— Смотри, как бы я тебя раньше не прибил!
И он действительно за шиворот поставил меня на следующую ступеньку. Потом схватил валявшийся поводок, и флегматичное рыжее создание поплелось за нами следом. Только жалость Березова к собаке, кажется, спасла меня тогда от бега с препятствиями.
Глава 20 "Под дулом пистолета"
— Давай сюда ключи!
Это у меня так дрожали руки, что даже с третьего раза я не попала в замочную скважину.
— Раздевайся! — скомандовал Березов в прихожей, а сам прямо в обуви прошел к моей комнате и открыл дверь.
Постель убрана. Это он, что ли, проверяет? Затем заглянул в большую комнату, где я его нагнала уже в тапках.
— Что ты ищешь? — бросила я в его серое лицо с вызовом.
— Куда пистолет бросить! — процедил он сквозь зубы и действительно швырнул его на стол. — Ты почему его не ударила?! Я тебя спрашиваю!
И Березов с такой силой тряхнул меня за плечи, что я испугалась за свою голову. Со своей тот явно сегодня не дружил!
— Он мой одноклассник! — заорала я, не в силах говорить с ним спокойно. — Ты на ребенка наставил пистолет!
— И что?! — его лицо было так близко, что мы стукались носами на каждом слоге. — Вы вели себя не как дети! И если ты действительно просила отпустить, а он не слышал, то ему надо было намылить шею.
— Так ударил бы!
— Прости, Яна, но я бы уложил его на месте одним ударом, — Березов убрал руки и отступил, а я пошатнулась, но удержалась на ногах. — Уж лучше мокрые штаны, чем мозги по стенке. Впрочем, — Березов сжал кулаки. — У него штаны и так были мокрые.
Я отвернулась от его взгляда и уставилась на дверь, в которой стояла моя несчастная собака с поводком и грязными лапами. Я ринулась к ней, отстегнула и пошла в ванную за тряпкой. Но на пороге обернулась на шум: Березов запихнул Полли ко мне в комнату и захлопнул дверь. Я шагнула обратно в коридор без тряпки.
— У нее лапы грязные.
— У меня тоже.
Он скинул ботинки, не расстегивая молнии. Я стояла рядом, не понимая, что происходит.
— Не хочу, чтобы она нам мешала. Хотя на твоего Диму тварь даже не тявкнула, — Березов схватил меня за плечи. — Давай, Янусь, докажи мне, что ты умеешь за себя постоять.
Я хлопала глазами — сегодня не мой день: чего ему-то от меня надо?
— Бей меня, чего стоишь?
Я вскинула голову и уставилась в его еще недавно серое, а теперь идущее красными пятнами лицо.
— Я не буду тебя бить.
— Будешь!
Он схватил меня за локоть и потащил в большую комнату.
— Что ты делаешь?
— Ковер ищу… Не на голый пол же тебя кидать. Ну, давай же!
Березов поставил мне подножку, как когда-то давно в поле на даче, но сейчас успел подложить под голову ладонь, чтобы я не отбила затылок о паркет. Он должен был чувствовать пульсацию моего мозга, который закипел, как и его взгляд, и его тело — от лица валил жар, и мне стало нечем дышать.
— Яна, сопротивляйся!
Его рука легла мне на бедро, и я дернулась, будто приложилась к раскаленной чугунной сковороде.
— Этого мало! Руки! Ноги! Зачем тебе все это дано?!
Зачем? Незачем… Все отнялось. Я ничего не чувствовала. Даже веса раздавившего меня тела.
— Ударь меня наконец!
— Не буду, — буркнула я. — Даже под дулом пистолета. Не буду!
— Яна, — он чуть приподнялся, и я облегченно или наоборот тяжело вздохнула. — А если бы я не пришел…
Он сжал губы, будто испугался того, что может еще сказать.
— Ничего бы не было, — Господи, ну чего он так завелся на ровном месте?! — Димка пришел показать мне записку и рассказать про Инну.
— А что я тогда видел?
— Что видел, то и видел, — я явно насупилась, потому что нос вдруг сделался жутко тяжелым. — Лучше скажи, что здесь делаешь ты? — я, кажется, даже рычала. — Тебя я не приглашала. И ты точно знал, что родителей нет дома… — И тут до меня дошло! — Не говори только, что папа послал тебя меня проверить! Или это твоя личная инициатива? Родители не могут мне не доверять!
