В этот предвечерний час машина лихо наматывала мили по незнакомому, непривычно пустому шоссе. Изнуряющая жара уже спала, и, отключив кондиционер, я наслаждался ласковыми прикосновениями остывающего ветерка, развевавшего и без того растрёпанные волосы, то и дело забрасывавшего их длинные пряди в лицо. Меня это даже не раздражало -- пальцы на руле двигались, послушно подчиняясь неторопливому ритму «Nothing Else Matters», губы повторяли давно выученные наизусть слова любимой баллады…
Настроение было отличное, ещё бы: задание шефа -- выполнено, нужные мне документы уже лежали в папке на заднем сидении. Я представлял, как обрадуется «старик Энтони», давно мечтавший заполучить сенсационные материалы для своей статьи, а значит, появилась вполне обоснованная надежда, что в ближайшем тираже газеты засветится, наконец, и моё имя. Пусть для этого и пришлось «убить» целый день, проехав половину штата, время было потрачено не зря.
По моим подсчётам, ближе к ночи я уже должен быть дома, особенно если по дороге нигде не останавливаться. Стоило только улыбнуться и подумать о терпеливо ждущей меня кошке Нисси, как никогда не подводившее чутьё заставило сбросить скорость, чтобы уже через несколько мгновений оценить, насколько правильным было это решение…
Прямо из-за высокого кустарника лесополосы на дорогу выскочил старый потрёпанный пикап и, развернувшись, остановился у меня перед носом. Я еле успел выкрутить руль в сторону и съехать на обочину: в ушах отдавался грохот обезумевшего сердца, голова безвольно упала на руки, мёртвой хваткой вцепившиеся в руль. Меня трясло, словно вокруг не буйствовало знойное лето, а, нарушая все законы природы, хозяйничали ледяные ноябрьские ветра.
Я вздрогнул, услышав топот ног и хриплое: «Эй, парень, ты как, жив?» и поднял взмокшее от пота лицо на седого фермера в заплатанном комбинезоне: на вид ему было около семидесяти, морщинистая загорелая кожа побледнела от ужаса; голубые, не потерявшие яркости глаза смотрели на меня с испугом, трясущиеся руки то и дело отряхивали со лба капли пота.
Поняв, что меня «заклинило», вместо ответа едва кивнул. Старик продолжал суетиться, осматривая салон.
-- Вроде, не ранен… Нигде не болит, внучок? Ты уж прости меня, дурака. Я на этой развалюхе с девяностого года езжу, и никогда такого не было: не поверишь -- за всё время ни одной поломки. А тут в колымагу словно демон вселился: сначала руль перестал слушаться, а потом машина сама, вот чем хочешь поклянусь, прямо через кусты вывернула на шоссе. Чуть сердце не разорвала, сволочь…
Пришлось снова кивнуть, хотя в душе я орал и матерился. Но вслух… Не могу кричать на стариков -- меня бабушка воспитала, одна. Все силы отдала, чтобы поставить «глупого мальчишку» на ноги, даже продала родительский дом, лишь бы я мог учиться… Разве такое забудешь?
Отдышавшись, еле оторвал руку от руля, похлопав фермера по плечу.
-- Не переживайте так, к счастью, на этот раз обошлось. Поезжайте домой и будьте осторожны с этим Вашим драндулетом…
Старик вздохнул, опуская глаза.
-- Нет, пока не выясню, что там случилось -- за руль не сяду. Боязно. Тут до дома всего четверть часа на машине, сам бы дошёл, но бросить это «чудовище» не могу. Видишь, дорогу перегородил, да и вообще… Боюсь я его без присмотра оставлять -- душа прикипела. Понимаю, что многого прошу, внучок, но машина у тебя крепкая, легко пикап потянет. Помоги, тут совсем рядом… По этой дороге мало кто ездит, разве что ребята балуются. У жены сегодня День рождения, гости собрались. Ты не думай, я хорошо заплачу и сытно накормлю…
Как же мне хотелось отказаться, ведь я тоже спешил. К тому же, этот дед, честно говоря, меня чуть не угробил… Но, сам не знаю почему, снова кивнул. Без долгих разговоров мы закрепили трос и потихоньку вытащили «чудовище» с дороги. Ферма в самом деле оказалась совсем близко, и от души отлегло: ну, подумаешь, задержался на полчаса…
Но я рано радовался -- так быстро вырваться от благодарных стариков мне не удалось. Из дома набежала толпа любопытных гостей, а удивительно похожая на бабушку жена моего нового знакомого Джона, Бэтти, никак не хотела отпускать «дорогого Майки», то есть меня, без угощения. С трудом отбрыкался, согласившись выпить на дорогу холодного лимонада.
