей судьбе говорит за себя. Более того, думаю, что я был тем, кто разбудил ее сердце. Но часто ли первая любовь ведет к счастливому браку? Мисс Арабелла готовится стать леди Уэйд или уже стала ею... Возможно, она обрела свое счастье, - он сухо рассмеялся и мотнул головой. - И какую жизнь я могу предложить ей? Стать женой пирата, человека вне закона? Нет, она не заслуживает такого!
Питт еще что то хотел сказать, но Блад прервал его:
— Не стоит больше говорить об этом. Мы идем на Тортугу.
***
Солнечным утром в Кайонскую гавань вошли все четыре корабля капитана Блада. Весть о их появлении мигом облетела весь город. Пока корабли вставали на якорь, у причала собралась пестрая толпа, состоящая из людей разных национальностей и родов деятельности: всем было любопытно, кто сейчас, после смерти капитана Блада, командует его эскадрой. Когда же на причал ступил, помахивая тростью, элегантный джентльмен в черном костюме испанского кроя, восторженный рев вырвался из сотен глоток: это и был «безвременно усопший» капитан Питер Блад собственной персоной.
Ему с трудом удалось избежать чрезмерных проявлений радости по поводу своего «воскрешения», команде «Арабеллы» даже пришлось прийти на выручку к своему капитану. Протолкавшись наконец через толпу, он направился к дому губернатора.
Д'Ожерон встретил его с искренней радостью:
— Друг мой, я счастлив видеть вас в добром здравии. – Он покачал головой при виде серебра в волосах Блада. – Вижу, вам пришлось пройти через тяжкие испытания...
— Все уже позади, месье д'Ожерон. Благодарю вас за помощь и за тот прекрасный корабль, что вы так щедро предоставили моим друзьям. Мой штурман до сих пор не может забыть его, – на губах Блада появилась улыбка, – ему теперь кажется, что «Арабелла» идет слишком медленно.
— О, это меньшее, что я мог сделать для вас. Могу ли я узнать о ваших дальнейших планах?
— Я как раз об этом собирался поговорить с вами. Вы помните наш последний разговор?
— Конечно. Я пытался предостеречь вас, но вы мне не поверили.
— А еще мы говорили о том, что возможно, мне пора менять род занятий, – добавил Блад. – Так вот, я пришел к тому же выводу. Все, с пиратством покончено. Я пока не сказал моим людям, они слишком рады сейчас моему возвращению. Но через пару дней я соберу капитанов кораблей и попрошу их избрать другого командира либо действовать самостоятельно.
— А вы сами?
— Еще не решил, возможно я последую и другим... вашим советам.
— Подождите распускать вашу эскадру, – сказал вдруг губернатор. – У меня для вас есть интересное предложение. Нет, нет, никакого пиратства. За время вашего отсутствия между Испанией и Францией разразилась война, настоящая война, а не мелкие стычки и разбойные нападения. На днях ко мне обратился господин де Кюсси, губернатор французской части Эспаньолы. Он попросил меня о содействии. Речь идет о том, чтобы предоставить дополнительные силы эскадре барона де Ривароля, которая идет сюда из Франции.
Блад задумался. Это действительно уже не было пиратством. Да и его люди измаялись без дела.
— Мне нужно собрать моих офицеров. Какие условия предлагает господин де Кюсси?
— Думаю, вы, вместе со своими офицерами, сможете сами обсудить условия. Например завтра. Я склонен также полагать, что они не оставят вас равнодушными. Ну а после благополучного, если на то будет Божья воля, окончания похода мы вернемся к обсуждению других... моих советов, – месье д'Ожерон многозначительно улыбнулся.
Вскоре капитан Блад распрощался с ним. Он направился в таверну, где веселились его капитаны, празднуя возвращение на Тортугу, чтобы предложить им поступить на службу к королю Франции.