Я говорила ровно, но сердце ходило ходуном от близости мужского тела и от желания узнать ответ, зачем Березов приехал, зачем?
— Не делай из меня полицию нравов. Но этому Диме стоило хорошенько врезать, чтобы на всю жизнь запомнил, если женщина говорит нет, значит, нет и никаких разговоров, — он чуть откинул голову. Зачем? Шея затекла? — Я приехал, чтобы взять тебя покататься. Пока родители не видят, — он остался в той же дурацкой позе: я не видела глаз, но он улыбнулся. — Водить в снегу и в ночи тоже нужен навык. Игорь запретил учить тебя, но я считаю, что он не прав. Чем раньше начнешь, тем меньше проблем будет в будущем.
— Я пообещала папе, что не сяду за руль до восемнадцати.
— А больше ты ему ничего не обещала? — Березов сел, и я тоже подтянула к животу ноги. — Хочешь, чтобы я рассказал ему про этого Диму?
Я сжала губы, а потом точно выплюнула ему в лицо слова:
— Ты меня шантажируешь этим? Чтобы я снова начала водить? Не получится! Я скажу папе правду и про записку, и про твой пистолет.
— И чего я должен испугаться?
Я отвернулась и опустила голову, чтобы буркнуть себе под нос:
— Ничего. Но я все равно не поеду. Не хочу. Так что можешь уходить.
— Никуда я не пойду! — Березов поднялся с пола. — А если твой Дима вернется? Дождусь возвращения твоих родителей и верну тебя им в целости и сохранности.
Я тоже поднялась на ноги.
— А они тебя об этом просили?
Он смотрел мне в лицо. С вызовом.
— Да, Яна. И не один раз. Хотя я не давал им повода. Может, повод давала ты?
Вот он, этот вопрос, которого я так боялась. Он прозвучал, но ответа на него как не было, так и нет.
— Это все мама… — так было проще.
А еще было жарко. В свитере, и я потянула его вверх. Вместе с майкой, но сумела ее одернуть и осталась почти что одетой. Смотрел на меня в этот момент Березов или нет, не знаю — я стояла к нему спиной.
— Яна, что ты делаешь?
Я ничего не делала. Я просто сняла свитер.
— Здесь жарко, — я обернулась.
Пальто Березова валялось на диване, куда он швырнул его, когда избавился от пистолета. Я подняла пальто и отнесла на вешалку. Он шагнул следом и повесил рядом пустую кобуру.
— Ты серьезно останешься на ночь?
— Остаюсь.
— Может, дать папину футболку?
— Ты ходишь в майке, — и он принялся расстегивать рубашку. — Значит, и мне можно.
Да, в квартире так натоплено, что можно все снять, но я не решалась переодеваться при нем, даже в запертой комнате. Ничего. Под брюками только капрон. Я собиралась всего лишь выгулять собаку. Не думала шляться с Димкой целый час!
— На ужин картошка, тушеная с мясом. Не я готовила, так что вкусно.
Он сел на то же самое место, как и тогда, когда вдалбливал мне в башку алгебру, но втемяшилось мне тогда нечто совершенно другое. И сейчас это наваждение возвращалось даже с большей силой. Захлестнуло грудь, которая и так уже вылезала из ворота майки. Я боялась смотреть гостю в глаза, но еще страшнее было смотреть на темные волоски в вырезе его белой майки. Он послал меня… послал далеко и надолго. Надо смириться. И вообще, я даже не знаю, как он целуется… Мой первый поцелуй принадлежит не ему.
— Яна, — Я уже не дышала. — Ты хорошо готовишь. Я, наверное, был очень злой тогда и не сказал ничего про рыбу. Говорю сейчас — все было очень и очень вкусно.
— Спасибо.
Я лишь на мгновение вскинула глаза и снова уставилась вниз… Теперь на его стиснутые в замок пальцы, которыми он выстукивал по столу марш. Победный? Надо мной… Мне становилось нечем дышать. Здесь жуткая духота. Батареи шпарят до одури. Я с трудом донесла кастрюлю от холодильника до плиты. Но, прежде чем зажечь конфорку, шагнула к окну, чтобы открыть этот дурацкий стеклопакет.
