Прощальный вечер, тем временем, подошел к концу. Ференц хорошенько «нагрузился», однако уверенно держался на ногах. Мы обнялись с каждым гостем, обменявшись адресами, все наперебой приглашали приехать в гости, в «Страну венгров». Впрочем дружеская переписка, как это часто бывает, закончилась, не начавшись. Лишь Олег и Мари потом пару раз черкнули друг другу. Она ему на прощание тоже что-то подарила, он благодарно принял, забыв про наставления «Инструктора» из песни Высоцкого: «От подарков их сурово отвернись, Мол у самих добра такого завались!».
Ну, дорогие «мадьярок» (венгры), всем «надьон кёсоньюк», «а висонтлаташра» (до свидания)!
* * *
На следующий день мы втроем снова пришли на кафедру иностранных языков. Заглянули в опустевшие аудитории, где еще вчера шли занятия с венграми. Без ставшего привычным курлыкания на европейской разновидности колоритной «ханты-мансийской» речи, немного взгрустнулось. Однако нам не терпелось взглянуть на анкеты, поскольку там, помимо прочих, значились два ключевых вопроса: «что вам понравилось больше всего» и «что вам не понравилось больше всего». Вопросы были сформулированы чётко, прямо, соответственно и ответы на них ожидались честные и откровенные. Правда-матушка тогда была не особо в чести, ее, упрямую, всё время хотели причесать и прилизать, чего стоила еженедельно выходившая на первом общесоюзном канале передача «Советский союз глазами зарубежных гостей». А тут представилась уникальная возможность увидеть реальную Казань «глазами зарубежных гостей», пусть и из родного соцлагеря.
Постучавшись, вошли в кабинет Эмилии Агафоновны, поздоровались. Поскольку не исключалась возможность привлечения нас в качестве гидов-общественников в дальнейшем, хотелось обсудить итоги нашей бурной деятельности, выслушать ее пожелания и критику. Хотя я заранее предполагал, за что нам, и конкретно мне, влетит. На углу ее стола лежала стопка вчерашних заполненных венграми анкет.
— Ну что, ребятки, в целом, вы — молодцы! — профессор начала разговор с позитива.
— Мы старались! — мы радостно улыбнулись, хотя и так об этом догадывались. Впрочем далее, по логике, должны были услышать ее «но...» и не ошиблись.
— Но кое-что надо бы обсудить. Кстати, ваш венгерский меня сразил!
Мы промолчали, понимая, что дальше начнется внушение.
— Зачем вы пили с ними? Сами же пели: «нет, ребята-демократы, только чай...».
— Ну, как зачем? Нас угостили — загород, знаете ли, непринужденная обстановка, природа, озеро… Никто нас ни о чем не предупреждал, просили сообщить только о попытках торговать шмотками, но этого не случилось. Привезти бухло — их инициатива. И потом, никто же не перепил, на рога не встал.
— Да? А твой, Петя, «международный заплыв»? Да я чуть с ума не сошла, пока вы плыли! А если бы кто-нибудь утонул?!
— Ну не утонул же... — неуверенно, краснея, ответил я; ее абсолютная правота была очевидна. — Эмилия Агафоновна, больше не повторится! Чесслово!
— Надеюсь, ребята… — она глубоко вздохнула. — Да! И больше не пойте, пожалуйста, «Про загранкомандировку»: эта песня, как бы помягче выразиться, ну, не совсем уместна.
Мы молчали. И вдруг нам так стало ее жаль! Господи, думаем, немолодая уставшая женщина, такая ответственность, пашет, старается всем угодить, а тут столько балбесов, что молодых, что старых, что наших, что не наших.
— Кстати, Олег, ты последние дни как-то странно себя вёл — не пел, даже не улыбался. Прямо выпадал из вашего трио, все наши заметили. — начала новую тему Эмилия Агафоновна.
Насибулла мгновенно покраснел, задергал головой и стал ежесекундно зажмуриваться.
— Да Лукач, гад, его подругу пытался охмурить, не вышло. — ответил за него Ширш.
