— Да, за встречу! — я кивнула и стрельнула взглядом в сторону Кузьмы, руку которого все еще сжимала под столом. — Не за последнюю.
— Хороший тост, Дашка. Мы сработаемся.
Ну да, вам тут еще работать и работать над отношениями.
— Что это? — уставилась я в тарелку с непонятной, пахнущей грецким орехом, тюрей, которую в этот момент принес официант.
— А это ты у своего Кузьмы спроси, — усмехнулся мой будущий босс.
— Харчо с грецким орехом! — распетушился тот. — Что непонятного? Попробуй. Должно быть вкусно.
— Всяко лучше овсянки! — не сдержался Тихонов-старший.
Боже, дядя Боря, где вся ваша выдержка и вальяжность, которой я так восхищалась в детстве, не понимая еще стоимости костюмов, которые вы носили…
— Кузьма очень вкусно готовит овсянку.
Наши взгляды снова встретились.
— Может, мне тебя сразу в продажи взять? — в голосе дяди Бори чувствовалась гремучая смесь сарказма и еле сдерживаемого смеха.
Может, он сыну подыгрывает больше, чем злится на него в реальности?
— А я не собираюсь Кузю никому продавать. Мне он самой нужен.
Я не успела сжать Кузьме пальцы еще сильнее — их пришлось разжать под насмешливым взглядом его отца, когда Кузьма зачем-то водрузил наши сцепленные руки на стол.
— Столько лет не был нужен и вдруг понадобился. Ты меня удивила, Дашенька, — заявил без всякой улыбки дядя Боря.
Я бы так и смотрела на него, молча хлопая ресницами, если бы Кузьма вдруг не открыл рот не для плевка, а для фразы:
— Она ждала, когда я повзрослею.
— Интересно, а я когда-нибудь этого дождусь? — и, перегнувшись через стол, дядя Боря схватил ключи и сунул их мне почти что в тарелку, поэтому я вырвала брелок из его рук. — Я даже теряюсь, кто из вас двоих мужик.
— Главное, мы не теряемся, — на сей раз выплюнул в отца Кузьма.
Ну зачем Кузя согласился на встречу, если продолжает быть упрямым ослом!
— Вино у них очень вкусное, — сумела я опередить новый выпад дяди Бори.
Моя рука немного дрожала — бокал был большой, тяжелый и полный.
— Я это что-то не заметил. Раз нравится, пей.
— А я потихоньку. Я не умею пить.
— Да неужели?
Понятное дело, он подумал о том же, о чем и я. Ну так пусть думает о коньяке, а не о том, как побольнее проехаться по бедному сыну. Но дядя Боря вдруг снова утонул в телефоне. Ему бы тоже не помешало устроить с сыном «но-бизнес-ивент». Может, и отношения б наладились.
— Прошу меня извинить, — он поднял к уху зазвонивший телефон и, поднимаясь на ноги, произнёс «да», а остальную беседу вел уже на улице: мы видели его в окно размахивающим руками.
— Даш, извини за этот ужин, — буркнул Кузьма, уставившись в тарелку.
— Все обалденно вкусно, — ответила я, отламывая кусок лаваша, чтобы подобрать с краев тарелки ореховый соус, пока никто не видит.
Ключи лежали теперь между нашими тарелками, но Кузьма их не брал. Дядя Боря вернулся, но задержался у барной стойки в соседнем зале. Я испугалась, что он принесет коньяк. Наконец размашистым шагом он двинулся к нашему столику — к счастью, с пустыми руками.
— У меня встреча нарисовалась. Вы допивайте, доедайте. Я уже заплатил. Десерт не заказывал. Вам ведь нельзя. И вот ещё что! — он демонстративно потёр нос. — Мать написала, что уборщица забыла закрыть окна, так что прогуляйтесь до Лиговки. Надеюсь, адрес помнишь?
Кузьма ограничился тихим «пока». Я громко сказала «до свидания». Дядя Боря просто кивнул.
Глава 65 «Горчинка»
— Добро пожаловать домой! — почти пропел Кузя, привычным движением поворачивая ключ в замке своей старой квартиры.
Это был дворец, даже если в глазах дяди Бори квартира оставалась шалашом. Светлый холл — ясное дело, что в потолке зажглись мириады мелких лампочек. От кристальной чистоты я машинально скинула сандалии. Хорошо ещё, не начала искать бахилы! Две пары домашних тапочек ждали нас в миллиметре от входа.
Окно открыто и потому холодно. Или ежусь я совсем по другой причине. Мне все ещё неловко перед Тихоновым-старшим, в глазах которого я теперь обычная искательница легких денег. И он их вернул в качестве квартиры, чтобы помочь дураку-сыну, раз тому приспичило обзавестись такой вот неправильной бабой. Была же отличная партия из дочки бизнес-партнера.
— Чего стоишь? Ищи окно.
Кузьма выглядел грустным. Непонятно, чего он ждал от встречи с отцом. Возможно, дядя Боря не просто так разозлился на то, что сын притащил в ресторан меня.
