— Яна, ты можешь быть когда-нибудь серьезной?
— Слав, я как никогда серьезна. Квартира готова и ждет хозяина. Остается понять, готов ли хозяин. И выяснением этого я займусь в понедельник вечером.
— Яна…
И больше ничего не сказал.
— Слава, хватит, честное слово… У нас под окнами теперь театр. Там дают Ремарка и, представь себе, Драгунского. Так вот, даже маленький мальчик знает, что Земля круглая и если все время идти вперед, то обязательно вернешься туда, с чего начал. Пожалуйста, прекрати. Не знаю, как ты, но я ужасно соскучилась. Я хочу гладить тебе рубашки и отправлять тебя в институт в костюме, а потом до вечера кусать локти, не покусилась ли на твою бэху какая-нибудь длинноногая дура с нарощенными ресницами.
— А на того, кто в костюме, покуситься уже нельзя?
И где смешок в голосе?
— Тогда ей придется наращивать не только ресницы, потому что я спущу с нее все три шкуры. Вячеслав Юрьевич, выдохните уже, пожалуйста, и сделайте так, чтобы Катерина Львовна поверила, что я полтора месяца провела у чухонцев.
Теперь он усмехнулся.
— Раскидать твои вещи по дому?
— Нет, постирать свои грязные носки! Съездить в магазин за продуктами и новыми тапочками, если мои уже сожраны.
— Я их убрал. Чтобы глаза не мозолили.
— Слава, достань их, пожалуйста. Ты вообще меня ждешь?
— Я тебя встречу.
Спасибо за правду, господин Березов.
Телефон лег экраном вниз на новый диван. Может, Березов действительно хочет развода? Непонятно по какой именно причине и просто прикрывается моим нежеланием плясать под его дудку? Я не согласилась лишь на одно — жить полгода на озере. Больше я не сделала ничего предосудительного.
Я прошла в спальню. Огромная кровать застелена покрывалом без единого залома. Я на нее даже не присела. Она общая. Мне одной такого размера не нужна. Либо мы спим в ней вдвоем, либо она идет на помойку, и я покупаю себе раскладушку. Сегодня я буду спать на диване. Все предыдущие дни я ездила ночевать в старую квартиру. Да, она стала казаться мне тёмной и узкой, потолок давил. Выключатели работали через один: я промахивалась — била не туда.
Сегодня собрала два чемодана осенних вещей. Сейчас все они уже ровнехонько висят в шкафу: в его и в моей половине. У кровати тоже два края: главное уметь встречаться на середине. Мы умели… Когда-то.
— Зачем вам такая большая квартира на двоих? — выдал папа на вопрос, нравится ли ему в гостях?
— Нас трое. Вот комната для собаки.
А что, у меня действительно в одной комнате лежала собачья подстилка, игрушки и еда. А в другой… было пусто.
— Славка не решил, нужен ли ему кабинет. Если нет, сделаем кладовку для моего барахла.
— Тебе нужны сюда картины, — решила мать.
— Давай прогуляемся по Невскому завтра и выберем?
Когда мы с мамой гуляли в последний раз? Кофе пили? Пирожное ели? Когда я училась в школе! Заодно выяснили, что папа еще умеет пользоваться молотком. Местные художники обогатились материально, а моя квартира преобразилась духовно. Цветы… В квартире всегда должны быть цветы. Но не те, что дарят в качестве извинения.
— Мы ничего не купили для Эйлин.
Наверное, мать права. Я должна что-то привезти, но что именно? Не матрешку же и не… Почему бы и нет. Я снова потащила мать на Невский.
— Всю жизнь мечтала жить в центре, — сказала я в оправдание покупки квартиры. Не скажешь же правду, что Березов дурак! — Без детей самое то.
— А с собакой?
— Ну, убирать за собакой всегда надо все равно…
Мы купили две фарфоровые чашечки с кобальтовой сеткой и попросили получше упаковать их для перелёта. Павлопосадский платок для ветряной Ирландии. Коробочку псковского иван-чая, к которому мама принесла баночку меда, купленного на выставке в медовый спас. Мы были почти готовы к встрече.
Почти.
— Ян, как ты можешь быть настолько спокойной?