— Коз-з-зёл! — смачно выдала профессор. — Я сразу так и поняла: на озере пялился на нее во все глаза, потом ты, Олег, загрустил, потом он, типа, заболел, на банкете куда-то вдвоем вышли. Значит она тебе всё-таки сама доложила? Кстати, венгры всё знали: заметили его ступор на озере, потом некоторые из них видели их идущих в гостиницу, как они оживленно общались в фойе, поднялись к нему в номер. Как она вскоре пулей выскочила из гостиницы. И, несмотря на его высокое служебное положение, выговорили ему всё, что он заслуживал — уж больно ты, Олег, им нравился. Мари, правда, ни о чем не известили — незачем ей знать. Мне один из венгров потом всё рассказал.
— Да-а?! — встрепенулся Насибулла. — Так значит стоило ему…
Тут он осёкся.
— Не стоило, Олежек, не стоило. Но и твоя подруга пусть будет поосмотрительней: с этими ребятами нужно держать ухо востро!
— Эмилия Агафоновна, откровенность за откровенность: тот венгр, который вам всё доложил, наверное был не простым слушателем курсов? И Лукачу дома «вдуют»? — поинтересовались мы.
— Лишние вопросы, ребята. — недвусмысленно ответила профессор.
— А можно почитать их анкеты? — мы никак не хотели от нее отставать.
— Анкеты?.. Понимаете, они для служебного пользования, мы их даже нашим преподавательницам не даем, просто потом информируем о том, что имеет непосредственное отношение к ним и к учебному процессу. Обычно эти анкеты сразу забирает Главный Идеолог… — устало сказала она, но вдруг, замерев на мгновение, махнула рукой. — А прочтите! Прочтите. Только никому об этом не говорите. А то вчера он даже не соизволил прийти – занят, видишь ли, был. Сегодня позвонил мне, занесите, дескать, анкеты ко мне в кабинет — еще гонять меня будет!
Мы схватили стопку анкет и, чуть не стукнувшись лбами, с интересом принялись их читать. Конечно, было написано с ошибками, у кого больше, у кого меньше, не совсем по-русски, но тем не менее…
Итак, «что вам понравилось больше всего»?
На первом месте у всех — речная прогулка по Волге. Еще бы! Правда, несколько человек написали вместо слова «прогулка» – «судоходство», но суть была ясна. «О, Волга, колыбель моя...».
На втором – мы, красавцы: «общение со студентами-гидами Андреем, Петей и Олегом». Ну разве не орлы?!
На третьем – наши преподавательницы (только у мужиков, у венгерок — нет).
Далее ответы разнились. Кто-то написал «город Казань», кто-то – «зеленые уроки», кто-то – «купание в озере», кто-то – «игры и песни», кто-то – просто «занятия». Естественно, значились в ответах и «казанские девушки и женщины» (устно венгры нам как-то поведали, что парни в Казани – «не очень», что неудивительно, обратное выглядело бы, как минимум, странно).
Некоторые написали, «что можно купаться в Волге», ибо ни одному венгру не придет в голову залезть в Дунай в городской черте, особенно Будапешта.
Но наше внимание привлекли два ответа на этот вопрос.
«Что в Казани много красивых деревянных домов». Сейчас обычно в комментариях на такие посты ставится много вопросительных знаков, мы точно никак не ожидали увидеть такой ответ. Но, как говорится, «написанное пером не вырубишь топором».
В своё время большинство домов в Казани, как и в любом другом городе средней полосы, кроме столиц, были деревянными. Некоторые — настоящие памятники деревянного зодчества, иногда первый этаж был кирпичным, второй — деревянным. Я каждый день видел их по пути в университет, проезжая на троллейбусе по улице Свердлова, ныне Петербургской, через Суконную слободу, сохранявшую в те годы облик столетней давности, деревянно-резную, патриархальную, с яблоньками во дворах и классическими бабушками на скамеечках. Целые районы города были тогда деревянными — Калуга, район на Волкова, Федосеевская и, частично, Старо-Татарская слобода, где прошло моё раннее детство. На некоторых домах висели таблички «Памятник архитектуры. Охраняется государством». Конечно, такие дома быстро ветшали: дерево, увы, недолговечно. И тем не менее. В новые времена от деревянного «наследства» власти решили избавиться — хлопотно содержать, да и земля, занимаемая деревянными «ветеранами» в центре города ой как недёшева, поэтому деревянную застройку сносили целыми кварталами. Лишь двухэтажный деревянный дом, где находится музей Ленина, сохранился, да деревянные новоделы на пешеходной зоне Старо-Татарской слободы красуются.
