— Над чем ты смеёшься? — тоже не сдержала я звонкого смеха.
В ответ Крэг протянул руку, чтобы убрать прилипшие к моей щеке волосы.
— Над собой, не переживай, — Рука на мгновение задержалась на моих губах, и я успела ее поцеловать. — Скажи, теперь ты хочешь кофе?
— А ничего другого ты больше не предлагаешь?
— Я сказал «теперь», а «не сейчас». Просто пытаюсь составить программу на ближайшие часы.
— Хочу.
— Отлично.
Он поднялся первым, ухватившись рукой за ручку и приоткрыв дверь, пустив в нашу баню глоток холодного, но совсем не свежего воздуха — ветер перемен как раз-таки витал здесь, среди паров исчезающей телесной любви.
Я дышала уже намного спокойнее, но отпускать медбрата так быстро совершенно не хотелось. Я вцепилась в протянутую руку и ответила на поцелуй — совсем легкий, совсем детский: как же странно и здорово сочетался в нем подростковый задор с мужской силой. Точно боги посмеялись, подарив ему тело греческого атлета, вместо нескладного подросткового с прыщиком на носу. Ах, если бы… Если бы у Крэга на носу вскочил сейчас прыщик, я бы знала, кто тому причина. Я почти влюбилась, почти…
Глава 15. “Любимые суши”
— Суши… — тянул Крэг поцелуй с моих губ.
— Да нет же! — в который раз забирала я губы. — Ксюша… Ксюша…
— Суши…
— Издеваешься, да?
Этот «пылеглот» мог спокойно произнести мое имя, но не хотел этого делать. Впрочем, он мог, конечно, без меры любить японскую кухню и в этом случае сравнение со свежей рыбкой не должно было уж очень меня обидеть. Но я попыталась посопротивляться, но слезть с его голых колен у меня не получилось. Он держал меня довольно крепко, скрестив за спиной руки крестом, точно чураясь богов, которые могли позавидовать нашим невинным посиделкам.
Пока невинным. Мы набирались сил для нового путешествия в мир влажных фантазий. К нам никто так и не постучался. Уже поздно, уже ночь, которая может закончиться совсем неожиданно для нас. Три часа, четыре? Сколько там у меня в запасе до вылета восвояси?
— Ксюша, — растягивала я звуки. — Испанский с русским схожи по звучанию. Ну давай же! Я знаю, ты можешь…
Крэг оттянул назад мои мокрые волосы и тронул губами подбородок.
— Ты не знаешь, чего я еще могу…
Так покажи, а то грудь сейчас лопнет, как воздушный шарик и даже краткое прикосновение губ будет острее самой острой иголки: я точно сидела на игольнице, но Крэг не торопился унять мою боль: ему нравилось раздражать не только мое тело, но и слух своим долбанным «суши». Ну, я же знаю, что ты можешь использовать свой язык по другому назначению.
— … могу понимать русский язык.
— Что? — уткнулась я в его скользкие от воды волосы.
— Я не могу говорить на твоём языке, но довольно сносно понимаю бытовую речь. Во всяком случае, понимал.
— Как? — только и хватало меня что на вопросительные ахи.
— У меня не было выбора: мне хотелось знать, что говорит мать Лины, только Лина так и не узнала, что я понимал русский…
— Ты врал своей девушке? — вспомнила я разговорный английский.
— Почему сразу врал? — хохотнул Крэг. — Не говорил всей правды. В чем же моя ложь, когда я действительно не говорю по-русски? Только понимаю. Для безопасности просто не надо обсуждать людей у них за спиной, это не очень культурно. Ваш народ вообще в этом плане гаденький, особенно с тупыми американцами… Я не тупой, учти…
Да я это видела, опустив глаза чуть ниже его груди. Нет, лучше буду смотреть на свое отражение. Хорошо не в зеркало! К нему я сижу спиной. Скамейка узкая и короткая — не ляжешь даже при большом желании, а у меня после очередной откровенности Крэга оно начало снижаться семимильными темпами.
— И как ты выучил язык без ведома русской девочки?