Один из фермерских внуков принёс мне огромную чашку с напитком, которую я, к всеобщему одобрению, с удовольствием осушил. И только когда голову повело, а земля подозрительно качнулась под ногами, заплетающимся языком пробормотал:
«Это что такое было?»
Фермерша испуганно всплеснула руками и, несмотря на свой почтенный возраст, резво помчалась за смеющимся мальчишкой. Пока виновник моих злоключений, старик Джон, радушно усаживал пострадавшего в плетёное кресло в тени разросшегося розового куста, один из гостей за ухо притащил ноющего шутника, объяснив, что проказник добавил в лимонад дедушкиной чистой как слеза настойки, в которой я сразу заподозрил обыкновенный самогон.
От воплей оправдывающегося мальчишки и криков возмущённых гостей у меня разболелась голова. И заметившая это Бэтти сказала:
-- Хватит галдеть как вороны, идите в дом. Смотрите, бедный Майки уже позеленел от вашего шума. Пусть посидит в саду, проветрится…
Сразу притихшая компания обрадованно вернулась за накрытый стол, наконец оставив меня в счастливом одиночестве. Я держался за гудящую голову, понимая, что все планы летят к чёрту: за руль в таком состоянии не сесть, значит, придётся заночевать на ферме, а мурлыке-Нисси -- до утра ждать хозяина в пустой квартире. Конечно, можно было бы вызвать такси, но дорога предстояла неблизкая, а денег на карточке, как назло, почти не осталось…
-- Вот так и делай доброе дело, потом хлопот не оберёшься… -- ворчал я себе под нос, растирая пульсирующие виски.
Чистый деревенский воздух творил чудеса, и вскоре, прислушиваясь к доносящемуся из дома хохоту разогревшихся гостей, я потихоньку встал, решив немного осмотреться, раз уж всё равно из-за собственной глупости был вынужден здесь задержаться. Мне понравилась небольшая аккуратная ферма Джона: прямо за домом начинались огород и загон для овец с примыкавшим к нему полем. А вот за этим морем зелёной травы…ох, лучше бы я послал старика куда подальше, помучившись от угрызений совести, чем увидеть…лес.
С детства не любил скопление деревьев: стоило вместе с родителями пойти в городской парк, как меня тут же охватывала паника, необъяснимый страх потеряться в этой зелёной массе стволов и ветвей, и поэтому я ограничивался играми на футбольном поле или около дома. А, повзрослев, переехал в большой город -- там деревьев днём с огнём не найти, что меня вполне устраивало. И вот теперь лес оказался совсем рядом, что вызывало неясное пока ощущение тревоги, окончательно испортив настроение.
Ругая собственную бесхарактерность, я вернулся к розовому кусту и, сев в старое кресло-качалку, стал себя успокаивать, что всё равно проведу ночь в доме, а утром с восходом солнца уеду. Что мне этот лес? Он далеко за полем, а значит, нет никакой причины психовать… Звучало вполне разумно, и всё же грудь сдавило предчувствие неминуемой беды.
Тихие сиреневые сумерки наступили как-то слишком быстро, а я всё ждал, когда гости начнут разбредаться по домам. На крыльцо вышла Бэтти, и мне не понравилась стопка одеял в её натруженных руках.
