К моменту, когда немешарик созреет полностью, в него можно вживлять любые дополнения и воплощать с его помощью большинство фантазий. По желанию хозяев взрослый обитаемый дом может вырастить дополнительные комнаты нужного размера. Он может многое, но не то, о чем вы спрашиваете.
— Чем ограничен срок службы живых домов?
— Ничем. По мере необходимости клетки немешариков обновляются.
— В лаборатории семена размножают на принтере?
Милица улыбнулась как при разговоре с ребенком:
— Немешарик — живое существо, его нельзя повторить на принтере, иначе вы получите очередное чудовище Франкенштейна. Запрет на оцифровку и распечатку живых существ многие почему-то относят лишь к людям, а он касается всего, что имеет нервную систему или ее аналоги.
— Повторю насчет деления. При каких условиях это возможно?
Вопрос повторялся, значит, были причины. Милица впервые задумалась о такой возможности.
— Ни о чем подобном я не слышала.
— Насесты — неотъемлемая часть немешариков?
— Как нога или рука для человека. Расскажите, почему возник вопрос, и тогда я, возможно, смогу помочь.
Помещения для птериков раньше звали то гаражами, то конюшнями, то ангарами… В конце концов устоялось не совсем правильное по отношению к летающим динозаврам, но веселое название «насесты», хотя и его в последнее время теснил термин «птичники».
Гаврила Иванович подкрутил усы.
— Немешарики поселка разделились по линии переходов, которые соединяли жилые части с насестами. Насесты домов, где птериков еще не завели, не отделились.
— Наверное, хозяева по какой-то причине решили временно разъединить внешние купола…
— Разделение произошло полное, вместе с корневой системой. Насесты с птериками отныне существуют как отдельные немешарики, они по-прежнему беспрепятственно впускают и выпускают птериков, кормят их, если те вернулись голодными, убирают за ними.
— Нужно спросить у хозяев. А еще лучше проконсультироваться у Максима Максимовича.
— Чем сегодняшний день отличался от предыдущих?
— Ничем.
— То есть, не произошло ничего необычного?
— Почему-то никто не вышел на пробежку и утреннее купание. Но такое бывало и раньше, у каждого свои заботы, и иногда случайности могут совпасть.
— У всех сразу?
— Почему нет?
Довольно часто вопросы повторялись по смыслу — то же блюдо, но под другим соусом, что говорило о значимости требуемой информации. А один из последних заставил напрячься:
— Что скажете о главе Центра?
Взгляд Гаврилы Ивановича проник в самую душу. Милица едва нашла силы выговорить:
— Это великий человек, и он на своем месте. Без него мы жили бы в другом мире.
— С этим не поспоришь. — Координатор вздохнул и почесал нос.
На некоторое время Милицу оставили в покое.
Свежая информация о Зайчатнике в потоке отсутствовала. Все же, произошло что-то серьезное, иначе в чатах уже обсуждали бы последние события. Видимо, введен временный запрет на упоминание до выправления ситуации в лучшую сторону. Однажды такое уже бывало, и все решилось в течение нескольких дней.
Существует и второй вариант, еще более неприятный: часть потока для Милицы закрыли. Это возможно в случае, если ее в чем-то подозревают.
Гаврила Иванович вновь подкрутил усы. Он был утомлен, и его мысли, скорее всего, сейчас витали где-то далеко.
Рядом возник сидевший в такой же медкапсуле Андрей. Естественно, не сам, а его го-гра. Координатор заговорил:
— Желательно провести сканирование памяти, оно может пролить свет на детали, которые вы не упомянули, потому что посчитали несущественными или не заметили. Процедура займет несколько минут, на это время вы уснете и ничего не почувствуете. Вы даете разрешения?
Андрей кивнул не раздумывая:
— Да.
Вопрос о согласии на сканирование считался чисто формальным.
Милица нервно сглотнула, чувствуя, как пылают уши и вытягивается лицо.
