Рожденная ведьма
Ведьмы бывают рожденные и наследные.
Рожденные - те, кто получил силу при рождении,
вернее, родился с ней.
Наиболее опасны первые,
поскольку они живут со своей силой дольше и,
следовательно, лучше ею управляют.
***
Мои воспоминания об этом человеке... мужчине, начинаются с пятилетнего возраста.
Тогда я впервые увидела его в саду, когда собирала яблоки в большую корзину, едва ли не с саму меня размером. Он показался мне огромным и очень старым, хотя мама потом объяснила, что новому другу отца всего двадцать пять. Но внушительные плечи и очень сильные руки впечатлили меня настолько, что я испугалась и, бросив корзину, побежала к маме.
Потом меня долго успокаивали. Да и не одну меня: отцу пришлось сказать пару тихих фраз матери, чтобы она перестала нервничать.
Мужчина остался на ужин.
Мы с сестрой восхищенно смотрели на этого исполина, не решаясь даже пискнуть при нем и отце. А они что-то серьезно обсуждали и лишь изредка смеялись. В конце ужина нам вручили по огромной конфете. Я таких никогда не видела.
- Ракита, что нужно сказать господину Видославу? - строго спросила мама.
- Спасибо, - пролепетала я, глядя в чудные глаза дымчатого цвета.
А он подмигнул мне. Как-то весело и по-доброму. Тогда я еще не знала, что это инквизитор. Лишь услышала позже мамину фразу, особенно громкую, и потому донесшуюся из их комнаты:
- Ты привел палача для дочери, Светех, а не защитника для семьи.
Меня напугала эта фраза, но смысл ее я поняла много позже.
В семь я пошла в школу.
Видослав навещал нас не то чтобы часто. Раз-два в полгода. Но неизменно его приходы сопровождались принесенными и безумно вкусными сладостями, а иной раз и играми во дворе, если у мужчины выдавалась минутка.
Первая прогулка состоялась именно в тот день, когда я пришла из школы.
- Ракита, - громыхнул у меня над головой голос Видослава.
Я испуганно замерла, думая, что же сделала не так. Но мужчина лишь улыбнулся.
- Как первый день в школе?
- Хорошо, спасибо, - пробормотала я.
- Ты ведь уже умеешь читать, малышка? - спросил мужчина.
Я только кивнула, завороженная притягательным взрослым взглядом.
- Идем на улицу, бросай книжки, - вдруг предложил Видослав. - Прогуляемся к речке, там уток покормим. Возьми со стола булочку.
Я растерялась. Нам нельзя было кормить животных на улице, как бы того ни хотелось. Какой смысл спасать от голодной смерти кошку, если семье есть толком нечего? Но в последнее время - тогда я не связала это с приходом Видослава - дела у нас пошли на лад, и хлеба в доме было вдоволь. А все-таки отец рассердится.
- Смелей, Ракита, - подбодрил меня мужчина. - Пойдем, пока сестрица твоя не вернулась.
Эта фраза навсегда сделала меня преданной моему палачу. Ему тоже не нравилась заносчивая и злая моя младшая сестра.
Когда мне было девять, Видослав взял меня на ярмарку.
Только меня. Ни сестру, ни маму на городскую ярмарку не позвали. Почему-то мама волновалась, но я не понимала причин ее волнения. Отчасти из-за детского умишка, отчасти из-за волнения перед первым подобным мероприятием в жизни. Сестра дулась и хныкала. Отцу пришлось пообещать привезти ей игрушку, хотя денег у нас было не так много.
Как оказалось потом - всего на одну игрушку, для нее. А мне досталось зрелище. Которое, впрочем, меня не впечатлило. Ярко наряженные зазывалы откровенно пугали своей нелепостью и неестественностью. Музыка мешала. Количество людей было таким, что Видославу пришлось поднять меня на руки. Он был сильный. К тому времени его темные, почти черные, волосы проредила ранняя седина. Совсем немного, придавая ему вид не старика, но намного более взрослого мужчины, чем он был на самом деле.
