Та лишь слабо помахала рукой: «Кыш!»
Дура!
Въехали в город.
И тут с Юлии Сергеевны хмель слетел мигом. Достаточно было только глянуть на дикое выражение лица икавшей гадалки. Как будто та за окном всюду видела призраков.
Засунув обе руки в карман передника, Анна Федотовна судорожно перетирала пальцами влажную землю. Перед самым отъездом Юлия Сергеевна насыпала целую горсть и труху сушеной крапивы – на всякий случай, чтоб легче в реальность было вертаться.
- Можа еще хлебнешь? Я прихватила бутылек, - предложила она.
Анна Федотовна не слышала.
Странное дело, мухи летать перестали.
- Чего вишь-то? – Юлия Сергеевна явно робела.
Почему думалось о смерти?
Трудно сказать, но подобное ощущение никто не перепутает, ни с чем. Сама знахарка видела обычный ночной Воронеж с фонарями, машинами и магазинами.
А у Анны Федотовны скулы судорогой свело, она так разволновалась, что еще на подъезде к площади спортивного комплекса увидела склепы и кресты за оградой. Ошалело тыча трясущимся пальцем в стекло, она тоненько заверещала.
Юлия Сергеевна подскочила, машина резко вильнула, но ведь снаружи кроме цветников и асфальта - ничего! Покосившись на невменяемую гадалку, она успела подумать, что рябиновку следует выдерживать дольше, и водочку добавлять не грех, эвон какой результат блестящий!
Между тем, Анна Федотовна выскочила из машины почти на ходу.
Когда-то здесь вместо нынешнего дворца спорта, телецентра и жилых кварталов размещалось Вознесенское (Чугуновское) кладбище. Оно считалось одним из крупных и старых. Последний приют лютеран, католиков, православных, воинов тысяча восемьсот двенадцатого года и арестантов. Более двух с половиной тысяч имен. Вход на кладбище обозначали два пилона.
Юлия Сергеевна с некой прохладцей покосилась на левый, единственно сохранившийся рядом с церковью. Она помнила, как в советское время шло строительство, валялись кости и шныряли всюду мальчишки с добычей. Сорванцы находили кинжалы, кортики, пуговицы, кокарды, монеты и награды, даже предлагали черепа для пепельниц.
Задумавшаяся Юлия Сергеевна едва не потеряла гадалку, та шла по площади нетвердым шагом, огибая лишь ей видимые препятствия. Бросив машину, знахарка поспешила следом.
- Нюр, Нюра! - звала она. – Ты токмо его не слушай, слышь? Скажи, готовимся, и вертайся.
Возле голубых елей, растущих перед зданием дворца, Нюра застыла, ее расфокусированные глаза видели что-то скрытое, на лице блуждала легкая улыбка.
- Соколик! … Здравствуй, внучик! – бормотала она, когда Юлия Сергеевна спешно встала рядом и крепко схватила за локоть. – Я-то? … Баба Нюра Золотарева … Нет, не могу, … она не пущает. А энто пошто? … Узлы? … Как? … Наузы? … Нукось …
- Стой! … Куды! – дернула на себя Юлия Сергеевна, подавшуюся вперед гадалку. – Скажи, пущай ждет! - Юлия Сергеевна резко развернула Анну Федотовну прочь: - Все, уходим! Где у тебя земля? … Три, три ее! Перетирай пальцами!
На этот раз Анна Федотовна уже не обходила могилы и склепы, шла беспомощно. тяжело, а потом ее начала бить крупная дрожь.
- Я видала. … Но более на то кладбище не пойду, - слабым голоском заявила она. – Чую, не вернусь ужо ведь.
- Дома, дома об всем, - Юлия Сергеевна, продолжала тянуть.
Возле машины на асфальте белела тряпочная куколка.
Обе бабки встали как вкопанные, потом схватили находку, попрыгали в синий жигуленок и помчались домой.
* * *
Означенная ночь для жителей ближайших, к улице Карла Маркса, жилых домов прошла спокойно, а вот следующая подарила сюрпризы.
Вероятнее, провокацию совершило опьяненное сознание струсившей Анны Федотовны, а может что другое. Так или иначе, только внезапный женский крик, исполненный ужаса, нарушил покой.
