-Правильно,- одобрил Лами,- а мы с Комэром уже летали на Витре, тут проблем не будет.
Огонь заполыхал, на месте нашего чудесного спасения, через несколько минут, после отлёта. С высоты мы увидели как раздосадованно схлопываются огненные ладошки. Не поймали..
Крылья Витре мерно взмахивали впереди, а меленькая яркая самочка всё ешё нервно передёргивала скованными мышцами, непривычная к грузу на спине. Тогда я поглаживала её, нежно шевеля пёрышки и лепетала ласковые словечки. пытаясь послать ощутимую волну приязни и доверия.
Радовало, что огонь, едва не лишивший нас жизни, остался далеко за нашими спинами. Нервное напряжение от такой ощутимой опасности спадало. Я снова радовалась, уже очистившемуся от мрачных туч, небу. Чувству полёта. Такой всепоглощающей радости сидхе. У него теперь была и я, и его возвратившийся трейи. Он был горд, что его друг не просто выжил и снова нашёл своего эми, но и избрал себе подругу. И сумел отстоять дикую самку.
Лами, конечно, с удовольствием, не только ощутил все оттенки чувств своего вигоня, но и был бы рад, в подробностях, узнать все его похождения. Он мог предполагать что произошло, условия жизни птицеящеров не были тайной. Скорее всего эта малышка была слётком. Тоесть вылетелела из гнезда впервые и потерявшая возможность вернуться. Такое в горах случается. Иногда птенца уносит воздушный поток. В горных ущёльях они могут и убить такого неопытного летуна, разбив его о скалы, и поднять высоко, перенести через гряду и не дать возможности вернуться.
Малыши плохо управляют телом. Чаще всего первый полёт - это планирование до ближайшего утёса. Редко случается, что птенец пытается слететь впервые в одиночестве. Обычно в это время с ним рядом кто-нибудь из родителей. Но иногда, особенно после затяжных дождей, родители, долго лишённые охоты из-за плохой видимости в горах, улетают оба. Птицеящеры не любят мокрых перьев. Они выбираются на край гнезда и расправляют крылышки, давая доступ ветру и солнцу. Иногда, неловко переступая, срываются в первый нежданный полёт.
Потерянный птенец или учится всему сам, или, что чаще погибает. Иногда его убивает горный китиже. Страшный, но к счастью, очень редкий хищник. Он пожирает любую добычу, попадающую в его лапы. Толстокожий ящер, хитрый и агрессивный. Он не слишком подвижен, и охотится из засады, мимикрируя и меняя окрас, подстраиваясь под цвет окружающего камня. Стоит показаться в его пределах досягаемости любому живому существу, от мелкого грызуна, до молодого птицеящера и его длинный липкий язык, с мелкими, загнутыми назад крючочками впивается в тело несчастной жертвы и редко какому зверю удаётся вырваться.
Слюна его слегка ядовита. Но птицеящер может спастись. Элементарно, вырвав язык чудовища. Может даже постараться выклевать из раны плоть китиже. Мелкие крючки выйдут с гноем из раны. Заживать она будет долго. Но птицеящер живуч. Только неопытный птенец не знает как действовать. Дикий взрослый, даже самец, нашедший маленькую самочку, скорее всего убил бы её. Да и самка не приняла бы заботы над чужим детёнышем. Только такой, как Витре, взятый из гнезда детёнышем, привыкший помогать и кормить трейи, если он попал в беду, потерявший эмоциональную привязку, может признать как будущую пару такую малышку.
Витре оказался внезапно и нежданно одинок. Его хозяин был всегда щедр на эмоции. Вигонь чувствовал такую невосполнимую потерю, что просто должен был закрыть возникшую брешь в душе. Тем более, что он находился в возрасте, когда начинаются сражения за самку. Для них обоих такая ситуация была счастьем. Он умел добыть воду и пищу для раненного. Мог защитить и даже вылечить раны. Он и его эми лекарь, побывали во всех уголках разведанного и даже иногда неизведанного Чесмена. Попадали в приключения, о которых другие пары вигоня и человека имели слабое представление.