Не знаю-не знаю… Кое-что, мне кажется, вполне можно было бы сохранить. В соседнем с Новосибирском Томске на деревянное зодчество «молятся», реставрируют, восстанавливают — смотрится очень живописно и, как сейчас умно выражаются, аутентично. Потому и зовётся неофициально красавец Томск «Сибирскими Афинами». А что до Европы… Есть русская поговорка «От трудов праведных не наживешь палат каменных», то есть каменный дом в России — признак состоятельности. В Европе же сейчас наоборот — престижнее жить в деревянном доме.
«Что в Казани всё есть». Этот ответ и вовсе вызвал у нас шок. В восьмидесятых годах существовал огромный дефицит, как нам казалось, «всего». Дефицит не покупали – «доставали». Прежде всего это касалось жратвы, тряпок, обуви, книг, мебели и автомобилей (обширный список можно продолжить). Но, оказалось, венгры по продуктовым, мебельным, книжным, обувным и магазинам одежды не ходили: их это не интересовало, своего хватает. Домой они везли транзисторные радиоприемники, малогабаритные телевизоры с ручкой, складные велосипеды «Кама», электрокофемолки, фарфор и прочее — всё что у них было либо в дефиците, либо очень дорого. Поэтому в Казани они купили что их интересовало, потому-то и возникло впечатление, что у нас «всё есть». Мда-а-а...
Теперь что им «не понравилось больше всего».
Транспорт. От гостиницы в МЦ до университета они каждый день добирались самостоятельно да еще в часы-пик. Пассажиры, говорят, грубые, толкаются. Впрочем не уверен, что в часы-пик в Будапеште все одеты в белое-пушистое и мурлыкают.
Мухи. Да, старый обветшавший жилой фонд в центре Казани тогда был обширен. Во многих домах коммунальные удобства — во дворе. Как вспомню запах из этих дворов на улицах Баумана или Островского, надписи аршинными буквами «туалета нет!» на стенах арочных проходов в них. Отсюда и вредные насекомые.
На неделю в гостинице отключали горячую воду. Да, как всегда летом, у нас проводится профилактика труб отопления и водопровода, поэтому, не согласовав с руководством курсов, ее отрубили. Возможно отключили бы и на подольше, но тут, видимо, вмешался кто-то из старших «коллег» Главного Идеолога. А может коммунальщики оперативно управились, не знаю. Помню лишь зачуханные несчастные лица венгров, не привыкших к холодному душу. По слухам, даже хотели идти напрямую жаловаться в обком, благо он был от них недалече. Недовольный Лукач, еще до неудавшегося «съёма», с возмущением буркнул как-то: «Рано еще Казани принимать интуристов». На что Ширш резонно возразил: «Ну и чё? У нас в общежитии полгода нет горячей воды — и ничё!»
Закончив чтение, отдали анкеты Эмилии Агафоновне.
— Ладно, ребят, мне идти надо. Докладную, что вы бухали, пели «неправильные» песни, лезли в холодную воду, писать не буду. Главное, венгры остались вами очень довольны.
— Спасибо, Эмилия Агафоновна! Всё ясно. До свидания! – мы поняли, что «продолжение следует».
Выйдя со второго учебного корпуса, решили поехать в общагу к Ширшу хлебнуть пивка.
Насибулла, вновь немного покраснев, улыбнулся:
— А еще мне Мари сказала: хорошая у тебя девушка, женись на ней!