— Мне повезло играть в футбол с парнем из немецкой семьи, у которого отец учил русский ещё в школе. Узнал я это случайно, когда в парке к нам присоединился русский мальчик, и папа заговорил с его мамой на ее родном языке. Случай решил мою судьбу. Немецкие школы не чета американским, но я просто упрямый в том, что мне нужно…
— Я заметила…
Пальцы продолжали наглаживать его мокрые волосы, пока я боролась с желанием оттаскать дружка за вихры.
— Скажи Ксюша, — продолжила я издеваться.
— Ксюша, — произнёс Крэг абсолютно чисто и добавил по-русски: — Тебе холодно?
Я вздрогнула, но не от холода, а от испуга, что меня разыграли, и он никакой не американец… Я же идиотка, меня ж элементарно поднять на смех!
Крэг — или кто он там есть на самом деле — подхватил с колен полотенце и снова закутал в него мою голую спину; сам же до того скинул его, трогая позвонки, точно клапаны флейты.
— Нет! — отрезала я по-русски. — Что ещё ты знаешь по-русски? — продолжала я гнусный допрос все ещё на родном языке.
— Nothing, — отрезал он с усмешкой по-английски, но мне от его «ничего» сделалось ещё холоднее. — Я ещё и по-немецки пару слов знаю. Из своего футбольного детства. Не холодно? — спросил на сей раз по-английски.
— А тебе? — продолжала я все так же по-русски, но отвечал упрямец упорно по-английски:
— Привычка… Мы в Портленде в редкие солнечные деньки купаемся в фонтанах. Мы — это дети. Официально разрешено. Взрослые бы тоже купались, но у нас фонтаны все мелкие… Суши, улыбнись. Ну ты чего?
Я отстранилась от его губ и попыталась слезть с его коленей, но Крэг умело сжал в кольцо из пальцев мою талию и придвинул ближе к своему оружию массового поражения. Если он русский, то для меня это поражение в квадрате. Но он ведь не скажет правду, не скажет. Только бы не оказаться с ним в одном самолете. Тогда будет полный капец… Так и выдать ему прямым текстом? А если нет? Бред бредом, но ведь существует малюсенькая вероятность того, что он сказал о себе правду… И толком-то ничего обо мне не спросил.
— Ничего. Просто надоело сидеть мокрой, — говорила я отрывисто, нервно, громко. — Давай уж продолжать. Или давай одеваться.
Договорить он мне не дал, вцепившись в губы, точно утопающий в соломинку. Ну хочется парню перепихнуться на халяву. Не ему одному — им всем! Да и мне хочется, до сих пор. Или с некоторых пор даже сильнее. Чего я боюсь? Даже если мажорчик русский, то я его все равно больше не увижу, поэтому можно сделать с ним то, что мне и не снилось сделать с другими. Ага, секс почти что в кабинке общественного туалета!
Нет, стульчак Крэг пожалел, занял скамейку. А я почти что на шпагат на нем села, так сильно он развёл мне ноги, ища пальцами доказательства все ещё не потухшего во мне желания. А я сжала ему шею, и он так явственно потянул ее вверх, точно и правда испугался, что я его придушу за очередное откровение. Но я лишь коснулась языком Адамова яблока и поднялась губами чуть выше, к уху, чтобы тронуть мочку, которая, увы, не горела от стыда.
От стыда горела вся я: внутри и снаружи, и все ближе и ближе продвигалась к животу Крэга, пока не подняла его богатое хозяйство к пупку.
— Секунду, Суши.
Он схватил брошенный на край скамейки презерватив и на ощупь зачехлил своего друга. Я смотрела ему в глаза, и Крэг не посмел отвести взгляда. Только что я в них искала? Какой ответ? Не пойму… Какая ко всем богам и чертям разница, кто он такой! Мы расстанемся через пару часов, и я о нем не вспомню. Никогда.
