— Мам, а когда вы сможете приехать на свадьбу?
— Когда скажете, но лучше, конечно, после февраля. Папа ведь будет преподавать первое полугодие.
Боже, это мой голос? Такой спокойный? Будто речь идет о переправке через море партии виски…
— Хорошо, мама.
— Пойдем спать. Завтра тяжёлый день.
— Почему тяжелый?
— Да так, в нашем возрасте все дни тяжёлые. Там болит, здесь тянет…
— Как твоя голова?
— Прошла, — соврала я.
Мы расстались в холле. Я цыкнула на собаку, чтобы не рычала, и забрала ее в спальню.
— Зачем ты ее тащишь?
Березов не спал.
— Она же в туалет их даже не пустит!
— Насплетничались?
В голосе зависть — она самая, да?
— Мишка не баба. Просто виски пили. Заливали любовное горе.
Нас же обоих из тёплой кровати выгнали.
Березов понял это в прямом смысле. Передвинулся на мою половину, освобождая для меня нагретую.
— Спасибо.
Я легла и натянула одеяло к подбородку. Сна как не бывало!
— Слава…
— Что? — послышалось из темноты.
— Наш сын вырос.
— Ты только сейчас заметила?
— Не смешно, Березов. Он решил жениться.
Пауза, и Слава повернулся на бок, ко мне лицом. Мои глаза уже привыкли к темноте.
— То есть про дедушку серьёзно было?
— Нет, — я тоже повернулась к нему. — Люди женятся не только поэтому. Люди женятся, потому что любят друг друга.
В комнате стало светло. Очень. От его голубых глаз. Но лишь на мгновение.
— Доброй ночи, — бросил он коротко и шумно повернулся на другой бок.
Я не протянула рук, чтобы обнять. У меня, кажется, совсем не осталось сил бороться за место под одним с ним солнцем. Один день прошел, не успев начаться. Что принесут еще четыре, не знаю… И, кажется, уже даже не хочу знать. Голова болит. От всего и всех. Даже порадоваться за сына спокойно не дадут!
— Яна, спи, пожалуйста.
Лежу, не шевелюсь. Только глаза открыты. У него появились глаза на спине? Не буду ничего отвечать, вот не буду совсем…
— Янусь, ты плачешь?
Я поняла, что плачу, только когда Березов растер теплой ладонью слезы по моим щекам. И что пижаму он не надел, не нашел, наверное, я поняла, когда стала сама вытирать бесконечные слезы о мягкие завитки у него на груди.
— Ну прекрати, — он вжал подбородок мне в макушку, как делал всегда.
Всегда ли? Разве я часто плакала? Нет… Он просто так обнимал меня… Всю жизнь, всю мою жизнь.
— Ян, ну ты же сама сказала, что готова к тому, что он не вернется. Ну и черт с тем, что ему всего двадцать.
— Ему двадцать два через три месяца будет, — пробубнила я, не отрывая губ от груди мужа, под горячей кожей которой билось такое же горячее сердце. Не могло же оно остыть за месяц. Не могло…
— Главное, не сорок, — усмехнулся Слава. — Потом невозможно решиться…
— Только если под дулом пистолета…
Я все еще не отстранилась от его груди, и голос мой звучал глухо.
— Только если… На своей свадьбе не погулял, так хоть у сына напьюсь.
— И я наконец увижу тебя пьяным?
— Ничего ты не увидишь, — он гладил меня по волосам. — Ты напьешься раньше… И прекрати меня целовать…
Он попытался оттащить меня от себя за плечи, но я решила во что бы то ни стало удержаться у его груди.
— Яна, я прошу тебя. Не время сейчас…
Я вскинула голову, но увидела лишь подбородок: Слава смотрел в закрытое жалюзями окно.
— Значит, будет время?
— Не начинай, Яна. Мы договорились, эти пять дней Мишкины. Яна, ну пожалей ты меня… Отпусти…
Я убрала руки, которые уже сами собой сомкнулись за его спиной. Слава с шумом сполз с кровати и встал у окна, ко мне спиной. Потянул раму и открыл окно, впустив в комнату уже ледяной ночной воздух.
— Простынешь. Отойди от окна, пожалуйста. Хочешь, я лягу с собакой на диване? Миша знает, что у меня болит голова. Скажу, не хотела мешать тебе спать.
