Сначала мне было неудобно от собственной прямоты, но потом я увидела, как он меня назвал.
«Я сейчас спущусь и переломаю тебе пальцы. Чтобы больше не сравнивал с тупыми животными и, тем более, гламурными стервами».
«Почему нет? Обычно девушки не возражают, когда их называют ласковыми словами».
Смайлик с цветочком.
«Мне нравится моё имя по паспорту».
«Мне тоже оно очень нравится. Поэтому хочется с ним экспериментировать».
«Коверкать, ты хотел сказать. Разве тебе нравятся все эти унизительные-уменьшительные клички, которыми тебя зовут окружающие?»
«Мне всё равно».
«Значит, я тоже могу тебя так звать?»
«Нет, от тебя бы я такое не хотел услышать».
Смайлик в ужасе.
«Ну почему же? Все же зовут? Почему мне нельзя?»
«Не важно, как другие зовут. От тебя каждое слово имеет огромное значение».
Снова краснеющий смайлик.
«Так можно мне тоже вернуть моё имя?»
«Ладно. Договорились».
Смайлик улыбающийся.
«Я сейчас наберу горсть этих смайликов и высыплю тебе за шиворот!» – не выдержала я.
Тишина. И вдруг целый ряд смайликов в ответ.
«Давай спать».
«Не могу. Я о тебе думаю».
«Ну, представь меня рядом».
«Чтобы тебя представить, мне нужен здоровый вибратор», – сердито стукнула я.
Он не отвечал довольно долго. Я мучительно краснела.
«Спасибо».
И ржущий смайлик.
«Макс, удали нашу переписку!»
«Вот ещё. Я хвастаться буду».
«Попробуй только!»
«Я шучу. Зоя, давай спать. Я уже засыпаю».
«Ладно».
Без смайликов. Обойдётся.
«Зоя».
«?»
«Я тоже хочу быть с тобой. И не только ради секса. Мне просто с тобой хорошо».
Я перечитала несколько раз, пытаясь понять все смыслы. Это он про сейчас?
Или вообще?
Или обещание чего-то большего?
Или я просто фантазирую лишнего?
87.
На следующий день мой двор был свободен и можно было идти домой беспрепятственно. К Максу должна была прийти клиентка, он принимал душ, эпилировал подмышки и мазал руки кремом и всё такое. На подобные процедуры в исполнении парня я смотреть всё же не хотела и ушла.
Если потороплюсь, успею на тренировку. Воскресная группа занималась с двенадцати.
Макс допоздна работает и, к тому же, ещё и завтра с утра. Поэтому на ночь я осталась одна. Снова пытались мучать всякие мысли, но хороший ужастик перед сном выбил всё лишнее из головы.
В понедельник в универ я шла почти с удовольствием.
Которое пропало при виде Ника на крыльце.
Учился он не здесь, но мог прийти к Вове. Гульшат. Маше, хотя бы, а вдруг она местная?
Но нет. Знаю. Ждёт меня.
Первым порывом было пройти через переход с другого корпуса.
А потом я подумала. Вспомнила, что Маша говорила про него и про меня.
Сжала губы и направилась навстречу.
Если что, просто врежу. И всё.
88.
Он перегородил мне дорогу:
– Привет.
– Привет, – хмуро кивнула и начала обходить. Либо пусть к делу, либо… у меня пара скоро начинается.
– Зоя, подожди… Слушай, мы не думали, что для тебя это так серьёзно.
– Ник, какая разница, серьёзно – не серьёзно? Вас ни разу не интересует моё мнение. Просто – я вам что-то должна. Вести себя так, как вы хотите, выбирать себе парней с вашего одобрения. Пошли на х.., ясно?
– Зой, ты не должна. Помнишь, весь сыр-бор устроил Ваня. Мы даже не в курсе были сначала. Мы ему сказали уже.
– Ага, и он конечно послушал, и признал, что был неправ! – с максимальным сарказмом предположила я.
– Конечно, нет, – спокойно ответил Ник. – Мы поссорились из-за этого.
– И что решили, когда помирились?
Я спросила с равнодушием, но… не было никакого равнодушия. Так захотелось обратно вернуть всё!
Никакой надежды. Ваня есть Ваня.
– Мы не помирились. Группы больше нет.
Он помолчал, молчала и я – что сказать? Лихорадочно подбирала.