Вигонь не глупое животное. Он разумен в той степени, насколько человек позволяет причислить к разумным другое существо. И прекрасно запоминает, обучается и даже, в какой-то мере, строит планы.
Появление Витре не просто спасло нам жизнь. Оно значительно облегчит наше путешествие. А уж то, что их двое, вообще высшая степень удачи.
Хотя бы ситуация с водой и пищей. Витре вполне способен принести и то, и другое, если ситуация окажется такой, что нам это потребуется. Никто из нас, даже Данфи, не знали в полной мере ни мест охоты, ни источников. Данфи был очень молод. Он был у Первохрама один раз, в последний приход Тёмной луны. И тогда был совсем ребёнком. Всё необходимое добывали взрослые плакальщики. Он может указать путь к Храму. Но места здесь жестокие. Остовная вода глубоко под землёй. Единственная река та, что протекает у древнего города саткаров. Плакальщики шли к первохраму вместе с саткарами. Только те потом заходили в Храм, а малышам это было запрещено. Если только их не захотят взять с собой люди.
Перед последним переходом по пустыне, воду для детей Саота добывал из-под земли Хранитель Традиций. Поднимал магией с большой глубины. Где, Данфи обещал показать. Я могла бы попробовать повторить это, с помощью магии воды. Особенно, если поможет Лами. Ему вода и воздух удаются лучше. Хотя я, как представитель королевской, а значит изначальной семьи, владею всеми видами магии. Хотя, подозреваю, что манипуляциями с водой мне сейчас будет заниматься намного легче. Я стала женщиной. А значит во мне пробудилась материнская кровь иаров. А мне и так Гуангун редко отказывал в просьбах. И то, если не было угрозы моей жизни. Или, если просьбы были пустые, для баловства.
Место, куда нас привёл Данфи, оказалось удивительно красивым. В детских сказках, которые читал мне отец, было упоминание о таких местах в пустыне, которые назывались оазисы. Там были источники воды, к которым приходили путники и живые островки растительности вокруг них.
Тут всё было немного иначе. Пустыня была ещё впереди. И открытого источника тоже не было. Зато росли деревья, про которые плакальщик знал только то, что их корни уходили глубоко в землю. Они вырастали там, где подземные воды были не далеко от поверхности. Мы устроили замечательную стоянку в тени их раскидистых ветвей.
-Нам бы сейчас как можно больше побыть вместе с вигонями,- предупредил Лами,- и лучше вчетвером. Я восстановлю привязку быстро. А вот твоя девочка должна узнать тебя получше. До сегодняшнего дня она доверяла только Витре. Ты ей понравилась. Но связь между трейи не образуется так быстро. Есть один способ, который будет приятен нам всем, только..
Он выразительно посмотрел в сторону Комэра и плакальщика. И нежно, и очень интимно провёл рукой по моему животу, опускаясь вниз. Я залилась краской. Мы стояли спиной к нашим попутчикам и они не видели этого жеста. Но я безумно стеснялась, представляя, что они будут думать о том, что между нами происходит, стоит нам уединиться.
-Хочешь, я поговорю с Комэром и объясню, что сильный эмоциональный выброс поможет нам быстрее сформировать связки. Для вигоней это тоже хорошо, хотя самочка ещё мала для спаривания.
Но я в ужасе замотала головой.
-Нет, только не это! Пожалуйста, никаких объяснений. Лучше просто скажем, что пройдёмся, осмотрим местность, пока готовится обед. Если ты, конечно,.. уверен, что это так нужно.
Лами чуть повернул мою голову, одними кончиками пальцев, и горячая волна залила не только щёки, но и шею, грудь и этот жар обжигающим комочком упал куда-то в низ живота.
-Всё хорошо, моя девочка. Не нужно стыдится нашей близости. Мы же искренни в ней,- и он, едва касаясь, на мгновение поймал мои губы.