Только одна вещь мне понравилась: небольшая куколка-фея с узорными крылышками из проволоки. Недорогая, но существенная для нашего состояния, которое отец спустил на большого зайца для сестры. Нет, я ничего не сказала, не попросила игрушки, но взгляд, которым я провожала маленькую фейку, был, наверное, полным отчаяния. Потому что при мне ее купила дорого одетая женщина в красивом бархатном платье для своей маленькой дочурки, у которой уже была полная корзина разных сладостей и игрушек.
В конце мы вышли к скамейкам и Видослав усадил меня на качели.
- Чего приуныла, Ракита? - спросил он меня. - Устала?
Я только кивнула, с сожалением вспоминая игрушку-фею.
Сестра потом долго хвалилась зайцем, дразня меня подарком от отца.
В мой двенадцатый день рождения я получила первый подарок.
Не совсем первый, конечно. Родители на каждый день рождения что-то нам дарили. Но обычно платьице, или мама пекла торт, или зимнюю шапку привозил из города отец. А здесь - настоящий подарок, врученный, как положено, в праздничной коробке.
От Видослава.
В коробке лежала игрушка-фея. Не совсем та, какую я видела на ярмарке три года назад, но очень похожая и очень красивая. Ее безупречное лицо, тонкие изящные крылышки и удивительно волшебное платье заставили меня расплакаться.
Я обняла Видослава, забыв сказать "спасибо". Но он ведь понял все, наверное?
С тех пор я играла с феей непрерывно. Из школы бежала, как от огня, чтобы лишнюю минуту до тех пор, пока придется делать домашнюю работу, поиграть с Эльзой - так я назвала свою куклу. Так звали храбрую воительницу из книжки, которую я прочла не так давно. В школьной библиотеке было не так много художественных книг, и я прочла все, что подходили для моего возраста.
Из-за Эльзы и начались все мои беды.
Моя сила проснулась тогда, когда сестра погнула фее крылышко. Специально, я видела. Но тут же, едва я принялась ругать ее, разревелась и нажаловалась маме. Та отругала меня так, словно все беды в нашей семье происходили из-за моего присутствия.
- Она случайно, Ракита! Ты должна снисходительней относиться к сестре, она младшая!
В порыве гнева и обиды я выкрикнула то, чего не собиралась говорить:
- А старшую что, любить не надо?!
И вылетела из дома, прямо под проливной дождь. Сзади раздались шаги: мама бросилась за мной.
- Ракита! Немедленно вернись! - кричала она, а я молилась, чтобы она не успела меня схватить, поскользнулась, упала...
И вдруг умолкла. Я остановилась. Мама лежала на земле. Обиду как рукой сняло, я бросилась к ней.
- Мамочка!
И отшатнулась. Тогда я поняла: это сделала я. В маминых глазах плескался страх.
В мой пятнадцатый день рождения меня научили стрелять.
Из лука, по птицам. Видослав лично учил и меня, и сестру. Но у той ничего не получалось, а вот в моем воображении мгновенно разыгрались сцены битв и охот, в которых я великолепно стреляла и обладала сногсшибательной красотой. На деле-то, конечно, ничего особенного: жиденькие волосы цвета мокрого песка, глазки маленькие, нос курносый. Но никто не мешал воображать себя воительницей.
Получалось у меня неплохо. Не сразу, но я начала тренироваться и за каких-то полгода освоила лук лучше, чем многие мальчишки в нашем поселке. Впрочем, у них не было Видослава в учителях.
Тогда же во мне начало просыпаться то, что именуется взрослением или созреванием. Особенно в моменты, когда рядом находился отцовский друг. Ему к тому времени исполнилось тридцать пять и работа - а о ней мне ничего не рассказывали - оставила несомненные следы на его внешности. В частности, он теперь еще больше напоминал мне воина. После демонстрации его умений относительно меча, у меня исчезли всякие сомнения в том, кем являлся Видослав.