– Дело не в том, кто нам дороже, ты или Ваня. Такой постановки вопроса нет. Но он не захотел понять то, что важно для тебя. Негибкость, непримиримость, не способность выслушать – как хочешь называй. Но с тобой, наверное, мы поступили некрасиво. Мы не думали, что для тебя так важны эти отношения. Друзья для того и есть – понять, поддержать, ну? В конце концов, ты просто нашла себе парня, это ведь нелегко с твоим характером.
Вот сейчас я точно ему врежу. Но Ник, не замечая ничего, продолжил:
– В конце концов, мы должны принимать тебя такой, какая есть. Да и я тебя, честно говоря, понимаю, – он смягчился – человек, который следит за собой, куда приятней в качестве партнёра. Жаль, что вы с Ваней не захотели понять друг друга – но мы за тебя, в общем. Ты просто хочешь быть счастливой, а он пошёл на принцип. Ну Зой, скажи что-нибудь.
– То есть, логически поразмыслив…
Он меня перебил:
– Ты нам льстишь. Началось всё с того, что… ну, мы думали, как же так, как же мы без тебя… Потом поняли, что поступили некрасиво. А Ваня считал, что перебесимся, и ты перебесишься. Но мы тут подумали…
Чтобы даже Ваня, непримиримый и неуступчивый, пошёл против всего коллектива сразу? Даже Лиля вряд ли поддержала его открыто. Если она не соглашалась с мужем, она обычно молчала при нас.
– А Гульшат?
Ник пожал плечами:
– Это её мнение, и её право так считать. Знаешь, музыкальная группа невозможна без дружбы, поддержки и доверия. Да, конечно, такой ударник, как Ваня, быстро соберёт себе новую команду, при учёте, что клавишник уже есть. Конечно, гитарам и вокалу найти ударника гораздо сложнее – хорошего ударника, на наш уровень. Ну, драм-машиной пока перебьёмся. Тебя вон посадим за установку, может, – чувство такта у тебя есть.
Словно гром среди ясного неба.
На мгновение всё остальное отошло на задний план. Даже Макс.
Выйти на сцену – это не то же, что настроить аппаратуру, и даже встать за пульт.
Тайная мечта – вообще нереализуемая. Не получать отголоски чужой славы, а купаться в лучах собственной. Урвать кусок невероятного драйва, который дарит беснующаяся публика, который заставляет усталых, взмокших и счастливых артистов желать нового выступления, едва закончилось предыдущее.
Это же большой секрет – как мне хотелось на сцену. Но я ничего не умею, а брать новичка в слаженную сыгранную группу – значит, потерять стиль.
Но отрезвляющие мысли не заставили долго ждать.
После бодрящих и гипнотизирующих трелей Ванька – драм-машина? Или Зоя, которую научили ударять в барабан на каждые четыре счёта?
– Вы сильно поссорились? – осторожно уточнила я.
– Поссорились – не то слово. Просто его легче всего понять. Наши пути прервались кардинальными разногласиями. Группы больше нет, и не вини себя. С позицией Ванька это рано или поздно должно было случиться. Зой, надо уметь уступать и отступать. Нельзя прожить без этого успешную жизнь. И мы ему друзья, а не свита. Это тоже надо понимать.
– Я понимаю. А кто – «мы»? – вспомнила слова Макса. – Ахмет и Федя?
– И Вова.
Надо же! После того разговора… Впрочем, такой у Вовы стиль общения. Ник по сравнению с ним – интеллигент, похоже.
– Зоя, ты больше не будешь от нас убегать?
– Я не убегала, – надеюсь, я не покраснела. – Я была с Максом.
– Знаем, Федя звонил ему. Но твой Макс сказал, что ты пока не хочешь ни с кем разговаривать, и лучше дать тебе время.
Он говорил с Федей?
И ничего мне не сказал?
Я точно сегодня буду убивать.
– Зой! Ну что?
Я устало махнула рукой:
– Приходите сегодня, поговорим.
89.
Вовы опять не было в универе, а вот Гульшат была.
Лучше бы наоборот.
Она, не обращая внимания на преподавателя, который уже раскладывал вещи и протирал доску, подошла к моей парте, наклонилась и оперлась руками:
– Что, ты теперь довольна?!
На всю – немаленькую – аудиторию. Эхом по лекционному залу.
