Валик пятится, но упираться особо некуда, а Брус будто намеревается податься вперед, чтобы загнать того в угол.
Кира впивается пальцами в рубашку мафиози, навалившись весом всего тела, и тащит за собой, в противоположную сторону. Он повинуется.
Глава 7.2.
Вваливаются они в приглянувшийся до этого Кире кабинет, только теперь Роман включает кулаком одну из настольных ламп. Хлопает дверью девушка сознательно громко, стараясь куда-то направить злость.
— Ты что ли на него напал, потому что меня не оказалось рядом? Из-за такой мелочи! И это после того, как Тимура почти до смерти избили?
Он расхаживает по тесной комнатушке, грузно и грозно, словно невидимые разломанные оковы тащатся за ним по полу.
Иногда поводит головой, едва ли не дерганьем: то ли приводя себя в чувство, то ли наоборот подстегивая.
— Мелочи, — хрипло повторяет он. — Мелочи. Он слил приказ, мы тут не кружок декоративного шитья. Ему было сказано: ни на секунду не спускать с тебя глаз.
— Окей, не получилось. Ты что ли убить его решил за это!
— Не получилось, — криво усмехается Роман, но на нее все равно не смотрит. — Не получилось — это когда авто не заводится. А когда после нападения я приказываю держать рядом…
— … на меня никто не нападал, это Тимур…
— … пострадавшую, мою девушку, и не отпускать ни на секунду, то это самый ВАЖНЫЙ ПРИКАЗ В ЕГО ЖИЗНИ, — орет он ей прямо в лицо. Наконец-то заглядывая в глаза. Буйством. Яростью. Потерянностью.
Кира не отшатывается.
— Уже не изменить этого, и так как со мной все в порядке, — спокойно проговаривает, пока Роман продолжает рвано дышать на нее, — то избивать его до крови — чудовищно, и…
— Да, чудовищно. Именно затем я так и сделал. В чем ты ни хрена не понимаешь, Кира. Это то, что здесь работает, и тот язык, на котором понятно, — резко, но негромко он чеканит каждое слово. — В следующий раз никто не посмеет отнестись спустя рукава. И что я, по-твоему, должен был подумать, увидев этого идиота в коридоре без тебя? Я должен знать, где ты есть!
— Я буквально находилась на одном с вами этаже! Он ни в чем не виноват, Рома!
Карелин мечется к другому углу комнаты и обратно, не в состоянии выбрать в каком направление дальше двигаться по комнате.
— Объясни мне, поклянись мне, что ты не отправилась самостоятельно на то поле. Поклянись, что это неправда, Кира, что ты не бросилась в драку, которую Тимур увел от тебя. Пожалуйста, убеди меня, что он не так все понял или ему привиделось.
Последние слова яростной дрожью отскакивают от его губ, прокатываясь по ее коже мурашками.
— У меня не было другого выбора! — возмущается Кира, размахивая руками. — Никого рядом не было, а его избивали! Рома, они…
— Выбора?! Как насчет не лезть на рожон, где не надо, где ты в самой большой опасности! Ты себя в зеркало видела? Тебе в драке делать нечего. Даже с оружием, но хоть было бы оружие, а так… ты… ты… с ума сошла?!
— Я не сумасшедшая, я попыталась помочь. Это мое право, твою мать!
Кира и сама знает насколько опрометчивым был бросок в гущу разборки, и что стоило подумать хорошенько, но важна ложка к обеду! Она сделала как получилось и как посчитала нужным.
— Почему ты позвонила мне так поздно, — дышит Карелин учащенно, останавливаясь перед девушкой боком и смотря прямо перед собой. — Почему ты не взяла свой гребанный телефон, не набрала меня возле машины и не дождалась меня. Отвечай мне.
— Он не работал, — объясняет она через некоторое время.
— Сначала он не работал, а потом заработал, — Карелин снова расхаживает по кабинету, а Кира стоит неподвижно на одном месте. Передвижения его не имеют ни направления, ни цели, ни структуры.