На что вмиг воспрявший Ширш, не так давно утративший вольный статус холостяка, живо отреагировал:
— Какой базар? Так женись на ней!
Второй «сезон»
Начало второго «сезона» нашей «гидности» обошлось без предварительной «высочайшей» аудиенции с Главным Идеологом. Секретарь комитета комсомола биофака Ильгизар Рахимов, ныне профессор Казанского университета, буднично выловив меня на лестнице главного корпуса, поинтересовался: не хотим ли мы вновь поработать на КРЯ филфака.
«Хотим!» — мгновенно отреагировал я, даже не согласовав с Ширшем своё решение. Насибулла, к сожалению, отбыл на полевую практику: он учился на почвоведении, мы кликали студентов этой кафедры «почвоедами» или «почвогрызами».
И вскоре вновь состоялась встреча с родной Эмилией Агафоновной и преподавателями курсов. Из прошлогоднего состава осталась только одна сотрудница, зато добавился аспирант кафедры иностранных языков. Он всюду ходил с теннисным мячиком, стукая им об пол: как выяснилось позже, у него был свой метод работы — бросал мячик отвечающему курсанту, тот, ответив, должен был кинуть его обратно.
В этот раз групп было две — болгарская и венгерская. Через несколько дней в той же аудитории на втором корпусе все внимательно слушали Главного Идеолога, вновь исправно молотившего ту же речь, что и годом ранее. На столе ровными рядами стояли бутылки с минералкой и дефицитной в то время «Пепси-колой», рядом красовался поднос со стаканами и открывашками — прошлогодний «урок» пошел впрок.
Болгары — несовершеннолетние девчонки и всего один парень из какого-то колледжа — владели русским на порядок лучше венгров, что неудивительно: «братушки» как-никак. Кстати, беглая болгарская речь была довольно непонятна, так, отдельно выхваченные знакомые слова. И к чему мы так и не привыкли — когда болгары соглашались, они отрицательно мотали головой, хотелось крикнуть, мол, ну что вам, блин, опять не так?
Однако болгары были нам неинтересны: малолетки, к тому же трое сопровождавших их учителей вились над ними, как наседки над цыплятами. Нас, конечно же, интересовали венгры. Они представляли собой сборную команду студентов со всей страны, главным образом, из Будапешта. «О! Опять, родные, заголосили...» — помнится, с улыбкой молвил Ширш, заслышав знакомую мадьярскую «мову». Проживали все слушатели КРЯ в той же гостинице МЦ (горячую воду, слава богу, не отключали).
Занятия стартовали. В этот раз никакого вожделенного рассматривания преподавательниц и сальных шуточек, сопровождаемых утробным смешком, никакого утреннего перегара не замечалось. Всё было корректно и дисциплинировано: студенты несравнимо больше оздинских металлургов были заинтересованы в совершенствовании знаний русского языка.
Занимались венгры и болгары, разумеется, раздельно. Тем не менее, «зеленые уроки» на Лебяжьем проводились с обеими группами совместно. Наш с Ширшем, теперь уже дуэт, вновь старался вовсю. Разок я брал с собой свою подругу. «Олежкина» Ирочка не поехала: Насибулла строго-настрого запретил ей даже приближаться к венграм, а нас попросил проследить за этим.
Июнь стоял благодатный, вода хорошо прогрелась, купающихся казанцев было полно, а потому Эмилия Агафоновна разрешила залезть в воду. «Но только не дальше десяти метров от берега!» — скомандовала она. Что ж, хорошо — «йо», по-венгерски, «добре», по-болгарски.
Конечно, общение с равными нам по возрасту и статусу студентами было намного интереснее и содержательнее, чем с металлургами. Внешне они почти не отличались от нас, советских студентов, и тоже состояли в рядах своего «комсомола» — «Кишхазанкерт». Венгры постоянно просили у нас гитару, чтоб исполнить самим — современные шлягеры на английском и венгерском языках; они вообще много пели. Знали и любили те же группы и исполнителей, что и мы — «Пинк флойд», «Дип папл», АББА, «Оттаван», «Бони-М», «Смоки», «Би джиз», итальянцев и так далее. Из наших венгры знали, точнее, слышали, только Аллу Пугачеву. Ну и, конечно же, Владимира Высоцкого — они, как и металлурги из Озда, тоже наивно надеялись купить в Казани его пластинки.