— Яна!
Я ведь действительно пошатнулась, но удержалась в вертикальном положении, схватившись за подоконник.
— Просто душно, — я хотела убрать его руку со своего живота только в первую секунду, а потом мечтала, чтобы она к нему прилипла… навечно.
— Хочешь сесть? Или лучше лечь?
Мне лучше стоять, вот так… Но Березов расценил мое молчание за предобморочное состояние, подхватил на руки и, чуть не снеся моими ногами в коридоре угол, донес до дивана. Потом вернулся на кухню за водой. Я пила. Пила ее очень жадно. Мне хотелось еще и еще. Жажда не проходила.
— Лучше?
Одна его рука держала стакан, вторая гладила мне лоб — прохладная, мягкая, будто и вовсе не мужская рука… А может она и должна быть именно такой? Нет, немного все же шершавая. Это я почувствовала, коснувшись ее губами, когда Березов решил вытереть капли воды с моего подбородка. Что я сделала?! Нет, он не спросил. Он и не заметил, кажется, моего поцелуя — думал, видимо, что это я пытаюсь собрать капли воды с собственных губ. Лучше с его, они блестят, как мокрый стакан.
— Яна, тебе лучше?
Он наклонился ко мне, точно испугался, что я не расслышу повторный вопрос. Склонился… И я схватилась за его шею. Откуда только взялись силы поднять ватные руки. И он снова ничего не понял, просто помог мне сесть. Он тупой? Или такой выдержанный? Или ему действительно на меня плевать… Но он же смотрел мне на грудь — и тогда в ресторане, и сейчас на кухне. Особенно сейчас, когда та не спрятана ни под какой гипюр.
— Ты сможешь сидеть, если я тебя отпущу?
В голосе тревога. В моем — дрожь.
— Нет! — я замотала головой. — Не отпускай!
Мои руки по-прежнему у него на шее, его — на моей талии. Ну что его останавливает поцеловать меня сейчас, что?
— Это все из-за тебя, — прошептала или больше прохрипела я, почти касаясь его носа своим.
— Что из-за меня?
Он притворяется. Точно ведь притворяется! Или провоцирует? Типа, не он это начал… И я задрала голову, чтобы ткнуться губами ему в губы. Именно ткнуться — он не раскрыл их мне навстречу. Это не был наш первый поцелуй. И в тот момент, когда Березов, точно укушенный, рванулся от меня, я думала, эта попытка станет последней.
Я не удержалась без его рук, без его шеи и рухнула головой на валик дивана. Мягкий, но мне и без всякого удара сделалось жутко больно, и из глаз брызнули слезы. Фонтаном! Да какое там фонтаном! Как из прорванного пожарного крана! Да, внутри все горело. От обиды!
— Яна!
Он подтянул меня к себе, точно гуттаперчевую куклу. Такую же безвольную и податливую. Шея не держала головы, и я ткнулась ему в грудь не потому что хотела этого. Я уже ничего не хотела.
— Яна, не реви! Поговори со мной, — он не успевал вытирать под моими глазами слезы. Прибывали все новые и новые. Это было целое наводнение. — Яна, хватит!
Я дернулась и замолчала. Если я, конечно, рыдала вслух. Я этого не помню ни сейчас, ни тогда. Тогда я вообще потеряла связь с реальностью и временем, не совсем даже понимая, где я и почему он здесь. Все еще здесь. У меня, наверное, действительно кружилась голова.
— Яна, почему ты плачешь?!
— Из-за тебя…
Я не могла сказать ничего другого, потому что все в моей жизни действительно было из-за него. И эта дурацкая записка от Инны, и этот дурацкий Димка. Все из-за него!
— Яна, что я сделал?
— Ничего! — вот сейчас я заорала в голос, толкнула его в грудь, рухнула обратно на диван и закрыла лицо руками. — Ты ничего не сделал… Ничего…
И я ничего не могла объяснить самому тупому мужчине на свете! И не хотела… Пусть уходит! Пусть уходит! Да, я, кажется, уже колошматила его кулаками. Просил ударить — получай!
— Уходи! Уходи! Уходи!
— Яна!
