Потом подошла к нему и коснулась щеки. Нет, не проверить степень колючести. Просто вдруг поняла, что хочу его поцеловать. Только поцеловать, чтобы успокоиться… Или успокоить… совесть. Я просто хотела проверить, что с моим организмом все в порядке. Проверила. Спасибо, Паясо.
Пока он колдовал на балконе, я следила за его ловкими движениями: он развешивал белье, будто жонглировал прищепками. Подумалось еще — взяла себе прислуга на пару дней. Вот правда… Это отношения не на равных. И не в деньгах тут дело. Он верным пажом (не хочу говорить — собачкой) ходит следом, всегда готовый услужить. Словом, делом, языком… Вот и сейчас ответил на поцелуй, но я его остановила.
Внутри все кипит после разговора с мужем — казалось бы, такой невинный он всколыхнул все наши текущие проблемы, решение которых мы наивно отодвигаем, будто они исчезнут сами собой. Нет, как раньше, ничего не будет. Надо думать, как жить теперь по-новому, как поменять семейный уклад, чтобы нам обоим было в нем комфортно. Пока что все устраивает только Вячеслава Юрьевича, потому что он притворяется близоруким и не хочет видеть реального положения дел. Мы больше не родители. И пока не бабушка с дедушкой. Мы снова муж и жена. Но с приличным стажем и порядком подуставшие от ежедневного общения. Ведь так?
Ведь так надо целовать тебя? Нежно, осторожно, как бы пробуя вскипевшее молоко или снимая пенку с горячего варенья. Не вымещая на тебе злость, не кусая твоих губ, не играя роль женщины-вамп, которой нужна безумная страсть с сексом на люстре. Уже почти девять, а секса у нас все еще не было.
Сходили на пляж. Покупались. Обсохли. Полюбовались друг другом. Я уж точно любовалась им. Он иногда улыбался, и эта улыбка, такая извиняюще-невинная, всякий раз наводила меня на мысль, что я совершаю над мальчиком насилие. Что он не хотел со мной ехать, а я настояла, взяла его в сексуальное рабство и покупаю ему еду. Можно предложить ему уйти. Вот прямо с пляжа. Или для начала лучше накормить?
И мы пошли перекусить морепродуктами. Да, в Испании надо есть только «марискос», они свежие и вкусные. Как и губы мальчиков. Во всяком случае этого. И пусть меня назовут рабовладелицей, но отпущу я его только утром. Только утром…
— Сеньора!
Он почти оттолкнул меня. Не хочет целоваться так долго? Или не хочет меня вообще? Перекусил. Теперь спокойно дождется субботы, когда прилетит его девушка. Ведь для кого-то он купил резинки? Их мы сохранили. Все, кроме первой. Со мной предохраняться не надо. Со мной вообще можно все… В эту ночь. Последнюю. Хочешь, помни про нее. Хочешь, забудь. Я точно забуду. Вернусь домой и займусь перестройкой семейного быта. Хотя курсы кройки и шитья я и не заканчивала, но на школьном уроке труда мы узнали море полезных вещей.
— Вы купались когда-нибудь в ночном море?
Я мотнула головой.
— Может, сходим поплавать?
Конечно, сходим! Сегодня ночь исполнения любых желаний. Пусть даже самых безумных!
Глава 3 "Первый и последний раз"
Ночное море оказалось теплым — или меня согрела рука Паясо, которую он сжал с настоящей мужской силой, когда я замерла в первой волне, боясь ступить в непроглядную тьму Средиземного моря. Вру, конечно. За спиной высилось здание отеля, да и до моих апартаментов было рукой подать. Однако ж жизнь с ее огнями и проблемами оставалась за спиной, а впереди меня ждало нечто манящее и одновременно пугающее. Море и ночь. Последняя. И потом я отпущу Паясо в свободное плавание, как сделала сейчас, а сама покорно вернусь в свое болото, в котором вода пусть не парное молоко, но дрожжи не вызывает. Уже не вызывает.