Зрители повернулись, не желая пропустить шоу.
– Пара начинается, – тихо напомнила я. Ну не хочу ни с кем ругаться.
– То есть пара тебя сильно волнует, – ехидно.
Вздохнула:
– Гульшат, я не люблю ссор, я сразу бью. Если не хочешь, чтобы я уложила тебя на лопатки на скамейку, сядь сама.
Она стухла, тут же села, и я осталась под недоумевающим взглядом преподавателя.
– Она у нас ушу занимается, – объяснил один из одногруппников.
Препод хмыкнул и кивнул.
90.
На душе было гадостно невероятно. Я и Гульшат-то понимала. Поступила в отличный университет, нашла любимое дело и хороших друзей… Бедняга, ей казалось, что вот определилось её место в жизни. Что теперь всегда будет всё хорошо.
А каково сейчас Ване? Он очень давно живёт музыкой, и всё, что имеет, создал сам и с нуля. Теперь снова начинать с нуля?
Он справится, он сильный?
Я через острые приступы ностальгии вспоминала старые времена. Хотелось реветь. Но я дотерпела до дома.
Ребята придут только вечером, так что я вполне себе могу. Поплачу и не скажу никому.
Почему жизнь повернулась так? Что было плохого в нашей тихой гармонии?
Я почти ненавидела Макса за то, что началось с него.
Впрочем, к его приходу удалось справиться с чувствами. Тем более, что…
Отперла дверь, затащила его в квартиру и припёрла к стенке:
– Ты мне кое-что должен.
– М? В твоём распоряжении, – он приподнял бровь, выжидая.
– Сначала, видите ли, родители за стенкой, потом ты не придёшь, потому что от тебя клиентка ушла в двенадцать ночи… Что за клиентки такие?
– Зайка, было бы подозрительно, если бы эта клиентка не ушла в двенадцать ночи.
– Ещё раз так назовёшь – убью, – сказала я, но вместо этого поцеловала его.
– Обожаю такие долги, – ответил Макс, целуя в ответ.
91.
Ребята, как обычно, стучали в дверь ногами и шумели на весь подъезд. Но я уже привыкла. Соседи, впрочем, тоже. Они не возражали против весёлых компаний и тяжёлой музыки в строго разрешённое время, а я поддерживала освещение подъезда в рабочем состоянии и следила за чистотой. Мы не устраивали беспорядка и не мусорили, но для обычных людей молодёжь-неформалы виновны даже в сочинских потопах.
Вова, Ахмет и Федя ввалились, поздоровались с Максом за руку и вручили мне большой кактус в горшке:
– Идти к девушке извиняться неприлично без цветов, – объявил Федя, – но и фиалки нашей Зое не принесёшь.
Ахмет показал две сумки с пивом:
– Закину в холодильник.
Парни протопали внутрь, разошлись по квартире, а в дверь снова позвонили.
Я открыла без лишних вопросов. Ожидали только Ника…
Но он был не один.
Нет, я бы поняла, если бы он привёл Машу. Но он, очевидно, вообще никого не приводил.
Привёл, но не он.
Я молча зашла, схватила Макса за плечо, затащила в свою комнату и захлопнула дверь.
Ярость кипела в крови, хотелось уже дать ему в морду… Но договаривались этого не делать, работа такая и все дела…
Поэтому врезала я в солнечное сплетение.
Макс с хрипом согнулся и выдохнул:
– Анжела пришла?..
Я сгребла в горсть рубашку у него на груди:
– Что она здесь делает? Разве мы с тобой не решили уже этот вопрос? Ничего подобного тому, что она предложила, и в принципе быть не может!
– Ну конечно, Зой, я же говорил!
– Но она здесь? В моей квартире? В моей квартире, Макс?! Ты охренел совсем?
– Не ругайся, а то я не объясню, – спокойно ответил он, и даже с какой-то опаской.
– Да сдались мне твои объяснения!
– Ещё как сдались. Зой, это рубашка Кэльвин Кляйн, и она не должна быть мятой. Я пригласил Анжелу, потому что у тебя куча свободных парней, а ей не помешает.
– Да ладно?! – я ни разу не поверю.
