— Мы с ребятами не имеем права пользоваться кредитками. Мне пришлось дать номер своей карты, чтобы зарезервировать номер, но я не хочу, чтобы они списывали с нее деньги. Не могли бы вы заплатить за две ночи? Я завтра заработаю и верну свою часть наличными. Будьте так любезны, сеньора?
Он снова превратился в грустного клоуна, но белый рот сразу же вздрогнул в улыбке, когда я достала кредитную карту. Да не надо мне ничего возвращать. Ну что за ребенок…
Глава 4 "Странный мальчик"
В здание с нашим номером пришлось заходить с улицы, в узкую дверь, и подниматься по такой же узенькой лестнице. Я сначала, не задумываясь, шагнула первой, а потом решила все же пропустить парня вперед, потому что даже не узнала номера комнаты. А вот ее размеры прекрасно себе представляла: по меркам питерского центра, комната большая, даже огромная! Однако на фотографии в телефоне я не заметила раковины, которая оказалась прямо в центре пустой стены. Окей, чистить зубы придется в душе: все же мне не настолько плевать на то, как я буду выглядеть в глазах этого мальчика.
Паясо бросил рюкзак прямо на пол, а свой я опустила на большую кровать, застолбив тем самым место, которое все же, согласно здравому смыслу, было мне положено в силу финансового вложения в наш ночлег.
— Можно мне первым пойти в душ? — спросил парень и еще не договорив, схватил с раковины полотенце. — Я боюсь, что усну, если даже на минуту присяду на кровать. И мне не хотелось бы вас подгонять, сеньора.
Может, напомнить ему мое имя? Обращение «Сеньора» в таком количестве меня уже порядком раздражало. Или что-то другое — например, моя дурь. Согласиться на хостел на пару с американским студентом взрослая женщина не могла даже после десяти сангрий и стольких же бутылок пива. Значит, я не была взрослой, раз согласилась. Или просто почувствовала исходящие от Паясо флюиды беспомощности. Заменим дурь на материнский инстинкт — все же согласитесь, намного приятнее осознавать себя матерью, чем пьяной дурой.
Вместо окна имелась дверь на балкон. Я выглянула наружу, но выйти не решилась. Зато решила, покуда одна, сполоснуть в раковине купальник и вывесить сушиться на балкон — благо там стояла складная сушка с прищепками. И плевать, что мои бикини будут всю ночь украшать древний испанский город. Ночью, скорее всего, эта улица будет спать. Мне хотелось в это верить, потому что закрыть балконную дверь — равносильно замуровыванию себя в парилке. Слишком душно для вечера.
Я откинула серое в цветочек одеяло и убедилась, что под ним простынь, которой можно будет укрыться. Хотя будь я одна, спала бы голой. Но нынче голой спать не получится.
Я подняла глаза в угол — серый квадратный телевизор висел под потолком: господи, а когда-то мои родители гордились таким приобретением. Какой же я динозавр и какой же старый и ширпотребный этот хостел! Студентам, впрочем, самое оно, но как мне почувствовать студенческий дух — ума не приложу. Да, ума у меня не хватило даже на то, чтобы снять шапку!
Вода в душе перестала течь, и я обернулась к двери, затаив дыхание: если сейчас потечет вода, то там есть вторая раковина. Это ведь нормально, что в комнате на четырех человек они поставили вторую. Так и есть — он чистит зубы или бреется. Или то и другое вместе… И можно на него так не пялиться. Впрочем, так же можно и не выходить к престарелой незнакомой даме в одних трусах, пусть те и боксеры, пусть даже «Рибок» в серо-синюю полосочку… Даже если считать, что мы на пляже и это плавки. С другой стороны, а в чем спит мой собственный сын — в трусах, когда мама рядом.
— Почему вы так на меня смотрите?
Паясо смутился. Даже вспыхнул. Сама я надеялась, что осталась серьезной. Мозг сработал, как часы, и я выдала спокойным голосом:
— Так я впервые вижу тебя без грима.