Об этих губах, которые тянули из меня соки, будто Крэг не Крэг, а блуждающий в пустыне бедуин, набредший наконец на затерянный оазис. Он держал мои щёки, я — его, точно мы поклялись не потерять головы. Хватали воздух лишь на миг, а потом снова припадали к колодцу с раскаленной лавой, которая перетекала из одного тела в другое, потом обратно. В моменты, когда тело Крэга горело, мое тряслось от холода, но вот меня вновь обдавало горячими волнами желания. Я держалась теперь за волосы Крэга, чтобы не упасть, желая высвободить закрученные жгутом соски из его мертвой хватки. Я произносила его имя только на выдохе: вдохи были настолько короткими, что от нехватки кислорода кружилась голова. Он снова поймал мой вдох, скользя губами к моему лицу. Погрузил пальцы в мокрые пряди и возвратил их на плечи.
— Крэ…
На звук «г» даже в глухом варианте меня уже не хватило. Я стояла коленями на узкой скамейке, приподнимаясь все выше и выше склоненной к моей груди, снова уже почти что белой, головы Крэга. Я схвачу его сейчас за наглые уши, если он не сделает то, что делали наши общие бородатые предки в рогатых шлемах — не поймает меня на копье. Возьму и превращусь в огнедышащего дракона и потоплю его драккар к чертям собачьим. У него что — время резиновое, что ли? Или он решил сэкономить на обещанном кофе?
— … г… — я сумела выдохнуть последнюю букву имени Крэга, наконец почувствовав его внутри.
Не выходи, не до конца, глубже… Я не уверена, что произносила приказы вслух, но он читал мои мысли и следовал указаниям. Переместившись на жердочку, позволил моим пяткам встретиться у него за спиной. Поза бабочки, черт возьми… И они давно выпорхнули из живота и дубасят теперь крылышками мои несчастные барабанные перепонки.
— Крэг! — я успела схватиться за его мокрую уже от другого душа шею, когда он неожиданно сорвался со скамейки.
Нет, он просто встал, чтобы подпереть мною потолок. Яркий потолок давил мне на макушку, но я не могла опустить голову — Крэг с силой прижимал меня к стене, по которой я скакала то вверх, то вниз, как столбик моего внутреннего термометра. Наконец, не дожидаясь моей мольбы, Крэг сделал шаг в сторону, увлекая пяткой полотенце, и на долю секунды я успела испугаться, что окажусь на нем коленями. К счастью, нет. Крэг просто пожалел мою спину и сам привалился к двери, с трудом миновав раковину. Теперь бы не выскользнуть из его влажных рук и не переломить ему шею, повиснув на ней из последних сил стопудовым грузом.
— А если бы мы ее не закрыли? — усмехнулся Крэг мне в ухо по-английски, когда спуская меня с рук, случайно нажал на ручку двери.
Я схватилась за косяк и за него, и он прижал к груди мое вздрагивающее тело.
— Мне без разницы…
— Что именно? — обжег он горячими губами мне ухо, убирая проворными пальцами мокрую прядь. — Понимаю я по-русски или нет? Ты можешь говорить по-русски. Плевать, даже если я не пойму.
Он развернул меня к себе и прижал к животу, но спохватившись, решил сперва позаботиться о сохранности своих головастиков.
— Иди в душ первым, — приказала я, держась рукой за раковину.
Мне не хватало сейчас подушки, чтобы спокойно полежать, даже если не в объятиях атлета, который отлично подкачал только что бицепсы и прочие «мышицы» гирей в пятьдесят семь кило. Я не знала, какая часть меня сейчас самая тяжелая. Все же задница, потому что очень уж хотелось опустить ее на что-нибудь мягонькое, но только не на колени Крэга. Знающие люди говорят, хорошего помаленьку, а у меня его было сегодня слишком много.
— Кейт, идёшь ко мне?
Его счастье, что не назвал меня «суши».
— Нет, выходи. Я пойду одна.
Он схватил сухое полотенце и набросил себе на голову.
— Боишься, что ли? — спросил он из-под полотенца, точно арабский шейх.
— Боюсь остаться без кофе, — ответила я по-русски, и Крэг, улыбнувшись, распахнул для меня дверцу душевой кабинки.
Да, я никогда не узнаю, какой он в действительности национальности. Так даже лучше: меньше знаешь, лучше спишь… с кем-нибудь другим.