Мы сидели в вагоне-ресторане скоростного поезда Аллегро. Мать крутила в руках стаканчик с кофе, а я спокойно запивала своим круассан.
— Мам, ты вон сколько нервов сожгла, а смысл? — выдала я, прожевав.
— Ты про себя с Березовым, что ли?
— Ну, а про кого еще? Мам, пей кофе, остынет. И не говори лишнего.
— А что я вообще могу сказать, кроме хай и бай?! — она отвернулась к окну, за которым бежала лента из груженых лесом вагонов.
— Мам, ты и Юле только два слова говорила. Так что расслабься и получай удовольствие от встречи.
Мне бы тоже расслабиться. Не внешне, а внутренне. Перед встречей. С мужем. Официальным, но теперь каким-то нереальным.
— Хоть бы жену обнял для виду, — бросил отец, когда Березов просто забрал у меня чемодан.
— Сам сказал не приставать к твоей дочери.
Тон несерьезный, а вот подтекст очень даже!
— Больно ты меня слушал!
— До него, пап, как до жирафа дошло, ровно через четверть века, — попыталась я разрядить атмосферу и взяла мужа под руку, которую он не вырвал, но и пальцев мне не погладил.
— Я просто простыл немного. Не хочу никого наградить.
Врет и не краснеет! Как бы мне не покраснеть. Так ты скучал, драгоценный мой, так?
— Яна рассказала вам про наш лесоповал? — спросил он уже, отъехав от станции.
— Не хотела их пугать, — поспешила я подыграть бездарной игре бесталанного актера.
Вот и тема нашлась на весь путь. А мне можно смотреть вперед и тыкать пальцем в камеры. Радар мы держали в машине на свой страх и риск. Один раз его нашли финские пограничники, даже не подключенным, и забрали, выписав штраф в семьсот евро. И по квитанции об оплате вернули на обратном пути, строго-настрого наказав выкинуть. Мы не выкинули.
Впрочем, с родителями в машине Березов не гнал. А мне впервые хотелось наоборот быстрее выйти из бэхи, тяжело было находиться с мужем в замкнутом пространстве. Против воли я поворачивала голову, чтобы видеть его руки и профиль. Такие знакомые, такие любимые… когда-то. Сейчас я их ненавидела. Какого лешего ты женился на мне? Чтобы сейчас доводить своим идиотским переосмыслением брака? Хочешь развод — да подавись им! Я даже фамилию девичью возьму, чтобы ничего не напоминало о тебе. Ничего!
Глава 2 "Сорваться с цепи"
Собака, не в пример хозяину, безумно радовалась моему возвращению. Облаяла всех для приличия, а потом приволокла замусоленный тапок — и сколько бы я не тянула его, не отдала: так в одном тапке и пришлось допрыгать до кухни. В доме по-армейски чисто. Может, Березов устал от уборки, вот и бесится?
Я вымыла руки и полезла в холодильник: на таких харчах можно прожить неделю. В пакете на столешнице нашлись мои любимые картофельные лепёшки, которые я тут же сунула в духовку разогревать. В четыре руки мы с мамой мигом сделали салат, то и дело оглядываясь к окну, за которым наши мужчины бродили среди камней и пней, которые пока еще не выкорчевали и не увезли.
— Я вот говорю твоему мужу, — возражал за ужином отец, — какого хрена отдавать такие бабки за вывоз камней, когда озеро под боком. Скиньте в воду и все дела.
— Пап, ты попытался хоть один из этих камней поднять? Вот и правильно, пупок развяжется. Фильм помнишь, «И на камнях растут деревья»? Так это про нас тут снято.
Березов молчал. И смотрел мимо. Мимо меня. Потом извинился и сказал, что пойдет ляжет. Мать проводила его до лестницы долгим взглядом, потом уставилась на меня.
— Чего сидишь? Иди посмотри, что с ним.
— Сказал же, что простыл, а тут пять часов рулить пришлось, — бросила я нервно, но все же пошла наверх.
Однако в спальне мужа не нашла. Там тоже покрывало было расправлено слишком идеально. Где он спит?
Открыла дверь в Мишкину комнату: чисто, пахнет свежим бельём. Перестирал все. Какой догадливый! А я и забыла напомнить ему сделать это. Соображает. Наверное, у мужиков при наличии женщины часть мозга, отвечающая за быт, уходит за ненадобностью в спячку. А потом раз — и мы сами с усами!