— А… — он смешно раскрыл рот и почесал за ухом, точно собачка. — Как-то не подумал об этом. Думал, что-то не так…
Он что, подумал, что я рассматриваю его с эстетической точки зрения, выражаясь фигурально? Да, он прав, черт возьми: я окинула взглядом все его тело — не накачено, но подтянуто, ни одной жировой складочки на животе… Я также рассматривала пару дней назад своего сына. Не говорить же американскому мальчишке прямо, что я проверяла его тело на наличие, вернее отсутствие, татуировок. Не могу объяснить почему, но их владельцы в моих глазах сразу теряли баллы коэффициента интеллекта — короче, Айкью. Не знаю, как у меня это получилось, но я все же вдолбила в сына истину: не делать с телом то, что нельзя исправить.
— А что может быть не так? — спросила я уже малость с подтекстом, чтобы Паясо понял, что в другом плане маленькие мальчики меня не интересуют.
— Ну, я не знаю… — он по-детски пожал плечами. — Вам тут не понравилось и вы теперь злитесь, что я затащил вас в эту дыру. По вам видно, что привыкли вы совсем к другому.
Он придуривается или является стопроцентным воплощением американской душевной простоты? Кстати, когда я представилась и сообщила, что из России, он ничуть не смутился, не намекнул на внешнеполитическую ситуацию и, похоже, так же быстро забыл мою национальность, как и имя. Какое счастье — говорить с юнцами о политике я не люблю, уж слишком они эмоциональные и всезнающие, даже пьяные ирландские студенты.
— Нет, все в порядке, — поспешила я успокоить мальчика. — Здесь есть кровать, а на данный момент ни мне, ни тебе ничего больше и не нужно, ведь так?
Он кивнул.
Сколько ему лет? Хоть бы ему уже был двадцать один год и он не приехал в Европу, чтобы на законных основаниях покупать себе пиво. Мне не хотелось чувствовать себя бабой, спаивающей ребенка. За пиво-то платила я!
— Ложись спать! — скомандовала я строго. — Ты еле на ногах стоишь. Куда хочешь лечь? Вниз? Наверх? — махнула я рукой в сторону двухъярусной кровати, чтобы Паясо случайно не выбрал для себя большую.
— Я бы пошел наверх. Только вам, наверное, будет некомфортно. Вдруг вы раскроетесь во сне. Тем более, тут такая жара.
— А ты собрался за мной подглядывать?
Я улыбалась. Заставляла себя улыбаться. Это не был трехлетний ребенок, это был молодой мужчина. И подобные «разговоры на грани» даже на пьяную голову мне не нравились.
Но бедняга вдруг вспыхнул, как факел. Все же, он ребенок… И ему нельзя пить даже пива.
— Да боже упаси!
Паясо даже вздрогнул. Может, конечно, с мокрых волос ему на плечо упала капелька воды….
— Почему вы так подумали?!
Он обижался? Злился? Негодовал? Во всяком случае, мои слова задели его за живое.
— Я не буду… Конечно, не буду подглядывать за вами. Но ведь вам может показаться, будто я…
Ненормальный!
— Мне ничего не покажется, — отчеканила я. — Спи, где хочешь.
Он сделал шаг. Ко мне. В сторону моей кровати. Я стояла как вкопанная. Даже когда он протянул ко мне руку. Что он делает?!
— Сеньора, вы обиделись? Я не хотел…
Его рука повисла в воздухе в умоляющем жесте, а потом он прижал кулак к своей голой груди. Ненормальный… Но напугать меня он успел.
— Просто понимаете, у меня был неприятный случай с соседом по комнате в первый год учебы…
Ну, тогда ему двадцать лет точно есть… Но все же я бы, наверное, предпочла сейчас рядом пятнадцатилетнего… Нет, я бы предпочла пустую кровать. Вот дернуло же меня смешать сангрию с гаспачо! Пиво было уже после того, как я согласилась разделить с ним номер в хостеле.
— Он был какой-то странный… — Паясо продолжал между тем рассказ о соседе.
«Не страннее тебя, мой мальчик!» — думала в это время я.
— Я просыпался среди ночи и видел, что он сидит на своей кровати и смотрит на меня. Вот так!
Паясо вдруг придвинул ко мне лицо, но тут же отпрянул. До того, как я вздрогнула. Или после того — не знаю.