Будто в клетке.
Смотрит себе под ноги очень сосредоточенно.
— Да, — цедит девушка сквозь зубы. — Так оно и было. Экран завис. Я пыталась позвонить тебе десятки раз.
Он кивает несколько раз, и в бессвязной походке появляется пружинистый тик. Словно из грозного тела прорываются совсем другие движения.
— Допрос окончен? — холодно спрашивает она.
Карелин игнорирует предупреждающий вопрос.
— Где он сейчас?
— Кто?
— Твой гребанный телефон. Где он?
— На поле. Там остался. Я не нашла его.
Ноздри у Киры раздуваются от раздражения, что паром затуманивает и до того худо-бедно функционирующий мозг, уставший после калейдоскопа впечатлений.
А он снова кивает несколько раз, продолжая смотреть себе под ноги.
— И ты после этого отцепила Серого, зная, что телефона у тебя нет. Пошла куда-то. Как и пошла на поле.
Ему удается гневно засмеяться над самим собой, ребром ладони обрушиваясь на стену.
— Я не в темнице нахожусь, надеюсь, — зло выплевывает Кира. — И ты был ужасно… ужасно холоден ко мне тогда. Ты не имел права распоряжаться, куда мне идти или не идти!
Карелин подскакивает к девушке в мгновение ока и притягивает за макушку к собственному лицу. Смотрит свысока, но и она умудряется смотреть надменно, хоть и вынуждена запрокидывать голову, чтобы до подбородка дотянуться.
— Холоден. Холоден, блядь. Да я… Кира. Я с ума сошел. Ты понимаешь? Нет, ты не понимаешь, — он касается дыханием приоткрытого рта и поддевает нижнюю губу, как бы прося разрешения.
Кира целует его сама, разозленно и смазано, будто разучилась это делать.
Нестабильные руки сжимают охапкой. И трепыхающееся, податливое нутро в ней предательски радуется. Будто Роман не в состоянии ее отпустить.
Он углубляет поцелуй, со стоном и захватническим напором, но тут же обрывает сам себя и проходится по комнате ломанными линиями.
Кира хмурится, но былого раздражения не чувствует.
— Вот в этом и проблема, — тихо выговаривает он, потирая лоб. — Я иду у тебя на поводу, стоит только… только посмотреть на тебя. Не говоря уже… Нужно было приставить к тебе людей изначально, и нужно было пасти эту работу. Все это должно было быть сделано еще неделю тому назад. А я…
— Да ты вообще не слышишь меня! — возмущается она. — Ты только посмотри…
В безмолвной и бессильной ярости Брус переворачивает стойку с мониторами и медицинским оборудованием, и опрокидывает на них кушетку. Какие-то трубки катятся по плитке, шурша целлофановой оберткой. Многослойный грохот лишает Киру возможности двигаться.
— Ты пошла туда, понимая что там драка, и ты вмешалась в нее, хотя Тимур сделал все, чтобы тебя не задело! — обрушивается на нее гнев задыхающегося, побагровевшего Карелина. — Ты пошла туда с неработающим телефоном, даже не зная будет ли он работать! Ты пошла туда и подставилась, и не подождала меня, и я приезжаю туда, а ты в крови!
Кира смотрит в перевернутые мониторы на полу и треснувшие склянки.
— Подними это, — говорит она бесцветным голосом. — Ты испортил это, а теперь подними.
Взгляд блестящих от запала бешенства очей пронизывает ее невидимым острием — и тянет Рома это острие обратно, вырывая назад его на свободу вместе с ее плотью и кровью.
— Ты разрушил вещи, хотя бы подними что-то.
Не отводя от нее глаз, Роман поднимает кушетку и с протяжным скрежетом возвращает сиденья к стене. Затем подбирает с пола металлопластиковую коробку и разрывает ту окончательно на две части, небрежно откидывая дольки в сторону.
— Годен? Не животное? Или еще мне склеить обратно?
— Было бы неплохо, — холодно отвечает девушка. Пальцами впивается в края платья.