Ну, дорогие «мадьярок» (венгры), всем «надьон кёсоньюк», «а висонтлаташра» (до свидания)!
* * *
На следующий день мы втроем снова пришли на кафедру иностранных языков. Заглянули в опустевшие аудитории, где еще вчера шли занятия с венграми. Без ставшего привычным курлыкания на европейской разновидности колоритной «ханты-мансийской» речи, немного взгрустнулось. Однако нам не терпелось взглянуть на анкеты, поскольку там, помимо прочих, значились два ключевых вопроса: «что вам понравилось больше всего» и «что вам не понравилось больше всего». Вопросы были сформулированы чётко, прямо, соответственно и ответы на них ожидались честные и откровенные. Правда-матушка тогда была не особо в чести, ее, упрямую, всё время хотели причесать и прилизать, чего стоила еженедельно выходившая на первом общесоюзном канале передача «Советский союз глазами зарубежных гостей». А тут представилась уникальная возможность увидеть реальную Казань «глазами зарубежных гостей», пусть и из родного соцлагеря.
Постучавшись, вошли в кабинет Эмилии Агафоновны, поздоровались. Поскольку не исключалась возможность привлечения нас в качестве гидов-общественников в дальнейшем, хотелось обсудить итоги нашей бурной деятельности, выслушать ее пожелания и критику. Хотя я заранее предполагал, за что нам, и конкретно мне, влетит. На углу ее стола лежала стопка вчерашних заполненных венграми анкет.
— Ну что, ребятки, в целом, вы — молодцы! — профессор начала разговор с позитива.
— Мы старались! — мы радостно улыбнулись, хотя и так об этом догадывались. Впрочем далее, по логике, должны были услышать ее «но...» и не ошиблись.
— Но кое-что надо бы обсудить. Кстати, ваш венгерский меня сразил!
Мы промолчали, понимая, что дальше начнется внушение.
— Зачем вы пили с ними? Сами же пели: «нет, ребята-демократы, только чай...».
— Ну, как зачем? Нас угостили — загород, знаете ли, непринужденная обстановка, природа, озеро… Никто нас ни о чем не предупреждал, просили сообщить только о попытках торговать шмотками, но этого не случилось. Привезти бухло — их инициатива. И потом, никто же не перепил, на рога не встал.
— Да? А твой, Петя, «международный заплыв»? Да я чуть с ума не сошла, пока вы плыли! А если бы кто-нибудь утонул?!
— Ну не утонул же... — неуверенно, краснея, ответил я; ее абсолютная правота была очевидна. — Эмилия Агафоновна, больше не повторится! Чесслово!
— Надеюсь, ребята… — она глубоко вздохнула. — Да! И больше не пойте, пожалуйста, «Про загранкомандировку»: эта песня, как бы помягче выразиться, ну, не совсем уместна.
Мы молчали. И вдруг нам так стало ее жаль! Господи, думаем, немолодая уставшая женщина, такая ответственность, пашет, старается всем угодить, а тут столько балбесов, что молодых, что старых, что наших, что не наших.
— Кстати, Олег, ты последние дни как-то странно себя вёл — не пел, даже не улыбался. Прямо выпадал из вашего трио, все наши заметили. — начала новую тему Эмилия Агафоновна.
Насибулла мгновенно покраснел, задергал головой и стал ежесекундно зажмуриваться.
— Да Лукач, гад, его подругу пытался охмурить, не вышло. — ответил за него Ширш.
