– Матушка… – внутри как будто оборвалось. Что-то важное, светлое.
Айрис отстранилась и посмотрела на мать. Как будто впервые видела – стареющая, но все еще красивая женщина, седые пряди в белокурых волосах, поблекшие глаза, тонкие морщинки. И женщина эта внезапно показалась Айрис совершенно чужой. Я тебя не знаю, вертелось на языке.
В самом деле, похоже, она не знала собственную мать. Хотя… с иллюзиями стоило распрощаться еще тогда, когда валялась у нее в ногах и просила – не отдавай меня ему, умоляю, не отдавай…
Интересно, отцу стоит показаться? Или тот сразу за дверь вышвырнет?
– Матушка, выслушай меня, – растерянно пробормотала Айрис. Это было какое-то наваждение, вроде бы мать – и не мать, чужая женщина. – Я заблудилась в лесу и испортила платье. Теперь вот… не могу же я в таком виде вернуться к мужу…
Лависия сжала губы, окинула Айрис недовольным взглядом.
– Так чего ты сюда пришла? Что тебе нужно?
– Платье, мама. Дай мне одно из твоих, старое. И башмаки. Я же не могу разгуливать по городу вот так…
Лависия молча подошла к двери и опустила засов. Затем еще раз смерила Айрис недобрым взглядом.
«Чужая, какая же она чужая, – устало подумала Айрис. – Почему со мной все так?»
– Откуда эта сорочка? – внезапно хриплым шепотом спросила мать. – Говори!
– Я… ее нашла. В лесу, – Айрис опустила глаза. Она никогда не умела врать, никогда.
Мать протянула руку, пощупала ткань и тут же отдернула пальцы, словно обжегшись.
– Ты лжешь. Ткань не наша. Где шлялась?
– Мама… я упала в ручей, намокла вся… А потом нашла эту рубаху, в лесу. Может, кого ограбили…
И посмотрела матери в глаза, честно и открыто.
Лависия судорожно выдохнула, сделала попытку улыбнуться, но получилась неприятная гримаса.
– Хорошо. Будь здесь, я сейчас вынесу тебе одежду. И… не думаю, что отцу стоит видеть тебя… здесь… и в таком виде.
Айрис хотела броситься матери на шею, но передумала. Кивнула покорно.
– Хорошо, матушка. Ты меня очень выручишь.
Мать хмыкнула и торопливо вышла.
Айрис осталась одна. Осмотрелась, с удовольствием отмечая, как чисто и опрятно в лавке, и по углам стоят тяжелые кресла из старого, потемневшего дуба. На прилавке, поверх аккуратно расстеленных льняных полотнищ, красовались мечи, узкие кинжалы, топорики, латные перчатки и еще много всякой всячины. За прилавком на деревянных распорках висела новенькая бригантина, очевидно, изготовленная на заказ для богатого горожанина – из-под пластин выглядывал бордовый бархат. Айрис вздохнула. Здесь, в лавке, было хорошо. Так и осталась бы… навсегда. Правда, из всех домочадцев любил ее только маленький братик, самый последний ребенок, ему-то шесть годков сейчас…
Но рано или поздно придется вернуться в замок, к Рато. Только и остается надежда на патера.
Ноги не держали. Айрис добрела до кресла, опустилась в него, положила руки на широкие подлокотники. Теперь, когда она смогла скрыться от Проклятых, всю ночь шла через лес, и за ней шло чудовище неизвестной породы, усталость накатывала свинцовыми волнами. Ступни пекло, колени ныли. Глаза против воли начали слипаться, и Айрис, чтобы не уснуть, время от времени щипала себя за руку.
Наконец где-то в глубине дома хлопнула дверь, и вскоре в лавку торопливо вошла матушка. Перекинув через руку, она несла платье. В другой руке – деревянные башмаки, какие всегда носила служанка.
Поджала сердито губы, когда увидела расположившуюся в кресле Айрис.
– Вот, бери, надевай и уходи.
Айрис дернулась, как от пощечины. Да лучше бы ударила, чем вот так.
– Матушка… – голос предательски дрогнул.
– Уходи, – глухо сказала женщина, ее плечи под легкой шалью поникли, – тебе не нужно здесь оставаться. Хоть и не говоришь, где была, я вижу, что на тебе скверна.