— Возражаю, — глухо выпихнула она.
Милица понимала, как выглядит. Будто в преступлении призналась. Какими глазами посмотрел на нее Андрей! Пусть. Нельзя, чтобы ее тайну узнали. Теперь это не только ее тайна, тень может упасть на Максима Максимовича.
— Это ваше право, — спокойно произнес Гаврила Иванович, хотя желваки исполнили танец с саблями. — Могу я поинтересоваться причиной отказа?
— Личные мотивы. Все, что вас интересует, я готова рассказать, но не хочу, чтобы кто-то лез в мою голову.
— Понимаю. И, насколько понимаю, вы не хотите, чтобы лезли не в голову, а в душу. Возражение принято, просьба снимается. — Гаврила Иванович обратился к Андрею: — Ложитесь в восстановитель.
Го-гра Андрея исчезла. Координатор вновь повернулся к Милице:
— Что вам говорит слово «смыжи»?
— Ничего. А я должна знать?
— Возможно. Напрягите память. «СмЫжи» или «смыжИ».
— Что это?
— Разве никто ни разу не упоминал, и оно не фигурировало в планах и отчетах?
— Никогда. Так что же это за «смыжи»? — с любопытством повторила Милица.
— Есть шанс, что это ниточка к пониманию случившегося. Вы не против, если мы проверим вашу память на наличие этого слова?
— Разрешаю сканирование всего, что связано с работой и этим словом. Такое согласие вас устроит?
— Вполне.
— Значит, смыжи… или Смыжи — с большой буквы?.. очень важны для вас. — Милица посмотрела координатору-чрезвычайщику в глаза. — Что же это или кто?
Дрогович, Сальер, Сигал
— Что же это или кто? — спросила Милица перед сканированием.
«Я бы тоже хотел знать».
Ничего не оставалось, как принять чужое мнение. Поступай с ближним так, как хотел бы, чтобы поступали с тобой. Главное правило. С первых дней жизни воспитание строится на этом базисе. Раньше заповедей было несколько, они и сейчас действовали: не убий, не укради, не лжесвидетельствуй… Все они, как и безумное количество расплодившихся человеческих законов, в конце концов сменились одной. Зачем уточнять и расшифровывать всеобъемлющее? Относись к ближнему как к себе — этим сказано все.
Если бы Гаврила Иванович не собирался о чем-то рассказывать, он тоже не стал бы лгать, он отказался бы говорить. Поэтому он спокойно принял решение Милицы. Решение оказалось неожиданным и вызвало лишние подозрения, но его стоило уважать.
Что скрывает Милица? Спросим по-другому: что пытается скрыть? Провели анализ имевшихся записей, и вместе с ответами на заданные коллегам наводящие вопросы они подтвердили догадку, что появилась после просмотра личных параметров. Как правило, нервное напряжение возникало у Милицы при вопросах о Зайцеве.
Гаврила Иванович рассказал ей об исчезновении профессора. Реакция объяснила все.
Бедная девочка. Отказ от сканирования — не от виновности в чем-то. Это было защитой от вмешательства в личную жизнь. Девушка страдает. И ничего не поделать. Смысл первой любви — в отвлечении сознания; для влюбленного не существует мужчин и женщин или парней и девушек именно в половом смысле, мир становится бесполым, бывшие мужчины и женщины отныне делятся на две другие половины: любимый человек и остальные. Когда сердце занято, нет мыслей о том, как бы побыстрее удовлетворить низменные позывы, первая любовь не дает гормонам бросаться на первого встречного. Чаще всего она проходит, оставив яркие воспоминания, а у кого-то длится всю жизнь. Но если не повезло — здесь поможет лишь время.
Разрешенное Милицей частичное сканирование ничего не дало. Так же впустую прошло копание в мозгах Андрея Сигала и других бывших сотрудников.