– Зой, ты же не подозреваешь меня в такой тупости и полном отсутствии инстинкта самосохранения? Кроме того, тебя мне полностью хватает. Правда, у нас не такие отношения, чтобы приглашать кого-то третьего. Меня и так устраивает.
– Яйца оторву, – пригрозила я, уже колеблясь.
Он рассмеялся тихо:
– Ну нет, этого я не боюсь. Всё, что угодно, но такого ты не сделаешь!
Обнял меня за талию и притянул к себе. Я уставилась на его губы, изо всех сил сдерживаясь.
Я злюсь, я в ярости. Никаких поцелуев.
Невероятно. Всегда считала, что отсутствие комплексов, внутренних границ, моральная свобода делает меня уникальной и не такой как все. Считала важной частью своей индивидуальности привычку не ограничивать себя, думала, что всё это играет на гордость.
Так почему же я сейчас не могу закатить хоть какой-то скандал своему парню без готовности подчиниться его страсти?
Где сейчас моя сила и независимость – когда его ладони впиваются в мою талию, а дыхание обжигает мои губы?
Лучшим решением было – отпустить его и выйти, как ни в чём не бывало. Присоединиться к друзьям в зале.
Вместо этого я расстегнула ещё одну пуговицу на его рубашке и скользнула по коже губами и языком.
– Зоя… – выдохнул Макс. – Ты не можешь просто поиграться и оставить меня в таком состоянии.
Молча я провела языком по его груди к шее. У него была чересчур гладкая и ровная для мужчины кожа. Но – почему-то не особенно это и смущало. Чуть солоноватый привкус. Запах, кружащий голову.
Его пальцы стискивали моё тело так, что наверняка останутся синяки. Но это только ещё больше распаляло. Я сильнее прижалась и запустила руку в его волосы. Мои губы поднялись по шее к подбородку. У него на самом деле красивый подбородок, мужественный, как у героев американских боевиков прошлого века.
– В соседней комнате куча твоих друзей, – напомнил Макс.
Нет, у него не получится испортить мне удовольствие. Я защёлкнула замок на двери, опрокинула Макса на диван и уселась сверху.
– Если ты так злишься, – он расстегнул мне молнию на джинсах, – я пожалуй сделаю ещё что-нибудь рискованное.
– Заглохни! – нет, злюсь я до сих пор. – Мы ещё поговорим.
– Да сколько угодно! Достань у меня из правого кармана…
– Что? – не поняла я.
– Презерватив! Или ты уже готова стать матерью?..
92.
Чувствовала я себя на редкость паршиво.
Казалось бы, с чего? Я помирилась с большинством друзей, с Максом всё хорошо.
Но – вот будет следующий концерт. Наши не только не будут выступать. Вряд ли кто-то решится прийти даже посмотреть других. Не встретим ли друг друга?
Больше не будет группы. Никогда. Конечно, появится что-то качественно новое… Но не во всех случаях перемены – к лучшему.
Мы сотворили наш маленький мир, полный гармонии. И что теперь осталось?
Ну на кой мне вообще потребовалось приводить Макса с собой? Что мне стоило не приходить в тот вечер? Не нравится он Ване, зачем было дёргать тигра за хвост? Я же догадывалась, что не всем придётся по вкусу мой выбор. Подозревала, что реакция может быть не совсем адекватна. Но – мне же всё равно! Я же против общественного мнения! Даже если это мнение моих друзей.
И Ваня. Зачем потребовалось делать всё так демонстративно? Мог бы сказать более аккуратно. Поговорить. Обсудить. Зачем было надо мной издеваться?
И в самом деле, почему я просто не дала ему по яйцам?!
«А, как мы знаем из правила Кирхгофа, сумма токов...» звучало от доски.
А на клетчатые листы ложились совсем другие строки.
«Сколько уроков шли не впрок, жизнь разделяя в мелочах?
А перепутье всех дорог я пропустил, по ветру мчась.
Любую жизнь мог провести не так бесцельно и темно.
Но то, что мог в себе нести, я растерял давным-давно.»
А что, если представить, что я больше никогда не услышу «Давно» в исполнении Ника? Или, услышу. В исполнении только Ника.
«Пусть золотыми могут быть мои бесцельные года,
Пусть что-то новое открыть могу всегда.
Беда всех призрачных путей в том, что исчезнут всё равно.
Я не встречал ещё смертей, но жду, но жду давным-давно.»