— В первый раз я спросил его, что случилось? Он сказал, что ничего. В другой раз я потребовал объяснений такому странному поведению. Он сказал, что просто любит смотреть на спящих людей. И тогда я понял, что терпеть не могу, когда на меня смотрят во сне. Я говорил ему прекратить, а он сказал, что не может. И я не мог больше спать с ним в одной комнате. Пару раз уходил в холл на диван. Потом написал заявление с просьбой отселить меня. Мне официально ответили, что нигде не написано, что нельзя смотреть на соседа, когда тот спит, и что у них нет свободных мест. А отец сказал, чтобы я привыкал к тому, что рядом будут люди, которые могут тебя раздражать. Просто надо привыкнуть…
Я смотрела на него, не мигая. Нет, мой сын в двадцать лет рта для произнесения такой чуши бы не раскрыл.
— Это всего на две ночи, — сказала я.
— Что?
И он действительно не понял меня. Хлопал карими глазами, как ослепленный.
— Мы с тобой в одной комнате будем спать всего две ночи, — проговорила я чуть ли не по слогам. — Мы не будем друг друга раздражать. У нас на это не будет времени.
— Спасибо, сеньора.
За что он только что меня поблагодарил? Нет, английский меня не напрягает. Он говорит медленно и не использует молодежный сленг — большое ему за это спасибо. Мы не понимаем друг друга на каком-то астральном уровне. Мы не только из разных поколений и стран, мы вообще с разных континентов!
Паясо отступил еще на шаг и рухнул на кровать, лишь чудом не шарахнувшись башкой о планку верхней лежанки. Я тут же схватила свой рюкзак и пожелала изможденному «свинопасу» приятных снов. И, мысленно добавив «пусть тебе приснится рыжая свинья!», шагнула в ванную комнату, молясь найти в ней задвижку. Ура, задвижка на двери была. Но больше здесь ничего не было. Квадратное зеркало в темной раме над белой раковиной. На стене диспенсер для мыла на все случаи жизни, чтобы и руки помыть и из душа, откинув занавесочку, дотянуться можно было. Стена за ванной выложена сверху белым, а снизу темно-синим кафелем. Одним словом — убожество.
Впрочем, за такие маленькие деньги и на две ночи — нормуль. Надо просто суметь превратиться на сорок восемь часов в беззаботную студентку! Или загонять себя по памятникам старины до высунутого языка, чтобы стало плевать, где отбросить копыта!
Глава 5 "Ми пиро, вампиро"
Завернувшись в полотенце, я стояла перед зеркалом, колдуя над лицом — одного купания в Средиземном море недостаточно, чтобы сделать кожу бархатисто-гладкой, потому на помощь водной стихии пришли крема. Клоун сделал мне правдивый комплимент — я действительно пока еще не выглядела на сорок. Хотя бы с того расстояния, на котором общаются незнакомые люди. А морщинки вокруг глаз можно списать на усталость, которую душ не смыл, а наоборот утроил.
Подсушив полотенцем волосы, я достала из рюкзака свежее черное белье и красную майку, достаточно длинную, чтобы прикрыть бедра. Завтра добавлю к наряду короткую юбку и пойду гулять по римским развалинам. Одна! А сейчас мне надо попытаться уснуть, как можно быстрее, а то, как я понимаю, мое американское чудо проснется ни свет ни заря.
Но только я вышла в комнату, за спиной сразу завопил телефон. Никогда так долго я его не искала — наверное, больше поглядывала, не проснулся ли мальчик, чем смотрела в недра рюкзака. Потом, к счастью, до меня дошло, что можно выскочить на стремный балкон и закрыть дверь. И вот наконец телефон оказался у уха, а сердце в пятках:
— А у нас тут ЧП…
Я замерла.
— Посудомойка сломалась.
Хорошо еще Слава не растягивал слова, и я не успела представить себе никакое другое ЧП, которые последнее время ассоциировались только с папиным и маминым здоровьем. К счастью, Слава пока был в форме, в относительно хорошей для своих шестидесяти двух лет.
— И для этого ты звонишь? — Я все еще не могла открыть глаз.