Сколько времени он смотрит на застывшие перед глазами данные, уже изученные, проанализированные и давным-давно усвоенные? Задумался и забыл стереть. И вечная рука у носа. Ну, раз уж все равно здесь… Гаврила Иванович подкрутил усы и перевел взгляд в окно.
Свинцовые волны вспухали белой пеной, дурным голосом орали чайки и кидались на всплывавшую к солнцу мелкую рыбешку. С моря несло йодом и озоном. Пока дети не разлетелись в собственную жизнь, они купались здесь, перед домом, каждый день, в снег и в дождь, в волнах и, в долгую полярную ночь, в полынье.
Гаврила Иванович вновь поправил и без того закрученные усы. Когда он купался последний раз? Вот-вот, сразу встал взрослый вопрос: «Зачем?»
Бросить бы все и, как в детстве, нырнуть с переворотом в ледяную воду…
Мысли убегали от главного: что делать с наследством Зайцева? Резать и жечь? Научно-технический блок просит ждать. Чего? А если окажется поздно?
Вспыхнул сигнал вызова от дежурного оператора.
— С вами хочет поговорить бывший заместитель Зайцева. Показания уже взяты, ничего ценного из них, как и из последующего сканирования, мы не узнали. Но он просит личного разговора.
— Тема?
— Просто поговорить.
— Соединяйте.
Перед глазами появился сидевший в резном деревянном кресле старик — спокойный, неторопливый, с веселым прищуром. Седая прядь падала на глаза, это делало лицо хитрым, а прячущийся взор — плутовским и несколько шаловливым. Возраст не выдавали ни осанка, ни морщины — в новое время гладкая кожа и образцовая фигура сохранялись до последних дней. Только взгляд — не яркий, влажный и горячий, как у молодежи, а рассеянно-тусклый и одновременно проницательный взгляд пожившего человека говорил, что его обладателю пришлось пережить больше, чем многие могут представить. Седина, как и у Гаврилы Ивановича, оставалась в качестве естественного природного украшения, одежду составлял знакомый лишь по историческим хроникам костюм-тройка из голубой рубашки с красным галстуком, синих брюк, застегнутого жилета и расстегнутого пиджака с отворотами. Пришлось даже проверить, не подводит ли память: точно ли столько предметов называется тройкой? Проверил. Точно. Пять равно трем, и это не считая обуви. Однако, странно считали в прошлом.
Возраст собеседника внушал уважение. Сто тридцать. Появился на свет в далеком позапрошлом веке, из-за чего год рождения приходится вписывать без сокращений, все четыре знака. Не так давно в этом возрасте люди уходили на пенсию, пока само понятие «пенсионер» не отменили за ненадобностью. Действительно, зачем платить человеку, чтобы он не работал, когда он сам заплатит сколько угодно за возможность работать? Денег на активную жизнь хватало с избытком, и редкие любители ничегонеделания скучали в одиночестве, пока не находили затягивающего увлечения или нового приложения сил.
Вопреки установившейся норме общения задний фон собеседник не отключил. То ли бравировал годами, до которых другим жить да жить, то ли остался верен старым нормам, что действовали в начале эры трехмерной связи, то ли просто забыл отключить. В таком возрасте, говорят, это уже случается. За спиной на ровной стене висел шерстяной ковер в красно-зеленых узорах, с потолка свисала старинная светодиодная люстра — после внедрения флюоресценции такие можно увидеть только в музеях.
Справа от лица Гаврила Иванович вывел досье.
Кузьма Артемонович Сальер. Еще букву добавить — и получай главного подозреваемого в устранении молодого конкурента. История, как говорят, повторяется. «Что было, то и будет, и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем».
Гаврила Иванович добавил взгляду доброжелательности и чуточку озабоченности — пусть собеседник видит, что время дорого, а то старики любят надолго погружаться в прошлое по поводу и без повода. Особая пометка в досье указывала, что временами Кузьма Артемонович подвержен этой беде.
— О чем вы хотели сообщить?