Я висела у него в руках, я на них болталась, пока он не опустил меня на пол, уже чуть всхлипывающую. Мокрыми руками я держалась за его локти. И эти локти дрожали. Или дрожала все-таки я…
— Ты сейчас сядешь на диван, поняла?
Я кивнула. Меня посадили. От меня убрали руки. Я провела ладонью по мокрому лбу. Слезы, испарина или все вместе? Брюки щипали ноги через капрон, я задрала штанину и начала раздирать его короткими ногтями до зацепок, до стрел.
— Яна, сними уже эти дурацкие колготки.
Он это сказал, да? И я даже не задумывалась о том, что он имел в виду. Просто расстегнула на брюках пуговицу и стащила вместе с колготками. Теперь это все валялось на полу. Я не успокоилась, подтянула к носу голые коленки и продолжила раздирать кожу, пока Березов не перехватил мою руку.
— Яна, успокойся, — он стиснул мои пальцы. — Что случилось?
— Ты не поцеловал меня, — сказала я, пытаясь вырвать руку. Не тут-то было! — Пусти!
— Яна, ты это что, серьезно? Значит, Катя не зря бесилась? Ты ей что-то сказала?
— Да! — закричала я в его красное лицо. — Я ей все сказала…
Еще бы понимать, что я тогда несла…
— Что ты ей сказала?
Я и сама не знала. Это же ты, Березов, заставляешь меня изворачиваться, поря чушь! Зачем тебе слова? Тебе, такому взрослому, ты слепой?
— Что у нас все было! — слова вылетали сами. Я не знала и не знаю, откуда они брались тогда такие.
— Яна, у нас с тобой ничего не было!
Березов, ты тупой, как пробка? Я знаю, что у нас ничего не было. Ты даже меня не поцеловал, дурак!
— Яна, что с тобой?
Точно дурак, раз не видит… Я снова потянулась к нему. Теперь только одной рукой, но он перехватил и ее. Держал меня теперь за обе руки.
— Яна, прекрати! Так себя не ведут!
— А как ведут?!
Я так дышала, что лифчик грозился вот-вот лопнуть. Да, разлететься на тысячу кусочков, а следом сердце — на целый миллион осколков.
Молчит. Ему сказать нечего! Потому что он дурак!
— Яна, прекрати немедленно!
А что я делала? Я просто придвинулась к нему свободными пока еще ногами и наши коленки встретились.
— Почему? — Я не могла уже не только соображать, но и дышать. Слова вылетали со свистом. — Я же ребенок. Ты же ко мне ничего не чувствуешь.
— Ты не ребенок! — рычал в ответ Березов. — Ты уже почти женщина. И очень красивая.
— И чего тебе тогда еще надо?
— Я тебя на двадцать лет старше. Неужели ты не понимаешь, что я могу любить тебя только, как дочь.
— Так ты меня любишь?
— Я, кажется, никогда этого не скрывал…
Я вырвала руки, выкрутила, как он учил. Схватила его за шею. И ударила — губами. От неожиданности или от чего другого, он не успел поставить защиту. Я подтянулась к нему сильнее. Сжала ногами его бедра. Его руки легли мне на талию, но уже не для того, чтобы оттолкнуть, а чтобы не отпустить. Как и губы — я больше не целовала его, я отвечала на поцелуй. Воздух закончился, вся кровь собралась в голове и, разбушевавшись, гудела. Его руки сжимали уже не талию, а мою шею. И на секунду я испугалась, что он меня придушит. Да… Он отстранил меня, продолжая держать за шею.
— Не смей больше никогда меня целовать, поняла?
Я кивнула. Вернее, он сам кивнул моей головой. Разжал пальцы, и я схватилась за шею, проверяя, цела ли та. Не переломилась? Пока цела… Он оттолкнул мою ногу, слез с дивана. Привалился к стенке с хрусталем и прижался лбом к стеклянной дверце.
— Зачем ты выросла? — простонал он и обернулся. Но только лицом, пряча от меня остальное тело. — Я думал… Я надеялся, что мне это просто показалось. Я ведь не могу тебе нравиться. Не могу…
— Я тебя… люблю… — произнесла я одними губами, но он понял.
Повернулся ко мне теперь всем корпусом и холодно сказал:
— Это пройдет. Это просто влюбленность. Я что-то сделал не так. Прости меня.
