— Я…
Сначала она уворачивается от требовательного натиска губ на мгновение, а затем сама прикасается к уголку его рта распухшими влажными губами.
Дрожь одной внезапной лавинной доской приколачивает его тело к ее раздвинутым ногам, и Кире кажется… ей кажется, что он уже сам за девушку держиться, а в ладони, покрывающие мягкую кожу бедер, словно по гвоздю позаколачивали и терзает он уже самого себя, если пытается отстраниться.
— Только не сразу… я не могу так сразу, Роман… Ты меня… Я должна быть осторожной.
— Черт побери, — поводит Карелин головой, охватывая губами невпопад и подбородок и уши и ключицы, — конечно. Я только сделаю тебе хорошо. Мне нужно, ты понимаешь? Разреши мне потрогать тебя, говори.
— Да, — кусает она собственные губы и заходится во вздохе — таком, что нужен только, если сердце у тебя в три раза расширилось и вздулось, и вот-вот лопнет, — когда шероховатые пальцы ласково исследуют ее между ног.
Неинтерпретируемое переплетение звуков сопровождают нервные, но осторожные движения настойчивой руки. Кира ошарашенно хнычет, когда он обводит клитор дергаными кругами: жадные подушечки пальцев терзают влажные складочки, выискивая ритм и периодичность. Пытливо и сбивчиво, как взбудораженные волны при шторме не знают ни порядка, ни правил.
Карелин следит за зардевшимся лицом чумными глазами, будто током заряжаясь от каждой незначительной реакции: поворот головы, сводящая с ума дрожь на губах, путаница вдохов и выдохов.
— Мне нужно будет… Кира, я хочу увидеть, когда ты кончишь, хорошо? — Он ускоряет ритм, и Кира потерянно впивается в массивные плечи пальцами. — Мне нужно, ты слышишь? Я думал, я ебнусь эту неделю навсегда, ты… Тебе хорошо?
С оборванным стоном и контролируемым кое-как хныканьем она уверяет, что да, хорошо, правда, хорошо.
Пытается увернуться лицом снова, но ненасытные пальцы покоряют каждый нерв ее лона и окончательно лишают выдержки. Один слегка давит на мокрый вход во влагалище, и Кира ловит воздух открытым ртом, не зная как унять дрожь, хлыстом расходящуюся по ногам.
— Сначала кончишь на моих пальцах, а потом через время — на языке. А потом на моем члене. Прямо на мне. Ты слышишь? Шшш, Кира, я… ты… я не буду спешить, Кира.
Карелин продолжает целовать, посасывая язык неаккуратно и грубовато, а затем опять пытается заглянуть в темные глаза с поволокой.
Когда он пытается поднять майку, обнажив полностью Киру и заходящуюся в рваных ласках руку, девушка судорожно протестует и пытается оттянуть ткань обратно.
— Не здесь, — быстро шепчет она, — не смотри пока.
Короткий рык утопает отчаянием в запутанных, не полностью распущенных темных волосах, но Карелин тут же лбом касается ее лба.
— Как ты скажешь. Как скажешь. Смотри на меня, Кира, хорошо? Не отворачивайся, черт побери.
Она кончает обрывающимися стонами ему прямо в губы, и он вслепую ударяет свободной рукой по стенке холодильника рядом, в попытке сдержать клокочущие эмоции и плохо контролируемые побуждения.
Карелин успокаивает сбившееся дыхание девушки короткими уверенными поцелуями и продолжает гладить мякоть половых губ, теперь уже костяшками пальцев.
Они смотрят друг в друга как одной и той же саблей проткнутые — и если вынуть лезвие наискосок, то ни от одного сердца ничего не останется.
— Ты…
Кира неуверенно опускает взгляд на его промежность и плавно протягивает руку к ширинке.
Влажные пальцы перехватывают движение с очевидной целью — и Карелин пробует на вкус ее возбуждение со своего же указательного пальца и одновременно шумом дышит в тонкую кожу вокруг серебряных колечек.