Потом еще … и еще …
Кто-то испуганно выглянул из-за шторы во двор, кто-то просто перевернулся в кровати, но тревога, разлившаяся в ночном теплом воздухе, заставляла прислушиваться к внешнему миру.
А жертва звала на помощь.
Постепенно начали зажигаться окна.
Кто-то вышел с сигаретой на балкон - третий час ночи! Подумать только!
На разбуженной улице ничего подозрительного.
Тем не менее люди оглядывали площадь близ Дворца спорта, судя по звукам, именно там, возможно прямо под стенами здания происходило насилие. Возникал вопрос: почему охрана не шевелится?
Не прошло и десяти минут, как из подъездов показались двое мужчин, с разных сторон площади, вышли узнать причину шума?
- Вы тоже слышали? – спросил щуплый интеллигент в очках, джинсах и тапочках.
- Моя жена, - буркнул массивный детина в спортивном костюме и татуировкой на запястье «Боря». – А у меня день прошел тяжело, теперь бошка болеть будет, чтоб ее!
Первый мужчина не стал уточнять, что именно имел в виду собеседник – жену или голову?
- Ну, чё, тихо? … расходимся по койкам… - продолжил ворчать тот, что с именем Боря, как вдруг получил увесистый пинок в спину. Дядька едва не сбил своего более уравновешенного спутника. – Черт! – взревел он и, выкатив глаза, развернулся, готовый драть на груди майку.
Никого.
Тот, что был в очках, дипломатично промолчал. Не стоит лезть с глупыми утешениями к невыспавшемуся человеку. Даже неплохо, если извинение так и не будет произнесено, хотя удар по плечу пришелся сильно. Но через мгновение сторонний звук заставил забыть все неприятности.
У самого уха послышался всхлип, щеки коснулось нечто холодное и влажное. Джентльмен в очках дернулся, обернулся и тут же замахал руками, пытаясь удержать равновесие … на краю ямы!
- О, Боже!
Невежливый Боря заглянул через плечо:
- Че тут?
Оба смотрели на асфальт дорожки.
- Я …я, - залепетал мужчина в очках. – Мне померещилась могила, там … торчали кости!
- Да? – Боря в трениках покосился на очумевшего собеседника уже дружелюбнее. В гудящей голове шевельнулось понимание и солидарность, значит, нелегкий день бывает и у интеллигентов.
Мужик крякнул, хлопнул очкарика по плечу и уже было собрался позвать раздавить на двоих бутылек, как внезапно вокруг похолодало. Откуда ни возьмись выполз густой туман. Вот только что звенела от стрекотания кузнечиков теплая летняя ночь, с чистым звездным небом! А тут … ни фонарей, ни окон … сыроватые волокна, напоминающие паутину, приходили в движение от малейшего колебания и запах … сырой земли!
- Э-э-э, - проблеял Боря и инстинктивно встал за спиной невысокого очкарика.
- Морок! – неуверенно пробормотал тот. – Надо понять …
- Так понимай быстрей! – просипел детина.
И тут включился звук реальности.
Некая невидимая пленка лопнула, ночной ветер разогнал туман. Мужчины по-прежнему находились на площади перед спорткомплексом, вокруг звенела стрекотом теплая воронежская ночь.
* * *
По неписанному правилу, прежде чем расспрашивать куколку, ее следует накормить.
Зоренька, с закрытыми глазами, неподвижно лежала на коленях Юлии Сергеевны всю дорогу до Масловки. Пришедшая в себя Нюра, время от времени с уважением поглядывала на куклу.
Некогда красивая, с фарфоровой головой, розовощекая Зоренька от времени потемнела. Она давно утратила первоначальный наряд, коса из пакли поредела. А вот лента неизменно алела свежестью из года в год.
Силантий, первый хозяин, строго наказывал заботиться о Зореньке, досыта кормить и нарядно одевать.
Прожив триста лет, и оказавшись в руках бабы Юли, Зоренька, несмотря ни на что, жалоб не имела. Каждую неделю получала справный сарафанчик (благо лоскутов в доме имелось в достатке), при нужде получала вареный картофель, разваристые каши, сотовый мед и варенье, было бы желание.
Зоренька никогда не привередничала, ела, чем угощали.
