Я и рада, и опечалена. Печаль, потому что едва не потеряла сына. Да, у нас будет мальчик! УЗИ показало это так явно, что я даже рассмеялась, увидев, как смутился папа. А рада, потому что мой ветерок стал другим. После моих горьких попрёков, после угрозы потери ребёнка, он больше не готов отдать меня. Лианг получил отпор, да такой, что все прозрели! Мне рассказала Фима, что разговор был очень непростым! Лианг обвинял Ень Гуна, что тот хочет моих денег, получить всё на дурняк: и меня, и богатство. Ень Гун же ответил полным достоинства и твёрдой уверенности голосом, что будь я такой же нищей, как он, то любил бы меня до конца жизни также сильно, как сейчас. И передал мои слова, что если мои родичи не отступятся, то я намерена взять в качестве приданого два отеля и уехать с ним так далеко, что не найдут нас!
Фима тихим и звенящим от слёз голосом спросила меня, правда ли я так сделаю? Отрядили её, как единственного кандидата в парламентёры, которого я ещё не выгоняла из палаты. Я нашла руку Ень Гуна ( в палате для него есть ещё одна кровать, он здесь всегда со мной, только в туалет сходит и снова на стул садится), встретила уверенный, твёрдый взгляд, поняла, что он уйдёт за мной куда угодно.
- Да! Я вижу, что нам не дадут жизни тут, в Макао! Мы уедем в Гуанджоу. Это новый город, красивый, тихий. Купим дом, желательно с садом, с большим двором. Чтоб дети гуляли, Ень Гун тренировался.
Фима передала родителям мои слова. Вернулась прибитая, стала просить выслушать их. Я подумала, подумала, да и решила простить их. В последний раз! Так и сказала передать им. Вошли они с мамой в палату, бледные, испуганные. Все вы виноваты в том, что произошло. И Лианг, и даже дядя Канг.
- Прости... Всё, что угодно... Только не бросай нас! - рыдает мама.
- Дочка. Мы виноваты... Малыш... Как ты...
- Жива пока, - отвечаю. Не знаю, что ещё сказать.
Каялись долго. Просили прощения и у меня, и у моего Ень Гуна. Уговаривали остаться с ними, обещали полное согласие, на ВСЁ! Хотим свадьбу - будет свадьба. Хотим так жить, будем так. Надо денег - берите хоть все! Я спросила, что там семья Канг? Отчим похлопал себя по груди. Сигару ищет. Вспомнил, что не дома, вздохнул тяжко. И признался, что Лианг запил. Сильно. Так сильно, что отец его отвёз в клинику. Сейчас с ним работают психологи. Я уронила голову в руки, душу рвала боль. Если бы не я... Может... Это к лучшему, решила я. Переболеет мной и забудет.
Отчим с мамой стали тише травы. ОНИ ГОВОРЯТ Ень Гуну "ЗЯТЬ"!!!!! Твёрдо говорят, как дело решённое! Ветерок улыбается, но я вижу, что его что-то беспокоит. Спросила, что с ним.
- Ты снова хочешь всё порушить?!
- Нет!!! Нет, Софен! - пугается он и бросается ко мне, зацеловывает, заглаживает. - Я получил... это.
И даёт мне... письмо? Напоминаю, что не знаю их языка. Читает сам, переводит с трудом, с заминками и паузами. Его тётя простудилась, лекарств нет, денег - тоже. Мамаша вообще потерялась где-то в Пекине. Братишка голодает, но последние крохи отдаёт родственнице. Я заорала как сирена!!! Позвала маму, отца, Фиму! Трясла письмом, рыдала, требовала. Отчим сказал, что сейчас же снарядит борт за нашими родственниками. Я выдохлась, упала на кровать. Всё! Теперь они будут с нами, больше мой ветерок не будет грустить...
- Они хорошие, да? - говорю я, имея в виду своих родителей. Кивает согласно в ответ.
Тётушку привезли в ту же больницу, что и меня. Ень Гун мялся у моей кровати, пока я сама его не послала... к тёте. Ушёл он ненадолго. Вернулся через час с подростком лет одиннадцати. Братик? Да, это Лючень. Мальчик испуганно таращился на нас всех, жался к Ень Гуну. Одет в такую рванину, что просто сердце сжалось!
