Комэр тоже лёг на пол, чтоб легче расслабиться. Данфи попытался протянуть ему ручку, но Хранитель строго запретил ему.
-Хочешь свою душу присоединить к нашим? Или ещё чего доброго, всем троим в твоей тушке оказаться? Так давай, бери его к себе, а мне его тело оставь в полное распоряжение. Возражать не стану.
-Поговори мне,- скорчив злобную рожу, зарычала я,- сейчас вообще без тела оставлю и развеешься во славу Саота! Обойдёмся как-нибудь и без твоих особо ценных суждений.
Старикашка заткнулся и только торопливо шептал свои подготовительные заклятья. Боится, мерзавец, что я и передумаю. Так ему и надо. Вредный он.
-Не дотрагивайтесь до тела, пока мы не очнёмся,- заявил он,- поджигая травы маленькой синей молнией.
-Вы?- нервно хихикнула я,- Долго это будет?
-До получаса, максимум.
Дымок вился из чаши, поставленной так, чтобы он стелился прямо над лицом Комэра. Глаза его закрылись. Мне было страшно. Я бы ни за что не согласилась на такую процедуру. Лами попытался занять меня разговором.
-Знаешь, сказал он, меня всегда удивляет насколько близки к нам наши боги. Насколько они человечны. Ты, вот, сказку вспомнила. А я подумал, неужели Саот не смог уберечь от смерти брата? Или воскресить его при помощи источников? И вообще, говорят, ведь, что боги бессмертны.. Вон, твой Тёмный тебя вечностью заманивает.
-Не ревнуй. Никто не говорит о бессмертии. А вечной их жизнь кажется нам, короткоживущим. Всё видится в сравнении.
-Ревновать я тебя буду всегда,- потянулся ко мне Лами,- не могу думать о том, что кто-то ещё будет касаться твоего тела. Хотя желаю тебе жить как можно дольше, если твой влюблённый бог предоставит тебе этот шанс. К сожалению, и для нас, как ты говоришь, короткоживущих, иногда судьба предоставляет испытание, которое не всякий выдержит. Когда наша пара уходит за грань, оставляя нашу жизнь пустой, лишённой красок и эмоций. Пусть у тебя появится возможность полюбить этого бога. Хотя мне безмерно больно это говорить. Не знаю, насколько божественность отличает его от нас, но, из того, что мы слышали, понятно - любить он умеет совершенно по человечески. И страдать по брату тоже. Хотя, повторюсь, так и не понимаю, почему он его не мог оживить?
-Я думаю, боги столько души вкладывают в свои творения, что смерть Мундру представляется более вероятной не от ран, а от того, что его народ был полностью истреблён саткарами. Наверное, наши молитвы для создателей, важны как эманации их собственной души. Они поддерживают их жизнь. Не даром есть поверье, что боги умирают тогда, когда больше некому им молиться. Свой народ Саот тоже не уничтожил полностью, а только проклял, желая ему, в наказании, обрести понимание собственных ошибок. Он и себя наказал. Чудовища богам не молятся. Хорошо, что у него остались верные малыши плакальщики. Иначе, может быть, мы пришли бы, действительно, в пустой мир.
-Да уж. Наверное его любовь к этой женщине-саткаре показалась ему настолько уродливой, что он дал проявиться её воображаемому лицу. И я не могу не понимать его. Он много лет страдал и винил себя. Но всё когда-то уходит. И боль тоже становится терпимее. А боль души вообще можно излечить новым чувством. Тем, что чище и прекраснее. Ему есть за что любить тебя. Ты добрая, самотверженная девочка. А ещё красивая и тёплая.
Он зарылся носом в мои волосы и зашептал, поглядывая на дремлющего Данфи.
-Я соскучился за тобой, маленькая. Всё моё тело ноет от желания. Хочу обнять тебя, прижать к себе, всю. У тебя такая мягкая кожа, целовал бы без конца каждый пальчик, каждую родинку.