Подкатив к дому с петушком на крыше, бабки бросили машину под вишней и спешно скрылись на крыльце.
- Нюра неси варенье с погреба!
Кричала одна, прижимая к себе куклу.
- Каша! … Где каша-то ж? … Нету в холодильнике!
Вторила другая из темных сеней.
- Да, на печи она! … Лестница, там, с боку поленницы прислонёна.
Не тратя времени зря, Нюрка уже бежала на задний двор к погребу.
Шаткие скрипучие перекладины кряхтевшую гадалку вытерпели.
Ступив на земляной пол, бабка зашарила по полкам в поисках толстых пластиковых крышек, коими Юлия Сергеевна завсегда варенье закрывала.
Мимо прогудела невидимая муха.
- Хоть лампочку тута повесила, прямо глаз коли! – бурчала для порядка Анна Федотовна, видела-то она неплохо.
Маленький погребок знахарки мог уважить любой привередливый вкус. Тут и картошка, и маринованные огурчики, соленые грузди, капуста, моченая ягода, сальце в поддоне, а варенье даже перечислять не стоит, со счету легко сбиться.
Наконец, выхватив из дальних рядов нужную банку, Нюра собралась наверх.
Да не тут-то было!
Непрочная лестница, с мстительным скрипом, покачнулась, со штыря, стягивавшего слеги, слетел болт и укатился в неизвестном направлении. Слеги распались, из пазов посыпались сгнившие перекладины ступеней.
Ошарашенная бабка отшатнулась, не успев и ногу поднять.
- Эт шож деется! – прижимая к себе варенье, она протерла глаза от мелкой древесной трухи. Потом не веряще ощупала валявшиеся под ногами дрова.- Ить беда кака! – Анна Федотовна беспомощно глянула наверх, на слабо видимый в темноте квадратный люк. – Юююуль! … Юляаааа! – заголосила она из погреба, сколько позволяли легкие. – Черт, корга глухая! … Юууль!
А Юлия Сергеевна самозабвенно почивала Зореньку.
И кашки поднесла, и картошечки с маслицем. А та, знай себе, ест да помалкивает. И куда влезает?
Скоро пришло время десерта, куколка получила ложку прозрачного меда и только потом заговорила. Низкий дребезжащий голос никак не вязался с этой нарядной крохой.
- Нашла я Якову Прохоровичу замену. На плече линий не хватат, не серчай хозяйка, следующей ночью они появятся.
- Скажи толком, кто такой? – потребовала Юлия Сергеевна.
- Музыкант. Из города, - монотонно басила Зоренька. - Девку свою ублажает. Я ее уберу, это моя забота.
- Надо посмотреть на него, - задумчиво пробормотала Юлия Сергеевна и только тут вспомнила о своей соседке. – А Нюрка-то где?
Несчастная старушка почти охрипла.
Успокоить ее удалось не сразу.
- Ты пошто худую лесенку взяла? – Юлия Сергеевна с фонарем в руках разглядывала концы старых рассохшихся слег, торчавшие из погреба. – Я ж сказала, прислонёна к поленнице!
- А я откудыва взяла?! – прокаркала снизу Анна Федотовна.
- У меня две поленницы, надыть осмотреться сначала. Погодь, ща вызволю.
- Тьфу на тебя, проклятая!
- Ща, ща! – Юлия Сергеевна живо притащила другую лестницу, новую и крепкую.
Опустила в погреб, помогла вылезти в конец озябшей гадалке, а чтобы та не шибко серчала, рассказывала новости.
Узнав про скорую поездку в Москву, Анна Федотовна тоже изъявила желание посмотреть, даже трястись перестала.
- А ты, милая моя, за енто время труп сыщешь, - осадила ее Юлия Сергеевна
Гадалка покладисто смолчала.
Войдя в дом, остановилась возле стола, на котором сидела Зоренька.
- Красава! Ну кака красава! – она улыбнулась, как бы между делом послюнявила пальцы и пригладила ими топорщившуюся челку куклы.
На миг пахнуло чесноком.
Родители Никиты и Ксении при разводе разменяли трехкомнатную квартиру и, обеспечив уже взрослых детей жильем, предоставили их самим себе. Сами же предки быстро и успешно обзавелись новыми семьями и разъехались кто куда.