-- Как ты, Майки, не разморило тебя на свежем воздухе, нет? Это хорошо. Если хочешь поужинать, пойдём со мной на кухню… Да что ты такой робкий? Первый раз встречаю настолько милого городского парня. Ну не буду тебя смущать, скоро совсем стемнеет, пора и отдохнуть, дорогой. Ты уж прости, что не приглашаю в дом -- столько гостей с детьми, и развернуться-то негде. У дома есть летняя пристройка, в ней раньше, когда ещё был мальчишкой, жил наш младший сын, Бобби. Там тепло и не так душно, как в переполненном доме, тебе понравится, Майки…
Она продолжала что-то бубнить себе под нос, а я плёлся за ней следом, мысленно чертыхаясь и проклиная свою безотказность. Бабушка всегда говорила:
-- И как ты, Майк, с таким мягким характером будешь жить в этом жестоком мире? -- как в воду глядела старушка. Мне непросто, совсем непросто…
Пристройка оказалась обычным маленьким сарайчиком из не струганных, плохо подогнанных досок. Воображение тут же нарисовало земляной пол, сваленные в углу дрова и жёсткую лавку, о которую этой ночью мне предстояло намять бока. Но всё было не так уж плохо -- уютная, явно принадлежавшая ребёнку комнатка: симпатичный оранжевый абажур на крашеном потолке, деревянный пол с половичками, стол с детскими поделками, книжная полка на стене и большая кровать с мягким матрасом, на которую Бэтти уверенно взгромоздила одеяла и подушку.
Я повернулся к хозяйке, но вопрос: «А где сейчас Ваш сын?» -- так и не слетел с моих губ, настолько бледным и печальным было лицо пожилой женщины. Она словно постарела лет на десять, сгорбила спину и, пожелав спокойной ночи, быстро вышла за дверь, оставив меня с непонятными чувствами вины и беспокойства.
Прислушавшись к её быстро удаляющимся шагам, торопливо задвинул тревожно лязгнувший засов, удивлённо обнаружив на хлипкой двери ещё три замка. Интересно, зачем они понадобились мальчишке, от кого он прятался? Джо не был похож на строгого родителя, хотя, кто его знает… Что-то ведь заставило десятилетнего Бобби установить такую защиту. От этой мысли мне стало ещё больше не по себе, и, чтобы отвлечься, я начал разглядывать оклеенные рисунками стены.
Эти неумелые детские каракули невольно вызывали улыбку. Ребёнок очень старался и, кажется, был здесь счастлив: в его светлых рисунках родители, больше похожие на забавных двуногих муравьёв, крепко держали за руки смеющегося рыжеволосого мальчишку. Но тогда зачем все эти замки? Возможно, Бобби хранил в «убежище» свои детские секреты и просто не хотел, чтобы взрослые их видели...
Я с интересом рассматривал старые, пожелтевшие от времени листы, вспоминая собственное детство, пока взгляд не наткнулся на занавешенное газетами окно. Справа от него, над кроватью висели совсем другие рисунки -- мрачные, сделанные чёрным карандашом с ярко-красным пятном посередине. Сюжет был однообразен и непонятен -- тёмный неровный забор, к которому от весьма схематично изображённого дома вели странные продолговатые знаки…
Не знаю, кто в тот момент толкал меня под руку, но, осторожно сняв со стены самый большой из «шедевров» Бобби, я стал пристально в него всматриваться. Не понадобилось много времени, чтобы догадаться -- передо мной лес и тянущаяся из него цепочка следов, упиравшаяся прямо в пристройку, нарисованную в виде небольшого квадрата с человеческой фигуркой внутри.
-- Ясно, это ты, малыш, ждёшь кого-то из леса и боишься своего гостя, иначе к чему столько замков и толстый засов на двери? Жуть какая… Кажется, у мальчика были серьёзные проблемы с психикой, вероятно, детская травма. И что это я вдруг занервничал: прошло ведь почти полвека…
Попытки вернуть рисунок на стену бесславно провалились -- кнопки погнулись, и, почертыхавшись, я просто положил его на стол, только тут сообразив, что красный предмет в центре леса -- большой, достаточно реалистично изображённый глаз. Это открытие меня не обрадовало, и, перед тем как улечься в кровать, я проверил крепость всех замков, решив на всякий случай не выключать свет на ночь.