Я не могла разглядеть даже его головы и в непонятном страхе кусала губы со вкусом моря и его поцелуев. Темнота играла на руку — мне, при свете дня я не решилась поцеловать Паясо в волнах, хотя мне жутко хотелось продублировать кадр из какого-нибудь романтического американского фильма. Любого… Сколько кассет с гнусавым переводчиком в свое время было засмотрено до дыр! И до дыр же зачитано романчиков. На морской поцелуй я решилась, но на пляжное продолжение не решусь ни за что. Я, конечно, умудряюсь ободрать бока, даже просто упав в песок, но тут тело не спасет никакое полотенце — и у меня не хватит фантазии выдумать для Аллы правдоподобное объяснение любовных ран. Но… Сердце забилось чуть сильнее. Но если он сам предложит, я не откажусь…
— Где ты научился так хорошо плавать? — спросила я, когда Паясо наконец вернулся ко мне после длительного заплыва, за который я успела переволноваться за него до первой седины. — Дай угадаю! В школе?
Даже в ночи он видел мою улыбку, а я — его. И капельки воды, стекающие по нахмуренному в притворной обиде лбу.
— Нет, ходил в бассейн помимо школы. Десять лет.
Ах, вот откуда у него такая шикарная осанка! Обзавидуешься. Впрочем, ему, наверное, не надо было зимой надевать на мокрые волосы шапку-ушанку!
— А еще каким спортом занимаешься?
Мы наконец вышли из моря, и я в который раз скользила взглядом по его телу: мышцы имеются, а кубиков нет. Много времени в качалке не проводит. А оно надо, эти кубики?
— Баскетбол. Но так… с парнями вечером поиграть. Не в команде.
Он накинул полотенце на плечи, но не спешил вытираться, а я растерла себя уже до красноты, желая согреться. В душ на пляже я точно не пойду. Оббить с ног песок и будет. Да, будет… То есть ничего не будет. Он идет домой. Ко мне. Ко мне в постель. Вернее, к Алле… Я перестелю утром. На кровать, в которой я могу оказаться с мужем, я Паясо не пущу.
— Ты первый в душ!
А я… Я накрыла столик на балконе. Плеснула немного Сангрии в стаканы и украсила их кусочками нектарина. Достала нарезку сыра и хамона к хлебцам. Легкий ужин… Впрочем, мне достаточно Сангрии… И я, чтобы не портить наведенную на столе красоту, отхлебнула ледяной сладости прямо из бутылки. Не отпустило. Живот остался с копеечку. Под мокрыми бикини жгло — от песка и мелких камушек. Другой же причины не могло быть? Я не подростковый факел, чтобы вспыхивать от одной только мысли о предстоящей близости…
Я отхлебнула еще и поспешила закрутить крышку на бутылке, чтобы не поддаться искушению напиться забродившим соком еще до самого момента Икс.
Паясо не сушил волос — пока я в душе, все и так высохнет, а вот мне нужен фен. Не хочу, чтобы что-то остужало мою голову. Холодный душ будет завтра. Когда я встречусь с Аллой и все пойдет так, как и планировалось: пляж, еда, пляж, выпивка, сон и снова пляж. Вперемежку с пустыми разговорами о наболевшем. Ее наболевшем — я, даже под большим градусом, никогда не откровенничаю. Сор из души выметать не привыкла. Что мое, то мое. Мои проблемы за меня никто не решит, а сочувствие не лечит, только развращает.
Сухие волосы я убирать не стала. Оставила свободно бегущими по спине. Мне нравилось, как Паясо накручивает их на пальцы. Наверное, скоро придется подстричься, а пока космы меня не старят. Со спины я кажусь девушкой, и со мной иногда все еще пытаются познакомиться на улице близорукие молодые люди. Коса долга, ум короток, ну так я и не претендую на житейскую мудрость. Не навязываю никому своего стиля жизни и не учу никого жить. Даже Аллу. Если она захочет уйти от мужа, она уйдет. Придет ко мне за поддержкой, поддержу. А хочет плыть по течению — так я своим бухтением и ей не помогу, и подругу потеряю.