В итоге, Ксения предпочла район Сокольников, а Никита устроился недалеко от Казанского вокзала на Каланчёвке. Брат и сестра созванивались ежедневно, поддерживая семейную связь.
Просторная однокомнатная квартира Никиты, претерпев перепланировку, превратилась в студию без тяжелых штор и настенных ковров. Он любил свет – окна не имели даже жалюзи. На бежевом паласе всегда в беспорядке валялись подушки, ноты и музыкальные журналы. Пустые стены украшали многочисленные фотографии семьи и друзей, здесь можно было проследить почти всю жизнь хозяина квартиры.
Соседи нового жильца вскоре начали обращать внимание на частые визиты вызывающе одетых, нечесаных молодых людей с музыкальными инструментами, и красивых девушек. Но на этаже бутылки и окурки не валялись, кровавые дебоши никто не устраивал, а потому все вскоре успокоились.
В тот вечер жильцы дома на Каланчёвской улице мирно занимались своими делами, когда у подъезда остановилась машина.
Затянутая в дорогие джинсы Виктория, с тяжелым плоским свертком в руках, заторопилась к лифту. Она не обратила внимания на криво стоявшие синие жигули. Ну конечно, это ведь проблема бранившегося таксиста, вынужденного сдавать назад из-за криворукого козла, не умеющего парковаться.
А дело, как раз никаких коз и не касалось.
Они вообще не имели отношения к происходившему возле дома на Каланчёвке. Просто к месту важной операции таким образом прибыла Юлия Сергеевна.
В момент повествования, бабка готовилась к важному процессу и по сторонам не смотрела. Другой вопрос, почему ее никто не видел?
Впрочем, ситуация вполне обычная, применительно к таким, как знахарка, людям.
Достав сверток из старого козьего платка, Юлия Сергеевна бережно развернула его, извлекая на свет тряпочную куклу. Зоренька никак не отреагировала на старческие пальцы, бережно разглаживавшие ее васильковый сарафанчик. Удовлетворившись осмотром, бабка достала еще один сверток из газеты, а в нем остро отточенный кухонный нож. Разложила спинку водительского кресла, для собственного удобства, пристроила куклу на коленях и прямо над ней полоснула ножом ладонь.
Кровь щедро закапала яркий нарядный сарафанчик.
- Зоренька, слышь меня? – строго вопросила бабка, заматывая рану приготовленной тряпкой.
На кукольной груди кровь уже впиталась, оставив после себя едва заметный, как застиранный, чуть коричневатый след.
Выцветшие водянистые глаза с желтыми прожилками жутковато уставились на бабку.
Мгновение, и кукла села.
- Здравствуй хозяйка, - скрипуче пробасила она на одной ноте.
- Ступай. Дело ты знашь, Помни, тебе до?лжно все примечать, дабы я знала, - закончила наставления бабка и открыла дверцу машины.
Зоренька дёрганно зашагала негнущимися ножками к подъезду.
Юлия Сергеевна с расфокусированным взглядом закрылась в машине и улеглась на разложенное сиденье, вокруг себя она ничего не видела и не слышала.
А Никита уже перетащил большое зеркало от входной двери к журнальному столику, где дожидались своего часа фрукты и печенье. Кровать, предусмотрительно покрытая лохматым пледом, подверглась тщательному обнюхиванию кота по кличке Мурза.
Самый обычный зверь, серый в полоску, каких полно близ подъездов. Обыкновенно спокойный и ленивый кошак точно стал чужим и удивлял второй день подряд. Встрепанный, раздраженно бьющий по бокам хвостом, он с рычаньем обдирал обои, кидался на мебель и совершенно не давался в руки.
Новый пушистый плед вроде бы немного успокоил Мурзу, но зная Викино отношение к кошачьей шерсти, Никите пришлось согнать любимца с кровати. Кот обиженно мяукнул, увернулся от ласковой руки и убежал под кухонный стол. Из того угла потом еще долго раздавалось тихое подвывание.
Но Никита уже забыл о коте. Его взгляд время от времени возвращался к кровати в предвкушении волшебного финала. Мелькавшие в сознании ноты складывались во что-то еще не оформившееся. Мыча под нос неказистый, пока, мотивчик, Никита вскоре увлекся.