Глава 10. Картахена
апрель 1689
Блад, стоя на квартердеке "Арабеллы", рассматривал в подзорную трубу темную громаду форта Сан-Луис-де-Бока-Чика, охраняющего доступ на внутренний рейд Картахены. Сюда они пришли вместе с эскадрой де Ривароля, хотя эта затея с самого начала не вызывала у Питера особых восторгов. Но барон не собирался ни нападать на испанскую часть Эспаньолы, ни действовать на море против испанских караванов. Его истинной целью была именно Картахена, сокровищница Испании. Это заставляло в очередной раз задуматься о столь малых различиях между пиратами, людьми вне закона, ведомыми жаждой наживы, и регулярной армии какой бы то ни было державы, вступающей в завоеванные земли.
Соблазнившись кажущейся незащищенностью города с севера, де Ривароль полагал захватить его без особых затруднений. Доводы Блада о невозможности этой операции были презрительно отвергнуты. Более того - барон, не скрывая цинизма, определил роль корсаров как "острия выкованного им оружия". Что в гораздо более грубой форме было прокомментировано Волверстоном: "героически сдохнуть, не получив ни песо".
Как Блад и предостерегал, штурм с севера не удался: мелководье не позволило подойти кораблям близко к берегу, а шлюпки с десантом были разбиты прибоем. И вот уже несколько дней корабли эскадры стояли на внешнем рейде. Де Ривароль, который не был склонен делать выводы из собственных просчетов, обвинил во всем людей губернатора де Кюсси, однако какого-либо иного плана до сих пор не представил. Тогда, понимая, что длительная осада города может закончится полным разгромом их совместной эскадры, Блад решил перехватить инициативу и атаковать форт Сан-Луис на рассвете. Маневренность корсарских кораблей могла дать им преимущество перед тяжелыми многопушечными французскими гигантами. В тайне от де Ривароля он собрал капитанов корсарской эскадры на совет. Его решение было поддержано, а после совета к Бладу подошел Пако и вызвался помочь.
Этой ночью он и два негра из числа людей де Кюсси, размещенных на борту "Арабеллы", отправились к форту вплавь. Чтобы держаться на воде они использовали хитроумную конструкцию из пустых бочонков, утыканую пучками водорослей. По каким признакам индеец отобрал нужных ему людей, осталось загадкой, но если им удастся устранить часовых форта, у корсаров появится дополнительный шанс.
На квартердек поднялся Дайк:
- Мы готовы, капитан. Пако и его ребята, должно быть, тоже уже на месте.
- Начинаем, - скомандовал Блад.
***
Энрике Муньес, часовой форта Сан-Луис-де-Бока-Чика, пристроив мушкет на стену меж двух зубцов сторожевой башни, раздул искру на конце едва тлеющего фитиля. Кабо* Ортега велел смотреть в оба, вот он и смотрел до рези в глазах. Временами ему чудилось мельтешение в волнах пролива, и часовой смаргивал, чтобы убедиться, что это всего лишь игра лунных бликов на воде. Самое поганое время — перед рассветом. Луна побледнела, но солнце еще не взошло, лишь облака на востоке горели золотом. Но уже можно было четко различать силуэты кораблей французской эскадры, блокирующих выход из пролива Бока-Чика в открытое море.
Муньес увидел, что среди эскадры наметилось движение. Четыре корабля отделились от остальных и, на ходу распуская паруса, направились в глубь пролива. И в этот же миг шорох откуда-то снизу отвлек его. Схватив мушкет, он наклонился, заметил смутную тень, распластанную на стене, и навел на нее мушкет. Что-то кольнуло в шею, Муньес открыл было рот, чтобы поднять тревогу, но крик застрял в глотке. Он сполз по стене и замер.