Он обернулся — полумрак делал свое поганое дело: Березов вновь казался молодым и чертовски привлекательным. Какая пошлая мысль… Но других в тот момент в моей больной голове не было.
— И себе тоже, — голос мой сел до хрипоты. — Я тоже не могу спать с тобой в одной постели…
— Четыре ночи промучаемся, а потом будем думать, как жить дальше.
Я отвернулась от окна, подтянула к подбородку одеяло, а к животу ноги и затихла. Слава тоже лег. Сначала с краю, а потом придвинулся ко мне и обнял. Правда, это «потом» наступило нескоро. Я обернулась и поняла, что он сделал это машинально, во сне, по-привычке… От старых дурных привычек избавляться тяжело и болезненно. Значит, не надо… этого делать вовсе.
Глава 5 "Семейка долбанутых"
Мишка попросил с утра блинов. И после сытного завтрака (или по каким другим причинам) никто ничего не хотел, поэтому все сделали по-моему — поплыли рыбачить. Набрали удочек, но расчехлили только четыре. Мы с мамой остались под навесом, подальше от кормы.
— Ну она и корова, — выдала мать шепотом.
Миша, к счастью, стоял с Эйлин на самом носу. Мы выбрались подальше от жилья, на глубину, и заглушили мотор. Уже полчаса как — увы, ничего не клевало.
— Она просто ширококостная. И все у нее на месте: и сиськи, и жопа, и талия. И какое тебе дело до ее форм? Мишке нравится спать на мягком, порадуйся за ребенка.
Березов неожиданно вставил удочку в держатель и шагнул на нос. Я приподнялась — чего там стряслось? Неужели клюёт? Нет, Эйлин поймала на крючок саму себя: он запутался в волосах.
— Да не дергай, дурак! — прикрикнул Славка на сына и заставил несчастную сесть.
За полчаса или за час, но он снимет золотую рыбку с крючка, не обронив ни одного волоска. У него хватит на это терпения. Но не у Мишки, да и бедная Эйлин уже стала красной, как помидор. Чтобы предотвратить драму, я шагнула к несчастной троице.
— Нужна помощь? — спросила я просто так, больше для моральной поддержки, и Слава поднял глаза:
— Садись за руль. Тут делать нечего. Пойдем тихо, может что само нацепится…
— Ничего не нацепится. Нас слишком много и мы слишком шумные, — выдал глухой отец.
Все-то он слышит, когда не ему говорят!
— Так идите вы плавать!
Я решила, как и утром, взять все в свои руки. Или скорее посылала всех мужчин, пока довольно вежливо, вон с катера. Дед с внуком подчинились без всяких разговоров. Березов же, скрутив спутанную леску, намекнул мне, что некрасиво оставлять девушку одну. Или, типа, место рулевого освободи!
Вот что ж тебе плавать-то не пойти! Ежу понятно, что руль держать не надо. Катер никуда не снесёт. Тишь и гладь… Но хозяин катера упрямый, ничем не прошибешь!
Эйлин так и осталась сидеть на носу. И я примостилась рядом и не удержалась, тронула ее копну — аж представила, как это делает в темноте Миша… Ирландка вздрогнула — наверное, нельзя было нарушать ее личное пространство без надобности. Ей хватило заботы Березова. Чтобы сгладить неловкость, я начала говорить про свои волосы, как они тоже куда только не попадали, и бедный мой муж часами их распутывал. Она улыбнулась, я тоже. Пытаясь забыть, что мои волосы запутаны до безобразия, потому и заплетены в косу. Никто их уже больше месяца не распутывал.
Я обернулась к Березову: сидит, даже руль не держит, смотрит на нас.
— Иди поплавай со всеми! — крикнула я по-русски и тут же перевела для Эйлин, что сказала мужу.
Сбагрить бы Березова отсюда. И не только для спокойствия нашей заморской гостьи. С ним на катере ужасно тесно, как и моему сердцу в груди. Какой бы дрянью вытравить из его башки тараканов? Всех до единого! Даже вспомнилась школьная песенка: подмигивают весело «Здорово, старичок!» четыре неразлучных таракана и сверчок. Вот я этот самый сверчок — все трещу да трещу, чтобы меня наконец услышали. А тараканы распевают стройным хором — за-а-ткнись! Но сейчас заткнулись они, Славка стащил майку и…
Я отвернулась. Не могу видеть его тело, не могу… Ну что же он не прыгает в воду?