Дура!
Въехали в город.
И тут с Юлии Сергеевны хмель слетел мигом. Достаточно было только глянуть на дикое выражение лица икавшей гадалки. Как будто та за окном всюду видела призраков.
Засунув обе руки в карман передника, Анна Федотовна судорожно перетирала пальцами влажную землю. Перед самым отъездом Юлия Сергеевна насыпала целую горсть и труху сушеной крапивы – на всякий случай, чтоб легче в реальность было вертаться.
- Можа еще хлебнешь? Я прихватила бутылек, - предложила она.
Анна Федотовна не слышала.
Странное дело, мухи летать перестали.
- Чего вишь-то? – Юлия Сергеевна явно робела.
Почему думалось о смерти?
Трудно сказать, но подобное ощущение никто не перепутает, ни с чем. Сама знахарка видела обычный ночной Воронеж с фонарями, машинами и магазинами.
А у Анны Федотовны скулы судорогой свело, она так разволновалась, что еще на подъезде к площади спортивного комплекса увидела склепы и кресты за оградой. Ошалело тыча трясущимся пальцем в стекло, она тоненько заверещала.
Юлия Сергеевна подскочила, машина резко вильнула, но ведь снаружи кроме цветников и асфальта - ничего! Покосившись на невменяемую гадалку, она успела подумать, что рябиновку следует выдерживать дольше, и водочку добавлять не грех, эвон какой результат блестящий!
Между тем, Анна Федотовна выскочила из машины почти на ходу.
Когда-то здесь вместо нынешнего дворца спорта, телецентра и жилых кварталов размещалось Вознесенское (Чугуновское) кладбище. Оно считалось одним из крупных и старых. Последний приют лютеран, католиков, православных, воинов тысяча восемьсот двенадцатого года и арестантов. Более двух с половиной тысяч имен. Вход на кладбище обозначали два пилона.
Юлия Сергеевна с некой прохладцей покосилась на левый, единственно сохранившийся рядом с церковью. Она помнила, как в советское время шло строительство, валялись кости и шныряли всюду мальчишки с добычей. Сорванцы находили кинжалы, кортики, пуговицы, кокарды, монеты и награды, даже предлагали черепа для пепельниц.
Задумавшаяся Юлия Сергеевна едва не потеряла гадалку, та шла по площади нетвердым шагом, огибая лишь ей видимые препятствия. Бросив машину, знахарка поспешила следом.
- Нюр, Нюра! - звала она. – Ты токмо его не слушай, слышь? Скажи, готовимся, и вертайся.
Возле голубых елей, растущих перед зданием дворца, Нюра застыла, ее расфокусированные глаза видели что-то скрытое, на лице блуждала легкая улыбка.
- Соколик! … Здравствуй, внучик! – бормотала она, когда Юлия Сергеевна спешно встала рядом и крепко схватила за локоть. – Я-то? … Баба Нюра Золотарева … Нет, не могу, … она не пущает. А энто пошто? … Узлы? … Как? … Наузы? … Нукось …
- Стой! … Куды! – дернула на себя Юлия Сергеевна, подавшуюся вперед гадалку. – Скажи, пущай ждет! - Юлия Сергеевна резко развернула Анну Федотовну прочь: - Все, уходим! Где у тебя земля? … Три, три ее! Перетирай пальцами!
На этот раз Анна Федотовна уже не обходила могилы и склепы, шла беспомощно. тяжело, а потом ее начала бить крупная дрожь.
- Я видала. … Но более на то кладбище не пойду, - слабым голоском заявила она. – Чую, не вернусь ужо ведь.
- Дома, дома об всем, - Юлия Сергеевна, продолжала тянуть.
Возле машины на асфальте белела тряпочная куколка.
Обе бабки встали как вкопанные, потом схватили находку, попрыгали в синий жигуленок и помчались домой.
* * *
Означенная ночь для жителей ближайших, к улице Карла Маркса, жилых домов прошла спокойно, а вот следующая подарила сюрпризы.
Вероятнее, провокацию совершило опьяненное сознание струсившей Анны Федотовны, а может что другое. Так или иначе, только внезапный женский крик, исполненный ужаса, нарушил покой.