- Это Софен. А это мой брат, Лючень. - знакомил нас ветерок. Я привстала с ложа, простынка сползла с живота. Глаза мальчика стали круглыми. Я покивала моему монашку, что пора сказать семье правду. Ень Гун повернул к себе братика и сказал что-то на китайском. Тот застыл перепуганным сусликом. - Я сказал ему, что ты моя будущая жена.
- Он не знает английского? - Ень Гун покачал головой. - Ну ладно... Потом научим. Где он будет жить? Пусть едет в отель с мамой?
- Я уже попросил кровать в тётину палату.
- А! Хорошо. Ну тогда отведи его что ли. И не спеши! - замахала я руками, видя, что он не решается идти. - Поговори, успокой. Можешь даже наши приключения рассказать. Мама скоро придёт, присмотрит за мной. Хорошо? Поцелуй меня! Нельзя? Поче... Хорошо, не будем смущать дитя. Иди уже!
Выписали нас с тётей Синьлу в один день. Тихая, худенькая, перепуганная, она жалась к племянникам и поминутно кланялась господам, которые оплатили её лечение. Как Ень Гун не пытался ей объяснить, что мы теперь одна семья, что она больше не вернётся в свою лачугу, всё равно не верила и боялась.
Девятого марта мы вернулись в Макао. Хорошо, когда в твоём распоряжении целый отель! Да нам и этажа было много! Тётушку с мальчиком поселили в конце коридора. Они поначалу были как две испуганные мышки, даже нос не казали из комнат. Но потом, спустя месяц-другой уже стали безбоязненно входить в лифт, даже в город вышли. Ень Гун вытащил, чтобы купить им личные вещи. Потому что их в чем привезли, в том они и ходили. Мама дала им какие-то вещи, но это ведь не то же самое, когда их можно выбрать самому, померить спокойно.
Так что они теперь выглядят куда лучше, чем поначалу. Мы все стали другими. Папа с мамой больше улыбаются, смеются, на равных говорят с Ень Гуном, его роднёй. Мы с ветерком обмениваемся нежными взглядами, проводим вместе всё время.
Только утром он уходит на крышу - тренироваться. И Люченя забирает. На эти пару часов он снова перевоплощается в шаолиньского монаха, одевая желтое кимоно и штаны с тапочками. А потом он оденет рубашку и брюки. Он такой милый в современной одежде! Юный, трогательно - невинный!
Возвращается, принимает холодный душ, стаскивает с меня одеяло, щекочет пятки. Слушаем малыша. Толкается так активно! Будет каратистом! Папа серьёзно обещает, что научит его всему, что знает сам! Напоминаю, что дед уже мечтает вырастить внука своей копией и отдать империю игр в надёжные руки. Заговорщицки улыбаемся. Мы ведь не дадим его испортить, да?
На учёбе я восстановилась перед рождением малыша. Сдала экзамены экстерном, диплом прислали через месяц. Куда его теперь? Работать мне не нужно, я хочу посвятить себя дому и семье полностью. Отчим одобряет, милый молча соглашается на всё, что бы я ни сказала.
Пятого июля в центральной больнице Макао появился на свет новый житель. Чжао Цзю Юй. Ень Гун принял на руки вопящий свёрток, застыл с ним, поражённо вглядываясь в него. Долго полюбоваться ему не дали: мама с папой тоже хотели подержать внука. Фима заглядывала им через плечо. Только тётя моего мужа вела себя скромно. Они с Люченем смиренно ждали, когда им позволят подойти к кроватке. Никак не привыкнут, что мы семья. Всё господами называют. Милый уже устал им пояснять. Ни кольца на наших руках, ни штампы в паспортах не могли их убедить в равенстве, общности наших родов.