Ширинку расстегивает сам, и толстый, агрессивный на вид член он обхватывает своей ладонью не сразу — только когда кулаком другой руки упирается в столешницу.
Затаив дыхание, Кира сверху наблюдает как грубы и безжалостны движения по стволу. Она сама хватается за столешницу, когда Карелин внезапно возвращается пятерней к ее набухшему от возбуждения лону и собирает оттуда влагу. После он натирает член еще интенсивнее и жестче.
— Ты совсем не такой, как я думала.
Он прикусывает взмокшую кожу за ее ушком. Словно похищая у нее звук его же голоса до того, как сам заговорит.
— Я тоже думал, что я совсем не такой. А ты вот совсем такая, как я и представлял. Только… лучше, — он хрипло смеется и стискивает зубы, ускоряя дерганья руки на ноющем члене. — Иди… сюда.
Перекидывая вылезшие из хвоста волосы с одного плеча на другое, Карелин припадает губами к мягкой плоти предплечья и терзает ее, несколько мгновений заходясь неистовством.
Хрупкие пальцы тянут его рубашку на себя, и головка члена касается нежной кожи внутренней части ног, и Роман кончает ей на ляжки, после нескольких необузданных рывков тела, задвигающих девушку еще глубже в кухонный уголок.
Опосля они долго целуются, оставаясь в том же положении. Капли спермы засыхают на девичьей коже. Ширинку он так обратно и не застегивает.
Когда Кира тянется к стакану с водой, Роман все-таки приводит себя в порядок и протягивает ворох салфеток.
— Я не собирался набрасываться на тебя на кухонном столе, — осторожно произносит мужчина.
Ага, значит, набрасываться все-таки собирался.
— Пожалуйста, — неуверенно начинает Кира, — не думай, что я держу тебя специально на коротком поводке. Я не надумываю. Ничем хорошим все это не закончится. Я просто нелепый… Это все просто эпизод в твоей жизни. Которая очень отличается от моей. И всегда будет. У меня просто нет времени на развлечения, но помимо… Не все так просто будет для меня, как у тебя.
— Что из сказанного или сделанного мною произвело на тебя впечатление, что здесь происходит хоть что-то «так просто» для меня? — спрашивает он надменно и немного рассерженно.
Кира невесело смеется, спрыгивая со столешницы. Физически опасно находится рядом, слишком рядом — Карелин теперь объект обстоятельств непреодолимого характера. С которыми она справится не сможет. Прямо вот как в судебно-медицинских экспертизах пишут, когда причин смерти слишком много.
— Да все. Я… У меня нет роскоши прыгать по кроватям и рисковать, учитывая твой характер. Да, я говорю это прямо. Я у Пети одна.
Это минимум, что она может произнести вслух без риска — и без того, чтобы не вырвать наивное сердце у себя из грудины и остаться жить с рваной дырой на месте, где что-то должно регулярно биться. У Карелина необузданный нрав и слишком много власти. Его окружает бытие тотального насилия. Он прихлопнул ее отца-мерзавца как насекомое. И он хочет ее трахать. Может реально хочет трахать аж целый месяц, это если Кире очень повезет. А что потом?
Ей себя по кусочкам собирать? Может даже в буквальном смысле?
Не то чтобы она Карелину не верила — интонациям и намерениям, эмоциям и реакциям — она просто должна была заставить себя не верить.
— По каким кроватям прыгать? — Роман усаживается на соседнее место за столом и разворачивает ее стул к себе, за что Кира недовольно смотрит на мужчину. — В множественном числе. Нужно только в одной. Моей. Я сказал тебе: что хочешь, если надо будет — у тебя будет свобода меня обезвредить. Я хочу, чтобы ты меня хотела, понимаешь? Меня ни омерзение, ни насилие не заводит.
— А что заводит? — подпирая щеку ладонью, смотрит она в его серьезные, с лопнувшими сосудами, глаза.