Потом еще … и еще …
Кто-то испуганно выглянул из-за шторы во двор, кто-то просто перевернулся в кровати, но тревога, разлившаяся в ночном теплом воздухе, заставляла прислушиваться к внешнему миру.
А жертва звала на помощь.
Постепенно начали зажигаться окна.
Кто-то вышел с сигаретой на балкон - третий час ночи! Подумать только!
На разбуженной улице ничего подозрительного.
Тем не менее люди оглядывали площадь близ Дворца спорта, судя по звукам, именно там, возможно прямо под стенами здания происходило насилие. Возникал вопрос: почему охрана не шевелится?
Не прошло и десяти минут, как из подъездов показались двое мужчин, с разных сторон площади, вышли узнать причину шума?
- Вы тоже слышали? – спросил щуплый интеллигент в очках, джинсах и тапочках.
- Моя жена, - буркнул массивный детина в спортивном костюме и татуировкой на запястье «Боря». – А у меня день прошел тяжело, теперь бошка болеть будет, чтоб ее!
Первый мужчина не стал уточнять, что именно имел в виду собеседник – жену или голову?
- Ну, чё, тихо? … расходимся по койкам… - продолжил ворчать тот, что с именем Боря, как вдруг получил увесистый пинок в спину. Дядька едва не сбил своего более уравновешенного спутника. – Черт! – взревел он и, выкатив глаза, развернулся, готовый драть на груди майку.
Никого.
Тот, что был в очках, дипломатично промолчал. Не стоит лезть с глупыми утешениями к невыспавшемуся человеку. Даже неплохо, если извинение так и не будет произнесено, хотя удар по плечу пришелся сильно. Но через мгновение сторонний звук заставил забыть все неприятности.
У самого уха послышался всхлип, щеки коснулось нечто холодное и влажное. Джентльмен в очках дернулся, обернулся и тут же замахал руками, пытаясь удержать равновесие … на краю ямы!
- О, Боже!
Невежливый Боря заглянул через плечо:
- Че тут?
Оба смотрели на асфальт дорожки.
- Я …я, - залепетал мужчина в очках. – Мне померещилась могила, там … торчали кости!
- Да? – Боря в трениках покосился на очумевшего собеседника уже дружелюбнее. В гудящей голове шевельнулось понимание и солидарность, значит, нелегкий день бывает и у интеллигентов.
Мужик крякнул, хлопнул очкарика по плечу и уже было собрался позвать раздавить на двоих бутылек, как внезапно вокруг похолодало. Откуда ни возьмись выполз густой туман. Вот только что звенела от стрекотания кузнечиков теплая летняя ночь, с чистым звездным небом! А тут … ни фонарей, ни окон … сыроватые волокна, напоминающие паутину, приходили в движение от малейшего колебания и запах … сырой земли!
- Э-э-э, - проблеял Боря и инстинктивно встал за спиной невысокого очкарика.
- Морок! – неуверенно пробормотал тот. – Надо понять …
- Так понимай быстрей! – просипел детина.
И тут включился звук реальности.
Некая невидимая пленка лопнула, ночной ветер разогнал туман. Мужчины по-прежнему находились на площади перед спорткомплексом, вокруг звенела стрекотом теплая воронежская ночь.
* * *
По неписанному правилу, прежде чем расспрашивать куколку, ее следует накормить.
Зоренька, с закрытыми глазами, неподвижно лежала на коленях Юлии Сергеевны всю дорогу до Масловки. Пришедшая в себя Нюра, время от времени с уважением поглядывала на куклу.
Некогда красивая, с фарфоровой головой, розовощекая Зоренька от времени потемнела. Она давно утратила первоначальный наряд, коса из пакли поредела. А вот лента неизменно алела свежестью из года в год.
Силантий, первый хозяин, строго наказывал заботиться о Зореньке, досыта кормить и нарядно одевать.
Прожив триста лет, и оказавшись в руках бабы Юли, Зоренька, несмотря ни на что, жалоб не имела. Каждую неделю получала справный сарафанчик (благо лоскутов в доме имелось в достатке), при нужде получала вареный картофель, разваристые каши, сотовый мед и варенье, было бы желание.
Зоренька никогда не привередничала, ела, чем угощали.
Подкатив к дому с петушком на крыше, бабки бросили машину под вишней и спешно скрылись на крыльце.