Не было у нас шикарной свадьбы с Ень Гуном. Просто сходили в мэрию, расписались, дома поужинали за одним столом. Своё алое свадебное платье я упрятала в дальний угол шкафа. Знаю, что ветерок влюбился в меня именно такой, но оно навевает воспоминания, тоску. А я хочу, чтобы теперь у меня в жизни было только счастье! Поэтому, чтобы соответствовать обычаям, на ночь одела алую сорочку. Она порядком натянулась на пузе, но Ень Гун оценил. Отсмеялся, зацеловал меня обиженную, уверял долго, что я самая-самая! Правда? Самая красивая? Да? И глазки-волосы-ручки любишь? И я тебя! Ты у меня такой... Самая целомудренная брачная ночь на свете! Потом оторвемся... Глазки блестят... у обоих.
Больше родители не сомневались в нас. Они видели, что мы не можем надышаться друг другом, что Ень Гун послушный, добрый, благородный и сильный духом человек. Отчим даже попытался его приобщить к делу. На что мой монашек твёрдо ответил "нет". Отец зауважал его ещё больше, ведь своим отказом он подтвердил, что деньги мои ему не нужны. Немного огорчился, что некому помочь в делах, правда. И мне тоже ничего не надо. Я отдала компанию семьи Цзян дяде Кангу. Папа сам передал документы им... Только прах Юншэна попросила отдать. Это... Как-то не по-человечески - оставить останки любимого мужа кто знает где! Рыдала целый день над фарфоровой вазочкой в голубой цветочек! Как подумаю, что он здесь...
Лианг вернулся. И уехал сразу. В Пекин. Будет поступать на военного. Пусть. Мы так рассорились, что видеть его будет мучительно. Только передал письмо через отчима. Просил простить, обещал, что никогда не забудет меня. И желал счастья с моим Ень Гуном. Я не жалею, нет. Слишком он эгоистичен, несдержан и ревнив. Какой была бы наша жизнь втроём? Он делал бы всё, чтобы мой монашек как можно меньше был со мной. Ссорились бы, скандалили. А так, мы живём с моим милым душа в душу, я понимаю его, а он - меня.
Иногда я смотрю на фотографию Юншэна на камине и плачу. Ень Гун утешает меня, он не ревнив, как Лианг. Он понимает мою тоску и боль. Судьба отобрала у меня одного любящего мужа, но взамен дала другого. Радостно тянусь за руками ветерка, за солнечными глазами, тёплыми, нежными.
Наши планы уехать пугали маму с отчимом, они готовы были отдать нам всё, только бы мы оставались с ними в Макао. Так что переезд отложили на неопределённое время, всецело нырнули в хлопоты с малышом. Он был похож на папу во всём! Тихий, всем улыбается, кушает, спит, растёт. Мама его с рук не спускает. Фима умиляется и находит в нём наши черты с мужем. Вот бровка какая широкая! Папина! А глазки вроде зеленью отливают! Мамины. Кулачок сжал пальчиком вверх - так и я в детстве так же делала!
Через год Ень Гун сказал, что настоятель Ши Юнсинь связался с ним и попросил открыть тут, в Макао, школу - филиал Шаолиня. Я занервничала, опасаясь проблем, что его снова отберут у меня.
- Дочка! Да кто его уже заберёт у тебя? Вы же женаты! А контракт это так...
- Так да не так! - возражаю я и качаю колясочку с Цзю Юем. - Деньги им идут исправно! Милый? Ты ведь не станешь? - спрашиваю с паникой в голосе, опасаясь нового приступа вины у мужа. Денежный вопрос с самого начала был больным для него.
- Нет, - улыбается. Легко и светло, уже не опускает голову униженно. Выдыхаю. Я так рада, что он больше не замыкается в себе, не делает вид бедного родственника!
- У нас будет школа! Огромная! Всё для моего зятя! - папа любит прихвастнуть. И Ень Гуна любит! Я знаю. Мы переглянулись с улыбкой. Отчим понял, что мы смеемся над его любовью ко всему яркому и большому. - Вы против?
- Нет конечно! А где она будет? - глаза у всех горят от предвкушения. У нас будет своя школа Кунг-фу!
Школу решили построить в море! Проект родился тут же, в кабинете у папы! Мы сделаем его плавучим домом! Это сделает его экзотикой номер один на острове, а еще обезопасит монахов от назойливого внимания туристов. Пускать туда будут строго по разрешению. Обсуждение заняло ещё неделю, а потом папа созвал строителей, дал им чертёж и сказал не спешить, построить школу надёжной, основательной и очень красивой. К ней будет вести один-единственный мостик. Я гордилась тем, что мелкие детали, которые мы с Ень Гуном предложили, были утверждены и вписаны в проект.