— Нет, — в голосе Славы послышались звонкие нотки. — Чтобы пожелать моей девочки доброй ночи, — и тут же серьезно. С чувством, толком, расстановкой: — Хочу завтра закрыть вопрос с посудомойкой. Если теща в довершение всего будет мыть посуду руками…
— В довершение чего?
Я наконец открыла глаза и, сообразив, что стою слишком близко к шатким перилам, отступила к двери и даже прижалась к стеклу спиной.
— Янусик, давай не начинать…
Я аж представила себе, как он положил сейчас на стол руку с растопыренными пальцами. Это «знак-кирпич», дальше говорить нельзя. Но он сам говорил, а я лишь слушала:
— Без тебя даже посудомойка не хочет работать. Я час с ней провозился. Давай купим новую?
— Давай, — согласилась я, глядя на проезжающий по улице мотоцикл. — Купи белую, под цвет кухни. И главное не Бошевскую. И с третьей полкой… Ну той, что для ножей. Энерджи-Эфишент. И обязательно Фристендинг.
— Яна, хватит ругаться матом. Скажи, какую конкретно.
— Откуда я знаю! Погугли, что у них есть…
Черт, слово «погугли» вгоняет моего мужа в полный ступор.
— Погугли сама и пришли мне фотографию с фирмой и моделью, чтобы я сунул им под нос.
Ну, конечно, даже на пальцах так и не научился объясняться на инглише. А что — секретарь-переводчик всегда под боком! А тут нате, нема… И это человек, у которого мобильный телефон появился раньше меня! Наверное, хорошо, что Вячеслав Юрьевич вовремя смотал удочки из бизнеса, вложив все сбережения в недвижимость, и размотал их на финском озере. Но погуглить посудомойку-то можно!
— Слав, я вернусь и куплю, ладно?
— Ян, я объяснил тебе, что не хочу, чтобы теща мыла за мной посуду…
— Господи, ты что, сам тарелку за собой вымыть не можешь!
— Янусик, — муж выдержал паузу. — У тебя отвалится выбрать посудомойку?
— Хорошо, я пришлю картинку. Это все?
Я спросила с непонятным вызовом, и Слава на секунду даже замолчал.
— Нет, не все…
Теперь молчала я. Пусть продолжает.
— Просто хотел услышать твой голос.
— Иди спать. Я тоже иду спать.
— Так рано? На мою жену не похоже.
— Я в чужом доме, — привирала я с чистым сердцем.
Только не хватало ему знать правды. Ведь не удержится от смеха, расскажет маме, а вот она точно начнет психовать без всякого на то повода. Я ее знаю. Как и то, что уже достаточно заставила ее понервничать, когда по уши втюрилась в мужика на двадцать два года меня старше. Сейчас ее нервы надо беречь. Ей хватает папы… Ну, и зятя, конечно. Мужики-то как дружили, так и дружат, а вот с тещей у Вячеслава Юрьевича как не заладилось с самого начала, так и идет вверх по спирали. Не переругались бы там… из-за грязных тарелок.
— Хозяева легли спать, — уже чуть ли не шептала я. — Я на балконе и мне страшно, такой он хлипкий. Давай завтра я тебе из римского цирка позвоню, договорились?
— Это ты меня так ласково послала, Янусь, да?
— Ну… — я тоже улыбалась. — Могу и не ласково…
— Янусик, я скучаю. Безумно…
— Слава, всего десять дней…
— Это тебе — всего, а мне — целых десять. К тому же, с субботы я тебе не звоню.
— Можешь звонить, — еще шире улыбнулась я. — Хоть какое-то разнообразие будет. Днем Алка поноет, вечером — ты…
— Какая же ты засранка, Яна…
— Какая есть, вся твоя… В воскресенье.
— Так это ж только в следующее. Зачем я тебя вообще отпустил…
— Слав, смени пластинку. Пожалуйста. Ну, честное слово, одно и тоже, раз за разом. Надоел.
— Я знаю, что я тебе надоел. Но буду надоедать тебе и дальше. Я жду картинку. Хочу, чтобы к возвращению хозяйки дом был в полном порядке. Кстати, Стэлла окончательно сжевала твой тапок. Таскала всю неделю к дверям, ждала маму.