— Ты постоянно влезаешь куда-то, Кира. Ты не в своей весовой категории. Ты бросилась за Петром черт знает куда, к незнакомой шпане, с одним ножом, которым тебя могли и подрезать. Затем ты пошла на прямой конфликт с мерзавцем, зная, что он пускает в ход кулаки. Он чуть не убил тебе. Недели спустя, и ты снова в крови, потому что тебе захотелось побыть героиней. Ты влезаешь и влезаешь, куда не надо, ты не останавливаешься.
От злости у Киры только слезы из глаз чуть ли не брызгают, но титановым усилием она собирает хоть какую-то часть себя в кулак.
Как он может все так перекручивать?
Болью отзывается каждая кровиночка в теле, и по жилам толкаются друг об друга льдинки, — потому что Кира знает, что он говорит правду.
Но он представляет все в самом худшем свете.
Кира знает, что иногда поступала неправильно и глупо и недальновидно.
Но она не могла поступить иначе!
Разве он не понимает?
— Да? — ломающимся голосом защищается она. — Это я влезаю и не останавливаюсь, когда с тобой связалась, да? Что, рациональной лекции по этому поводу не будет?
— Я никогда, — наступает он на девушку, — не представлял для тебя прямой опасности.
— Я не могла поступить иначе! — злые слезы обжигают кожу. — Я… не могла бросить Тимура! Они его били!
Теперь он пытается мягко притянуть Киру к себе, приглаживая спутанные волосы, но она брыкается и отталкивает руку. Карелин замирает, но не отходит ни на сантиметр, словно к полу гвоздями прибитый.
— И не тебе мне выговаривать! Отчитывать меня как… Да, я поступила неидеально. Но я жива и в полном порядке. А ты избиваешь Серого у всех на глазах!
— Хорошо, что у всех на глазах. Пусть все видят.
Сжимая девушку за предплечья, он со свистом выдыхает в раскрасневшееся лицо.
— Я точно так же, как и ты, хочу поступать вольно. Наказания за неповиновение и факапы для моих подчиненных — не твоего ума дело.
— Но ты наказываешь его из-за меня, — практически заикается Кира, — это мое дело! Я не рассказываю тебе, как поступать в других случаях.
— Хорошо, — вжимает он ее в себя еще сильнее, не позволяя ни повернуть голову, ни туловище, — пускай так. Кира…
Начинают целоваться они незаметно для самих же себя, с паузами и заминками: Роман дотошно приглаживает ее пряди, а девушка раз за разом выравнивает ткань ворота покосившейся рубашки.
Теперь она знает насколько способна ненавидеть его. Если он заберет у нее как хорошо им было раньше.
Если заберет у нее самого же себя.
Взмокшие ладони кажутся ватными, и страшно коснуться чужой кожи.
Она не позволит ему это сделать. Чего бы не стоило, она выгрызет его у него же самого, рано или поздно.
Для себя.
Оттягивая края рубашки, бесцельно, до белых костяшек пальцев, она думает:
Только для себя. Всему остальному придется посторониться.
— Ты собираешься заставить меня теперь ходить с кем-то, да? — отстраняется Кира от его губ одним мгновением. — Чтобы я была под контролем, да?
— Кира, — пытаются ласкать массивные пальцы ее лицо, но девушка упрямо отворачивается, — Кира. Другого выхода нет и не будет. На время пока мы не разберёмся, как именно это случилось — точно. И дело не в контроле.
— То есть я смогу сказать в любое время твоим псам уйти, смогу ведь? — жестко, но с непролитыми слезами в глазах, бросает она Брусу прямо в лицо.
Он молчит. Глаза в глаза, и никто отводить не собирается.
Ах да, Карелин же так не любит лгать.
— Подозреваешь ли ты, что кто-то сделал это специально, как атака лично на тебя?
Вопрос, что должен звучать хладнокровно, произносится надломленным и срывающимся голосом.
Потому что Кира уже знает ответ.
— Нет, — негромко отвечает Карелин.