Я задумалась, замечталась и сказала Ень Гуну, что наш сын там будет учиться. Не надо ехать в Пекин или ещё куда. Муж покивал серьёзно и сказал, что присмотрит за ним. Там. Ты будешь преподавать?! Нет, сначала тоже учиться. Приедут наставники, покажут умения. А мне можно глянуть? Можно. Точно? Там же женщин нет.
- Ты не... Тебе можно! - поправился милый, видя, что я открыла рот для вопроса. Я не... женщина?
И чтобы доказать, что мне всё можно, позволил утащить себя в спальню. Уже вопрос, кто кого соблазняет! Смелость и уверенность моего ветерка сменили, наконец, робость и стыдливость. Его ласки слаще мёда, поцелуи дурманят, лишают воли. Нет нужды приказывать - он ведёт меня сам, лаская, нежа, сводя с ума. Когда и как научился? Сказал, что изучил меня, все точки... Точки Жэ, смеюсь я. Точки Софен! А я знаю твои точки... Ум-м! А здесь? А вот так? Глаза тёмные, глубокие, в них благодарность, страсть и мольба. Не бойся, я не стану тебя мучить долго...
А через год у нас было два мальчика! Я ворчала, что надеялась на дочь. Но мама, будто и не она молила небеса о внучке все девять месяцев, радостно приговаривала, какой у нас хорошенький мальчик! Отец был счастлив! Два внука! Род не прервётся на нём! Даром, что фамилия другая! Все ведь знают, что они из семьи Яо.
Ень Гун был в шоке, трансе и полном очумении! Позвала к себе, шикнула на маму с Фимой, которые гукали над младшим Цзюй Феном. Склонился надо мной, тогда я тихо, чтобы свидетели, уже умолкнувшие и развернувшие уши в нашу сторону, не слышали, прошептала: "Через год у нас будет дочь! Старайся!". Какие мы грозные! Смотрит так, будто съест сегодня же... Боги, как вытерпеть хоть неделю после родов! Особенно когда рядом в кровати мой самый желанный мужчина в мире! Мой долгий стон... Ржут над нами. Смейтесь! Я вам столько нарожаю внуков, надоест радоваться... Нет? Сколько бы не было? Ладно... Не вопрос!
В Океанусе три дня шёл праздник! Подарки слали, конверты с денежкой несли, звонили из Америки, из Украины! Фима что-то там замышляет... Никак в гости зовёт своего друга сердечного? Насмотрелась на нас с мамой и тоже хочет счастья? Давно пора! Она ведь молода ещё, хороша собой. Даже тут кавалеры завелись уже!
Выступали акробаты, монахи, которые уже два месяца здесь живут, ожидая постройки хотя бы одного дома, чтобы вселиться, забить место. Учитель Нианзу прибыл с Юнгксу. Паренек восторженно рассказывал, как монастырь гудел всё это время. История нашей любви не давала парням покоя: они надеялись найти такую же взаимность, такие же приключения. Наставники с ног сбивались, пытаясь усмирить гормональный взрыв в Шаолине! А туристы теперь осаждают монастырь с удвоенной силой!
Нас даже в летопись внесли! Я безумно гордилась этим! Мы уже дали много интервью журналистам из Пекина, Англии, Америки, России, Украины. Кто-то высказал мысль, что я могу даже книгу написать о своей необычной судьбе. Я задумалась. Ень Гун в принципе не был против, мама с отчимом дали мне полную свободу в этом вопросе. Вот рожу дочь и начну!
Гости поздравляли, желали нам всего самого-самого! Такие тёплые слова, будто мы их давние друзья. Приятно, улыбаюсь всем, киваю.
А мама соизволила спеть! Впервые за всё время, что я живу с нею, я услышала, как она поёт. В детстве я считала её голос самым красивым в мире. А теперь поняла, что так считаю не я одна. Все умолкли и слушали её с одухотворёнными лицами.