Я так, кажется, уже потеряла мать. Догадывается она об этом или нет, не знаю и знать не хочу. Я делаю то, что должна делать дочь — тихо уважаю ее мнение. Не лезу с пеной у рта защищать мужа: тихо киваю и иду его обнимать. Не при ней. Мы как-то оба поняли, что любое проявление чувств в ее присутствии, тут же ведет к ссоре по мелочам. Даже не задумываясь, в нашем финском доме мы выделили им спальню внизу, чтобы иметь возможность уйти наверх, на свою территорию. Теперь, без Мишки и его бывшей пассии, принадлежащую исключительно нам. Мы даже передумали добавлять вторую ванную комнату. Одни мы можем и через холл голыми пройти. Одни…
Вдвоем с Паясо я не могла расслабиться. Схватила банный халат и закуталась в него. Впрочем, он тоже одет: в майку и спортивные шорты из полиэстера. Присев за столик, я чуть распахнула халат, но не для того, чтобы продемонстрировать Паясо грудь. Даже на воздухе мне оставалось жарко после горячего душа и такого же горячего фена. Или от его близости? Но он на меня не смотрел. Нет, глянул, конечно, когда я вышла из душа, но мельком, хотя улыбнуться успел — или я успела перехватить улыбку: довольную. А с чего бы ему быть недовольным? Когда у него еще будет «девушка» сорока с лишним лет!
Расскажет ли он обо мне своим друзьям? И какого пола будут эти друзья? Девушки, наверное, удивятся — для меня самой сорок лет было когда-то глубокой старостью. Для женщины! Это сейчас я понимаю, что может и не начинаю жить, но много чего упустила, чего следует наверстать. Нет, у меня много чего и было, чего не было у других, но все же… Я запуталась. И лучше просто поднять стакан.
Чин-чин! За нас? Нет, никаких нас не существует. Даже в настоящем. Есть ты и только ты. И для того, для чего я забрала тебя из Таррагоны. Буду я по тебе скучать? Именно по тебе — нет. Потому что я даже имени твоего не знаю. Паясо, клоун, ну открой уже рот, а то я в мысленном диалоге с тобой столько всего наговорю! Что покраснею… Лицо ведь горит у меня совсем не от стыда и даже не от Сангрии, за которой я послала тебя в холодильник. А ты вернулся еще и с шоколадкой. Какой же ты еще ребенок, Паясо!
— Хочешь мороженое?
Он мотнул головой. Отлично. Я приняла у него кусочек шоколадки, но не спешила отправлять в рот. Во рту оставалось прекрасное послевкусие от съеденного и выпитого: немного, правда, терпко от перца, смешанного с фруктовым вином, но остудить кровь у меня отлично получилось, хотя губы чуть пощипывало. Однако вовсе не хотелось сладкого.
Я захватила свободной рукой кусочек сыра и пару секунд боролась с желанием завернуть в него шоколадку, чтобы обмануть вкусовые рецепторы. А потом улыбнулась глупым мыслям и бросила сыр на пустую тарелку. Ладно, так проглочу… А то плитка уже подтаяла. Хоть пальцы облизывай… Но сделать этого я не успела: Паясо перегнулся через стол, чтобы перехватить мою руку, притянул к себе за запястье и коснулся горячим языком шоколадных подушечек моих пальцев, превратив стул, на котором я сидела, в электрический. Хорошо, что волосы тяжелые, а то встали бы дыбом, как грудь, не стянутая больше банным халатом.
Мы на балконе, у всех на виду, но подтяни сейчас Паясо к своим губам шоколадное фондю не из пальцев, я бы просто закрыла глаза — и плевать на мир, которому в сущности нет до меня никакого дела. И вот Паясо отпустил мою руку, но не взгляд. Глаза его блестели, но теперь уже не детским любопытством. За юной внешностью скрывался пылкий зверек — еще пару лет, и он вырастет в зверя и, возможно, кто-то во вселенной пошлет мне лучики добра за его мягкие лапки, которые я успела научить некоторым женским премудростям.