Он берет ее ладони в свои, приподнимая теперь соединенные руки, но девушка от бессилия сжимает пальцы и впивается в его кожу с внутренней части пятерни — всеми силами и всей прытью. Зная, что даже дискомфорта тому не доставит. Но все равно пытается.
— Хочешь, ударь меня. Сколько пожелаешь раз. Я сопротивляться не буду. Я заслужил.
Сопротивляться не будет, прямо как Серый, когда он же сам его избивал.
И «заслужил», прямо как Серый.
— Дурак, — вырывается она наконец из хватки его ладоней. — И что это изменит? Ты все равно сделаешь, как ты хочешь.
Отстраняясь, он слегка склоняет голову, замирая, а затем проходит по кабинету.
— Не то, как я хочу. А как правильно. Лешей, мой зам, предложил это еще несколько дней тому назад. И я отказал, зная, что ты не согласишься. Но он был прав, Кира. И рисковать не стоит, только из-за твоей гордости.
— Гордости? — задыхается она от возмущения. — А ничего, что вы в сто раз больше внимания ко мне привлечёте? И что потом? Что будет, когда…
— Когда что?
Смотрит Роман на девушку свысока, с блеском противоречий в зеленых глазах. Она бы все на свете отдала, чтобы узнать о чем же он думает в этот момент.
— Ничего, — на одном выдохе. Глаза уже так и закрываются от усталости. Рукам найти место невозможно. — Отвези меня домой, пожалуйста. Или вызови такси, я оставила сумку… там.
Кира не собирается еще сегодня унижаться, и дальше спорить и доказывать. Никаких обещаний он ей не давал. И она ему.
Ну и правильно, что не давала.
Только ей теперь свою жизнь настраивать под его мелодию.
Мелодию, блин.
Бой барабанов, скорее.
И все равно… над ребрами невольно расширяется пропасть одиночества, предчувствие потери ощущается на языке желчью.
Только для себя, повторяет она мысленно снова и снова.
Карелин, видимо, неподвижно смотрит на нее некоторое время, но Кира фокусируется на мельтешении мотыльков и букашек под лучами уличного фонаря за окном. Есть в этом что-завораживающее.
Можно смотреть до бесконечности, как они роем носятся круг за кругом, по одному и тому же пути.
— Твоя сумка у меня. И я отвезу тебя. Нас. Как, черт побери, может быть иначе.
Рука на плече оседает грузно, но с осторожностью, и впервые с момента знакомства Кира улавливает очевидную неуверенность в Романе.
Возможно, он боится, что она его прямо сейчас оттолкнет.
Нервно сглатывая, Кира прислоняется к его грудине, устраиваясь прямо под горлом.
Он тут же закидывает руку дальше на хрупкое плечо, чтобы теперь удерживать девушку таким образом. Проводит большим пальцем по краешку ее рта.
— Поговорим завтра подробнее, — низкий голос вибрирует близко к ее лицу, — не вздумай переживать.
Свет больничных коридоров кажется чрезмерно ярким, безжалостно холодным, и Кира рада наконец-то выйти на улицу. До машины топать недалеко, но каждый шаг дается как поднятие на Эверест. Карелин не отпускает ее плечо ни на мгновение, и это помогает.
Даже лень разбирать какие там несколько слов он говорит Кириллу перед тем, как сесть в водительское кресло.
Кира замечает не сразу, что руль не закреплен на месте ровно и, видимо, был поломан.
— Доедем до квартиры как-нибудь, — комментирует Роман.
От усталости глаза упрямо не закрываются, и мелькающие за стеклом огни ночного города напоминают ей парк аттракционов.
А они с Романом здесь, вдвоем внутри тачки, со сломанным рулем. С адреналиновым послевкусием, в ожидании следующей смертельной горки.
Одной рукой Карелин поглаживает ее коленко, и она лениво следит как большой палец обводит чашечку раз за разом.
— Пете не говори. Я потом сама расскажу, если Ксюша еще не написала.