-Я тоже скучаю,- тихонько сказала я, смущённо поглядывая на плакальщика,- не слышит? Если бы знала, как хорошо с тобой, не стала бы терять ни одного дня. Ни на сомнения, ни на смущение, ни на государственные обязательства.
-Врушка,- потёрся об меня носом сидхе,- для этого ты слишком ответственная. Знаешь, я благодарен Саоту за целую жизнь, которую он уступил мне рядом с тобой. Я вряд ли был бы таким щедрым, имея такую власть. Я слишком собственник для этого. Или, просто, слишком человек. И я отдам тебе столько любви и тепла, что бы ты не забывала обо мне ту вечность, которая будет у тебя после меня.
Я благодарно прижалась к его груди и глубоко вдохнула его запах. От него мне становилось спокойно и умиротворённо. На секунду отвлеклась на Комэра. Показалось, что он слегка шевельнулся.
-Странный он,- кивнула я в сторону бывшего жреца Веледа,- но я рада, что его согласие на ритуал даёт возможность не утратить знания Хранителя. Так и не спросила у него, какой должна быть причина для желания извести целый народ. И не потерять этого желания в течение многих лет. Ведь, что ни говори, а на такую войну могло уйти время жизни не одного поколения.
-Девочка моя, не думаю, что для этого так уж нужен Хранитель. Как мужчина, скажу по собственному опыту, идущему ещё с мальчишечьих потасовок. Причину драки помнишь до первого прилетевшего кулака. Точно так же и с войнами. Первый труп делает причину начавшегося конфликта не актуальной, дальше появляется боль утраты, желание мести и прочее, и прочее.. Все забывают с чего всё начиналось. Кто был прав, а кто виновен. Начинаются игры правителей с патриотизмом. Потому, что совесть, которая сводит с ума любого, кто хоть раз убивал, требует подтверждения правоты такого деяния. А патриотизм или принадлежность к определённой вере, такую возможность даёт. В таких больших вещах, как общность одного народа или внутреннее признание того, что твоя вера и твой бог истинны, даёт право считать противников, чуть ли, вообще не людьми.
-Да, ты прав. Я сталкивалась с таким, изучая историю хомо. Меня всегда пугало определение представителей одной из древних земных конфессий всех остальных, кроме них самих, как "неверных". Тоесть они "верные", а другие нет, и это давало им преимущественное право, по их собственной религи, не соблюдать по отношению к неприсоединившимся никаких моральных канонов. Дико и странно, но сберегает психику людей, которые опускались до невиданной жестокости по отношению к тем, кто этими самыми "верными" не являлся. Оставляя их в быту обычными людьми, гостеприимными, талантливыми в созидании, заботливыми в семье. Не хочу думать, что саткары были такими. Я хочу услышать о их жизни, вере, из уст Хранителя. Обыкновенные жизненные истории, чтоб понять, какими они на самом деле были. Не привнесу ли я в наш мир беду из-за недопонимания и излишнего сострадания к тем, кого наказал собственный создатель.
-Я же говорю, ты слишком ответственная. Тебе Саот мог бы дать право быть королевой над своим народом. Ты бы его не подвела. Саоту и так повезло больше, чем его брату. Он создал два народа.
-Может быть. Я вот думаю, может стоит вернуть души только тем, кого сберёг Хранитель? Старики, как он сказал, вряд ли сохранили возможность воскреснуть из-за слишком долгого ожидания милости богов. И как бы жестоко это ни звучало, но это хорошо. Они слишком костны, чтоб менятся. Женщины же, особенно молодые, имеют особенность ассимилироваться и выживать практически в любых условиях. В их природе берегинь, заложено приспосабливаться и сохранять жизнь. А так же продолжать род любым путём. А дети прекрасны тем, что способны учиться и воспринимать другую мораль, иные правила жизни. Они ещё не утратили стимула к познанию нового, заложенную в них самой природой. Я говорю это не потому, что боюсь возможного сражения с Саламандрой. Хотя страх есть, конечно. Я нормальная. Живая. И умирать у меня нет никакого желания. Тем более сейчас, когда у меня есть ты.