– Это всего лишь рубашка.
– Ты меня за дурочку держишь? Ни в одном из наших городов не ткут такой ткани. Знаю я, где ты могла разжиться ей. Ответь только честно – ты с ними спала? С Проклятыми?
Айрис смотрела на женщину, которая когда-то дала ей жизнь, и не могла понять – ну как же так можно? Ведь она, Айрис Ленне, за всю свою недолгую жизнь не сделала никому ничего плохого. И уж тем более не сделала ничего плохого матери и отцу. Так отчего же матушка смотрит так сердито, почти зло, и почему задает такие вопросы, от которых щеки расцветают горячими пятнами?
– Я… я не знаю иных мужчин, кроме своего мужа, – наконец ответила Айрис.
Опустила глаза и, взяв платье, быстро натянула его поверх рубахи. Протянула руку за башмаками, снова встретила осуждающий взгляд матери. И тут словно что-то горячее взорвалось, вскипело в груди. И Айрис, неожиданно для себя самой, разозлилась.
А разозлившись, внезапно почувствовала себя совершенно свободной.
– Почему ты так на меня смотришь? – она схлестнулась с матерью взглядами. – Сама-то ты хорошо по ночам спишь? После того, как отдала меня палачу?
– Дура, – сипло ответила Лависия, – как была дурой, так и осталась. Не поумнела. Я сделала для тебя все, что могла, чтоб ты жила с достойным мужчиной, с благородным…
– Твое «благородный» не делает его достойным. Ты продала меня палачу, мамочка. Надеюсь, эта мысль не даст тебе покоя…
Последние слова Айрис почти выплюнула. Быстро сунула ноги в башмаки и, уже стоя в дверях, обронила:
– Я сперва навещу патера Сколта и пожалуюсь ему на то, что барон измывается над собственной женой, матерью наследника. Над женщиной, которую клялся любить и оберегать.
– Не позорься, – догнало ее сиплое.
– Да мне плевать. Я уже не опозорюсь. Разве что вы опозоритесь, а?
Она вышла и побрела по переулку, не оглядываясь. И все равно осталось непонимание. Как же так? Почему ее мать совершенно искренне считает благом отдать дочь мерзавцу? Может, в самом деле что-нибудь не так с самой Айрис?
Патер Сколт, волею святого Храма назначенный духовником семьи Ревельшон, проживал в скромном доме неподалеку от базарной площади. Базарная площадь примыкала к возвышению, на котором в незапамятные времена был отстроен замок Ревель, и получалось так, что дом патера словно прятался в тени баронского замка. Впрочем, сам патер Сколт тоже пребывал в тени хозяина этих земель: маленький и сухонький, с большими залысинами и печальными голубыми глазами, он всегда держался незаметно, показываясь из-за широкой спины Рато исключительно в тех случаях, когда было уж совсем необходимо. Например, если во время суда, вершимого бароном, требовалось процитировать писание или напомнить о размерах штрафа за выбитый глаз.
Уже подходя к дому Сколта, Айрис усомнилась в правильности своих действий. В самом деле, захочет ли патер, который лысой своей макушкой едва доставал барону до плеча, заступаться за жену барона? И тут же отбросила эту неприятную мысль. Патер Сколт был маленьким человеком, но при этом имел большое сердце. Наверняка они вдвоем придумают что-нибудь.
Разговор с матерью окончательно сбил Айрис с толку. Теперь она совершенно не знала, что правильно, а что нет. Лицо матери, поблекшее с годами, словно выцветшее, так и стояло перед глазами. Может быть, она была очень несчастлива с отцом? Но при чем здесь тогда Айрис. Мать сказала, что мечтала о лучшей доле для своей дочери. Но почему тогда эту лучшую долю она видела себе именно так. Мысли прыгали как блохи, сплетались в клубок, а во рту отдавало горечью, и на горло словно ошейник нацепили – тугой кожаный ошейник, какой обычно одевают на злющих псов. Айрис давила рвущиеся на волю рыдания, а слезы все равно своевольно покатились по щекам.
Ну и пусть. В конце концов, она за помощью идет.
На подгибающихся ногах поднялась на высокое крыльцо и несколько раз стукнула в дверь висящим рядом бронзовым молотком.