Кабо Ортеге не спалось. Он лежал на жестком комковатом тюфяке, слушая басовитый солдатский храп. Воевать — это то, что Ортега занимался всю свою жизнь И сейчас чутье твердило, что штурмовать их начнут в любой миг. Эти приспешники дьявола, французы, не за тем пожаловали, чтобы после первой неудачи убраться восвояси. На месте французского адмирала он начал бы атаку именно в этот час, когда рассвет чуть брезжит, а глаза у караульных смыкаются после бессонной ночи. Ортега досадливо прикусил длинный ус. Будь его воля, он бы утроил караулы и оставил канониров возле пушек на ночь. Но сиятельному сеньору Олеваресу, коменданту форта, мнение простого кабо было без надобности.
Ортега, понимая, что больше не уснет, с кряхтением поднялся и надел потрепанную куртку. Проклиная французов, он вышел из казармы во двор форта и посмотрел на башню. Тревожно сжалось в груди: часового не было видно.
- Гореть тебе в аду, Муньес, неужто ты заснул?
Он быстро оглядел стену и заметил еще двух часовых, навалившихся на парапет. Неловкость их позы наводила на весьма нехорошие мысли. Не помня себя, он взбежал на стену и обмер, увидев в не более чем паре кабельтовых от форта четыре корабля с выдвигающимися в открытые порта орудиями.
- Тревога! - его вопль совпал с грохотом пушечного залпа.
Каменные осколки разлетелись веером, один из них чиркнул Ортегу по лбу.
- Дьявол и Преисподняя! - заорал он, размазывая по лицу кровь. - Огонь!
Из казармы выскакивали солдаты, бросались к пушкам. Канониры в спешке засыпали порох и закатывали в дула ядра, однако к тому времени, как форт огрызнулся ответным залпом, корабли противника успели развернуться носом, и ядра почти не причинили им вреда.
- Поворот через оверштаг на пять румбов! - скомандовал Блад стоящему у штурвала Питту, и удовлетворенно кивнул, видя, что все четыре корсарских корабля слажено выполняют маневр.
- Огонь!
Залп накрыл форт именно в тот момент когда испанцы перезаряжали пушки. Вновь поворот, так, чтобы перед канонирами противника оказался только нос.
Ядра с воем пронеслись над головой, одно из них ударило в грот-мачту «Арабеллы». Корабль содрогнулся; обломки снастей посыпались на натянутую над палубой сеть.
- Поворот! - крикнул Блад. - Огонь!
Всевышний в тот день отвернулся от них. Меткость французских ублюдков вкупе со быстротой и четкостью маневров их кораблей заставляла заподозрить вмешательство самого дьявола. Коменданта Олевареса, верно, тоже черти унесли, и Ортеге пришлось взять командование на себя.
- Огонь! - каркнул он сорванным голосом.
Пушка молчала. Оглянувшись, он увидел лежащего ничком канонира, выхватил у того пальник и ткнул в запал. От грохота заложило уши. Ортега вскинул голову, пытаясь понять, куда пришелся выстрел, и ухмыльнулся: у ближнего французского корабля ядром разбило бушприт.
Корабль, хотя и медленно, вновь поворачивался бортом. Взвизгнула картечь, что-то горячо толкнуло в грудь. Ортега опустил взгляд, увидел расплывающиеся по мундиру темные пятна и удивился. Потом выщербленные камни стены метнулись ему в лицо. И больше не было ничего...
Бой продолжался не меньше часа. Корсарам удалось разрушить часть стены форта, но и испанские канониры не зря ели свой хлеб. На «Арабелле» была сбита грот-стеньга, оборванный и перепутанный такалаж свисал с уцелевший реев, тем не менее, корабль слушался руля. Блад всматривался в клубы едкого дыма, застилающие обзор, пытаясь понять, что происходит с другими кораблями. Насколько он мог видеть, "Элизабет" не получила серьезных повреждений, у «Лахезис» был снесен бушприт и разворочена носовая часть. Больше тревожила «Атропос». Даже на расстоянии можно было понять, что дела у Волверстона идут неважно: его корабль глубоко осел в воду, а маневры стали медленными и неуклюжими.