-Вот уж рад это слышать. Безмерно. Потому, что терять тебя, никакого желания не имею. Более того. Мне наплевать на саткар. Я хочу, чтоб жила ты. Хочу, чтоб у тебя родились мои дети. И это, заметь, совершенно нормальное желание любящего мужчины. Но я отдаю себе отчёт, что правители если не рождаются, то уж воспитываются, точно, другими. И ты не сможешь быть иной. И, если я тебя полюбил такой, какая ты есть, то какое моё право менять тебя под свои желания? Одно только позволь мне оставить. Маленькое такое желаньице. Хочу видеть тебя счастливой. И вот от этого желания позволь мне не отступать. И, если я сделаю что-то, что помешает тебе в этом, не молчи. Скажи сразу, что я делаю не так.
И он нежно прикоснулся к моим губам. Поцелуй не успел стать более глубоким и нескромным. Комэр громко вздохнул и мы отпрянули друг от друга. Наш друг оперся ладонью о каменный пол пещеры и сел, всё ещё выглядя несколько ошеломлённым.
-Это странно,- пробормотал он.
-Комэр,- испуганно вскинулась я,- это ты?
Глава 20.
Мой испуг оказался безосновательным. Хранитель сдержал слово. Ушёл на второй план, если можно так сказать. Но Комэр оставил ему право видеть и слышать, и даже обращаться к нему с вопросами и советами, если тому покажется это уместным. Я, в очередной раз, подумала о том, что, если бы уж необходимость всё же вынудила меня на подобное, я бы настояла на том, чтоб держать подобного соседа в самом дальнем закутке сознания, до того момента, пока не смогла бы освободить его.
Может подобное опасение вторжения в мою психику было несколько иррациональным, но я всегда с ужасом вспоминала свой самый большой детский страх. Я тогда, в очередной раз, пострадала от собственной шалости. Очень сильно рассекла ногу, катаясь в саду с ледяной горки, которую сама же, втихомолку от всех, залила на горе в дальнем углу сада у пруда. Широкий раскатанный каток между деревьев спускался прямо на лёд водоёма и я мчалась, стоя на ногах, с бешенной скоростью, пища от удовольствия. Мои единственные друзья - парочка бесшабашных пацанов, один из которых был свеженьким оруженосцем самого Гюнтера, с не меньшей страстью, отдавались этому занятию вместе со мной.
Во дворец присылали в обучение отпрысков самых высоких изначальных родов. Но сам Гюнтер всегда брал в оруженосцы только детей своих старых друзей, считая лордиков слишком изнеженными и высокомерными, чтоб стать настоящими воинами. Другой мальчишка был сыном конюха и был отпущен из семьи помогать отцу не столько ради заработка, сколько ради возможности поучиться. Всем детям прислуги давалась такая возможность. Для них были обязательны часы труда во дворце. Причём область приложения своих трудов они выбирали сами. Как правило рядом с родителями. По крайней мере, поначалу. Но позволялось занимать ребятишек не более, чем на пару часов в день. И никогда труд не использовался, как наказание.
Отец считал, что не стоит прививать негативное отношение к физической работе тем, для кого она, возможно, станет единственным способом существования. Наказаниями становились отлучение от занятий и посещение праздников. Кому-то покажется, что избавление от учёбы совсем не наказание, но отец всегда обязывал учителей в дворцовой школе дать понять детям, что возможность выучиться и возможность изменить свою судьбу в лучшую сторону - суть одно и то же. И это привилегия, которую надо заслужить.