- Иди ко мне, Софи! - позвала мама. Я привстала со стула, оглянулась на мужа и отца. Кивают. Ень Гун верит в меня: его глаза обласкали меня, ободрили. Тётя моего ветерка во все глаза таращилась на нас. Что ж она такая испуганная! Вон Лючень уже освоился и запросто общается с охраной, партнёрами отчима. С монахами щебечет, будто родился в Шаолине, такой живой и открытый.
Мы спели с мамой три наших национальных песни.
Фима тихим и звенящим от слёз голосом спросила меня, правда ли я так сделаю? Отрядили её, как единственного кандидата в парламентёры, которого я ещё не выгоняла из палаты. Я нашла руку Ень Гуна ( в палате для него есть ещё одна кровать, он здесь всегда со мной, только в туалет сходит и снова на стул садится), встретила уверенный, твёрдый взгляд, поняла, что он уйдёт за мной куда угодно.
- Да! Я вижу, что нам не дадут жизни тут, в Макао! Мы уедем в Гуанджоу. Это новый город, красивый, тихий. Купим дом, желательно с садом, с большим двором. Чтоб дети гуляли, Ень Гун тренировался.
Фима передала родителям мои слова. Вернулась прибитая, стала просить выслушать их. Я подумала, подумала, да и решила простить их. В последний раз! Так и сказала передать им. Вошли они с мамой в палату, бледные, испуганные. Все вы виноваты в том, что произошло. И Лианг, и даже дядя Канг.
- Прости... Всё, что угодно... Только не бросай нас! - рыдает мама.
- Дочка. Мы виноваты... Малыш... Как ты...
- Жива пока, - отвечаю. Не знаю, что ещё сказать.
Каялись долго. Просили прощения и у меня, и у моего Ень Гуна. Уговаривали остаться с ними, обещали полное согласие, на ВСЁ! Хотим свадьбу - будет свадьба. Хотим так жить, будем так. Надо денег - берите хоть все! Я спросила, что там семья Канг? Отчим похлопал себя по груди. Сигару ищет. Вспомнил, что не дома, вздохнул тяжко. И признался, что Лианг запил. Сильно. Так сильно, что отец его отвёз в клинику. Сейчас с ним работают психологи. Я уронила голову в руки, душу рвала боль. Если бы не я... Может... Это к лучшему, решила я. Переболеет мной и забудет.
Отчим с мамой стали тише травы. ОНИ ГОВОРЯТ Ень Гуну "ЗЯТЬ"!!!!! Твёрдо говорят, как дело решённое! Ветерок улыбается, но я вижу, что его что-то беспокоит. Спросила, что с ним.
- Ты снова хочешь всё порушить?!
- Нет!!! Нет, Софен! - пугается он и бросается ко мне, зацеловывает, заглаживает. - Я получил... это.
И даёт мне... письмо? Напоминаю, что не знаю их языка. Читает сам, переводит с трудом, с заминками и паузами. Его тётя простудилась, лекарств нет, денег - тоже. Мамаша вообще потерялась где-то в Пекине. Братишка голодает, но последние крохи отдаёт родственнице. Я заорала как сирена!!! Позвала маму, отца, Фиму! Трясла письмом, рыдала, требовала. Отчим сказал, что сейчас же снарядит борт за нашими родственниками. Я выдохлась, упала на кровать. Всё! Теперь они будут с нами, больше мой ветерок не будет грустить...
- Они хорошие, да? - говорю я, имея в виду своих родителей. Кивает согласно в ответ.
Тётушку привезли в ту же больницу, что и меня. Ень Гун мялся у моей кровати, пока я сама его не послала... к тёте. Ушёл он ненадолго. Вернулся через час с подростком лет одиннадцати. Братик? Да, это Лючень. Мальчик испуганно таращился на нас всех, жался к Ень Гуну. Одет в такую рванину, что просто сердце сжалось!
- Это Софен. А это мой брат, Лючень. - знакомил нас ветерок. Я привстала с ложа, простынка сползла с живота. Глаза мальчика стали круглыми. Я покивала моему монашку, что пора сказать семье правду. Ень Гун повернул к себе братика и сказал что-то на китайском. Тот застыл перепуганным сусликом. - Я сказал ему, что ты моя будущая жена.
