Кира умещает во рту член до основания, молчаливо нанизанная его пульсирующей плотью.
Она сосет и сосет, сначала неторопливо, но, словно послушная отличница, соблюдая строгость ритмичности, а затем — быстрее и сбиваясь, втягивая ствол как на последнем издыхании, и тут она стонет, беспомощно и отрывисто, и…
… и он путается отчаянными движениями пальцев у нее в волосах, удерживая себя от излишне резких движений таким усилием, что приходится свободную руку сковывать в кулаке.
Сцепляет зубы — словно меж ними натянутый трос — и всего лишь перебирает пряди, наматывая их на нестабильные пальцы небрежностью. Небрежностью, что и наматывает его дыхание веретеном вокруг сбивчивого ритма ее горячего, тесного рта. И кончает.
Почти беззвучно, в голос изливаясь лишь спертыми выдохами. В лихорадочной попытке объять ладонью еще и часть ее лица — чтобы и погладить, и прощупать контур собственной головки у нее за щекой.
Когда она садится на коленях, оттирая слюни и слезы понемногу, у него в голове коротит и разнобой переживаний проходит молнией с макушки до земли. И дальнейшие свои действия он словно со стороны наблюдает.
Карелин нажимает на ее нижнюю губку, все еще в слюнях, и размазывает куда пальцы дотянутся. Кира смотрит на него затуманенными глазами, с вызовом и предвкушением одновременно, румяная как нечто сладкое и сочное, растрепанная как будто ей только что в рот кончили.
— Будет расплата, — говорит подчеркнуто серьезным тоном, — и я все равно сегодня тебя возьму.
Она прикусывает его за палец, и разворачивает Роман девушку к себе спиной столь молниеносно, что она только благодаря его хватке на коленях и держится.
— Рома, — захлебываясь смущением просит она, когда он заставляет ее сильно выгнуться и когда он раздвигает ее колени наотмашь, открывая не только две влажные дольки, но и все, что обычно скрыто под ними.
Порезом тонким и длинным он проводит языком по всей промежности, от и до, ровно и не останавливаясь. Кира дышит в простынь, поворачивая голову в сторону — будто это поможет избежать мысли о том, что он сейчас с ней творит.
— Шшш, — гладит Роман даже лодыжки, на мгновения стискивая кости, имитируя движение веревки, которыми он мог бы ее зафиксировать и лишить возможности сопротивляться, — чем быстрее ты будешь напрочь мокрой, тем быстрее я зайду сюда.
Дразнит одним пальцем он ее изнутри непростительно долго, иногда заходясь ласками вокруг навершия, но не подпуская ее слишком близко к затягивающей воронке наслаждения.
Кира выдерживает терзания, как все та самая послушная отличница, лишь порой дергаясь и поводя ногой в сторону.
Потом он намеренно доводит ее до черты, за которой белой вспышкой под веками может взорваться оргазм, однонотными порывами языка, даже жесткими и наказывающими, и — бросает, отстраняясь.
Она пытается скрыть сокрушенность стенания, но он все слышит, — слава Богу, ему все слышно и он складирует эти звуки во внутреннем сейфе, за десятками бронированных плит, — и даже покусывает ее за белую плоть бедра.
А затем разводит колени еще чуть шире и раскрывает ягодицы и кружит языком вокруг колечка. И показательно удерживает ее за ноги — когда она копошится и протестующе вскрикивает его имя — и игнорирует ее замешательство, старательно вылизывает кругами и линиями, и в нужный момент толкаясь или отстраняясь.
Выгибается Кира еще ниже, под грузом лавины нового удовольствия. И натягивает ткань простыни, хватаясь хоть за что-то, как за спасательный канат. Он не планировал так терзать ее, но остановиться — утоплению подобно. Как под водой кислорода нет и знаешь, что надо плыть и плыть, чего бы это не стоило.