Я теряю не только песню. И не только песни. Я теряю ритм души.
«Я сейчас спущусь и переломаю тебе пальцы. Чтобы больше не сравнивал с тупыми животными и, тем более, гламурными стервами».
«Почему нет? Обычно девушки не возражают, когда их называют ласковыми словами».
Смайлик с цветочком.
«Мне нравится моё имя по паспорту».
«Мне тоже оно очень нравится. Поэтому хочется с ним экспериментировать».
«Коверкать, ты хотел сказать. Разве тебе нравятся все эти унизительные-уменьшительные клички, которыми тебя зовут окружающие?»
«Мне всё равно».
«Значит, я тоже могу тебя так звать?»
«Нет, от тебя бы я такое не хотел услышать».
Смайлик в ужасе.
«Ну почему же? Все же зовут? Почему мне нельзя?»
«Не важно, как другие зовут. От тебя каждое слово имеет огромное значение».
Снова краснеющий смайлик.
«Так можно мне тоже вернуть моё имя?»
«Ладно. Договорились».
Смайлик улыбающийся.
«Я сейчас наберу горсть этих смайликов и высыплю тебе за шиворот!» – не выдержала я.
Тишина. И вдруг целый ряд смайликов в ответ.
«Давай спать».
«Не могу. Я о тебе думаю».
«Ну, представь меня рядом».
«Чтобы тебя представить, мне нужен здоровый вибратор», – сердито стукнула я.
Он не отвечал довольно долго. Я мучительно краснела.
«Спасибо».
И ржущий смайлик.
«Макс, удали нашу переписку!»
«Вот ещё. Я хвастаться буду».
«Попробуй только!»
«Я шучу. Зоя, давай спать. Я уже засыпаю».
«Ладно».
Без смайликов. Обойдётся.
«Зоя».
«?»
«Я тоже хочу быть с тобой. И не только ради секса. Мне просто с тобой хорошо».
Я перечитала несколько раз, пытаясь понять все смыслы. Это он про сейчас?
Или вообще?
Или обещание чего-то большего?
Или я просто фантазирую лишнего?
87.
На следующий день мой двор был свободен и можно было идти домой беспрепятственно. К Максу должна была прийти клиентка, он принимал душ, эпилировал подмышки и мазал руки кремом и всё такое. На подобные процедуры в исполнении парня я смотреть всё же не хотела и ушла.
Если потороплюсь, успею на тренировку. Воскресная группа занималась с двенадцати.
Макс допоздна работает и, к тому же, ещё и завтра с утра. Поэтому на ночь я осталась одна. Снова пытались мучать всякие мысли, но хороший ужастик перед сном выбил всё лишнее из головы.
В понедельник в универ я шла почти с удовольствием.
Которое пропало при виде Ника на крыльце.
Учился он не здесь, но мог прийти к Вове. Гульшат. Маше, хотя бы, а вдруг она местная?
Но нет. Знаю. Ждёт меня.
Первым порывом было пройти через переход с другого корпуса.
А потом я подумала. Вспомнила, что Маша говорила про него и про меня.
Сжала губы и направилась навстречу.
Если что, просто врежу. И всё.
88.
Он перегородил мне дорогу:
– Привет.
– Привет, – хмуро кивнула и начала обходить. Либо пусть к делу, либо… у меня пара скоро начинается.
– Зоя, подожди… Слушай, мы не думали, что для тебя это так серьёзно.
– Ник, какая разница, серьёзно – не серьёзно? Вас ни разу не интересует моё мнение. Просто – я вам что-то должна. Вести себя так, как вы хотите, выбирать себе парней с вашего одобрения. Пошли на х.., ясно?
– Зой, ты не должна. Помнишь, весь сыр-бор устроил Ваня. Мы даже не в курсе были сначала. Мы ему сказали уже.
– Ага, и он конечно послушал, и признал, что был неправ! – с максимальным сарказмом предположила я.
– Конечно, нет, – спокойно ответил Ник. – Мы поссорились из-за этого.
– И что решили, когда помирились?
Я спросила с равнодушием, но… не было никакого равнодушия. Так захотелось обратно вернуть всё!
Никакой надежды. Ваня есть Ваня.
– Мы не помирились. Группы больше нет.
Он помолчал, молчала и я – что сказать? Лихорадочно подбирала.