- Он не знает английского? - Ень Гун покачал головой. - Ну ладно... Потом научим. Где он будет жить? Пусть едет в отель с мамой?
- Я уже попросил кровать в тётину палату.
- А! Хорошо. Ну тогда отведи его что ли. И не спеши! - замахала я руками, видя, что он не решается идти. - Поговори, успокой. Можешь даже наши приключения рассказать. Мама скоро придёт, присмотрит за мной. Хорошо? Поцелуй меня! Нельзя? Поче... Хорошо, не будем смущать дитя. Иди уже!
Выписали нас с тётей Синьлу в один день. Тихая, худенькая, перепуганная, она жалась к племянникам и поминутно кланялась господам, которые оплатили её лечение. Как Ень Гун не пытался ей объяснить, что мы теперь одна семья, что она больше не вернётся в свою лачугу, всё равно не верила и боялась.
Девятого марта мы вернулись в Макао. Хорошо, когда в твоём распоряжении целый отель! Да нам и этажа было много! Тётушку с мальчиком поселили в конце коридора. Они поначалу были как две испуганные мышки, даже нос не казали из комнат. Но потом, спустя месяц-другой уже стали безбоязненно входить в лифт, даже в город вышли. Ень Гун вытащил, чтобы купить им личные вещи. Потому что их в чем привезли, в том они и ходили. Мама дала им какие-то вещи, но это ведь не то же самое, когда их можно выбрать самому, померить спокойно.
Так что они теперь выглядят куда лучше, чем поначалу. Мы все стали другими. Папа с мамой больше улыбаются, смеются, на равных говорят с Ень Гуном, его роднёй. Мы с ветерком обмениваемся нежными взглядами, проводим вместе всё время.
Только утром он уходит на крышу - тренироваться. И Люченя забирает. На эти пару часов он снова перевоплощается в шаолиньского монаха, одевая желтое кимоно и штаны с тапочками. А потом он оденет рубашку и брюки. Он такой милый в современной одежде! Юный, трогательно - невинный!
Возвращается, принимает холодный душ, стаскивает с меня одеяло, щекочет пятки. Слушаем малыша. Толкается так активно! Будет каратистом! Папа серьёзно обещает, что научит его всему, что знает сам! Напоминаю, что дед уже мечтает вырастить внука своей копией и отдать империю игр в надёжные руки. Заговорщицки улыбаемся. Мы ведь не дадим его испортить, да?
На учёбе я восстановилась перед рождением малыша. Сдала экзамены экстерном, диплом прислали через месяц. Куда его теперь? Работать мне не нужно, я хочу посвятить себя дому и семье полностью. Отчим одобряет, милый молча соглашается на всё, что бы я ни сказала.
ЭПИЛОГ
Пятого июля в центральной больнице Макао появился на свет новый житель. Чжао Цзю Юй. Ень Гун принял на руки вопящий свёрток, застыл с ним, поражённо вглядываясь в него. Долго полюбоваться ему не дали: мама с папой тоже хотели подержать внука. Фима заглядывала им через плечо. Только тётя моего мужа вела себя скромно. Они с Люченем смиренно ждали, когда им позволят подойти к кроватке. Никак не привыкнут, что мы семья. Всё господами называют. Милый уже устал им пояснять. Ни кольца на наших руках, ни штампы в паспортах не могли их убедить в равенстве, общности наших родов.
Не было у нас шикарной свадьбы с Ень Гуном. Просто сходили в мэрию, расписались, дома поужинали за одним столом. Своё алое свадебное платье я упрятала в дальний угол шкафа. Знаю, что ветерок влюбился в меня именно такой, но оно навевает воспоминания, тоску. А я хочу, чтобы теперь у меня в жизни было только счастье! Поэтому, чтобы соответствовать обычаям, на ночь одела алую сорочку. Она порядком натянулась на пузе, но Ень Гун оценил. Отсмеялся, зацеловал меня обиженную, уверял долго, что я самая-самая! Правда? Самая красивая? Да? И глазки-волосы-ручки любишь? И я тебя! Ты у меня такой... Самая целомудренная брачная ночь на свете! Потом оторвемся... Глазки блестят... у обоих.