Ещё одним неприятным моментом стала небольшая, прикрытая рисунком овальная трещина в стене. Стоило ли удивляться, что сон ко мне не шёл: мысли постоянно возвращались то к следам, то к красному глазу. Недолго поворочавшись в кровати, я сел и скрестил руки на груди, сердито себя отчитывая:
-- Вот ведь идиот, неужели больше не о чем подумать? Завтра отдам документы редактору, посмотрим, что он теперь скажет. А то вечно твердит -- молодой, неопытный… И всё-таки, что это за рисунок: детские фантазии, навязчивые идеи или…реальность, о которой малышу приходилось молчать?
В этот момент свет в лампе на мгновение погас и начал мигать, повторяя ритм моего внезапно взбесившегося сердца. Я не успел даже испугаться, как в комнате потемнело, и вокруг ничего не осталось, кроме пугающей тишины. Задрожав, медленно сполз на подушку, похолодевшими пальцами подтягивая на себя одеяло и прислушиваясь к лихорадочному пульсированию жилки на виске:
-- Вот как здесь по ночам себя чувствовал бедный Бобби, неудивительно, что ему в голову лезла всякая чушь. Но ты же взрослый, Майк, возьми себя в руки, сейчас глаза привыкнут к темноте, и страх уйдёт. В конце концов, есть же мобильный.
Нащупав под подушкой телефон, я попытался включить фонарик, но вспыхнувшая напоследок надпись на экране напомнила, как важно вовремя заряжать батарею, чтобы потом не чувствовать себя последним дураком. Ругнувшись, сжал в руке бесполезный аппарат, пытаясь успокоиться: слишком уж происходящее напоминало сценарий плохого ужастика, и, значит, у меня просто разыгралось воображение. Так что нечего паниковать!
И всё же, а вдруг…
Несмотря на темноту, через пару минут уже можно было различить смутные очертания предметов, сожалея, что маленькое окошко заклеено газетой. Наверное, в это время из-за туч вышла луна, потому что сквозь щель в стене пробилась узкая полоска света, и, проследив за ней, я увидел, как тонкий «лунный палец» упирается в рыжего мальчишку на рисунке. Словно указывая на него: «Ты мой, и этого не изменить…»
В отчаянии хлопнув себя ладонью по лбу, чтобы выбить дурь из головы, я постарался расслабиться, прислушиваясь к звукам ночи: в траве беспечно стрекотали кузнечики, где-то далеко сердито залаяла собака, но никто не ответил на этот зов, и она обиженно заскулила. Вот под порывом ветра протяжно заскрипела старая ива, и совсем рядом за стеной под чьими-то ногами хрустнула сухая ветка…
-- Кто это может быть? Наверное, гости вышли освежиться, что не удивительно, ведь праздник удался на славу, -- я как мог пытался рассуждать здраво…
Когда же к этим пугающим звукам присоединились сопящее, тяжёлое дыхание, а потом и лёгкое постукивание в стену, меня затрясло. Так хотелось, набравшись смелости, крикнуть:
-- Что за шутники бродят среди ночи? Совсем не смешно… -- но горло мгновенно пересохло, потому, что я догадался: это -- не гости…
Внезапно единственный луч света в комнате пропал -- что-то закрыло щель в стене, и вместо того, чтобы, как в детстве, спрятаться под кровать, я сел и завороженно посмотрел туда. Это, несомненно, был глаз, и, хотя в темноте различить цвет его радужки было невозможно, большой зрачок на фоне яркого белка быстро двигался, словно искал кого-то во мраке, и замер, остановившись на мне.
Это было настолько страшно, что я даже не мог закричать. В полутьме показалось, что по воздуху пронеслась мерцающая рябь, и под тяжестью незнакомца стена «потекла», прогнувшись и обрисовывая контуры огромного тела. Хриплое дыхание незваного гостя участилось, постепенно переходя в глухое, нетерпеливое порыкивание.
От последовавшего за этим удара старая пружинная кровать содрогнулась, сбросив меня на пол. Правый бок взорвался болью, хрустнув, заныла подвернувшаяся рука, но, сжавшись в комок, я боялся застонать, закрывая уши ладонями, лишь бы не слышать рёва разъярённого зверя…
Настроение было отличное, ещё бы: задание шефа -- выполнено, нужные мне документы уже лежали в папке на заднем сидении. Я представлял, как обрадуется «старик Энтони», давно мечтавший заполучить сенсационные материалы для своей статьи, а значит, появилась вполне обоснованная надежда, что в ближайшем тираже газеты засветится, наконец, и моё имя. Пусть для этого и пришлось «убить» целый день, проехав половину штата, время было потрачено не зря.