– Дело не в том, кто нам дороже, ты или Ваня. Такой постановки вопроса нет. Но он не захотел понять то, что важно для тебя. Негибкость, непримиримость, не способность выслушать – как хочешь называй. Но с тобой, наверное, мы поступили некрасиво. Мы не думали, что для тебя так важны эти отношения. Друзья для того и есть – понять, поддержать, ну? В конце концов, ты просто нашла себе парня, это ведь нелегко с твоим характером.
Вот сейчас я точно ему врежу. Но Ник, не замечая ничего, продолжил:
– В конце концов, мы должны принимать тебя такой, какая есть. Да и я тебя, честно говоря, понимаю, – он смягчился – человек, который следит за собой, куда приятней в качестве партнёра. Жаль, что вы с Ваней не захотели понять друг друга – но мы за тебя, в общем. Ты просто хочешь быть счастливой, а он пошёл на принцип. Ну Зой, скажи что-нибудь.
– То есть, логически поразмыслив…
Он меня перебил:
– Ты нам льстишь. Началось всё с того, что… ну, мы думали, как же так, как же мы без тебя… Потом поняли, что поступили некрасиво. А Ваня считал, что перебесимся, и ты перебесишься. Но мы тут подумали…
Чтобы даже Ваня, непримиримый и неуступчивый, пошёл против всего коллектива сразу? Даже Лиля вряд ли поддержала его открыто. Если она не соглашалась с мужем, она обычно молчала при нас.
– А Гульшат?
Ник пожал плечами:
– Это её мнение, и её право так считать. Знаешь, музыкальная группа невозможна без дружбы, поддержки и доверия. Да, конечно, такой ударник, как Ваня, быстро соберёт себе новую команду, при учёте, что клавишник уже есть. Конечно, гитарам и вокалу найти ударника гораздо сложнее – хорошего ударника, на наш уровень. Ну, драм-машиной пока перебьёмся. Тебя вон посадим за установку, может, – чувство такта у тебя есть.
Словно гром среди ясного неба.
На мгновение всё остальное отошло на задний план. Даже Макс.
Выйти на сцену – это не то же, что настроить аппаратуру, и даже встать за пульт.
Тайная мечта – вообще нереализуемая. Не получать отголоски чужой славы, а купаться в лучах собственной. Урвать кусок невероятного драйва, который дарит беснующаяся публика, который заставляет усталых, взмокших и счастливых артистов желать нового выступления, едва закончилось предыдущее.
Это же большой секрет – как мне хотелось на сцену. Но я ничего не умею, а брать новичка в слаженную сыгранную группу – значит, потерять стиль.
Но отрезвляющие мысли не заставили долго ждать.
После бодрящих и гипнотизирующих трелей Ванька – драм-машина? Или Зоя, которую научили ударять в барабан на каждые четыре счёта?
– Вы сильно поссорились? – осторожно уточнила я.
– Поссорились – не то слово. Просто его легче всего понять. Наши пути прервались кардинальными разногласиями. Группы больше нет, и не вини себя. С позицией Ванька это рано или поздно должно было случиться. Зой, надо уметь уступать и отступать. Нельзя прожить без этого успешную жизнь. И мы ему друзья, а не свита. Это тоже надо понимать.
– Я понимаю. А кто – «мы»? – вспомнила слова Макса. – Ахмет и Федя?
– И Вова.
Надо же! После того разговора… Впрочем, такой у Вовы стиль общения. Ник по сравнению с ним – интеллигент, похоже.
– Зоя, ты больше не будешь от нас убегать?
– Я не убегала, – надеюсь, я не покраснела. – Я была с Максом.
– Знаем, Федя звонил ему. Но твой Макс сказал, что ты пока не хочешь ни с кем разговаривать, и лучше дать тебе время.
Он говорил с Федей?
И ничего мне не сказал?
Я точно сегодня буду убивать.
– Зой! Ну что?
Я устало махнула рукой:
– Приходите сегодня, поговорим.
89.
Вовы опять не было в универе, а вот Гульшат была.
Лучше бы наоборот.
Она, не обращая внимания на преподавателя, который уже раскладывал вещи и протирал доску, подошла к моей парте, наклонилась и оперлась руками:
– Что, ты теперь довольна?!
На всю – немаленькую – аудиторию. Эхом по лекционному залу.