— Иди сюда! — голос Кузьмы стал немного таинственным.
Или в холле он всего лишь отлетал от пустых стен. Я вошла под арку: белый диван, кресла и чёрный столик прямо передо мной, но Кузьма указывал направо: там стол у окна, стеклянный с чёрными стульями. Но Кузьма снова указывал не туда, а на кухонный островок, где в окружении алых роз стояло ведерко с бутылкой шампанского, а рядом, на хрустальном блюде, красовался торт со взбитыми сливками, украшенный апельсиновыми корками — хорватское чудо.
— Сама скажешь спасибо?
Он протянул мне телефон, но я нервно затрясла головой.
— Ну я же материться буду! — засмеялся Кузьма. — А с мамой так не говорят. Но они меня реально…то самое слово. Какого хрена весь этот спектакль? Он, видимо, с мамой чатился во время ужина, идиот! Тянул время… Я ей говорил, что приду с тобой… Она еще сказала, что это правильно.
Я пожала плечами. Кузьма тяжело выдохнул и набрал что-то в телефоне. Наверное, послал матери спасибо буквами. Потом поднял на меня глаза и лукаво улыбнулся.
— Она поймёт, что мы пьём шампанское и нам не до неё. И не до ее торта. Может, уберём до утра в холодильник?
Он прав. У меня живот что упругий футбольный мячик после грецких орехов. Я легко подхватила блюдо, и Кузьма открыл обе створки холодильника. Тот был полным. Там даже лежал один из привезенных нами сыров. Но я все же нашла место для торта.
— А папе ты написал?
— Ещё чего… Сама пиши. Дать телефон?
— Кузя…
— Борис Касьянович сделал это для тебя. Сам же сказал. Со мной мириться он не собирается.
— Кузь, ты ревнуешь? К собственному отцу?
— Нет. Я ревную к дяде Боре…
Я обняла его за шею и вжалась макушкой в высоко вздымающуюся грудь. Моя тоже дрожала, и Кузьма, чуть подержав руки на талии, накрыл горячими ладонями обе мои груди.
— Даша, ради тебя я не стану возвращать ключи. Но это именно для тебя. Здесь хорошо и близко до учебы и до работы. И вечером есть где погулять…
— Кузя, здесь красиво.
— Ты ещё спальню не видела. Там зеркало во всю стену.
— Зачем? — вскинула я голову.
— Мама ее с ремонтом уже купила. Наверное, кому-то вдвоём в постели было скучно. А мне вот нет. Может, пойдём на диван?
— А шампанское? — как-то сумела вырвать я губы.
— У моей девушки от шампанского болит голова. Зачем мне ее спаивать? Потом, мы же не расскажем родителям, что и по трезвому друг другу нравимся. Пусть думают, что устроили нам романтический вечер. Будто мы сами не в состоянии…
Я была уже не в состоянии стоять на ногах. Диван так диван, хотя там и ковёр мягкий. Впрочем, можно, успеть поваляться везде, пока прозвенит будильник…
— Черт! — я вскочила и снова села на кровать (уснули мы все же в спальне). — Как я на работу в этом…
Сейчас на мне ничего не было, но вчерашнее платье — это все, что у меня есть. Сейчас половина седьмого.
— Даша, открой шкаф…
Я отодвинула зеркальную дверцу. Он знал или догадался? Там висело пару платьев с магазинными этикетками и рубашки. Что-то ещё лежало стопочкой на полочках.
— Мамы все предусмотрят…
Я повернулась обратно к кровати: Кузя продолжал валяться. Даже руки за голову закинул.
— Она это за один день все сделала? И магазины, и торт? Как думаешь?
— Не знаю.
От всей этой заботы стало окончательно не по себе. Точно я оказалась по ошибке в люксовом номере пятизвездочного отеля. Нет, наверное, там круче, но здесь все чужое. Как-то матрас на полу куда комфортнее. Чувство, будто мне ещё нагляднее продемонстрировали, какая большая пропасть лежит между мной и ними.
— Я сварю кофе к торту, — Кузьма вылез из кровати и потянулся. — Мы же не дегенераты пить с утра шампанское.
Вы — аристократы. Вам это привычно. Парню на восемнадцатилетние такое подарить. Квартирку в центре города. Понятно, что он баб каждую ночь менял…
— Даш! — прокатилось по квартире эхом. — В ванне есть халат, так что иди в душ!
Я пошла. Чтобы согреться. Меня колотило.
— Можно к тебе?
Нужно, чтобы не было так страшно с тобой новым. В таком окружении ты снова отдалишься от меня.
— Даша, а что у вас бывает за опоздание? Выговор? Лишение премии?
Кузьма уже тащил меня обратно в спальню, оставляя на полу и на ковре мокрые следы, а теперь и на кровати мокро. Я закрыла глаза, чтобы не видеть окружающие предметы. На ощупь Кузьма все ещё оставался прежним.
— Кофе остыл, — простонал он, отталкиваясь руками от изголовья, чтобы встать ногами на ковёр. — Любишь холодный кофе?