Оглянулась — он вернулся за руль. Да чтоб тебя! Мать там сидит на мягкой сидушке и всякую херню про нас всех думает, но у меня нет сил еще и на ее тараканов. Своих проблем полные штаны. И влаги. Господи, меня и без служебной собаки можно найти. Что же он со мной творит, что же… Мы проходили это уже в семнадцать. Ну что же ты мучаешь меня в сорок! За что?! За все те годы, что я была самой лучшей на свете женой?
— Я пойду плавать!
Шорты с майкой прочь. Нога на лесенку, и вот уже обжигающая вода приняла мое горящее тело. Окунуться с головой, чтобы остудить закипающие мозги. С головой. И на дно! Камень на шее уже имеется… И имя ему Вячеслав Юрьевич!
— Мам, плыви к нам! — замахал рукой Мишка, и я не стала нырять.
Оставив за спиной катер, я в который раз посочувствовала Эйлин. Бедная, в чужой стране, с чужими людьми и без понимания их речи. Впрочем, бабушку ее жениха лучше не понимать. Как и его папочку… Но мне-то с его папочкой жить, а он, он даже… поплавать с сыном мне не дал. Поплыл к нему сам, обдав меня фонтаном брызг. Ну не дите ли малое? Нет, большое, но дите… Березов, Березов…
— Пап, ты с ними или назад? — крикнула я своему отцу, когда два сумасшедших рванули наперегонки к ближайшему — да не такому и близкому — островку.
— Я — пас.
И Мишка должен спасовать перед отцом, который с ума сдвинулся с этим плаванием. Но Березов, кажется, к седым волосам хоть в чем-то поумнел — не гнал ребенка в полную силу. Вовремя, к счастью, сообразил, что непонятно когда сын плавал в последний раз.
Я начала замерзать и поплыла обратно. Мама уже держала для меня полотенце.
— Вы и в проруби будете плавать?
Ну что, у меня зубы дрожат. Непонятно, как я так быстро окоченела. Вытерлась и, не прячась в каюту, переоделась. Хорошо, сообразила взять сменку. И уселась за руль наблюдать за пловцами.
— Ян, подгони посудину поближе. Мишка там в камышах увязнет, — попросил вышедший наконец из воды отец.
Я и сама уже об этом подумала и завела катер. Пошли мы медленно, чтобы не поднимать лишнюю волну и не уронить Эйлин в воду. Но отец все-таки подал ей руку, и она сумела спрыгнуть вниз и сесть в кресло, откуда в сто раз удобнее было лицезреть русскую дурь в полной березовской красе. Я тоже за ней наблюдала и гадала, чем же закончится общение отца с сыном. Лично для меня. Миша так и не поговорил с отцом про кольцо, иначе Березов давно уже явился ко мне за советом. Два упрямых барана!
— Твой сын даже не бегает по утрам!
Так и знала, что влетит именно мне. Ничего удивительного — за проверенные им домашки после получения «не пятерки» получала тоже я. Потому что я — мама: маме все шишки, а работа папы состоит в том, чтобы только гордиться сыном.
— А ему и не надо…
Я украдкой, чтобы не видел сын, но видел отец, стрельнула глазами в сторону ребенка, растирающего полотенцем бледную кожу. Его папа для себя полотенце не взял, и я бросила его на сиденье.
— Сейчас не надо, а потом не сможет…
— Во-первых, не ори… Во-вторых, снова не ори… — и я понизила голос до шепота: — Эйлин не понимает, о чем мы говорим. Однако прекрасно улавливает интонацию. Орет — значит, злится.
— Я злюсь.
— Не надо злиться, — я схватила полотенце и все же сунула мужу в руки. Вернее, он сам его выхватил, видимо, испугавшись, что я захочу его вытереть собственноручно. — И не надо решать проблемы до их поступления. Кто поведет катер?
— Хочешь, веди…
И все-таки он злился, потому что Юпитер в кой-то веке понял, что не прав. Ведь понял, ведь не дурак…
— Вот и поведу.