А силу мою тщательно прятали. Отец очень долго - еще после того случая - рассказывал мне о ведьмах, инквизиторах и опасности встречи с ними. Я даже поняла. Во всяком случае твердо усвоила: моя сила - зло, и ее ни в коем случае никому нельзя показывать. И я послушно чтила это правило, нарушая лишь во время...занятий с Видославом.
Мне так хотелось успеха в его глазах, что я пренебрегала осторожностью. А тот не замечал моей хитрости и хвалил за каждую стрелу, попавшую в цель.
Тогда главной ценностью стали эти занятия. И внимание Видослава, который то и дело касался меня. Не так, чтобы испугать, а помогая. Выправляя осанку, обучая не только стрельбе, но и самообороне. Я не понимала, зачем мне все это, но прилежно училась после школы, в выходные дни, в любую погоду. И сама не замечала, как из ребенка превращалась сначала в неуклюжего подростка, а потом в молодую девушку, даже симпатичную, а главное - сильную.
Когда мне было семнадцать, все закончилось.
***
Неделя до моего восемнадцатого дня рождения.
Я возвращаюсь из школы. Нарочито медленно, наслаждаясь последними деньками весны. Скоро лето, каникулы, работа в огороде и развлечения, которые в детстве казались пределом мечтаний, постепенно меркнут в моих мечтах, теперь там совсем другое. Видослав всегда уезжает на лето. В последние годы мне особенно его не хватало, а почему - я и сама сказать не могла.
Но в этот раз что-то не так. И лишь хорошенько осмотревшись, я понимаю, что именно. Прямо посреди поселка, на главной улице стоят лошади. Не привязанные, они просто бродят по округе, никому не чиня вреда. Но их хозяева...их хозяева разбредаются по поселку. Все в темно-синей форме, в походных куртках, с мечами.
Я подхожу ближе, рассматривая герб на форме мимо проходящего мужчины, так напоминающего Видослава.
Ветка барбариса на темном фоне зарождает нехорошие подозрения. Надпись "Инквизиция" заставляет отшатнуться и упасть на мягкую, нагретую за день солнцем, траву. Мужчина тут же замечает меня и поворачивает голову:
- Ты чья?
- Я...я...Ракита. В смысле, я дочка Перецевец.
- Вот и ступай домой, проверку пройдешь, гуляй на здоровье. Нечего здесь шататься.
- Проверку? - я усилием воли заставляю себя не дрожать.
- Проверку. Вот деревня, - усмехается инквизитор и помогает мне подняться. - Всех девочек начиная с двенадцати проверяют на наличие ведовства.
- А...а что становится с теми, у кого найдут? - я облизываю пересохшие губы.
Пытаюсь выглядеть спокойной. Вряд ли получается, слишком сильный страх. Но инквизитор, верно, навидался этого страху за жизнь и уже не воспринимает его. Потому что меня настойчиво подталкивают в сторону жилых домов. Пока я медленно бреду к своему, меня мучают вопросы. Почему проверку не произвели на месте? И что же мне делать? Говорят, ведьм без исключения отправляют на костер...
Захожу в дом. Тишина, непривычная и напряженная, заставляет сердце сжаться в страхе. Кладу рюкзак в угол. Обычно я не оставляю сумку в коридоре, но теперь-то уж какая разница? Мои шаги безжалостно разрывают эту тишину. Неприлично громкие. Я уже знаю, кто будет проводить проверку. Не знаю, как, но чувствую, что совсем скоро захлебнусь криком и от того, что смотреть на меня будут дымчатые глаза, еще противнее. И страшнее.
- Я должен ее проверить, - тихий голос Видослава словно озвучивает мой приговор.
Права была мама. Отец привел в дом палача. А я...дура я. Был ли шанс, что инквизиторов не принесло бы в деревню деревню, если бы я не использовала свою силу?