— Люблю, — ответила я, сжимая в руке влажные волосы.
— А меня любишь? — спросил он почти сразу, и я осталась с поднятыми к голове волосами.
Сердце трепыхалось в ушах.
— Разве тебя можно терпеть? — нашлась я с минутным опозданием.
— Можно и нужно, пока я не надоем. Давай в душ. Я новый кофе сварю.
Я на негнущихся ногах прошла в ванную, залезла под горячие струи, которые все то время, когда мы занимались любовью, так и бежали, так и бежали… Чем мы занимались? Ну явно не сексом, давно уже не сексом. Но сказать это словами трудно. Ох, как трудно! Легче, наверное, испечь хорватский торт. Он в исполнении тети Томы получился нежным, но не таким, как в Дубровнике — ее цукаты не горчили, она переборщила с сахаром.
— Я пройдусь до конторы пешком. Ты давай на такси, — заявил Кузьма, одевшись.
Я впервые увидела его в рубашке. Хорошо еще без галстука! Он как-то резко повзрослел. Из парня превратился в мужчину.
— Вечером я возьму машину, заберу тебя от метро и съездим к твоим за рюкзаком, — только голос остался прежним. — После такого завтрака нам просто необходимо бегать. Сентябрь не за горами. И нам необходимо помириться с обеими мамами.
Свою я предупредила. Не стала устраивать сюрприз. Нас даже ужином накормили и ни о чем не спрашивали. А перед уходом, когда Кузьма уже закинул рюкзак за плечо, он вдруг сказал моей маме:
— Спасибо за дочь!
— Береги ее, пожалуйста.
— Буду.
Но только не во время пробежек вдоль набережных. Он доводил меня до полного изнеможения. Так что мне потом и целоваться с ним уже не хотелось. Но под хорватским солнцем, дождавшись его на финише, я повисла у него на шее и счастливо поймала его горькие губы своими.
— Я тобой горжусь!
И пусть он лишь в первой двадцатке, но зато пробежал всю дистанцию, а не как я, жалкую стену, и сдохла.
— И только? — Кузьма еле дышал, но все равно приподнял меня в воздух, чтобы я могла смотреть на него сверху вниз. — Только гордишься?
— Нет, — покрутила я головой и припала к его губам, чтобы прямо с поцелуем признаться, что я его… — Ещё и люблю…
— Для этого стоило бежать! — прижал он меня к себе такую же мокрую, хотя после бега я и успела подсохнуть на лёгком ветерке, но сейчас сама погрузила себя в кипяток страсти.
Я отвела глаза или скорее губы, чтобы перевести дыхание, и поняла, что нас снимают на камеры многочисленные зрители со всех уголков Земли.
— Даш, не отвлекайся, — Кузьма снова поймал мои губы.
Пусть снимают второй дубль. Нам не жалко.
— По мороженому? — кивнул Кузьма в сторону знакомого магазинчика.
Но я не успела ответить. К нам подошла индийская пара, у всех нас на груди болталась медаль. У меня — первая. Завязалась беседа и обмен впечатлениями. Узнав, что это мой первый забег, индийские бегуны стали ещё более разговорчивыми, и мы с Кузьмой поняли, что остались без мороженого.
— Мы вообще на марафоне познакомились три года назад, — наконец закончили они свою тираду.
— Мы тоже. Прямо вот на этих стенах, — Кузьма махнул рукой в сторону камней.
— Вау… А у нас вот медовый месяц и марафон. Символично.
— Поздравляем! — сказал Кузьма. — У нас тоже. Медовый месяц…
— Надо же, совпадение! Тоже поздравляем!
— Почти, — успел ввернуть Кузьма.
— Все равно поздравляем. Может, посидим где-нибудь?
Ребятам из Индии явно было скучно, а у нас уже был запланирован на вечер наш любимый ресторан и ночное купание.
— Увы, мы улетаем, прямо вот сегодня, — соврал Кузьма.
Ложь во спасение нашего романтического ужина ведь не ложь совсем, верно? Мы ещё и мороженое купили.
— Это было тяжело, — выдохнул Кузьма у машины.
В этот раз ему дали Бэху, пусть и снова чёрную.
— Но ты добежал. Молодец!
Я взяла полотенце, смочила его водой и вытерла бегуну лоб и шею. Кузьма перехватил мою руку и притянул запястье к губам. А потом, глядя исподлобья, пробубнил:
— Я не про бег. Бег фигня. Тренировка и только. Я про признание. В любви. Без тренировки. Первый раз.
Мне сейчас нужно было вылить себе на голову остаток воды, но мы снова забыли купить пару бутылок про запас.
— А ты не признавался…
— Да ладно! — перебил Кузьма бодро. — А про медовый месяц как же?
— Ты лгал…
— Не-а… Он у меня медовый… Уже который по счету? Третий? — Кузьма осторожно прикоснулся к моим губам, как в первый раз. — С горчинкой. И я люблю эту горчинку. И зовут её Даша.