«Ну пожалуйста, пожалуйста, пусть он будет дома! Он ведь так нужен…»
И Двуединый услышал. Сквозь гул просыпающегося города Айрис расслышала шаркающие шаги, скрипнула щеколда. В доме патера было сумрачно, он стоял на пороге, расправляя темный балахон, и Айрис поняла, что только что патер спешно облачался в него, потому что едва успел подняться с кровати.
Сколт невозмутимо оглядел Айрис. Совершенно невозмутимо, как будто баронессы только и делают, что приходят к нему домой. Кивнул коротко.
– Госпожа баронесса.
– Патер, – голос Айрис задрожал, – мне надо с вами поговорить. Пожалуйста.
Ничего не отвечая, Сколт выглянул наружу, окинул взглядом улицу, а затем спокойно шагнул назад, так же молча, жестом, приглашая Айрис следовать за ним.
Дверь закрылась, отрезая Айрис от суетного мира.
И тут произошло то, что должно было произойти намного раньше: перед глазами все поплыло, смазываясь в бесформенную серую массу.
«Я падаю», – решила Айрис.
И она действительно упала, с головой погрузившись в непроглядную темень обморока.
Ей казалось, что прошло мгновение. Снова все вокруг смазалось, как будто в воду от души плюхнули белил, но в нос ударил едкий запах – такой резкий, что, казалось, в мозг ввинтили железные стержни. Айрис неосознанно дернулась, туман перед глазами рассыпался хрустящими осколками, и она увидела склонившегося к ней патера. В руке он держал откупоренный флакон, и именно оттуда шел этот нестерпимый запах.
– Что с вами? – тихо спросил патер.
Айрис молча смотрела на него. В глаза, молодые, зоркие, совсем не соответствующие солидному уже возрасту. Ну надо же, она упала в обморок. И Сколт, похоже, на руках донес ее до комнаты и положил на кушетку. Если бы Рато узнал, что к Айрис прикоснулся другой мужчина, пусть даже это и служитель Двуединого, спустил бы псов на обоих.
– Я… – Айрис втянул в себя воздух и облизнула пересохшие губы, – помогите мне, патер. Мне больше не у кого просить помощи.
Он пожал узкими плечами, неуверенно провел рукой по голове, приглаживая коротко стриженые седые волосы.
– Но, милое дитя… Что случилось, и чем я могу вам помочь?
– Мой муж меня чуть не убил, – пробормотала Айрис, – и я убежала в лес. А теперь не знаю, как вернуться.
Она умолкла, не зная, что говорить дальше. Сколт смотрел на нее задумчиво и хмуро.
А потом резко отстранился, выпрямился.
– Я сделаю вам чаю, госпожа баронесса, – сказал он, – а когда вы окончательно придете в себя, мы поговорим.
И вышел из комнаты. Но Айрис все же расслышала тихое бормотание – «так и знал, что к этому все и придет».
Борясь с подкатывающей дурнотой, она все же села, прислонилась спиной к стене и осмотрелась. Похоже, это была крошечная столовая патера. Кроме простого стола, пары стульев и кушетки, на которой как раз и сидела Айрис, в комнате больше ничего не было. Побелка на стенах кое-где осыпалась, потолок дал трещины. И только занавески на маленьком окне, подвязанные синими лентами, сверкали снежной белизной. Впрочем, здесь все сверкало чистотой. Наверняка к патеру приходила какая-нибудь женщина, чтобы прибраться, вымыть полы и посуду. И пахло у патера хорошо, куда лучше, чем в замке барона – не вином, псиной и сыростью, а травами. Айрис даже подумала, что у него наверняка повсюду разложены мешочки с лавандой и мятой.
Сколт вернулся с небольшим деревянным подносом, на котором исходили паром две большие глиняные кружки.
– Вы можете сесть за стол? – спросил он мягко. – Подождите, сейчас я помогу.
Поставив поднос, он подошел к Айрис, аккуратно взял ее за локти.
Голова кружилась, и потому она вцепилась в худые руки патера. Но до стола кое-как дошла, а между делом подумала, что – да, на них Рато спустит собак. Потому что, хоть жену и бивал, но всякий раз твердил, что никто не имеет права даже смотреть на госпожу баронессу.