Больше родители не сомневались в нас. Они видели, что мы не можем надышаться друг другом, что Ень Гун послушный, добрый, благородный и сильный духом человек. Отчим даже попытался его приобщить к делу. На что мой монашек твёрдо ответил "нет". Отец зауважал его ещё больше, ведь своим отказом он подтвердил, что деньги мои ему не нужны. Немного огорчился, что некому помочь в делах, правда. И мне тоже ничего не надо. Я отдала компанию семьи Цзян дяде Кангу. Папа сам передал документы им... Только прах Юншэна попросила отдать. Это... Как-то не по-человечески - оставить останки любимого мужа кто знает где! Рыдала целый день над фарфоровой вазочкой в голубой цветочек! Как подумаю, что он здесь...
Лианг вернулся. И уехал сразу. В Пекин. Будет поступать на военного. Пусть. Мы так рассорились, что видеть его будет мучительно. Только передал письмо через отчима. Просил простить, обещал, что никогда не забудет меня. И желал счастья с моим Ень Гуном. Я не жалею, нет. Слишком он эгоистичен, несдержан и ревнив. Какой была бы наша жизнь втроём? Он делал бы всё, чтобы мой монашек как можно меньше был со мной. Ссорились бы, скандалили. А так, мы живём с моим милым душа в душу, я понимаю его, а он - меня.
Иногда я смотрю на фотографию Юншэна на камине и плачу. Ень Гун утешает меня, он не ревнив, как Лианг. Он понимает мою тоску и боль. Судьба отобрала у меня одного любящего мужа, но взамен дала другого. Радостно тянусь за руками ветерка, за солнечными глазами, тёплыми, нежными.
Наши планы уехать пугали маму с отчимом, они готовы были отдать нам всё, только бы мы оставались с ними в Макао. Так что переезд отложили на неопределённое время, всецело нырнули в хлопоты с малышом. Он был похож на папу во всём! Тихий, всем улыбается, кушает, спит, растёт. Мама его с рук не спускает. Фима умиляется и находит в нём наши черты с мужем. Вот бровка какая широкая! Папина! А глазки вроде зеленью отливают! Мамины. Кулачок сжал пальчиком вверх - так и я в детстве так же делала!
Через год Ень Гун сказал, что настоятель Ши Юнсинь связался с ним и попросил открыть тут, в Макао, школу - филиал Шаолиня. Я занервничала, опасаясь проблем, что его снова отберут у меня.
- Дочка! Да кто его уже заберёт у тебя? Вы же женаты! А контракт это так...
- Так да не так! - возражаю я и качаю колясочку с Цзю Юем. - Деньги им идут исправно! Милый? Ты ведь не станешь? - спрашиваю с паникой в голосе, опасаясь нового приступа вины у мужа. Денежный вопрос с самого начала был больным для него.
- Нет, - улыбается. Легко и светло, уже не опускает голову униженно. Выдыхаю. Я так рада, что он больше не замыкается в себе, не делает вид бедного родственника!
- У нас будет школа! Огромная! Всё для моего зятя! - папа любит прихвастнуть. И Ень Гуна любит! Я знаю. Мы переглянулись с улыбкой. Отчим понял, что мы смеемся над его любовью ко всему яркому и большому. - Вы против?
- Нет конечно! А где она будет? - глаза у всех горят от предвкушения. У нас будет своя школа Кунг-фу!
Школу решили построить в море! Проект родился тут же, в кабинете у папы! Мы сделаем его плавучим домом! Это сделает его экзотикой номер один на острове, а еще обезопасит монахов от назойливого внимания туристов. Пускать туда будут строго по разрешению. Обсуждение заняло ещё неделю, а потом папа созвал строителей, дал им чертёж и сказал не спешить, построить школу надёжной, основательной и очень красивой. К ней будет вести один-единственный мостик. Я гордилась тем, что мелкие детали, которые мы с Ень Гуном предложили, были утверждены и вписаны в проект.
Я задумалась, замечталась и сказала Ень Гуну, что наш сын там будет учиться. Не надо ехать в Пекин или ещё куда. Муж покивал серьёзно и сказал, что присмотрит за ним. Там. Ты будешь преподавать?! Нет, сначала тоже учиться. Приедут наставники, покажут умения. А мне можно глянуть? Можно. Точно? Там же женщин нет.