Поэтому он лижет и лижет ее везде, и когда она наконец невольно толкается ему в лицо, с гортанным хрипом и оборванным мычанием, он успокаивает ее:
— Да, милая, да, сейчас.
Доводит до оргазма он ее смазанными рывками пальцев, и не дожидаясь пока Кира выдохнется, засаживает ей наполовину, сам себя удерживая руками на мягких бедрах.
Какая бы мокрая не была, так, блядь, тесно и тонко и страшно.
Обхватывая за горло, Рома тянет ее на себя, и она неизбежно насаживается больше на член. Со свистом выдыхает Карелин ей уже в копну волос, а она пытается развернуться к нему лицом — да, иди сюда, дай мне что-нибудь еще растерзать…
— Это глубоко, — задыхаясь, лепечет она, и он кое-как урывает миг поцелуя в такой позе. Не может натянуть ее ближе, потому что тогда… тогда член дойдет сразу до упора, и Карелину нужна минута — а может быть, вечность — чтобы подготовиться. — Так… глубже, чем вчера.
— Это еще неглубоко. Еще будет… глубоко. Но не сегодня.
Да, будет глубоко, когда можно будет долбиться в нее до упора часами напролет. Может в этой жизни, может в следующей. Ему и так уже повезло.
Движется он в ней ровно и с легким замедлением, насколько это позволяет поза. Ее правая ножка дрожит от напряжения — словно они на неустойчивом плоту посреди океана — и Карелин зарывается носом в укромное местечко у нее за ушком.
И входит глубже, и срывается на беспорядочный ритм.
Она ошеломленно поскуливает, когда Рома кончает в нее и позволяет ему развернуть себя, — будто временно ослепшая, — и дотерзать ее набухшие складочки до еще одной разрядки.
Роман планирует листать планшет по работе, когда Кира устало проваливается в сон, но читаемое в понимаемое транслируется весьма худо.
Она громко сопит, прижимаясь к его локтю щекой.
Протянул бесконечно долго без уродливого напора, думает он, и это еще как раз во время нескольких первых раз — так что есть шанс протянуть еще дольше.
Может, достаточно дольше, чтобы она от него точно не….
Но шанса на самом деле не случается.
И протянуть не получается.
Шанса-то, наверное, и не было.
Как говорил его дед, быть просто против — в этой жизни недостаточно. Солдат застрелился в годовщину смерти жены, и мать всегда недоумевала по этому поводу, вскидывая руки:
— Какой же это поступок, — повторяла она снова и снова, — и где здесь какая-то любовь. Нет здесь такого!
Теперь, двадцать три года спустя, Роман знал, что она просто никогда не догадывалась, что из себя любовь вообще представляет.
На следующий день он решает с пограничниками и смотрящим за южными ПГТ вопрос по рухнувшей логистике из-за новых владельцев терминалов. И на встрече звонит телефон, и на экране имя Киры.
Она ни разу ему не позвонила за все время.
Сейчас 18:11. Значит, они с Тимуром должны ехать с работы.
Без объяснений и промедлений Карелин покидает стол и берет трубку, даже не доходя до двери.
Пульсирующим эхом что-то грохочет, будто в вязкой тряске, и не сразу понятно, что это — у него самого внутри.
— Рома! — Кира задыхается, но кричит. — Сюда, это недалеко от въезда на работу…
… он срывается на бег, сворачивая к узкой лестнице, а не к лифту…
— … помоги, на Тимура напали, Рома! Это…
… кулаком бахает по капоту джипа Кирилла, и кидается к своей машине…
— … на поле, в сторону посадки, пожалуйста, быстрее, их тут тр…
… остальные заводят моторы, но он первым вырывается с парковки…
Телефон больше не возле Киры, потому что последнее, что он от нее слышит, — это испуганное взвизгивание на полуслове, но связь не прерывается, и видимо вдалеке разносится шум и гам и шуршание и… даже ее крик, одинокой птицей взмывающий над всем остальным гомоном.