— Коз-з-зёл! — смачно выдала профессор. — Я сразу так и поняла: на озере пялился на нее во все глаза, потом ты, Олег, загрустил, потом он, типа, заболел, на банкете куда-то вдвоем вышли. Значит она тебе всё-таки сама доложила? Кстати, венгры всё знали: заметили его ступор на озере, потом некоторые из них видели их идущих в гостиницу, как они оживленно общались в фойе, поднялись к нему в номер. Как она вскоре пулей выскочила из гостиницы. И, несмотря на его высокое служебное положение, выговорили ему всё, что он заслуживал — уж больно ты, Олег, им нравился. Мари, правда, ни о чем не известили — незачем ей знать. Мне один из венгров потом всё рассказал.
— Да-а?! — встрепенулся Насибулла. — Так значит стоило ему…
Тут он осёкся.
— Не стоило, Олежек, не стоило. Но и твоя подруга пусть будет поосмотрительней: с этими ребятами нужно держать ухо востро!
— Эмилия Агафоновна, откровенность за откровенность: тот венгр, который вам всё доложил, наверное был не простым слушателем курсов? И Лукачу дома «вдуют»? — поинтересовались мы.
— Лишние вопросы, ребята. — недвусмысленно ответила профессор.
— А можно почитать их анкеты? — мы никак не хотели от нее отставать.
— Анкеты?.. Понимаете, они для служебного пользования, мы их даже нашим преподавательницам не даем, просто потом информируем о том, что имеет непосредственное отношение к ним и к учебному процессу. Обычно эти анкеты сразу забирает Главный Идеолог… — устало сказала она, но вдруг, замерев на мгновение, махнула рукой. — А прочтите! Прочтите. Только никому об этом не говорите. А то вчера он даже не соизволил прийти – занят, видишь ли, был. Сегодня позвонил мне, занесите, дескать, анкеты ко мне в кабинет — еще гонять меня будет!
Мы схватили стопку анкет и, чуть не стукнувшись лбами, с интересом принялись их читать. Конечно, было написано с ошибками, у кого больше, у кого меньше, не совсем по-русски, но тем не менее…
Итак, «что вам понравилось больше всего»?
На первом месте у всех — речная прогулка по Волге. Еще бы! Правда, несколько человек написали вместо слова «прогулка» – «судоходство», но суть была ясна. «О, Волга, колыбель моя...».
На втором – мы, красавцы: «общение со студентами-гидами Андреем, Петей и Олегом». Ну разве не орлы?!
На третьем – наши преподавательницы (только у мужиков, у венгерок — нет).
Далее ответы разнились. Кто-то написал «город Казань», кто-то – «зеленые уроки», кто-то – «купание в озере», кто-то – «игры и песни», кто-то – просто «занятия». Естественно, значились в ответах и «казанские девушки и женщины» (устно венгры нам как-то поведали, что парни в Казани – «не очень», что неудивительно, обратное выглядело бы, как минимум, странно).
Некоторые написали, «что можно купаться в Волге», ибо ни одному венгру не придет в голову залезть в Дунай в городской черте, особенно Будапешта.
Но наше внимание привлекли два ответа на этот вопрос.
«Что в Казани много красивых деревянных домов». Сейчас обычно в комментариях на такие посты ставится много вопросительных знаков, мы точно никак не ожидали увидеть такой ответ. Но, как говорится, «написанное пером не вырубишь топором».
В своё время большинство домов в Казани, как и в любом другом городе средней полосы, кроме столиц, были деревянными. Некоторые — настоящие памятники деревянного зодчества, иногда первый этаж был кирпичным, второй — деревянным. Я каждый день видел их по пути в университет, проезжая на троллейбусе по улице Свердлова, ныне Петербургской, через Суконную слободу, сохранявшую в те годы облик столетней давности, деревянно-резную, патриархальную, с яблоньками во дворах и классическими бабушками на скамеечках. Целые районы города были тогда деревянными — Калуга, район на Волкова, Федосеевская и, частично, Старо-Татарская слобода, где прошло моё раннее детство. На некоторых домах висели таблички «Памятник архитектуры. Охраняется государством». Конечно, такие дома быстро ветшали: дерево, увы, недолговечно. И тем не менее. В новые времена от деревянного «наследства» власти решили избавиться — хлопотно содержать, да и земля, занимаемая деревянными «ветеранами» в центре города ой как недёшева, поэтому деревянную застройку сносили целыми кварталами. Лишь двухэтажный деревянный дом, где находится музей Ленина, сохранился, да деревянные новоделы на пешеходной зоне Старо-Татарской слободы красуются.