— Не сообщить, а поговорить, разве вам не передали? — Сальер с кряхтеньем поерзал в кресле. — У меня нет нужных сведений, нет желанных ответов на ваши вопросы, но у меня есть знания и опыт, и они могут пролить свет на внешне непонятное или нелогичное. В мире все логично, все взаимосвязано, а фрактально его видит лишь «всезнающая» молодежь. Помните, у Сократа: «Я знаю, что ничего не знаю». О количестве неизведанного догадываешься на основе уже известного, и связь прямо пропорциональна — чем шире круг познанного, тем жутче становится от увеличивающейся массы непонятного, которое окружает этот круг. В Средние века ученые по краям мореходных карт размещали драконов: до этих рубежей, дескать, мы были и видели все своими глазами, а дальше — драконы. Позвольте заметить, нынешние драконы — прежним не чета. Те, кто рисовали драконов, встречались с динозаврами или видели их изображения и ничего ужаснее представить не могли. Что они сказали бы про оружие распада или аннигиляцию? Информация множится быстрее, чем кролики в благоприятных условиях, а фраза «я знаю, что ничего не знаю» рвет душу и актуальна ныне как никогда. Молодежь думает, что очки нацепила, в библиотеку, то есть в поток, вошла — и отныне все знает. Увы, обложки — не тексты. Мало знать, где лежит книжка с понадобившимися знаниями, книги нужно прочесть, и тогда знания отойдут на второй план, решения будут возникать сами, на основе ранее прочитанного про совсем другое и внешне ничем с возникшей проблемой не связанное. Вам сколько лет?
У подключенных к потоку все открытые данные о собеседнике были перед глазами, и движением бровей-глаз-мыслей вызывалось дополнительное, уточнялось необходимое или убиралось лишнее. Но Сальер не носил очков, их не было у него ни на запястье, ни на груди, ни на поясе. Кузьма Артемонович предпочитал стопроцентную реальность.
— Я родился в середине двадцать первого, — поведал Гаврила Иванович.
— Я мог быть вашим отцом или дедом. Для меня вы — молодой человек, хотя, возможно, у вас уже взрослые внуки. Вы достигли пика карьеры, и подчиненные вас боготворят. Я спрашивал. Все от вас в восторге. Им и вам повезло. И начальство ваше проявило мудрость, оно не наступило на общие грабли «предела компетентности» и нашло нужного человека. Наверное, вы были тем, кем казались — у большинства, поверьте на слово знающему человеку, это не так. Я тоже был руководителем, но остановился на уровне заместителя. Впрочем, заместитель из меня получился хороший, никто не жаловался. Вы, должно быть, в курсе, ведь вы, как понимаю, разговаривали со всеми. Хорошему работнику нужно давать больше ответственности на его месте, но не переводить на высшую должность. Эта система привела к краху прежнюю экономику. Люди двигаются по карьерной лестнице до уровня некомпетенции. Когда такие горе-выдвиженцы — в прошлом, кстати, успешные работники на других уровнях и в других сферах — занимают все высшие должности, мир летит в тартарары. Бизнес-элита прежних времен знала правило «дальних полей». В полном виде этот психологический закон звучит так: «Дальние поля всегда зеленее». Люди думали, что в других местах, где они не были и о чем ничего не знают, жизнь лучше, а прибыль больше. Умные инвесторы всегда вкладывались в то, что знали, а «Дальние поля зеленее» — лозунг неудачников. Вижу, вы устали слушать, думаете: «Старый хрыч хочет поболтать» — и ждете удобного момента указать на ограничение по времени.
— Нисколько, — улыбнулся Гаврила Иванович. — Но время действительно ограничено.
— Я начал издалека, чтобы подвести к разговору о Чайкине. Он сменил меня на посту заместителя, и больше всего вопросов ваши подчиненные задавали о его работе и его контуженной невесте, которую Вадик подключил к своему немешарику. Видимо, искали взаимосвязь. Что я знал, то уже рассказал, искомой вами взаимосвязи не вижу, но кое-что добавить могу и хочу.