Она положила дрожащие пальцы на горячие бока кружки и замерла, с наслаждением втягивая аромат липового цвета. Сколт сел напротив, но к своему чаю даже не притронулся. В голубых его глазах Айрис почудилась сталь – холодная, безжалостная.
– Рассказывайте, – твердо сказал патер, – чтобы вам помочь, я должен понимать, что происходит.
– А вы что, не знали, что Рато меня бьет?
Айрис всхлипнула и беспомощно посмотрела на Сколта. Тот лишь кивнул.
– Знал. И говорил господину барону неоднократно, что Двуединый не одобряет этого.
– Он мне руку сломал, и я убежала в лес, – жалобно проговорила она.
– Однако, обе ваши руки в порядке, насколько я понимаю.
– Вы думаете, что я…
И осеклась.
Теперь впору было рвать на себе волосы от отчаяния. Ну зачем, Двуединый, зачем она ляпнула про сломанную руку? Как теперь объяснить, что она чудесным образом зажила? И тут, выходит, только два пути – рассказать патеру правду и отправиться в озеро в мешке, или позволить ему считать госпожу баронессу лгуньей.
– Я не думаю, что вы лжете, – патер прищурился, внимательно глядя на нее, – возможно, это был ушиб?
– В-возможно, – заикаясь, выдавила Айрис.
У нее вдруг появилось нехорошее чувство, что патер медленно, но верно загоняет ее в западню, из которой не выбраться.
– Ну так и не говорите никому про руку, – он усмехнулся, покачал головой, – вообще, помалкивайте обо всем, что было в лесу, понимаете?
– Вы… – она не нашлась, что сказать.
Патер Сколт оказался на диво проницательным человеком. Но… как же… неужели не бросится звать храмовников, чтобы утопить оскверненную?
– Вам, видимо, надо вернуться в замок, – подсказал с улыбкой Сколт, – у вас там ребенок. Милое, несчастное дитя.
– Да… да, Микаэл, – пробормотала Айрис, окончательно потерявшись.
– Я вам помогу, – он наконец подвинул к себе чай и сделала медленный глоток, не сводя с Айрис взгляда, – мы вернемся вместе, и я скажу, что нашел вас у дверей Храма, и что ангелы парили в небе над вами. Я же служитель Двуединого, я вполне могу видеть ангелов.
– Правда можете? – прошептала совершенно сбитая с толку Айрис.
– Могу, – твердо ответил патер, – но, прежде чем мы вернемся, покажите мне ваши руки.
«Он все понял», – осознание пронзило Айрис, заставляя остолбенеть и мгновенно покрыться ледяным потом.
– Ну же, показывайте.
Мягкий, обманчиво мягкий голос, и такой же обманчиво-мягкий и неприметный человек.
Айрис протянула через стол трясущиеся руки и едва не закричала, когда Сколт уверенно повернул их ладонями вверх. Но кожа на запястьях была чистой, не было там знаков, как у несчастного Зольки, который сжег себя и тех, кто был рядом.
– Хорошо, – донеслось до нее как сквозь вату, – очень хорошо. Вам очень повезло, дорогое дитя. Потому что в противном случае… даже не знаю, что пришлось бы делать.
– Вы догадались, где мне вылечили руку, – сипло шепнула Айрис и опустила голову.
– Конечно. Перелом не лечится просто так за три дня. А лгуньей вы никогда не были. Да и врать-то как следует не умеете.
– Но… почему… вы… я же…
Сколт приложил палец к губам.
– Забудьте, что были в Проклятом лесу, – тихо сказал он, и каждое слово впечатывалось в сознание, словно камень в строительный раствор, – и никому, никогда об этом не говорите. Но, возможно, когда вы возвыситесь, то вспомните, что я сделал для вас, и поможете мне, хм, допустим, стать Настоятелем Храма.
– С чего вы взяли, что я возвышусь?
– Я читал о подобном, – многозначительно изрек патер, – такое было однажды, много лет назад. Но прошлого Избранного убили. Не Храм, нет. Другие. Избранный вознесся и стал Двуединым, понимаете? В летописях сказано, что Проклятые здесь уже появлялись когда-то…
И Сколт улыбнулся так тепло и открыто, что на миг Айрис и в самом деле поверила, что все будет хорошо. И то Рато ее больше бить не будет.