- Нюра неси варенье с погреба!
Кричала одна, прижимая к себе куклу.
- Каша! … Где каша-то ж? … Нету в холодильнике!
Вторила другая из темных сеней.
- Да, на печи она! … Лестница, там, с боку поленницы прислонёна.
Не тратя времени зря, Нюрка уже бежала на задний двор к погребу.
Шаткие скрипучие перекладины кряхтевшую гадалку вытерпели.
Ступив на земляной пол, бабка зашарила по полкам в поисках толстых пластиковых крышек, коими Юлия Сергеевна завсегда варенье закрывала.
Мимо прогудела невидимая муха.
- Хоть лампочку тута повесила, прямо глаз коли! – бурчала для порядка Анна Федотовна, видела-то она неплохо.
Маленький погребок знахарки мог уважить любой привередливый вкус. Тут и картошка, и маринованные огурчики, соленые грузди, капуста, моченая ягода, сальце в поддоне, а варенье даже перечислять не стоит, со счету легко сбиться.
Наконец, выхватив из дальних рядов нужную банку, Нюра собралась наверх.
Да не тут-то было!
Непрочная лестница, с мстительным скрипом, покачнулась, со штыря, стягивавшего слеги, слетел болт и укатился в неизвестном направлении. Слеги распались, из пазов посыпались сгнившие перекладины ступеней.
Ошарашенная бабка отшатнулась, не успев и ногу поднять.
- Эт шож деется! – прижимая к себе варенье, она протерла глаза от мелкой древесной трухи. Потом не веряще ощупала валявшиеся под ногами дрова.- Ить беда кака! – Анна Федотовна беспомощно глянула наверх, на слабо видимый в темноте квадратный люк. – Юююуль! … Юляаааа! – заголосила она из погреба, сколько позволяли легкие. – Черт, корга глухая! … Юууль!
А Юлия Сергеевна самозабвенно почивала Зореньку.
И кашки поднесла, и картошечки с маслицем. А та, знай себе, ест да помалкивает. И куда влезает?
Скоро пришло время десерта, куколка получила ложку прозрачного меда и только потом заговорила. Низкий дребезжащий голос никак не вязался с этой нарядной крохой.
- Нашла я Якову Прохоровичу замену. На плече линий не хватат, не серчай хозяйка, следующей ночью они появятся.
- Скажи толком, кто такой? – потребовала Юлия Сергеевна.
- Музыкант. Из города, - монотонно басила Зоренька. - Девку свою ублажает. Я ее уберу, это моя забота.
- Надо посмотреть на него, - задумчиво пробормотала Юлия Сергеевна и только тут вспомнила о своей соседке. – А Нюрка-то где?
Несчастная старушка почти охрипла.
Успокоить ее удалось не сразу.
- Ты пошто худую лесенку взяла? – Юлия Сергеевна с фонарем в руках разглядывала концы старых рассохшихся слег, торчавшие из погреба. – Я ж сказала, прислонёна к поленнице!
- А я откудыва взяла?! – прокаркала снизу Анна Федотовна.
- У меня две поленницы, надыть осмотреться сначала. Погодь, ща вызволю.
- Тьфу на тебя, проклятая!
- Ща, ща! – Юлия Сергеевна живо притащила другую лестницу, новую и крепкую.
Опустила в погреб, помогла вылезти в конец озябшей гадалке, а чтобы та не шибко серчала, рассказывала новости.
Узнав про скорую поездку в Москву, Анна Федотовна тоже изъявила желание посмотреть, даже трястись перестала.
- А ты, милая моя, за енто время труп сыщешь, - осадила ее Юлия Сергеевна
Гадалка покладисто смолчала.
Войдя в дом, остановилась возле стола, на котором сидела Зоренька.
- Красава! Ну кака красава! – она улыбнулась, как бы между делом послюнявила пальцы и пригладила ими топорщившуюся челку куклы.
На миг пахнуло чесноком.
Глава 10. Ритуал
Родители Никиты и Ксении при разводе разменяли трехкомнатную квартиру и, обеспечив уже взрослых детей жильем, предоставили их самим себе. Сами же предки быстро и успешно обзавелись новыми семьями и разъехались кто куда.