Несправедливость и страх вытесняют все остальные чувства. Я не могу смириться с тем, что этот человек будет проводить какую-то проверку. И что это тот самый Видослав, что учил меня стрелять и водил на ярмарку, причинит мне боль. А потом отправит на смерть.
Я не думаю. Просто действую, повинуясь самому страшному и важному инстинкту. Бросаюсь, стараясь делать это неслышно, в комнату, снимаю со стены лук, охапку стрел и быстро собираю рюкзак. Еды почти нет, лишь обед, завернутый мамой в школу, который не хотелось есть. Но и то сойдет. Кладу теплый свитер и любимую фейку, изрядно потрепанную жизнью.
Высматриваю в окно инквизиторов и, не увидев их, вылезаю через окно. Прыгать страшно, но этаж первый, а внизу - трава. Поэтому я решаюсь и морщусь от шума, произведенного прыжком. Сердце бьется где-то у горла. Я аккуратно огибаю дом. И натыкаюсь взглядом на Видослава, который будто знает, откуда я выйду. Быстро спрятаться не выходит: инквизитор точно меня заметил и просто ждет, когда я выйду.
Над его головой цветет яблоня.
Сглатываю. Сжимаю в руках лук, а стрела уж давно наготове. И, пожалуй, выпущу. Почему-то очень больно от того, что это именно Видослав. Вероятно, за другим инквизитором я пошла бы с присущей мне покорностью. Но не за этим.
- Ракита, положи лук, девочка, - он слабо улыбается.
Я только крепче сжимаю.
- Будет только хуже, - вздыхает инквизитор. - Не бойся, это лишь проверка. Если ты невиновна, тебе нечего бояться.
Странная, непонятная ярость накатывает на меня, едва не лишая способности видеть. Грохот. Видослав ударяется о стену, чудом удерживается на ногах. А я мечтаю, чтобы он умер, не хочу видеть это лицо, не хочу смотреть в дымчатые глаза. Хочу причинить ему боль. Заставить мучиться, мне стыдно за все, что я к нему испытывала. И странная, непонятная холодность прорывается наружу, заставляя лук покрываться тонким слоем льда.
Выражение лица Видослава меняется. Он удивлен и, кажется, обеспокоен.
- Ракита!
Его лицо искажается болью. Стрела поражает инквизитора в плечо. Все-таки сказывается эмоциональное напряжение. Или я подсознательно не могу его убить, помня все добро из детства. Как бы там ни было, он оседает на землю, тянется было к стреле, но бессильно опускает руку и смотрит на меня.
Я вижу лошадь неподалеку. Ту самую, вороную, принадлежащую одному из инквизиторов. И решаюсь сделать этот шаг. Не думая ни о чем. Ни о родителях, ни о сестре, ни о раненом Видославе. Я лишь хочу вырваться на свободу, мне кажется, будто в опасной близости от инквизиторов я даже чувствую себя хуже, задыхаюсь.
Вслед мне доносятся крики. Но наш дом - один из последних. И я с нереальной скоростью приближаюсь к лесу, где меня никто не найдет. Где нет этой странной, неприятной боли от предательства моего палача. Предательства, которое, я, по сути, сама себе придумала.
***
Спустя год
Я этого хочу.
Хочу знать, хочу проверить, хочу убедиться в том, что моя сила заложена в природу этого мира, а не является тем самым злом, против которого борется инквизиция. Я много думала за год, прошедший практически среди леса. И пыталась - тщетно, правда - найти в себе то, что необходимо уничтожить.
Меня нужно было уничтожить за тоску под дому? За страх перед смертью? За желание жить?
Наверное, девочке из деревни никогда не понять этой истины, известной лишь инквизиторам.
Передо мной, метрах в десяти алтарь. Заросший мхом, старый. В центре серого, с черными вкраплениями, граница зияет трещина. Сырая отвратительная погода не добавляет этому месту очарования.