Не знаю-не знаю… Кое-что, мне кажется, вполне можно было бы сохранить. В соседнем с Новосибирском Томске на деревянное зодчество «молятся», реставрируют, восстанавливают — смотрится очень живописно и, как сейчас умно выражаются, аутентично. Потому и зовётся неофициально красавец Томск «Сибирскими Афинами». А что до Европы… Есть русская поговорка «От трудов праведных не наживешь палат каменных», то есть каменный дом в России — признак состоятельности. В Европе же сейчас наоборот — престижнее жить в деревянном доме.
«Что в Казани всё есть». Этот ответ и вовсе вызвал у нас шок. В восьмидесятых годах существовал огромный дефицит, как нам казалось, «всего». Дефицит не покупали – «доставали». Прежде всего это касалось жратвы, тряпок, обуви, книг, мебели и автомобилей (обширный список можно продолжить). Но, оказалось, венгры по продуктовым, мебельным, книжным, обувным и магазинам одежды не ходили: их это не интересовало, своего хватает. Домой они везли транзисторные радиоприемники, малогабаритные телевизоры с ручкой, складные велосипеды «Кама», электрокофемолки, фарфор и прочее — всё что у них было либо в дефиците, либо очень дорого. Поэтому в Казани они купили что их интересовало, потому-то и возникло впечатление, что у нас «всё есть». Мда-а-а...
Теперь что им «не понравилось больше всего».
Транспорт. От гостиницы в МЦ до университета они каждый день добирались самостоятельно да еще в часы-пик. Пассажиры, говорят, грубые, толкаются. Впрочем не уверен, что в часы-пик в Будапеште все одеты в белое-пушистое и мурлыкают.
Мухи. Да, старый обветшавший жилой фонд в центре Казани тогда был обширен. Во многих домах коммунальные удобства — во дворе. Как вспомню запах из этих дворов на улицах Баумана или Островского, надписи аршинными буквами «туалета нет!» на стенах арочных проходов в них. Отсюда и вредные насекомые.
На неделю в гостинице отключали горячую воду. Да, как всегда летом, у нас проводится профилактика труб отопления и водопровода, поэтому, не согласовав с руководством курсов, ее отрубили. Возможно отключили бы и на подольше, но тут, видимо, вмешался кто-то из старших «коллег» Главного Идеолога. А может коммунальщики оперативно управились, не знаю. Помню лишь зачуханные несчастные лица венгров, не привыкших к холодному душу. По слухам, даже хотели идти напрямую жаловаться в обком, благо он был от них недалече. Недовольный Лукач, еще до неудавшегося «съёма», с возмущением буркнул как-то: «Рано еще Казани принимать интуристов». На что Ширш резонно возразил: «Ну и чё? У нас в общежитии полгода нет горячей воды — и ничё!»
Закончив чтение, отдали анкеты Эмилии Агафоновне.
— Ладно, ребят, мне идти надо. Докладную, что вы бухали, пели «неправильные» песни, лезли в холодную воду, писать не буду. Главное, венгры остались вами очень довольны.
— Спасибо, Эмилия Агафоновна! Всё ясно. До свидания! – мы поняли, что «продолжение следует».
Выйдя со второго учебного корпуса, решили поехать в общагу к Ширшу хлебнуть пивка.
Насибулла, вновь немного покраснев, улыбнулся:
— А еще мне Мари сказала: хорошая у тебя девушка, женись на ней!
На что вмиг воспрявший Ширш, не так давно утративший вольный статус холостяка, живо отреагировал:
— Какой базар? Так женись на ней!