В комнату рядом я постучала.
— Чего стучишь?
Я вошла и закрыла дверь, хотя снизу нас не будет слышно и при открытой. Если говорить шепотом. Орать будешь — тонкие потолочные перекрытия выдадут все секреты.
— Ты действительно заболел?
— А что, есть сомнения?
Слава лежал поверх одеяла, скрестив ноги. Книга на животе, очки на тумбочке. Дурак… Схватил книжку, когда услышал мои шаги на лестнице, а про глаза забыл.
— Принести тебе чаю?
— Не надо меня обхаживать. Завтра будешь в маму играть.
Пришлось выпрямиться и свести лопатки аж до боли.
— А что ты мне хамишь? Что я такого сделала, чтобы заслужить все вот это? — развела я руками.
— Ничего, — голос у него реально дрожал. — Просто была хорошей мамой, а я был плохим папой. От которого нужны только деньги и больше ничего. А теперь уже и деньги не нужны. Можно у мамы взять.
Я выдохнула. Шумно. И так же шумно опустилась на край кровати, едва удержавшись от желания потрясти придурка за ноги. Если бы точно знала, что так можно вытрясти из муженька дурь, непременно бы сделала это.
— Ну что ты у меня за пингвин такой?
— Почему сразу пингвин? — и Слава тут же развел в стороны ноги в чёрных носках, которые нервно тер друг о дружку.
— Это из мультика про пингвиненка Лоло.
— Чего это тебя потянуло на детские спектакли, детские мультики… Я еще чего-то не знаю? Ты мне намекала там про дедушку…
Я откинулась на спину. Думала упасть ему на ноги, но Березов успел их подтянуть — в итоге пропружинила на матрасе.
— Просто ты стал, как ребенок. Забыв, что твой сын все еще ребенок. Сам ему позвони, сам поговори… о чем-нибудь, — я перевернулась на бок и подложила руку под щеку. — Я просила Мишку позвонить тебе. Он ответил, что не знает, о чем с тобой говорить.
— Я и говорю — не о чем. Никогда и не было!
— Слушай, дядя Слава, не надоело себя жалеть, а? Бедненький, сиренький, никто-то его не любит, не жалеет, может я немного того, может у меня немного сего…
— Яна, хватит!
— Яна хватит! Яна всегда хватит… Сын приезжает с девушкой. Папе порадоваться надо. Нет же, он трагедь развел! Заперся и плачет. Знаешь, я тоже так делала, когда у меня гормоны играли. Запиралась и ревела белугой, чтобы матери стало стыдно, что она меня обидела. И прислушивалась между стонами, идет, не идет. Если идёт, то надо погромче выть и не дай бог открыть ей дверь…
— У меня тоже гормоны? — он сложил на груди руки и поджал губы.
— Еще какие! Запоздалый кризис среднего возраста. Ветрянкой надо в детстве болеть. У подростка она ужаснее протекает. «Седина в голову, бес в ребро» у тебя раньше времени случились, когда еще ни одного седого волоса не было. А теперь у тебя обратный виток пошел…
Я подтянула ногу и села по-турецки, теперь сподручнее стало крутить его колени.
— Где у тебя тут ручка переключения передач? А то ты так с тормоза ни в жизнь не снимешься!
Слава скинул мои руки и сел, но головы не повернул — смотрел в окно с опущенными жалюзями.
— Иди к матери, — произнес он тихо.
— Это ты меня так на… посылаешь?
Я не стала выбирать выражения. В моей чаше терпения тоже имеются дно и края. Пусть Березов узнает об этом!
— Да! — крикнул он и снова заговорил тихо: — Закрой дверь с другой стороны. Твоя спальня — напротив.
— Отлично!
Больше я ничего не сказала и, хлопнув дверью, бегом спустилась вниз, где царила мертвая тишина, хотя оба моих родителя продолжали сидеть за столом.
— Что смотрите? — я подбоченилась только одной рукой, вторую продолжала держать на перилах лестницы. — Воспаление гордости. Сын не ему первому позвонил!
Прошла к столу, увидев на нем четыре чашки.