Зрители повернулись, не желая пропустить шоу.
– Пара начинается, – тихо напомнила я. Ну не хочу ни с кем ругаться.
– То есть пара тебя сильно волнует, – ехидно.
Вздохнула:
– Гульшат, я не люблю ссор, я сразу бью. Если не хочешь, чтобы я уложила тебя на лопатки на скамейку, сядь сама.
Она стухла, тут же села, и я осталась под недоумевающим взглядом преподавателя.
– Она у нас ушу занимается, – объяснил один из одногруппников.
Препод хмыкнул и кивнул.
90.
На душе было гадостно невероятно. Я и Гульшат-то понимала. Поступила в отличный университет, нашла любимое дело и хороших друзей… Бедняга, ей казалось, что вот определилось её место в жизни. Что теперь всегда будет всё хорошо.
А каково сейчас Ване? Он очень давно живёт музыкой, и всё, что имеет, создал сам и с нуля. Теперь снова начинать с нуля?
Он справится, он сильный?
Я через острые приступы ностальгии вспоминала старые времена. Хотелось реветь. Но я дотерпела до дома.
Ребята придут только вечером, так что я вполне себе могу. Поплачу и не скажу никому.
Почему жизнь повернулась так? Что было плохого в нашей тихой гармонии?
Я почти ненавидела Макса за то, что началось с него.
Впрочем, к его приходу удалось справиться с чувствами. Тем более, что…
Отперла дверь, затащила его в квартиру и припёрла к стенке:
– Ты мне кое-что должен.
– М? В твоём распоряжении, – он приподнял бровь, выжидая.
– Сначала, видите ли, родители за стенкой, потом ты не придёшь, потому что от тебя клиентка ушла в двенадцать ночи… Что за клиентки такие?
– Зайка, было бы подозрительно, если бы эта клиентка не ушла в двенадцать ночи.
– Ещё раз так назовёшь – убью, – сказала я, но вместо этого поцеловала его.
– Обожаю такие долги, – ответил Макс, целуя в ответ.
91.
Ребята, как обычно, стучали в дверь ногами и шумели на весь подъезд. Но я уже привыкла. Соседи, впрочем, тоже. Они не возражали против весёлых компаний и тяжёлой музыки в строго разрешённое время, а я поддерживала освещение подъезда в рабочем состоянии и следила за чистотой. Мы не устраивали беспорядка и не мусорили, но для обычных людей молодёжь-неформалы виновны даже в сочинских потопах.
Вова, Ахмет и Федя ввалились, поздоровались с Максом за руку и вручили мне большой кактус в горшке:
– Идти к девушке извиняться неприлично без цветов, – объявил Федя, – но и фиалки нашей Зое не принесёшь.
Ахмет показал две сумки с пивом:
– Закину в холодильник.
Парни протопали внутрь, разошлись по квартире, а в дверь снова позвонили.
Я открыла без лишних вопросов. Ожидали только Ника…
Но он был не один.
Нет, я бы поняла, если бы он привёл Машу. Но он, очевидно, вообще никого не приводил.
Привёл, но не он.
Я молча зашла, схватила Макса за плечо, затащила в свою комнату и захлопнула дверь.
Ярость кипела в крови, хотелось уже дать ему в морду… Но договаривались этого не делать, работа такая и все дела…
Поэтому врезала я в солнечное сплетение.
Макс с хрипом согнулся и выдохнул:
– Анжела пришла?..
Я сгребла в горсть рубашку у него на груди:
– Что она здесь делает? Разве мы с тобой не решили уже этот вопрос? Ничего подобного тому, что она предложила, и в принципе быть не может!
– Ну конечно, Зой, я же говорил!
– Но она здесь? В моей квартире? В моей квартире, Макс?! Ты охренел совсем?
– Не ругайся, а то я не объясню, – спокойно ответил он, и даже с какой-то опаской.
– Да сдались мне твои объяснения!
– Ещё как сдались. Зой, это рубашка Кэльвин Кляйн, и она не должна быть мятой. Я пригласил Анжелу, потому что у тебя куча свободных парней, а ей не помешает.
– Да ладно?! – я ни разу не поверю.
– Зой, ты же не подозреваешь меня в такой тупости и полном отсутствии инстинкта самосохранения? Кроме того, тебя мне полностью хватает. Правда, у нас не такие отношения, чтобы приглашать кого-то третьего. Меня и так устраивает.