Через несколько кварталов, что смазанным месивом проносятся за окном тачки, связь обрывается.
Карелин не в состоянии оторвать даже палец от руля, поэтому впервые в жизни голосом приказывает системе автомобиля набрать Лешего.
— На Тимура напали возле ее работы. Кира там сейчас, — почти что механическим голосом говорит он. — Я и ребята в пути. Много людей не бери. Отбой.
— Я вызову нашу скорую, — бросает Лешей перед тем, как отрубить связь.
— Вызови, — произносит по слогам Карелин в никуда, и отрешенно наблюдает, как собственные руки заходятся столь бесперебойной тряской, что он едва не теряет контроль за направлением движения.
Глава 7.1.
Запрос на выходной ничем хорошим в дальнейшем будущем не закончится, но сейчас они дают его Кире. Даже без скандала. Потому что скандал уже недавно закатывали — когда она не вернулась на остаток дня после посещения гинеколога.
Можно подумать, тут очередь стоит за такой зарплатой и должностью, но они держат всех в ежовых рукавицах. Зная, что большинство работает, исходя из острой нужды.
Она не сразу замечает, что что-то не так, потому что погружена в лабиринты пылких мыслей. Лабиринты подводные, так как есть регулярная потребность из них выныривать на поверхность, дабы не захлебнуться.
Оказывается, Кира раньше недооценивала значение личностных взаимоотношений и секса. Теперь все у нее внутри крутится вокруг этих граней — и еще хочется постоянно секса. Крутится как торнадо, и самое ужасное, что ни каплю не устаешь от бурных мыслей.
Она замечает осколки, мелкие вещички и разбитый телефон на дороге, когда уже почти вплотную подходит к джипу. Внутри Тимура нет.
Наступает она на что-то существенное, но рассмотреть не успевает, потому что — это же на дороге лежит телефон Тимура, в серо-белом чехле.
А задняя фара Рэндж Ровера разбита, вот откуда столько осколков.
А вещички… они должно быть принадлежат Тимуру.
Она достает телефон, чтобы набрать Рому, и оглядывается-оборачивается-крутится.
Экран виснет. Сенсор больше ни черта не сенсор, потому что ни черта не нажимается.
Она перезагружает пластмассу, даже потряхивая ее, и поглядывает в сторону ворот цеха. Идти звонить оттуда? Но она не знает номера Карелина. Звонить в полицию? Можно ли вообще и что она скажет?
При загрузке смартфон повторно виснет.
— Ах ты бесполезная скотина, — бормочет Кира, едва сдерживаясь от того, чтобы запулить агрегат подальше.
С бесхозных земельных участков, по противоположную сторону от тачки, разносится несколько криков.
Попытки понять с какой именно стороны раздаются звуки успехом не заканчиваются, пока не слышится одиночный, пронзительный крик.
И Кира думает, что это Тимур.
И, кажется, она знает часть из того, что произошло. Тимур мог утянуть их от машины, чтобы защитить Киру, которая вот-вот будет выходить с работы. А присматривать за Кирой его теперь основная обязанность.
И если тут сложилась такая нехилая потасовка, и судя по первому набору звуков… там точно несколько человек.
Кира разрывается между вереницей выборов, метаясь по проезжей части.
Даже дергает дверцу Рэндж Ровера, но глухо.
Подбирает телефон Тимура, но тот не включается.
Она не может оставить Тимура там в беде.
Не может.
Он явно увел их в сторону ради Киры, а так бы мог сейчас сесть в тачку, или дубасить их тачкой, или отдать им тачку, если надо.
Перезагружая дурацкую пластмассу еще раз, она бежит в сторону шума.
Земельный участок упирается в некоторое подобие посадки, за которой и слышны голоса и другие звуки. А за посадкой внезапно открывается взгляду просторное поле, и Кира никогда бы не догадалась, что эта часть улицы простирается в ширину подобного масштаба.