Второй «сезон»
Начало второго «сезона» нашей «гидности» обошлось без предварительной «высочайшей» аудиенции с Главным Идеологом. Секретарь комитета комсомола биофака Ильгизар Рахимов, ныне профессор Казанского университета, буднично выловив меня на лестнице главного корпуса, поинтересовался: не хотим ли мы вновь поработать на КРЯ филфака.
«Хотим!» — мгновенно отреагировал я, даже не согласовав с Ширшем своё решение. Насибулла, к сожалению, отбыл на полевую практику: он учился на почвоведении, мы кликали студентов этой кафедры «почвоедами» или «почвогрызами».
И вскоре вновь состоялась встреча с родной Эмилией Агафоновной и преподавателями курсов. Из прошлогоднего состава осталась только одна сотрудница, зато добавился аспирант кафедры иностранных языков. Он всюду ходил с теннисным мячиком, стукая им об пол: как выяснилось позже, у него был свой метод работы — бросал мячик отвечающему курсанту, тот, ответив, должен был кинуть его обратно.
В этот раз групп было две — болгарская и венгерская. Через несколько дней в той же аудитории на втором корпусе все внимательно слушали Главного Идеолога, вновь исправно молотившего ту же речь, что и годом ранее. На столе ровными рядами стояли бутылки с минералкой и дефицитной в то время «Пепси-колой», рядом красовался поднос со стаканами и открывашками — прошлогодний «урок» пошел впрок.
Болгары — несовершеннолетние девчонки и всего один парень из какого-то колледжа — владели русским на порядок лучше венгров, что неудивительно: «братушки» как-никак. Кстати, беглая болгарская речь была довольно непонятна, так, отдельно выхваченные знакомые слова. И к чему мы так и не привыкли — когда болгары соглашались, они отрицательно мотали головой, хотелось крикнуть, мол, ну что вам, блин, опять не так?
Однако болгары были нам неинтересны: малолетки, к тому же трое сопровождавших их учителей вились над ними, как наседки над цыплятами. Нас, конечно же, интересовали венгры. Они представляли собой сборную команду студентов со всей страны, главным образом, из Будапешта. «О! Опять, родные, заголосили...» — помнится, с улыбкой молвил Ширш, заслышав знакомую мадьярскую «мову». Проживали все слушатели КРЯ в той же гостинице МЦ (горячую воду, слава богу, не отключали).
Занятия стартовали. В этот раз никакого вожделенного рассматривания преподавательниц и сальных шуточек, сопровождаемых утробным смешком, никакого утреннего перегара не замечалось. Всё было корректно и дисциплинировано: студенты несравнимо больше оздинских металлургов были заинтересованы в совершенствовании знаний русского языка.
Занимались венгры и болгары, разумеется, раздельно. Тем не менее, «зеленые уроки» на Лебяжьем проводились с обеими группами совместно. Наш с Ширшем, теперь уже дуэт, вновь старался вовсю. Разок я брал с собой свою подругу. «Олежкина» Ирочка не поехала: Насибулла строго-настрого запретил ей даже приближаться к венграм, а нас попросил проследить за этим.
Июнь стоял благодатный, вода хорошо прогрелась, купающихся казанцев было полно, а потому Эмилия Агафоновна разрешила залезть в воду. «Но только не дальше десяти метров от берега!» — скомандовала она. Что ж, хорошо — «йо», по-венгерски, «добре», по-болгарски.
Конечно, общение с равными нам по возрасту и статусу студентами было намного интереснее и содержательнее, чем с металлургами. Внешне они почти не отличались от нас, советских студентов, и тоже состояли в рядах своего «комсомола» — «Кишхазанкерт». Венгры постоянно просили у нас гитару, чтоб исполнить самим — современные шлягеры на английском и венгерском языках; они вообще много пели. Знали и любили те же группы и исполнителей, что и мы — «Пинк флойд», «Дип папл», АББА, «Оттаван», «Бони-М», «Смоки», «Би джиз», итальянцев и так далее. Из наших венгры знали, точнее, слышали, только Аллу Пугачеву. Ну и, конечно же, Владимира Высоцкого — они, как и металлурги из Озда, тоже наивно надеялись купить в Казани его пластинки.