— Песок положила?
Мать кивнула. И я, с чашкой, пошла обратно, но уткнулась в запертую на замок дверь.
— Березов, хватит дурить! Я сейчас собаку на тебя натравлю!
Скрипнула кровать. Дверь открылась. Я сунула чашку ему в руки и первой схватилась за ручку, чтобы закрыть дверь, пока он не выдал какого-нибудь очередного бреда.
— Тихо шифером шурша, едет крыша неспеша…
Я снова зайцем спрыгнула вниз и столкнулась с отцом.
— Пойду поговорю с ним.
— Водки дать?
Отец ничего не ответил и, тяжело ступая, начал подниматься по лестнице.
— Я тебе говорила, я тебя предупреждала, но ты не слушала, — выдала мать, когда я принялась стучать ложкой по стенкам чашки, размешивая давно растаявший сахар. — С мужиками можно жить только до пятидесяти, потом все, труба… Сдать обоих в дом престарелых, а самим на Мальдивы. Иначе все… пи…
Я опустила ложку на блюдце — кажется, все сегодня решили попрактиковаться в великом и могучем. Вот оно счастье, сын и внук приезжает! Любимый, долгожданный… Трындец!
— Мам, я не знаю, как, но Миша не должен всего этого видеть, ясно?
— Чего именно? — мать смотрела мне в глаза. Пронзительно. Как тогда давно, когда спрашивала, не беременна ли я от дяди Славы.
— Мама, ну ты что, слепая? Этой ревности. Он ревнует ко мне сына как ненормальный.
Мать откинулась на стул и мотнула головой.
— Это старческий маразм. И ты ничего не сможешь с этим сделать. Березов еще дольше твоего отца продержался. У того-то крыша давно поехала. Надо было вовремя меняться на две в разных районах и жить спокойно. А то ведь как банный лист…
— Мам…
— Что мама? Это правда!
— Давай, ты поедешь в санаторий, а я возьму папу к себе?
— Мне уже не поможет. А вот ты езжай. Но без Аллы.
— Ага, в чемодане у Мишки! Они, — я подняла палец к потолку, — про нас еще не то сейчас там говорят…
Что-то отец запропастился. Я пошла наверх и нашла их в холле за шахматной партией.
— Отлично! — я скрестила на груди руки. — А с собакой кто пойдет гулять?
Стелла, лежавшая на диване, навострила уши. Я смотрела на мужа умоляюще: и вот, либо он дурак, что не понял, или козел, потому что не захотел прогуляться и поговорить, или хотя бы взять друг друга за руки вдали от родительских глаз. Березов сказал:
— Ты! Это вообще-то и твоя собака тоже.
— Стелла, гулять!
И мы обе ринулись вниз. Я пристегнула собаку на поводок и шарахнула входной дверью. Раз Березов не желает засунуть свое плохое настроение в одно место, то и я не буду этого делать. Надоело играть в идеальную семью. Нет больше этой семьи… идеальной.
Я тащила собаку на дорогу, подальше от кустов, которые той приспичило обнюхать один за другим. По асфальту я вышагивала бодро, даже слишком, забыв, кого выгуливаю — себя или овчарку. Завтра по этой дороге приедет Миша и увидит все это говно. Так ради чего он тащится сюда со своего острова, ради недовольной рожи папаши?
— Ты где? — услышала я из трубки.
— В Караганде! — Хотя хотелось ответить: там, куда послал. — Партия закончилась? Или ты за собаку переживаешь? А на жену насрать…
— Яна, не ори! Где ты, я пытаюсь тебя найти…
— Надо было попросить сына научить тебя пользоваться смартфоном. Вот и будет вам завтра, о чем поговорить.
— Яна, пожалуйста, возвращайся. Уже слишком поздно. Мама волнуется.
— Так это теща тебя послала? Ну да, ожидаемо… Сам-то ты меня на… послал!
— Хватит вести себя, как малолетняя истеричка!
— Когда ты перестанешь быть упертым старпером, тогда и я опять стану нормальной. А так увольте! Надоело!
— Яна, мы поговорим об этом дома. Возвращайся. Темень страшная.
— Я не хочу ни о чем с тобой говорить. Наговорилась! Хватит!