Глава 16. “Мистер нехороший”
— Ну, расскажи мне хоть что-нибудь… — не унимался Крэг, держа у моего лица горячую чашку с остывшим кофе. Ведь все в этом мире относительно. Стекло без всякого сомнения обжигало ему пальцы, а вот мой язык горел куда больше кипятка, заваренного в чашке, так что я пила почти что кофе со льдом.
Ну чего в этом белесом красавце такого уж особенного? Тайна… Черт возьми, жаль, что человек не книга: не заглянешь в конец, чтобы узнать, кто хороший, кто плохой, и получил ли плохой заслуженное наказание или же зло восторжествовало над добром, как всегда бывает в жизни. В жизни не встречала подобного типа… И вот, что странно: хотела — даже можно сказать заставляла себя — испытывать стеснение перед человеком, перед которым вот так запросто раздвинула ноги, даже фамилии не спросив — не выходило, ну никак! Видимо, зубная щетка куда действеннее раскуривания трубки мира! Табаком не несет за версту, хотя и привкуса мяты во рту уже не чувствуется. Но нет и ничего другого, кроме кофе.
Я сделала еще один глоток — холодно-обжигающий, как взгляд темно-голубых глаз Крэга, направленный в мои горящие неспящие глаза.
— Мне абсолютно нечего рассказывать… — делала я неточный перевод на английских русской мысли о том, что делиться с ним ничем не хочется, да и нечем в общем-то. Не рассказывать же про своих двух мужчин, сказав, что он был у меня всего лишь третьим…
— И что мы тогда будем делать в оставшиеся до твоего полета три часа?
Его тон подразумевал ответ, которого у меня как не было, так и нет: как нет сейчас, так не будет и через три часа.
Впрочем, я бы сказала нечто другое, но о таком даже подумать страшно… Мы сидели в закутке с лежанкой в проходном месте: точно одноместные купе в поезде, с которых сняли все двери. Не уединишься, хотя под головой не только рука, но и подушка. Впрочем, я подложила еще и плед. Крэг сидел у меня в ногах, выставив свои ноги в проход, заранее предупреждая лунатиков, что сюда лучше не заглядывать.
Не понимаю, кто вообще придумал эти лежаки — разве бизнесмен может уснуть здесь, завернувшись с головой в плед, как какой-нибудь студент в вагоне плацкарта?! Но, как говорил поэт, если койки стоят, значит, это кому-то нужно… А вот нам они были без надобности: не уснуть и не… Да, да, я до зуда в пальцах и в другом месте сожалела, что так мало позволила себе в ванной комнате. Да в общем-то ничего и не случилось… Ничего особенного. Будто мы были друзьями и нам просто приспичило в неположенном месте удовлетворить естественные потребности, а ведь можно было встать с ног на голову, чтобы было, за что краснеть, вспоминая в старости о бурной молодости… А тут получается, секс с незнакомцем был, но секса, как такового и не было.
Утверждают, что каждая девушка втайне мечтает о принце, но не на коне, а с острой шпагой! Что скрывать, соглашаясь на совместный поход в душевую, в душе я надеялась оказаться героиней порноромана. Не вышло — наверное, Крэг был героем не этого, и тем более не моего, романа. Он просто был. И сидел на самом краюшке, держа на вытянутых руках чашку с кофе. Отравленным, потому что себе Крэг снова ничего не взял.
Крыска, не кошка, скребла мне душу, и с каждым новым глотком, на душе становилось горче, хотя Крэг по моей просьбе щедро насластил кофе. Whatever-господи! Отстаньте вы от меня, позорные мысли! Ну что вы предлагаете — укрыться пледом с головой и с голой задницей. Нет, я не могу здесь этим заняться…
А что? Нас, что ли, оштрафуют? Или скажут «ай-ай-ай»… Нет, только — ку-ку, и я не стану спорить… Я точно уже ку-ку: без сна, денег и понятия, что собираюсь завтра сказать родителям. Маме, конечно, правду за вычетом душевой кабинки, а вот для папочки придется придумать какую-нибудь легенду. Какую, ещё надо будет голову поломать…
— Давай ты что-нибудь еще соврешь? — подмигнула я Крэгу. — У тебя это отлично получается.