Айрис отстранилась и посмотрела на мать. Как будто впервые видела – стареющая, но все еще красивая женщина, седые пряди в белокурых волосах, поблекшие глаза, тонкие морщинки. И женщина эта внезапно показалась Айрис совершенно чужой. Я тебя не знаю, вертелось на языке.
В самом деле, похоже, она не знала собственную мать. Хотя… с иллюзиями стоило распрощаться еще тогда, когда валялась у нее в ногах и просила – не отдавай меня ему, умоляю, не отдавай…
Интересно, отцу стоит показаться? Или тот сразу за дверь вышвырнет?
– Матушка, выслушай меня, – растерянно пробормотала Айрис. Это было какое-то наваждение, вроде бы мать – и не мать, чужая женщина. – Я заблудилась в лесу и испортила платье. Теперь вот… не могу же я в таком виде вернуться к мужу…
Лависия сжала губы, окинула Айрис недовольным взглядом.
– Так чего ты сюда пришла? Что тебе нужно?
– Платье, мама. Дай мне одно из твоих, старое. И башмаки. Я же не могу разгуливать по городу вот так…
Лависия молча подошла к двери и опустила засов. Затем еще раз смерила Айрис недобрым взглядом.
«Чужая, какая же она чужая, – устало подумала Айрис. – Почему со мной все так?»
– Откуда эта сорочка? – внезапно хриплым шепотом спросила мать. – Говори!
– Я… ее нашла. В лесу, – Айрис опустила глаза. Она никогда не умела врать, никогда.
Мать протянула руку, пощупала ткань и тут же отдернула пальцы, словно обжегшись.
– Ты лжешь. Ткань не наша. Где шлялась?
– Мама… я упала в ручей, намокла вся… А потом нашла эту рубаху, в лесу. Может, кого ограбили…
И посмотрела матери в глаза, честно и открыто.
Лависия судорожно выдохнула, сделала попытку улыбнуться, но получилась неприятная гримаса.
– Хорошо. Будь здесь, я сейчас вынесу тебе одежду. И… не думаю, что отцу стоит видеть тебя… здесь… и в таком виде.
Айрис хотела броситься матери на шею, но передумала. Кивнула покорно.
– Хорошо, матушка. Ты меня очень выручишь.
Мать хмыкнула и торопливо вышла.
Айрис осталась одна. Осмотрелась, с удовольствием отмечая, как чисто и опрятно в лавке, и по углам стоят тяжелые кресла из старого, потемневшего дуба. На прилавке, поверх аккуратно расстеленных льняных полотнищ, красовались мечи, узкие кинжалы, топорики, латные перчатки и еще много всякой всячины. За прилавком на деревянных распорках висела новенькая бригантина, очевидно, изготовленная на заказ для богатого горожанина – из-под пластин выглядывал бордовый бархат. Айрис вздохнула. Здесь, в лавке, было хорошо. Так и осталась бы… навсегда. Правда, из всех домочадцев любил ее только маленький братик, самый последний ребенок, ему-то шесть годков сейчас…
Но рано или поздно придется вернуться в замок, к Рато. Только и остается надежда на патера.
Ноги не держали. Айрис добрела до кресла, опустилась в него, положила руки на широкие подлокотники. Теперь, когда она смогла скрыться от Проклятых, всю ночь шла через лес, и за ней шло чудовище неизвестной породы, усталость накатывала свинцовыми волнами. Ступни пекло, колени ныли. Глаза против воли начали слипаться, и Айрис, чтобы не уснуть, время от времени щипала себя за руку.
Наконец где-то в глубине дома хлопнула дверь, и вскоре в лавку торопливо вошла матушка. Перекинув через руку, она несла платье. В другой руке – деревянные башмаки, какие всегда носила служанка.
Поджала сердито губы, когда увидела расположившуюся в кресле Айрис.
– Вот, бери, надевай и уходи.
Айрис дернулась, как от пощечины. Да лучше бы ударила, чем вот так.
– Матушка… – голос предательски дрогнул.
– Уходи, – глухо сказала женщина, ее плечи под легкой шалью поникли, – тебе не нужно здесь оставаться. Хоть и не говоришь, где была, я вижу, что на тебе скверна.