Он небрежно кивает в ее сторону.
— Ты заводишь.
— Роман, ты же сам видишь, что я… — вздыхает Кира, — я же сказала сейчас, буквально пятнадцать минут тому назад, что я согласна на еще другие… ну ты понимаешь. На все такое. Продолжение. Просто не могу вот так взять и…
Рывком он придвигает стул к своему, и безудержно целует линию подбородка, иногда опускаясь захватами губ к покрытой испариной шее.
— Сделаем, как ты захочешь. Ты проведешь со мной намного больше времени для уверенности, пойдет? Давай сходим куда-нибудь. Я никуда не спешу, да я готов на… Давай сходим куда-нибудь, куда ты хочешь?
Она обхватывает правую часть его лица ладонью, чтобы остановить и удерживать мужчину, но через пару мгновений они снова лижутся как подростки. Точнее, Кира никогда так ни с кем не лизалась в школе или после.
— Это ситуация, которая постоянно выходит из-под контроля, — замявшись, говорит она в то время, как шероховатая ладонь гладит ее по коленке.
— Это ситуация, в которой вообще никогда не было контроля, — довольно жестко отвечает Карелин. — Куда ты хочешь пойти?
Надо бы выбрать что-то располагающее к разговору или сближению, но больше всего на свете Кира хочет пойти в кинотеатр. Дурацкий выбор для первого свидания, особенно для такого как Брус, но платить, скорее всего, будет он, а у Киры несколько лет не было возможности потратить на такое развлечение деньги. И кто знает, пойдут ли они вообще куда-то во второй раз, поэтому личное желание все перебарывает.
— Я хочу в кино, — уклончиво заговаривает девушка, — знаю, что неидеальный вариант и там…
— Пойдем, значит, в кино. А после перекусить на мой выбор. Завтра. Идет?
Кивка ему недостаточно и поцелуем он скрепляет их уговор. Они замирают на мгновение-два в соединении губ — неподвижность ощущается обречённостью, как у живых существ, застрявших в твердеющей живице и янтаре миллионы лет тому назад — и Карелин проводит языком по ее припухшему рту, словно снимая с них обоих заклятье.
Уходит Карелин, едва не забыв телефон, и на прощание напоминает затушить все свечи. В темноте небось не видно, как Кира закатывает глаза, и девушка охает от неожиданности, когда напоследок крепкая рука притягивает ее за бок к мужскому телу. Роман проводит ладонью по задней стороне ляжки, приподнимая чуть край майки.
— Если не включат утром свет, напиши Тимуру. И передавай Петру привет.
— Хорошо, — неуверенно прикасается она губами к коже, уже покрывающийся щетиной. В последний раз Карелин вдыхает ей в висок и отпускает ткань майки.
Глава 4.2.
Кира уговаривает Тимура не подвозить ее к кинотеатру, но бандит предупреждает девушку, что это в последний раз. Мол, Главный приказал и снесет башку, если узнает.
Хоть она и является раньше назначенного времени, джип Карелина уже стоит на стоянке неподалеку от входа. На Брусе темная кепка, джинсы и пиджак не строгого покроя.
Они покупают билеты на голливудский мюзикл и Кира вне себя от радости, изучая распечатанный талон. Также заказывают напитки и почти что опаздывают на сеанс — потому что за рассматриванием плакатов и постеров Карелин обнимает ее сзади и козырек кепки скрывает от окружающих, как страстно он целует Киру.
После мюзикла направляются к японскому ресторану в нескольких кварталах, конечно же, на машине.
Кира знает, что стоит заткнуться, но слова так и толкаются наружу. Мюзикл понравился, но режиссура на удивление скомканная, кое-где похоронившая блеск сценария и истории. Она разбирает сторителлинг по компонентам, и когда они доходят до частной комнаты ресторана, анализ еще не добрался до визуальной составляющей.
Карелин задает уточняющие вопросы и иногда соглашается или не соглашается движением головы, но, в основном, внимательно наблюдает за ее энтузиазмом.