Я схватила стакан и допила, что в нем оставалось. Паясо не освежал свой. И не надо ему мешать алкоголь со страстью. Он будет пьян мною, пьян до утреннего похмелья — пусть мучается им до вечера, пусть поймет, как ему крупно повезло в этом отпуске. Пусть…
Пусть сейчас идет за мной, прочь от открытой двери, в темноту спальни, освещенную лишь отсветом уличных фонарей. Даже мерцающие свечи не придали бы крохотной спальне столько романтики, как сделал этот отголосок мира, который мы оставляли на эту ночь за порогом. Я ужаснусь своей животной природе завтра, сейчас у меня нет на это сил. Все они ушли на то, чтобы удержать свою руку от желания скорее развязать узел на кушаке. Пусть это сделает он, давая мне возможность почувствовать себя не победительницей, а побежденной.
Его губы мягкие, его кожа сродни бархату, но руки сильные — он может поднять меня над землей — хотя бы настолько, чтобы коснуться губами груди и удержать мое тело подле своего, когда я со стоном рванусь назад. Удержать и мягко опустить на кровать, склониться к моему животу и, поймав внимательный взгляд, схватить узел зубами — зверек, маленький, но зверек. Порычи еще! Но на такую игру он не идет… Рычать должна я, внутри, закусив губы, чтобы он не остановил раньше времени свое исследование глубин моего женского естества.
Когда придет время, я потяну на себя край одеяла, уже безбожно измятого, чтобы укрыть нас обоих. И зверек выползет через темный тоннель на свет моих глаз… Он успел выучить эту игру — способный мальчик! Да только я не способна удержать свое желание в узде на лишние пять минут и хватаю его за плечи раньше времени, тащу, упирающегося к себе, сама целую, если мой оскал сейчас можно назвать поцелуем. Я хочу успеть насладиться легким бризом, не хочу сразу подниматься на гребень волны…
— Не торопись!
Не знаю, на каком языке к нему обращаюсь… Не понимаю уже ничего, кроме одного: это не должно закончиться слишком быстро. Выныриваю из подушки и кидаю на подушки его: в рукопашном бою ему меня не победить! Сколько бы он не напрягал бицепсы, я удержу его руки распятыми, не позволю коснуться моей талии: он не будет здесь хозяином, это не его дом, это не его постель, это не его женщина… И это первый и последний раз, когда я на подобное решилась. И потому пощады тебе, мальчик, не будет — я выжму из тебя все до последнего, чтобы ты тоже никогда больше не думал подходить к взрослой женщине с бутылкой пива.
Глава 4 "Пожелание удачи"
Я открыла глаза довольно рано — пусть и позднее обычного. Кровать оказалась пустой. Звать героя-любовника в голос я не стала. Поднялась сама, подняла с пола халат и вышла в гостиную, затягивая по пути узел на кушаке. Дверь на балкон открыта, но сушки там больше нет. Стол тоже чистый. Я обернулась на диван. Моя одежда, чуть влажная — я коснулась ее рукой — аккуратно сложена стопочкой. Его одежды — нет.
— Паясо?
Смысла звать, конечно, не было никакого. В другую спальню он бы не пошел. А вдруг? Я открыла дверь: темнота и пустота ждали меня там. Закрыла. Зачем-то прошла в ванную, хотя оттуда в любом случае доносились бы хоть какие-то звуки. Не просто так, конечно, пошла, а чтобы убедиться в отсутствии зубной щетки и бритвы. Паясо сделал то, на что я не решилась вчера в Таррагоне — ушел без прощального поцелуя. Не оставив никакой записки — только вымытую посуду в сушилке. Что за дуралей! Или нет, не дурак?
Я схватилась за сумку, висевшую на спинке кухонного стула. Проверила кошелек — все на месте. О чем это я подумала? Глупость какая… У него наличности сейчас намного больше, чем у меня. Ну вот и все. Финита ля комедия!
Я налила в стакан холодной воды из бутылки, пролежавшей всю ночь в холодильнике, и осушила его залпом. Пойти в душ? Шесть утра! Могу час поваляться в постели. Пустой… Раньше половины десятого в аэропорту делать нечего.
Скинула халат, чуть не обломав об затянутый от досады узел ноготь, и залезла под одеяло. Не усну, конечно, но будильник все же стоит поставить. На всякий пожарный. От Славки ни слова. Суббота. Он держит все данные мне обещания. Теперь я позвоню ему только, когда посажу Аллу на самолет в Питер и полечу в Хельсинки. Господи, как же хорошо, что все это закончилось. Как же хорошо…