– Это всего лишь рубашка.
– Ты меня за дурочку держишь? Ни в одном из наших городов не ткут такой ткани. Знаю я, где ты могла разжиться ей. Ответь только честно – ты с ними спала? С Проклятыми?
Айрис смотрела на женщину, которая когда-то дала ей жизнь, и не могла понять – ну как же так можно? Ведь она, Айрис Ленне, за всю свою недолгую жизнь не сделала никому ничего плохого. И уж тем более не сделала ничего плохого матери и отцу. Так отчего же матушка смотрит так сердито, почти зло, и почему задает такие вопросы, от которых щеки расцветают горячими пятнами?
– Я… я не знаю иных мужчин, кроме своего мужа, – наконец ответила Айрис.
Опустила глаза и, взяв платье, быстро натянула его поверх рубахи. Протянула руку за башмаками, снова встретила осуждающий взгляд матери. И тут словно что-то горячее взорвалось, вскипело в груди. И Айрис, неожиданно для себя самой, разозлилась.
А разозлившись, внезапно почувствовала себя совершенно свободной.
– Почему ты так на меня смотришь? – она схлестнулась с матерью взглядами. – Сама-то ты хорошо по ночам спишь? После того, как отдала меня палачу?
– Дура, – сипло ответила Лависия, – как была дурой, так и осталась. Не поумнела. Я сделала для тебя все, что могла, чтоб ты жила с достойным мужчиной, с благородным…
– Твое «благородный» не делает его достойным. Ты продала меня палачу, мамочка. Надеюсь, эта мысль не даст тебе покоя…
Последние слова Айрис почти выплюнула. Быстро сунула ноги в башмаки и, уже стоя в дверях, обронила:
– Я сперва навещу патера Сколта и пожалуюсь ему на то, что барон измывается над собственной женой, матерью наследника. Над женщиной, которую клялся любить и оберегать.
– Не позорься, – догнало ее сиплое.
– Да мне плевать. Я уже не опозорюсь. Разве что вы опозоритесь, а?
Она вышла и побрела по переулку, не оглядываясь. И все равно осталось непонимание. Как же так? Почему ее мать совершенно искренне считает благом отдать дочь мерзавцу? Может, в самом деле что-нибудь не так с самой Айрис?
***
Патер Сколт, волею святого Храма назначенный духовником семьи Ревельшон, проживал в скромном доме неподалеку от базарной площади. Базарная площадь примыкала к возвышению, на котором в незапамятные времена был отстроен замок Ревель, и получалось так, что дом патера словно прятался в тени баронского замка. Впрочем, сам патер Сколт тоже пребывал в тени хозяина этих земель: маленький и сухонький, с большими залысинами и печальными голубыми глазами, он всегда держался незаметно, показываясь из-за широкой спины Рато исключительно в тех случаях, когда было уж совсем необходимо. Например, если во время суда, вершимого бароном, требовалось процитировать писание или напомнить о размерах штрафа за выбитый глаз.
Уже подходя к дому Сколта, Айрис усомнилась в правильности своих действий. В самом деле, захочет ли патер, который лысой своей макушкой едва доставал барону до плеча, заступаться за жену барона? И тут же отбросила эту неприятную мысль. Патер Сколт был маленьким человеком, но при этом имел большое сердце. Наверняка они вдвоем придумают что-нибудь.
Разговор с матерью окончательно сбил Айрис с толку. Теперь она совершенно не знала, что правильно, а что нет. Лицо матери, поблекшее с годами, словно выцветшее, так и стояло перед глазами. Может быть, она была очень несчастлива с отцом? Но при чем здесь тогда Айрис. Мать сказала, что мечтала о лучшей доле для своей дочери. Но почему тогда эту лучшую долю она видела себе именно так. Мысли прыгали как блохи, сплетались в клубок, а во рту отдавало горечью, и на горло словно ошейник нацепили – тугой кожаный ошейник, какой обычно одевают на злющих псов. Айрис давила рвущиеся на волю рыдания, а слезы все равно своевольно покатились по щекам.
Ну и пусть. В конце концов, она за помощью идет.
На подгибающихся ногах поднялась на высокое крыльцо и несколько раз стукнула в дверь висящим рядом бронзовым молотком.