— Чем ограничен срок службы живых домов?
— Ничем. По мере необходимости клетки немешариков обновляются.
— В лаборатории семена размножают на принтере?
Милица улыбнулась как при разговоре с ребенком:
— Немешарик — живое существо, его нельзя повторить на принтере, иначе вы получите очередное чудовище Франкенштейна. Запрет на оцифровку и распечатку живых существ многие почему-то относят лишь к людям, а он касается всего, что имеет нервную систему или ее аналоги.
— Повторю насчет деления. При каких условиях это возможно?
Вопрос повторялся, значит, были причины. Милица впервые задумалась о такой возможности.
— Ни о чем подобном я не слышала.
— Насесты — неотъемлемая часть немешариков?
— Как нога или рука для человека. Расскажите, почему возник вопрос, и тогда я, возможно, смогу помочь.
Помещения для птериков раньше звали то гаражами, то конюшнями, то ангарами… В конце концов устоялось не совсем правильное по отношению к летающим динозаврам, но веселое название «насесты», хотя и его в последнее время теснил термин «птичники».
Гаврила Иванович подкрутил усы.
— Немешарики поселка разделились по линии переходов, которые соединяли жилые части с насестами. Насесты домов, где птериков еще не завели, не отделились.
— Наверное, хозяева по какой-то причине решили временно разъединить внешние купола…
— Разделение произошло полное, вместе с корневой системой. Насесты с птериками отныне существуют как отдельные немешарики, они по-прежнему беспрепятственно впускают и выпускают птериков, кормят их, если те вернулись голодными, убирают за ними.
— Нужно спросить у хозяев. А еще лучше проконсультироваться у Максима Максимовича.
— Чем сегодняшний день отличался от предыдущих?
— Ничем.
— То есть, не произошло ничего необычного?
— Почему-то никто не вышел на пробежку и утреннее купание. Но такое бывало и раньше, у каждого свои заботы, и иногда случайности могут совпасть.
— У всех сразу?
— Почему нет?
Довольно часто вопросы повторялись по смыслу — то же блюдо, но под другим соусом, что говорило о значимости требуемой информации. А один из последних заставил напрячься:
— Что скажете о главе Центра?
Взгляд Гаврилы Ивановича проник в самую душу. Милица едва нашла силы выговорить:
— Это великий человек, и он на своем месте. Без него мы жили бы в другом мире.
— С этим не поспоришь. — Координатор вздохнул и почесал нос.
На некоторое время Милицу оставили в покое.
Свежая информация о Зайчатнике в потоке отсутствовала. Все же, произошло что-то серьезное, иначе в чатах уже обсуждали бы последние события. Видимо, введен временный запрет на упоминание до выправления ситуации в лучшую сторону. Однажды такое уже бывало, и все решилось в течение нескольких дней.
Существует и второй вариант, еще более неприятный: часть потока для Милицы закрыли. Это возможно в случае, если ее в чем-то подозревают.
Гаврила Иванович вновь подкрутил усы. Он был утомлен, и его мысли, скорее всего, сейчас витали где-то далеко.
Рядом возник сидевший в такой же медкапсуле Андрей. Естественно, не сам, а его го-гра. Координатор заговорил:
— Желательно провести сканирование памяти, оно может пролить свет на детали, которые вы не упомянули, потому что посчитали несущественными или не заметили. Процедура займет несколько минут, на это время вы уснете и ничего не почувствуете. Вы даете разрешения?
Андрей кивнул не раздумывая:
— Да.
Вопрос о согласии на сканирование считался чисто формальным.
Милица нервно сглотнула, чувствуя, как пылают уши и вытягивается лицо.
— Возражаю, — глухо выпихнула она.