- Ты не... Тебе можно! - поправился милый, видя, что я открыла рот для вопроса. Я не... женщина?
И чтобы доказать, что мне всё можно, позволил утащить себя в спальню. Уже вопрос, кто кого соблазняет! Смелость и уверенность моего ветерка сменили, наконец, робость и стыдливость. Его ласки слаще мёда, поцелуи дурманят, лишают воли. Нет нужды приказывать - он ведёт меня сам, лаская, нежа, сводя с ума. Когда и как научился? Сказал, что изучил меня, все точки... Точки Жэ, смеюсь я. Точки Софен! А я знаю твои точки... Ум-м! А здесь? А вот так? Глаза тёмные, глубокие, в них благодарность, страсть и мольба. Не бойся, я не стану тебя мучить долго...
А через год у нас было два мальчика! Я ворчала, что надеялась на дочь. Но мама, будто и не она молила небеса о внучке все девять месяцев, радостно приговаривала, какой у нас хорошенький мальчик! Отец был счастлив! Два внука! Род не прервётся на нём! Даром, что фамилия другая! Все ведь знают, что они из семьи Яо.
Ень Гун был в шоке, трансе и полном очумении! Позвала к себе, шикнула на маму с Фимой, которые гукали над младшим Цзюй Феном. Склонился надо мной, тогда я тихо, чтобы свидетели, уже умолкнувшие и развернувшие уши в нашу сторону, не слышали, прошептала: "Через год у нас будет дочь! Старайся!". Какие мы грозные! Смотрит так, будто съест сегодня же... Боги, как вытерпеть хоть неделю после родов! Особенно когда рядом в кровати мой самый желанный мужчина в мире! Мой долгий стон... Ржут над нами. Смейтесь! Я вам столько нарожаю внуков, надоест радоваться... Нет? Сколько бы не было? Ладно... Не вопрос!
В Океанусе три дня шёл праздник! Подарки слали, конверты с денежкой несли, звонили из Америки, из Украины! Фима что-то там замышляет... Никак в гости зовёт своего друга сердечного? Насмотрелась на нас с мамой и тоже хочет счастья? Давно пора! Она ведь молода ещё, хороша собой. Даже тут кавалеры завелись уже!
Выступали акробаты, монахи, которые уже два месяца здесь живут, ожидая постройки хотя бы одного дома, чтобы вселиться, забить место. Учитель Нианзу прибыл с Юнгксу. Паренек восторженно рассказывал, как монастырь гудел всё это время. История нашей любви не давала парням покоя: они надеялись найти такую же взаимность, такие же приключения. Наставники с ног сбивались, пытаясь усмирить гормональный взрыв в Шаолине! А туристы теперь осаждают монастырь с удвоенной силой!
Нас даже в летопись внесли! Я безумно гордилась этим! Мы уже дали много интервью журналистам из Пекина, Англии, Америки, России, Украины. Кто-то высказал мысль, что я могу даже книгу написать о своей необычной судьбе. Я задумалась. Ень Гун в принципе не был против, мама с отчимом дали мне полную свободу в этом вопросе. Вот рожу дочь и начну!
Гости поздравляли, желали нам всего самого-самого! Такие тёплые слова, будто мы их давние друзья. Приятно, улыбаюсь всем, киваю.
А мама соизволила спеть! Впервые за всё время, что я живу с нею, я услышала, как она поёт. В детстве я считала её голос самым красивым в мире. А теперь поняла, что так считаю не я одна. Все умолкли и слушали её с одухотворёнными лицами.
- Иди ко мне, Софи! - позвала мама. Я привстала со стула, оглянулась на мужа и отца. Кивают. Ень Гун верит в меня: его глаза обласкали меня, ободрили. Тётя моего ветерка во все глаза таращилась на нас. Что ж она такая испуганная! Вон Лючень уже освоился и запросто общается с охраной, партнёрами отчима. С монахами щебечет, будто родился в Шаолине, такой живой и открытый.
Мы спели с мамой три наших национальных песни.