– Яйца оторву, – пригрозила я, уже колеблясь.
Он рассмеялся тихо:
– Ну нет, этого я не боюсь. Всё, что угодно, но такого ты не сделаешь!
Обнял меня за талию и притянул к себе. Я уставилась на его губы, изо всех сил сдерживаясь.
Я злюсь, я в ярости. Никаких поцелуев.
Невероятно. Всегда считала, что отсутствие комплексов, внутренних границ, моральная свобода делает меня уникальной и не такой как все. Считала важной частью своей индивидуальности привычку не ограничивать себя, думала, что всё это играет на гордость.
Так почему же я сейчас не могу закатить хоть какой-то скандал своему парню без готовности подчиниться его страсти?
Где сейчас моя сила и независимость – когда его ладони впиваются в мою талию, а дыхание обжигает мои губы?
Лучшим решением было – отпустить его и выйти, как ни в чём не бывало. Присоединиться к друзьям в зале.
Вместо этого я расстегнула ещё одну пуговицу на его рубашке и скользнула по коже губами и языком.
– Зоя… – выдохнул Макс. – Ты не можешь просто поиграться и оставить меня в таком состоянии.
Молча я провела языком по его груди к шее. У него была чересчур гладкая и ровная для мужчины кожа. Но – почему-то не особенно это и смущало. Чуть солоноватый привкус. Запах, кружащий голову.
Его пальцы стискивали моё тело так, что наверняка останутся синяки. Но это только ещё больше распаляло. Я сильнее прижалась и запустила руку в его волосы. Мои губы поднялись по шее к подбородку. У него на самом деле красивый подбородок, мужественный, как у героев американских боевиков прошлого века.
– В соседней комнате куча твоих друзей, – напомнил Макс.
Нет, у него не получится испортить мне удовольствие. Я защёлкнула замок на двери, опрокинула Макса на диван и уселась сверху.
– Если ты так злишься, – он расстегнул мне молнию на джинсах, – я пожалуй сделаю ещё что-нибудь рискованное.
– Заглохни! – нет, злюсь я до сих пор. – Мы ещё поговорим.
– Да сколько угодно! Достань у меня из правого кармана…
– Что? – не поняла я.
– Презерватив! Или ты уже готова стать матерью?..
92.
Чувствовала я себя на редкость паршиво.
Казалось бы, с чего? Я помирилась с большинством друзей, с Максом всё хорошо.
Но – вот будет следующий концерт. Наши не только не будут выступать. Вряд ли кто-то решится прийти даже посмотреть других. Не встретим ли друг друга?
Больше не будет группы. Никогда. Конечно, появится что-то качественно новое… Но не во всех случаях перемены – к лучшему.
Мы сотворили наш маленький мир, полный гармонии. И что теперь осталось?
Ну на кой мне вообще потребовалось приводить Макса с собой? Что мне стоило не приходить в тот вечер? Не нравится он Ване, зачем было дёргать тигра за хвост? Я же догадывалась, что не всем придётся по вкусу мой выбор. Подозревала, что реакция может быть не совсем адекватна. Но – мне же всё равно! Я же против общественного мнения! Даже если это мнение моих друзей.
И Ваня. Зачем потребовалось делать всё так демонстративно? Мог бы сказать более аккуратно. Поговорить. Обсудить. Зачем было надо мной издеваться?
И в самом деле, почему я просто не дала ему по яйцам?!
«А, как мы знаем из правила Кирхгофа, сумма токов...» звучало от доски.
А на клетчатые листы ложились совсем другие строки.
«Сколько уроков шли не впрок, жизнь разделяя в мелочах?
А перепутье всех дорог я пропустил, по ветру мчась.
Любую жизнь мог провести не так бесцельно и темно.
Но то, что мог в себе нести, я растерял давным-давно.»
А что, если представить, что я больше никогда не услышу «Давно» в исполнении Ника? Или, услышу. В исполнении только Ника.
«Пусть золотыми могут быть мои бесцельные года,
Пусть что-то новое открыть могу всегда.
Беда всех призрачных путей в том, что исчезнут всё равно.
Я не встречал ещё смертей, но жду, но жду давным-давно.»
Я теряю не только песню. И не только песни. Я теряю ритм души.