«Ну пожалуйста, пожалуйста, пусть он будет дома! Он ведь так нужен…»
И Двуединый услышал. Сквозь гул просыпающегося города Айрис расслышала шаркающие шаги, скрипнула щеколда. В доме патера было сумрачно, он стоял на пороге, расправляя темный балахон, и Айрис поняла, что только что патер спешно облачался в него, потому что едва успел подняться с кровати.
Сколт невозмутимо оглядел Айрис. Совершенно невозмутимо, как будто баронессы только и делают, что приходят к нему домой. Кивнул коротко.
– Госпожа баронесса.
– Патер, – голос Айрис задрожал, – мне надо с вами поговорить. Пожалуйста.
Ничего не отвечая, Сколт выглянул наружу, окинул взглядом улицу, а затем спокойно шагнул назад, так же молча, жестом, приглашая Айрис следовать за ним.
Дверь закрылась, отрезая Айрис от суетного мира.
И тут произошло то, что должно было произойти намного раньше: перед глазами все поплыло, смазываясь в бесформенную серую массу.
«Я падаю», – решила Айрис.
И она действительно упала, с головой погрузившись в непроглядную темень обморока.
Ей казалось, что прошло мгновение. Снова все вокруг смазалось, как будто в воду от души плюхнули белил, но в нос ударил едкий запах – такой резкий, что, казалось, в мозг ввинтили железные стержни. Айрис неосознанно дернулась, туман перед глазами рассыпался хрустящими осколками, и она увидела склонившегося к ней патера. В руке он держал откупоренный флакон, и именно оттуда шел этот нестерпимый запах.
– Что с вами? – тихо спросил патер.
Айрис молча смотрела на него. В глаза, молодые, зоркие, совсем не соответствующие солидному уже возрасту. Ну надо же, она упала в обморок. И Сколт, похоже, на руках донес ее до комнаты и положил на кушетку. Если бы Рато узнал, что к Айрис прикоснулся другой мужчина, пусть даже это и служитель Двуединого, спустил бы псов на обоих.
– Я… – Айрис втянул в себя воздух и облизнула пересохшие губы, – помогите мне, патер. Мне больше не у кого просить помощи.
Он пожал узкими плечами, неуверенно провел рукой по голове, приглаживая коротко стриженые седые волосы.
– Но, милое дитя… Что случилось, и чем я могу вам помочь?
– Мой муж меня чуть не убил, – пробормотала Айрис, – и я убежала в лес. А теперь не знаю, как вернуться.
Она умолкла, не зная, что говорить дальше. Сколт смотрел на нее задумчиво и хмуро.
А потом резко отстранился, выпрямился.
– Я сделаю вам чаю, госпожа баронесса, – сказал он, – а когда вы окончательно придете в себя, мы поговорим.
И вышел из комнаты. Но Айрис все же расслышала тихое бормотание – «так и знал, что к этому все и придет».
Борясь с подкатывающей дурнотой, она все же села, прислонилась спиной к стене и осмотрелась. Похоже, это была крошечная столовая патера. Кроме простого стола, пары стульев и кушетки, на которой как раз и сидела Айрис, в комнате больше ничего не было. Побелка на стенах кое-где осыпалась, потолок дал трещины. И только занавески на маленьком окне, подвязанные синими лентами, сверкали снежной белизной. Впрочем, здесь все сверкало чистотой. Наверняка к патеру приходила какая-нибудь женщина, чтобы прибраться, вымыть полы и посуду. И пахло у патера хорошо, куда лучше, чем в замке барона – не вином, псиной и сыростью, а травами. Айрис даже подумала, что у него наверняка повсюду разложены мешочки с лавандой и мятой.
Сколт вернулся с небольшим деревянным подносом, на котором исходили паром две большие глиняные кружки.
– Вы можете сесть за стол? – спросил он мягко. – Подождите, сейчас я помогу.
Поставив поднос, он подошел к Айрис, аккуратно взял ее за локти.
Голова кружилась, и потому она вцепилась в худые руки патера. Но до стола кое-как дошла, а между делом подумала, что – да, на них Рато спустит собак. Потому что, хоть жену и бивал, но всякий раз твердил, что никто не имеет права даже смотреть на госпожу баронессу.