Но через секунду решила дать руль Эйлин. А сама села рядом, чтобы помогать разбираться с подводными камнями в прямом и переносном смысле. В глазах девочки светилась благодарность — как же ей тяжело с нами. Наверное, уже отсчитывает минуты оставшихся семидесяти двух часов. Как же мы все будем жить дальше, как же?
— Яна, швартуйся сама!
Березов явно всю дорогу не сводил с нас глаз. Но приказ был лишним — понятное дело, что я не дам Эйлин подводить катер к причалу. Мы поменялись с ней местами, а мужики тем временем выкинули за борт надувные кранцы. Чувствуя спиной колючий взгляд мужа, я оглядывалась на каждое свое движение, будто снова сдавала ему экзамен по управлению катером. Даже подмышки вспотели, но я не нанесла судну никакого урона, и Миша с папой быстро закрепили тросы.
— Не забывайте ничего мокрого! — крикнула я, понимая, что иначе это все потащу я.
Я сходила на берег последней и не отпустила протянутой мужем руки.
— Пожалуйста, расслабься, — я сильнее сжала ему руку. — Все хорошо. Не надо разглядывать сына под лупой. Он большой и под нее больше не помещается.
— Ты, как обычно, его защищаешь!
— Да он не сделал ничего, что требовало бы защиты!
Мы остались на пристани одни, и я могла говорить об опасных вещах, пусть и не в голос, но открыто.
— Или тебе не нравится его выбор? Но с этим ты ничего не поделаешь. Понял? Ничего.
— Почему-то с Юлей ты вела себя кардинально противоположно.
Я так и не отпустила его руки, и Слава не пытался ее вырвать.
— Ну что ты сравниваешь… Мишке было шестнадцать, а Юлечка охотилась за богатым парнем. И объяснить это влюбленному мальчику было невозможно, но я ведь не спустила все на тормозах… Юли нет. Есть Эйлин, которая в сто раз лучше любой русской девушки, потому что ее мозги не испорчены охотой на мужиков.
— А почему ты так в этом уверена? Почему это все не может быть с ее стороны такой же игрой, как было с Юлей?
Я выпрямилась, хотя Березов в этот момент как раз наклонился ко мне.
— Потому что я хочу верить в любовь. Тебе этого не понять.
Я отпустила руку Березова сама и пошла к дому. Размашистым шагом. Наплевав, как выгляжу со стороны. Я никогда перед ним не красовалась. В тринадцать не умела, а потом у меня не было такой возможности до самого момента Икс. Впрочем, мужики ведутся не только на виляние бедрами. Вполне вероятно, что как раз на это они и не ведутся.
— Яна, в холодильнике лампочка перегорела, — поймала меня мать у лестницы, когда я вознамерилась подняться наверх высушить волосы.
— В этом холодильнике ничего не может перегореть.
Я прошла на кухню — Березов остался на веранде сушить плавки. Стоял, облокотившись на перила, и глядел в нетуманную даль.
— Слава! — позвала я его из дома. — Выдвини, пожалуйста, холодильник. Там, кажется, штекер из розетки выпал.
— А что, у Мишки сил не хватает?
Ох, Березов…
— Миша в душе. Пожалуйста. Я не хочу, чтобы продукты испортились.
Слава прошел на кухню и выяснил, что все на месте. Что случилось, выяснила Эйлин, когда спросила у меня, почему не заряжается ее телефон.
— Слав, у нас пробки, наверное, вышибло.
Он вернулся очень быстро — все оказалось в порядке, но электричества не было во всем доме.
— Мам, вода холодная…
Свет Миша, видимо, не зажигал — научился экономить во всем?
— Света нет, — ответила я. — Будем надеяться, что быстро починят. Это же финны. Что-то Тофслы и Вифслы делают быстро…
— Можно салат с копченой рыбой сделать пока…
Ну да, бабушке только бы нас накормить. Но я пошла ей помогать, и Эйлин тоже напросилась в помощницы.
— Молоко испортится, оно уже третий день стоит, — мама вынула из холодильника бутылку и поставила на столешницу.
— Будет простокваша, — улыбнулась я и перевела свои слова Эйлин.