Милица понимала, как выглядит. Будто в преступлении призналась. Какими глазами посмотрел на нее Андрей! Пусть. Нельзя, чтобы ее тайну узнали. Теперь это не только ее тайна, тень может упасть на Максима Максимовича.
— Это ваше право, — спокойно произнес Гаврила Иванович, хотя желваки исполнили танец с саблями. — Могу я поинтересоваться причиной отказа?
— Личные мотивы. Все, что вас интересует, я готова рассказать, но не хочу, чтобы кто-то лез в мою голову.
— Понимаю. И, насколько понимаю, вы не хотите, чтобы лезли не в голову, а в душу. Возражение принято, просьба снимается. — Гаврила Иванович обратился к Андрею: — Ложитесь в восстановитель.
Го-гра Андрея исчезла. Координатор вновь повернулся к Милице:
— Что вам говорит слово «смыжи»?
— Ничего. А я должна знать?
— Возможно. Напрягите память. «СмЫжи» или «смыжИ».
— Что это?
— Разве никто ни разу не упоминал, и оно не фигурировало в планах и отчетах?
— Никогда. Так что же это за «смыжи»? — с любопытством повторила Милица.
— Есть шанс, что это ниточка к пониманию случившегося. Вы не против, если мы проверим вашу память на наличие этого слова?
— Разрешаю сканирование всего, что связано с работой и этим словом. Такое согласие вас устроит?
— Вполне.
— Значит, смыжи… или Смыжи — с большой буквы?.. очень важны для вас. — Милица посмотрела координатору-чрезвычайщику в глаза. — Что же это или кто?
Глава 7. Гаврила Иванович
Дрогович, Сальер, Сигал
— Что же это или кто? — спросила Милица перед сканированием.
«Я бы тоже хотел знать».
Ничего не оставалось, как принять чужое мнение. Поступай с ближним так, как хотел бы, чтобы поступали с тобой. Главное правило. С первых дней жизни воспитание строится на этом базисе. Раньше заповедей было несколько, они и сейчас действовали: не убий, не укради, не лжесвидетельствуй… Все они, как и безумное количество расплодившихся человеческих законов, в конце концов сменились одной. Зачем уточнять и расшифровывать всеобъемлющее? Относись к ближнему как к себе — этим сказано все.
Если бы Гаврила Иванович не собирался о чем-то рассказывать, он тоже не стал бы лгать, он отказался бы говорить. Поэтому он спокойно принял решение Милицы. Решение оказалось неожиданным и вызвало лишние подозрения, но его стоило уважать.
Что скрывает Милица? Спросим по-другому: что пытается скрыть? Провели анализ имевшихся записей, и вместе с ответами на заданные коллегам наводящие вопросы они подтвердили догадку, что появилась после просмотра личных параметров. Как правило, нервное напряжение возникало у Милицы при вопросах о Зайцеве.
Гаврила Иванович рассказал ей об исчезновении профессора. Реакция объяснила все.
Бедная девочка. Отказ от сканирования — не от виновности в чем-то. Это было защитой от вмешательства в личную жизнь. Девушка страдает. И ничего не поделать. Смысл первой любви — в отвлечении сознания; для влюбленного не существует мужчин и женщин или парней и девушек именно в половом смысле, мир становится бесполым, бывшие мужчины и женщины отныне делятся на две другие половины: любимый человек и остальные. Когда сердце занято, нет мыслей о том, как бы побыстрее удовлетворить низменные позывы, первая любовь не дает гормонам бросаться на первого встречного. Чаще всего она проходит, оставив яркие воспоминания, а у кого-то длится всю жизнь. Но если не повезло — здесь поможет лишь время.
Разрешенное Милицей частичное сканирование ничего не дало. Так же впустую прошло копание в мозгах Андрея Сигала и других бывших сотрудников.
Сколько времени он смотрит на застывшие перед глазами данные, уже изученные, проанализированные и давным-давно усвоенные? Задумался и забыл стереть. И вечная рука у носа. Ну, раз уж все равно здесь… Гаврила Иванович подкрутил усы и перевел взгляд в окно.