И, ничего не говоря, подтолкнул меня вперёд, обхватив рукой талию. Потом повернулся и тихонько окликнул Витре. Я не стала оглядываться. Очень боялась, что нас окликнут. Но нас не стали звать. Плакальщики менталисты. А Комэр.. наверное, просто достаточно чуткий.
Странно, но когда Лами уложил меня на свою рубаху и наклонился, осыпая лёгкими поцелуями, я даже не думала о том, что рядом вигони. Не чувствовала стеснения. Бархатистый горловой клёкот Витре как будто подстегнул моё желание и я нетерпеливо провела руками по смуглой коже, стараясь прикоснуться гладкой ямкой на ладошке к его соскам, что бы вызвать в нём то же возбуждение, какое, такие же действия моего любимого, вызывали у меня. И он застонал, прижимаясь бёдрами и целуя меня уже настойчиво и с нескрываемой страстью. Лами всегда отзывался моментально. И его возбуждение так же быстро врывалось в меня, сотрясая всё тело дрожью.
Флэмми защебетала тоненько и умилённо. Лами, едва сдерживаясь, освобождал меня от одежды. Я чувствовала, что он старается сделать свои движения более медленными и нежными, но тоже весь напряжен, как струна и вздрагивает от малейшего касания наших обнажённых тел. Но я хотела его не меньше. Едва он дотронулся к телу у края моих брюк, я почувствовала, что уже готова принять его в себя. Он же, как будто извиняясь, за то, что в прошлый раз он был несдержан в желании и всё случилось слишком быстро, не стал давать себе волю. Приподнялся, самыми кончиками ногтей, провёл пальцами по внутренней стороне бёдер и так же легонько задел самое чувствительное место, но я уже тянулась к нему, желая большего.
Он закусил губу и застонал. А я уже что-то неразборчиво шептала, то ли умоляя, то ли повторяя невнятное курлыканье Фламмэ. Почувствовала его горячее прикосновение и проникновение, не глубоко, у самого края. Приподнялась навстречу и, сильно обхватив его бёдра, притянула, заставляя слиться со мной до конца. Вигони пели. Никогда не слышала такого. Они как будто задавали ритм нашему любовному танцу. И я ощущала эту общность, нас всех, четверых. Это было странно и очень полно. Я получала и дарила. И улетала в своих ощущениях так высоко, как будто и в самом деле любила в мягкой перине облаков, обдуваемая тёплым ветром. И вспышка наслаждения, яркая, как, восходящее над горизонтом, солнце.
Глава 12.
Когда мы вернулись к костру, на нас никто не смотрел осуждающе. Более того, вообще никто не смотрел. Плакальщик и Комэр лежали у ствола дерева. Вода в котелке выкипела, и он покрылся копотью. Лами бросился к нашим спутникам и быстро стал нащупывать пульс, а я вдруг заметила шевеление на тельце, лежавшего ближе ко мне, Данфи. В его шёрстке копошились насекомые.
Я отвернулась и меня вырвало. Жёлчью. Желудок был пуст. Мы летели от пожарища почти сутки. Я очень боялась, что огонь не успокоится и будет катится валом по сухому скрэбу до самой пустыни. Ведь остановить его нечему. Но утром ветер изменил направление. И это было сказочным везением. Наверное в горах прошли сильные дожди. А может даже снегопад на самых высоких вершинах.. Воздушные слои менялись местами. Над пустыней пронёсся холодный шквал. А тёплый воздух поднялся вверх.
Поэтому мы и опустились со спокойной душой. Вигоням очень нужен был отдых.
А теперь я страдала от мысли о том, что мы ушли со стоянки, оставили самых слабых членов нашей группы. Я понадеялась на то, что плакальщик знает местные риски и не допустит опасной ситуации. Но, видимо, эта местность не была ему так хорошо знакома. Он же говорил, что был у подземного источника совсем малышом. И вот теперь они мёртвые. И по ним ползают... меня снова скрутил спазм в желудке.
-Боги! Что с тобой, детка? Неужели и тебе плохо?- с отчаяньем в голосе простонал Лами.
-Плохо?- ухватилась я за ключевое слово вопроса,- так они живы?