В итоге, Ксения предпочла район Сокольников, а Никита устроился недалеко от Казанского вокзала на Каланчёвке. Брат и сестра созванивались ежедневно, поддерживая семейную связь.
Просторная однокомнатная квартира Никиты, претерпев перепланировку, превратилась в студию без тяжелых штор и настенных ковров. Он любил свет – окна не имели даже жалюзи. На бежевом паласе всегда в беспорядке валялись подушки, ноты и музыкальные журналы. Пустые стены украшали многочисленные фотографии семьи и друзей, здесь можно было проследить почти всю жизнь хозяина квартиры.
Соседи нового жильца вскоре начали обращать внимание на частые визиты вызывающе одетых, нечесаных молодых людей с музыкальными инструментами, и красивых девушек. Но на этаже бутылки и окурки не валялись, кровавые дебоши никто не устраивал, а потому все вскоре успокоились.
В тот вечер жильцы дома на Каланчёвской улице мирно занимались своими делами, когда у подъезда остановилась машина.
Затянутая в дорогие джинсы Виктория, с тяжелым плоским свертком в руках, заторопилась к лифту. Она не обратила внимания на криво стоявшие синие жигули. Ну конечно, это ведь проблема бранившегося таксиста, вынужденного сдавать назад из-за криворукого козла, не умеющего парковаться.
А дело, как раз никаких коз и не касалось.
Они вообще не имели отношения к происходившему возле дома на Каланчёвке. Просто к месту важной операции таким образом прибыла Юлия Сергеевна.
В момент повествования, бабка готовилась к важному процессу и по сторонам не смотрела. Другой вопрос, почему ее никто не видел?
Впрочем, ситуация вполне обычная, применительно к таким, как знахарка, людям.
Достав сверток из старого козьего платка, Юлия Сергеевна бережно развернула его, извлекая на свет тряпочную куклу. Зоренька никак не отреагировала на старческие пальцы, бережно разглаживавшие ее васильковый сарафанчик. Удовлетворившись осмотром, бабка достала еще один сверток из газеты, а в нем остро отточенный кухонный нож. Разложила спинку водительского кресла, для собственного удобства, пристроила куклу на коленях и прямо над ней полоснула ножом ладонь.
Кровь щедро закапала яркий нарядный сарафанчик.
- Зоренька, слышь меня? – строго вопросила бабка, заматывая рану приготовленной тряпкой.
На кукольной груди кровь уже впиталась, оставив после себя едва заметный, как застиранный, чуть коричневатый след.
Выцветшие водянистые глаза с желтыми прожилками жутковато уставились на бабку.
Мгновение, и кукла села.
- Здравствуй хозяйка, - скрипуче пробасила она на одной ноте.
- Ступай. Дело ты знашь, Помни, тебе до?лжно все примечать, дабы я знала, - закончила наставления бабка и открыла дверцу машины.
Зоренька дёрганно зашагала негнущимися ножками к подъезду.
Юлия Сергеевна с расфокусированным взглядом закрылась в машине и улеглась на разложенное сиденье, вокруг себя она ничего не видела и не слышала.
А Никита уже перетащил большое зеркало от входной двери к журнальному столику, где дожидались своего часа фрукты и печенье. Кровать, предусмотрительно покрытая лохматым пледом, подверглась тщательному обнюхиванию кота по кличке Мурза.
Самый обычный зверь, серый в полоску, каких полно близ подъездов. Обыкновенно спокойный и ленивый кошак точно стал чужим и удивлял второй день подряд. Встрепанный, раздраженно бьющий по бокам хвостом, он с рычаньем обдирал обои, кидался на мебель и совершенно не давался в руки.
Новый пушистый плед вроде бы немного успокоил Мурзу, но зная Викино отношение к кошачьей шерсти, Никите пришлось согнать любимца с кровати. Кот обиженно мяукнул, увернулся от ласковой руки и убежал под кухонный стол. Из того угла потом еще долго раздавалось тихое подвывание.
Но Никита уже забыл о коте. Его взгляд время от времени возвращался к кровати в предвкушении волшебного финала. Мелькавшие в сознании ноты складывались во что-то еще не оформившееся. Мыча под нос неказистый, пока, мотивчик, Никита вскоре увлекся.