Свинцовые волны вспухали белой пеной, дурным голосом орали чайки и кидались на всплывавшую к солнцу мелкую рыбешку. С моря несло йодом и озоном. Пока дети не разлетелись в собственную жизнь, они купались здесь, перед домом, каждый день, в снег и в дождь, в волнах и, в долгую полярную ночь, в полынье.
Гаврила Иванович вновь поправил и без того закрученные усы. Когда он купался последний раз? Вот-вот, сразу встал взрослый вопрос: «Зачем?»
Бросить бы все и, как в детстве, нырнуть с переворотом в ледяную воду…
Мысли убегали от главного: что делать с наследством Зайцева? Резать и жечь? Научно-технический блок просит ждать. Чего? А если окажется поздно?
Вспыхнул сигнал вызова от дежурного оператора.
— С вами хочет поговорить бывший заместитель Зайцева. Показания уже взяты, ничего ценного из них, как и из последующего сканирования, мы не узнали. Но он просит личного разговора.
— Тема?
— Просто поговорить.
— Соединяйте.
Перед глазами появился сидевший в резном деревянном кресле старик — спокойный, неторопливый, с веселым прищуром. Седая прядь падала на глаза, это делало лицо хитрым, а прячущийся взор — плутовским и несколько шаловливым. Возраст не выдавали ни осанка, ни морщины — в новое время гладкая кожа и образцовая фигура сохранялись до последних дней. Только взгляд — не яркий, влажный и горячий, как у молодежи, а рассеянно-тусклый и одновременно проницательный взгляд пожившего человека говорил, что его обладателю пришлось пережить больше, чем многие могут представить. Седина, как и у Гаврилы Ивановича, оставалась в качестве естественного природного украшения, одежду составлял знакомый лишь по историческим хроникам костюм-тройка из голубой рубашки с красным галстуком, синих брюк, застегнутого жилета и расстегнутого пиджака с отворотами. Пришлось даже проверить, не подводит ли память: точно ли столько предметов называется тройкой? Проверил. Точно. Пять равно трем, и это не считая обуви. Однако, странно считали в прошлом.
Возраст собеседника внушал уважение. Сто тридцать. Появился на свет в далеком позапрошлом веке, из-за чего год рождения приходится вписывать без сокращений, все четыре знака. Не так давно в этом возрасте люди уходили на пенсию, пока само понятие «пенсионер» не отменили за ненадобностью. Действительно, зачем платить человеку, чтобы он не работал, когда он сам заплатит сколько угодно за возможность работать? Денег на активную жизнь хватало с избытком, и редкие любители ничегонеделания скучали в одиночестве, пока не находили затягивающего увлечения или нового приложения сил.
Вопреки установившейся норме общения задний фон собеседник не отключил. То ли бравировал годами, до которых другим жить да жить, то ли остался верен старым нормам, что действовали в начале эры трехмерной связи, то ли просто забыл отключить. В таком возрасте, говорят, это уже случается. За спиной на ровной стене висел шерстяной ковер в красно-зеленых узорах, с потолка свисала старинная светодиодная люстра — после внедрения флюоресценции такие можно увидеть только в музеях.
Справа от лица Гаврила Иванович вывел досье.
Кузьма Артемонович Сальер. Еще букву добавить — и получай главного подозреваемого в устранении молодого конкурента. История, как говорят, повторяется. «Что было, то и будет, и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем».
Гаврила Иванович добавил взгляду доброжелательности и чуточку озабоченности — пусть собеседник видит, что время дорого, а то старики любят надолго погружаться в прошлое по поводу и без повода. Особая пометка в досье указывала, что временами Кузьма Артемонович подвержен этой беде.
— О чем вы хотели сообщить?