-Живы.. только спят.. и сон какой-то странный, не могу разбудить Комэра. Посмотри, что там с плакальщиком, если ты в состоянии, конечно.
Я быстро обернулась. Во рту горчило. Я схватила флягу и, прополоскав рот, осторожно приблизилась к Данфи. По мере приближения, я увидела, что насекомые, подёргивающиеся на его теле и привлёкшие моё внимание, очень похожи на снежных вшей, только салатовые, а не белёсые. И в этот момент что-то шлёпнулось мне на голую шею. Я взвизгнула и отскочила, сбросив с кожи ещё одну такую же кровососущую особь.
-Лами, оттаскивай их от ствола! И быстрее ко мне!
Сидхе всегда отличался быстротой реакции. Да и спорить со мной, задавая лишние вопросы, ему было не нужно, он мгновенно почувствовал мой страх. Молча схватил Комэра и потащил к костру. Я уже то же самое проделала с Данфи. Потом подскочила к Лами и стала быстро поворачивать его, осматривая одежду. Нашла пару насекомых и резкими движениями стряхнула их в огонь.
Снежные вши были покрыты крепким хитиновым панцирем. Раздавить их было не просто. А вот огонь с ними прекрасно справлялся. Там, в Трясине, когда я впервые увидела этих мерзких кровососов, они были только иллюзией, которую продемонстрировал мне Труми. Он показал мне картинку совершенно похожую на реальную. Более того, на том островке, где я тогда оказалась, действительно были симбионты, на которых снежная вошь живёт в наших широтах. Лишайники серебряной канители.
Плакальщик просто не желал подвергать себя реальной опасности, усевшись под настоящей серебряной канителью. Конечно же, он выбрал чистое от паразита дерево и завлекал жертву на иллюзию. И не меня. Он блеял и плакал имитируя детёныша длиннорога. Привлекал на крик самку. Даже увидев меня, он не прекратил своего занятия. Слишком голоден был. Хотя моё присутствие на острове отпугивало потенциальную добычу.
Я уже давно поняла, что первопоселенцы зря грешили на плакальщиков, как на причину исчезновения их детишек. В лесу было полно и других опасностей. А плакальщики разумных не едят. Им слишком просто отличить животное от человека, обладая ментальной магией. Встреча с Труми очень скоро помогла мне это понять. Удивляло только то, что сидхе прекрасно существовали рядом с ними, а вот хомо так и не смогли понять и принять малышей. Какая-то нелепая случайность, которая позволила заподозрить плакальщиков в людоедстве, и дальнейшая история их взаимоотношений с хомо претерпела крах. Полный и безоговорочный. Люди, особенно в условиях освоения нового, опасного мира, не склонны проявлять жалость. Они скорее убьют превентивно..
Снежная вошь на болоте не прыгает с дерева. Она ждёт пока её симбионт опутает спящего и тогда спускается по нитям лишайника. Но укус её безболезненен. Видно, они не сразу стали сосуществовать как напарники по охоте.
А на этом дереве, на стволе, возможно тоже есть какое-то паразитическое растение на котором живут собратья тех, что водятся у нас. Падая сверху на одежду или, в нашей ситуации, на шерсть плакальщика, они не привлекали внимания. А, подобравшись к голому телу, сначала выпускали капельку обезбаливающей слюны, с небольшой примесью отвлекающей магии, а потом кусали. Несколько укусов и жертва засыпает. И, исходя из этого, полагаю, что яд здешних кровососов, гораздо сильнее чем у наших. Но всё это только моё предположение. Здесь слишком сухо для лишайников. Но, может быть есть что-то другое, что годится для симбиотической связи. Это я попытаюсь обнаружить, как только мы закончим с нашими пострадавшими.
Я тоже повертелась. Лами снял и с меня ещё одно насекомое, упорно ползущее к открытым участкам кожи. Потом мы стали оббирать и жечь тех, кто уже обсел наших друзей. Комер принёс свои инструменты, так как брать вошь руками и отрывать её от тела я категорически отказывалась.