Мне, не смотря на мой шебутной характер, было не легко найти себе друзей среди ровестников. Самое первое, среди них было всё ещё слишком мало одарённых магией. А у меня все забавы рано или поздно приводили к её использованию. Кроме этого, ребятишки боялись, что шалости принцессы для неё так и будут расценены, как шалости, а для них могут привести к суровому наказанию. И мало кто верил, что мои наказания, иной раз, были построже.
Ещё одним ограничением было то, что дворцовая школа, где я могла бы встретить друзей, не подходила для моего обучения. Я давным давно обогнала всех этих ребят, некоторые из которых начинали читать в довольно большом возрасте, тогда как я к шести годам уже перечитала все книги в той части библиотеки, куда мне разрешалось заходить на всех полках, до которых могла дотянуться. Чуть позднее я уже имела свой доступ во все части библиотеки, так как и магические замки перестали останавливать меня. А вот доступность верхних полок дожидалась пока я сначала не дорасту до них, а после, не обучусь левитации. По такому принципу доступности располагались книги в нашей библиотеке.
Наставниками для меня были все понемногу. Сначала мама, которая научила меня всему, что я была в состоянии воспринять в силу возраста. Потом, няньки, Гюнтер и Зар. После смерти мамы, отец ушёл в такую глубокую депрессию, что его друзья взяли надо мной плотную опеку. Я тоже страдала от потери матери, а тот, близости которого я желала более всех, упивался своим горем, только изредка, с болезненным чувством вины, отдавая мне свои редкие свободные часы. Но уж зато, когда он был со мной, то был самым ласковым и нежным отцом.
Но я ушла слишком далеко в свои воспоминания. В тот день, я со своими приятелями устроила соревнование на горке. И, конечно, именно соревновательный аспект отвергал чистую радость от катания на плетённых ковриках или просто на попе. Нужно было усложнить эту забаву до строго определённых заданных упражнений. Съезжать с горы можно было только стоя. Коснувшемуся земли любой другой частью тела, зачётных очков не полагалось. Спускались и на скорость, и на дальность, и в одиночку, и парой. Но, неизбежно, такое занятие должно было закончиться травмой. Особенно тогда, когда к заданиям подключилась магия. Пролетая на скорости, мы должны были сбить мишени на деревьях, любым доступным видом магии.
Я, конечно, швырялась шариками файерболов. Как и оруженосец Гюнтера, у которого стихия огня проснулась совсем недавно и была, по большей части, единственной и самой распространённой среди воинов, которым боевая магия была наиболее присуща. Другой наш товарищ швырялся снежками. Но не снежная зима была тому причиной. А то, что вода проснулась у сына обычного конюха, что было довольно редким ранее, но всё более распространяющимся явлением теперь.
В первые годы поселения на Чесмене колонистов, магия появилась только у изначальных и распространялась очень медленно. Чесмен перестраивал своих новых жителей постепенно, исподволь. Но в последние несколько поколений, обретение магии становилось всё более частым явлением. И вскоре, я думаю, магический дар перестанет быть поводом присвоения даже самого низкого дворянского статуса, а получит сначала ограничение, связанное с возможностью обретения и поддержания новых земельных наделов. Чего не позволяет даже завершение обучения в Ковене и получение статуса мага. А после, возможно, появятся и другие.
Эти двое мальчишек сначала сдружились между собой в школе. А, поскольку с Гюнтером мы были близки, в плане общения даже больше, чем с отцом, а уж тем более с Заром, то и его оруженосец, конечно, попал в сферу моих интересов. И вскоре наша безумная троица участвовала во всех сомнительных затеях на дворцовой территории. В этот раз всё кончилось тем, что расшалившись и отвлёкшись на метание файерболов в цель, я сильно упала в смёрзшийся сугроб на большой скорости и рассекла кожу на колене ледяным осколком.
Если бы не сильное кровотечение, которое могло меня убить в течение четверти часа, дворцовый целитель применил бы заклинание регенерации. Но для этого нельзя запирать живую кровь, а поэтому используют его только в небольших ранах.