— Не сообщить, а поговорить, разве вам не передали? — Сальер с кряхтеньем поерзал в кресле. — У меня нет нужных сведений, нет желанных ответов на ваши вопросы, но у меня есть знания и опыт, и они могут пролить свет на внешне непонятное или нелогичное. В мире все логично, все взаимосвязано, а фрактально его видит лишь «всезнающая» молодежь. Помните, у Сократа: «Я знаю, что ничего не знаю». О количестве неизведанного догадываешься на основе уже известного, и связь прямо пропорциональна — чем шире круг познанного, тем жутче становится от увеличивающейся массы непонятного, которое окружает этот круг. В Средние века ученые по краям мореходных карт размещали драконов: до этих рубежей, дескать, мы были и видели все своими глазами, а дальше — драконы. Позвольте заметить, нынешние драконы — прежним не чета. Те, кто рисовали драконов, встречались с динозаврами или видели их изображения и ничего ужаснее представить не могли. Что они сказали бы про оружие распада или аннигиляцию? Информация множится быстрее, чем кролики в благоприятных условиях, а фраза «я знаю, что ничего не знаю» рвет душу и актуальна ныне как никогда. Молодежь думает, что очки нацепила, в библиотеку, то есть в поток, вошла — и отныне все знает. Увы, обложки — не тексты. Мало знать, где лежит книжка с понадобившимися знаниями, книги нужно прочесть, и тогда знания отойдут на второй план, решения будут возникать сами, на основе ранее прочитанного про совсем другое и внешне ничем с возникшей проблемой не связанное. Вам сколько лет?
У подключенных к потоку все открытые данные о собеседнике были перед глазами, и движением бровей-глаз-мыслей вызывалось дополнительное, уточнялось необходимое или убиралось лишнее. Но Сальер не носил очков, их не было у него ни на запястье, ни на груди, ни на поясе. Кузьма Артемонович предпочитал стопроцентную реальность.
— Я родился в середине двадцать первого, — поведал Гаврила Иванович.
— Я мог быть вашим отцом или дедом. Для меня вы — молодой человек, хотя, возможно, у вас уже взрослые внуки. Вы достигли пика карьеры, и подчиненные вас боготворят. Я спрашивал. Все от вас в восторге. Им и вам повезло. И начальство ваше проявило мудрость, оно не наступило на общие грабли «предела компетентности» и нашло нужного человека. Наверное, вы были тем, кем казались — у большинства, поверьте на слово знающему человеку, это не так. Я тоже был руководителем, но остановился на уровне заместителя. Впрочем, заместитель из меня получился хороший, никто не жаловался. Вы, должно быть, в курсе, ведь вы, как понимаю, разговаривали со всеми. Хорошему работнику нужно давать больше ответственности на его месте, но не переводить на высшую должность. Эта система привела к краху прежнюю экономику. Люди двигаются по карьерной лестнице до уровня некомпетенции. Когда такие горе-выдвиженцы — в прошлом, кстати, успешные работники на других уровнях и в других сферах — занимают все высшие должности, мир летит в тартарары. Бизнес-элита прежних времен знала правило «дальних полей». В полном виде этот психологический закон звучит так: «Дальние поля всегда зеленее». Люди думали, что в других местах, где они не были и о чем ничего не знают, жизнь лучше, а прибыль больше. Умные инвесторы всегда вкладывались в то, что знали, а «Дальние поля зеленее» — лозунг неудачников. Вижу, вы устали слушать, думаете: «Старый хрыч хочет поболтать» — и ждете удобного момента указать на ограничение по времени.
— Нисколько, — улыбнулся Гаврила Иванович. — Но время действительно ограничено.
— Я начал издалека, чтобы подвести к разговору о Чайкине. Он сменил меня на посту заместителя, и больше всего вопросов ваши подчиненные задавали о его работе и его контуженной невесте, которую Вадик подключил к своему немешарику. Видимо, искали взаимосвязь. Что я знал, то уже рассказал, искомой вами взаимосвязи не вижу, но кое-что добавить могу и хочу.