Она положила дрожащие пальцы на горячие бока кружки и замерла, с наслаждением втягивая аромат липового цвета. Сколт сел напротив, но к своему чаю даже не притронулся. В голубых его глазах Айрис почудилась сталь – холодная, безжалостная.
– Рассказывайте, – твердо сказал патер, – чтобы вам помочь, я должен понимать, что происходит.
– А вы что, не знали, что Рато меня бьет?
Айрис всхлипнула и беспомощно посмотрела на Сколта. Тот лишь кивнул.
– Знал. И говорил господину барону неоднократно, что Двуединый не одобряет этого.
– Он мне руку сломал, и я убежала в лес, – жалобно проговорила она.
– Однако, обе ваши руки в порядке, насколько я понимаю.
– Вы думаете, что я…
И осеклась.
Теперь впору было рвать на себе волосы от отчаяния. Ну зачем, Двуединый, зачем она ляпнула про сломанную руку? Как теперь объяснить, что она чудесным образом зажила? И тут, выходит, только два пути – рассказать патеру правду и отправиться в озеро в мешке, или позволить ему считать госпожу баронессу лгуньей.
– Я не думаю, что вы лжете, – патер прищурился, внимательно глядя на нее, – возможно, это был ушиб?
– В-возможно, – заикаясь, выдавила Айрис.
У нее вдруг появилось нехорошее чувство, что патер медленно, но верно загоняет ее в западню, из которой не выбраться.
– Ну так и не говорите никому про руку, – он усмехнулся, покачал головой, – вообще, помалкивайте обо всем, что было в лесу, понимаете?
– Вы… – она не нашлась, что сказать.
Патер Сколт оказался на диво проницательным человеком. Но… как же… неужели не бросится звать храмовников, чтобы утопить оскверненную?
– Вам, видимо, надо вернуться в замок, – подсказал с улыбкой Сколт, – у вас там ребенок. Милое, несчастное дитя.
– Да… да, Микаэл, – пробормотала Айрис, окончательно потерявшись.
– Я вам помогу, – он наконец подвинул к себе чай и сделала медленный глоток, не сводя с Айрис взгляда, – мы вернемся вместе, и я скажу, что нашел вас у дверей Храма, и что ангелы парили в небе над вами. Я же служитель Двуединого, я вполне могу видеть ангелов.
– Правда можете? – прошептала совершенно сбитая с толку Айрис.
– Могу, – твердо ответил патер, – но, прежде чем мы вернемся, покажите мне ваши руки.
«Он все понял», – осознание пронзило Айрис, заставляя остолбенеть и мгновенно покрыться ледяным потом.
– Ну же, показывайте.
Мягкий, обманчиво мягкий голос, и такой же обманчиво-мягкий и неприметный человек.
Айрис протянула через стол трясущиеся руки и едва не закричала, когда Сколт уверенно повернул их ладонями вверх. Но кожа на запястьях была чистой, не было там знаков, как у несчастного Зольки, который сжег себя и тех, кто был рядом.
– Хорошо, – донеслось до нее как сквозь вату, – очень хорошо. Вам очень повезло, дорогое дитя. Потому что в противном случае… даже не знаю, что пришлось бы делать.
– Вы догадались, где мне вылечили руку, – сипло шепнула Айрис и опустила голову.
– Конечно. Перелом не лечится просто так за три дня. А лгуньей вы никогда не были. Да и врать-то как следует не умеете.
– Но… почему… вы… я же…
Сколт приложил палец к губам.
– Забудьте, что были в Проклятом лесу, – тихо сказал он, и каждое слово впечатывалось в сознание, словно камень в строительный раствор, – и никому, никогда об этом не говорите. Но, возможно, когда вы возвыситесь, то вспомните, что я сделал для вас, и поможете мне, хм, допустим, стать Настоятелем Храма.
– С чего вы взяли, что я возвышусь?
– Я читал о подобном, – многозначительно изрек патер, – такое было однажды, много лет назад. Но прошлого Избранного убили. Не Храм, нет. Другие. Избранный вознесся и стал Двуединым, понимаете? В летописях сказано, что Проклятые здесь уже появлялись когда-то…
И Сколт улыбнулся так тепло и открыто, что на миг Айрис и в самом деле поверила, что все будет хорошо. И то Рато ее больше бить не будет.