Официант вместе со скромным листком меню приносит гостям воды в стеклянных бутылках и Карелину — тамблер с виски. Видимо, мафиози тут часто бывает, раз о предпочтениях все знают.
— Ладно, мне пора замолчать. Извини, меня часто уносит про фильмы. Так ты тут часто бываешь? По работе или… просто так?
— По работе оно и есть просто так, — он наблюдает как она наливает себе еще воды, хотя ее стакан почти полон. — И замолкать не надо. Как раз наоборот.
Кира отпивает несколько глотков, и несколько нервно смеется.
— Не любезничай, я знаю, что трещала без умолку минут десять. Тебе, наверное, вообще неинтересно. Просто я под… впечатлениями. Окей, так что мне тут заказать?
На ней ее одно из лучших платьев, и на удивление, цветочный паттерн темно-голубой многослойной прозрачной ткани хорошо вписывается в окружающий их интерьер старого света. Частная комната едва ли не больше центрального зала, через который они проходили после входа в ресторан. Здесь могли бы уместить еще два стола, но на данный момент оставлен только один круглый и три стулья с подлокотниками — из роскошного дерева, с красивой вышивкой.
— Ты можешь говорить сколько хочешь, потому что интересно мне все-таки было. Я понятия не имел о половине вещей, что ты обсудила и многое не заметил. Если хочешь, можем ходить в кино каждую неделю.
Глаз от меню Кира пока не отрывает, изучая короткие печатные строки. Она плохо ориентируется в сочетании таких продуктов и ингредиентов и никогда особо не ела рыбу. Здесь есть вермишель, что хорошо. В времишелях она разбирается. Цены космические настолько, что даже не страшат, но во всяком случае, они понятны в отличие от некоторых названий явств.
Боже, что она тут делает? И он? Она все равно займется с ним сексом, рано или поздно, после вчерашнего… Еще сама запрыгнет небось. Им не нужно изображать, что все это станет частью из совместного времяпровождения. Потому что времяпровождение все равно будет втиснутым в рамки их совершенно разных реальностей.
— Я думаю, — протянуто говорит она, все еще разглядывая листок, — я буду закуску из лосося и вермишель №4.
Когда поднимает на него взгляд, Карелин смотрит на нее пристально.
— Тебе не нравится?
— Я же еще ничего не попробовала, — отшучивается девушка.
— Но вообще не нравится?
— Нравится, — теребит пальцами край меню, — просто непривычно. В японском ресторане никогда не была.
Возвращается официант и принимает заказ. Роман предпочитает говядину и настаивает на двух порциях, чтобы попробовала и спутница.
— К японской кухне надо привыкнуть. Ты привыкнешь, она простая на самом деле.
— Да мне незачем… — она осекается и решает сгладить ситуацию улыбкой: — Так почему по работе оно просто так и есть. Великий и могучий криминальный босс не отдыхает?
— Не особо. Криминальным боссом становятся от безысходности определенных масштабных тенденций. И контролировать эти масштабы нужно регулярно.
— Не говори другим девушкам, что не отдыхаешь, — улыбается Кира снова, а он все также пристально наблюдает за спутницей. — А то так кажется, что времени у тебя вообще нет и не будет.
— Я ничего и девушкам не говорю. Девушек просто не бывает. Меня это не интересует. Я ни с кем не встречаюсь и редко с кем сплю, если ты это хотела узнать. Я куда более аскетичен, чем кажусь.
Кира задумчиво проводит пальцами по лишь кое-где гладкой поверхности стола, изучая две царапины повторяющимися движениями.
— Я тоже не особо с кем-то встречаюсь.
— Это хорошо. Потому что мне очень не нравится сама мысль, что ты вообще с кем-то еще можешь встречаться.
— Такими темпами уже скоро на себя будешь злиться, — несколько ехидно замечает она, но смущение скрыть удается плохо, так как лицо краснеет.