Долбанный телефон не отвисает, и она подхватывает кусок трубы из груды строительного мусора по дороге.
Их трое, а Тимур — один. Но с бетонными кулаками, которые он удачно обрушивает на макушку одного зазевавшегося и в плечо самого агрессивного, не сходящего с атакующей позиции.
Третий пытается подстегнуть защищающегося, но Тимур вовремя отскакивает.
Труба оказывается пластиковой, сенсорные кнопки все еще не нажимаются, и Кира готова носом рыть землю от досады. У Тимура, как бы хлестко он не отбивался, половина лица в крови и даже порвана штанина. Потому что у одного молодчиков в руке блестит нож.
У Киры в преимуществе есть только элемент неожиданности и она пробирается в заросли с другой стороны, откуда видны спины нападающих.
До них еще минуту бежать по полю, но у них же на спине глаз нет.
Перезагружая смартфон в очередной раз, Кира несется на молодчиков с куском пластиковой трубы.
Тимур замечает ее до того, как удается использовать элемент неожиданности, будь оно все неладно.
— Уходи! — орет он и заваливает одного на спину, одновременно отмахиваясь от парня в белой одежде. — Уходи сейчас же!
Молодчики не особо интересуются появлением девицы из кустов, потому что им удается загнать Тимура на колени.
Кира бросается из стороны в сторону, постепенно приближаясь и приближаясь к группе дерущихся.
Сенсорный экран снова работает и дрожью пальцев она находит номер Карелина.
Они бьют лежачего Тимура с ноги, и сердце кровью захлебывается. Ей нужно что-то сделать.
Ей нужно что-то сделать сейчас же!
— Рома! — Кира задыхается, но кричит. — Сюда, это недалеко от въезда на работу, помоги, на Тимура напали, Рома! Это на поле, в сторону посадки, пожалуйста…
Молодчик в белых одеждах оборачивается на сбивчивые крики и направляется в сторону девушки, чтобы…
— … быстрее, их тут тр…
… с размаху впечатать ступню в ее живот.
Кира отлетает, как и отлетает куда-то в сторону телефон.
Жесть, думает она. Даже не в состоянии сразу приподняться. На несколько метров нога ее отфуболила.
Все-таки перебарывает еще непонятный дискомфорт в теле и привстает на одном локте. Ударивший ее молодчик возвращается к групповому избиению.
Суки, бормочет Кира про себя, я вам уродам устрою.
Телефона в зоне видимости нет, да и зачем он ей уже. Зная ее фирменную удачу, Карелин ее не расслышал или занят вообще сильно.
Но это подкидывает ей идею.
Громко разговаривая по вымышленному телефону об очередной помощи, она заманивает того же нападающего к себе. Идиот, конечно же, не готов получить со всей дури трубой, хоть и пластмассовой, между ног.
Пока тот сгибается, она дорывается до спины другого — самого тщедушного на вид. Вскакивает на него с удивительной легкостью, и ударяет кулаком по лбу и носу, но удивительная легкость оборачивается тем, что они вдвоем попросту заваливаются назад.
В основном, на несчастную спину Киры.
Хорошо, что поле заросло бурьяном и падать на мягкое — терпимо.
Окровавленному Тимуру удается подняться и выхватить нож из рук последнего молодчика. Безжалостным рассечением предплечья он пугает нападающего и тот попросту убегает.
Очухавшийся «белый» тянет Киру за волосы и даже почти заезжает ей по лицу, но в целом промазывает. Тимур бросается на него, а на Тимура бросается второй из оставшихся.
Они забывают про девушку, потому что опять лупят лежачего с ноги, и Кира со всхлипом разглядывает месиво на месте лица Тимура. Теперь она ползает и рыскает в поисках телефона, потому что плевать! Она должна вызвать скорую!
— Сейчас же уходи, — шепелявя и проглатывая звуки, медленно проговаривает Тимур, — уходи…