По моим подсчётам, ближе к ночи я уже должен быть дома, особенно если по дороге нигде не останавливаться. Стоило только улыбнуться и подумать о терпеливо ждущей меня кошке Нисси, как никогда не подводившее чутьё заставило сбросить скорость, чтобы уже через несколько мгновений оценить, насколько правильным было это решение…
Прямо из-за высокого кустарника лесополосы на дорогу выскочил старый потрёпанный пикап и, развернувшись, остановился у меня перед носом. Я еле успел выкрутить руль в сторону и съехать на обочину: в ушах отдавался грохот обезумевшего сердца, голова безвольно упала на руки, мёртвой хваткой вцепившиеся в руль. Меня трясло, словно вокруг не буйствовало знойное лето, а, нарушая все законы природы, хозяйничали ледяные ноябрьские ветра.
Я вздрогнул, услышав топот ног и хриплое: «Эй, парень, ты как, жив?» и поднял взмокшее от пота лицо на седого фермера в заплатанном комбинезоне: на вид ему было около семидесяти, морщинистая загорелая кожа побледнела от ужаса; голубые, не потерявшие яркости глаза смотрели на меня с испугом, трясущиеся руки то и дело отряхивали со лба капли пота.
Поняв, что меня «заклинило», вместо ответа едва кивнул. Старик продолжал суетиться, осматривая салон.
-- Вроде, не ранен… Нигде не болит, внучок? Ты уж прости меня, дурака. Я на этой развалюхе с девяностого года езжу, и никогда такого не было: не поверишь -- за всё время ни одной поломки. А тут в колымагу словно демон вселился: сначала руль перестал слушаться, а потом машина сама, вот чем хочешь поклянусь, прямо через кусты вывернула на шоссе. Чуть сердце не разорвала, сволочь…
Пришлось снова кивнуть, хотя в душе я орал и матерился. Но вслух… Не могу кричать на стариков -- меня бабушка воспитала, одна. Все силы отдала, чтобы поставить «глупого мальчишку» на ноги, даже продала родительский дом, лишь бы я мог учиться… Разве такое забудешь?
Отдышавшись, еле оторвал руку от руля, похлопав фермера по плечу.
-- Не переживайте так, к счастью, на этот раз обошлось. Поезжайте домой и будьте осторожны с этим Вашим драндулетом…
Старик вздохнул, опуская глаза.
-- Нет, пока не выясню, что там случилось -- за руль не сяду. Боязно. Тут до дома всего четверть часа на машине, сам бы дошёл, но бросить это «чудовище» не могу. Видишь, дорогу перегородил, да и вообще… Боюсь я его без присмотра оставлять -- душа прикипела. Понимаю, что многого прошу, внучок, но машина у тебя крепкая, легко пикап потянет. Помоги, тут совсем рядом… По этой дороге мало кто ездит, разве что ребята балуются. У жены сегодня День рождения, гости собрались. Ты не думай, я хорошо заплачу и сытно накормлю…
Как же мне хотелось отказаться, ведь я тоже спешил. К тому же, этот дед, честно говоря, меня чуть не угробил… Но, сам не знаю почему, снова кивнул. Без долгих разговоров мы закрепили трос и потихоньку вытащили «чудовище» с дороги. Ферма в самом деле оказалась совсем близко, и от души отлегло: ну, подумаешь, задержался на полчаса…
Но я рано радовался -- так быстро вырваться от благодарных стариков мне не удалось. Из дома набежала толпа любопытных гостей, а удивительно похожая на бабушку жена моего нового знакомого Джона, Бэтти, никак не хотела отпускать «дорогого Майки», то есть меня, без угощения. С трудом отбрыкался, согласившись выпить на дорогу холодного лимонада.
Один из фермерских внуков принёс мне огромную чашку с напитком, которую я, к всеобщему одобрению, с удовольствием осушил. И только когда голову повело, а земля подозрительно качнулась под ногами, заплетающимся языком пробормотал:
«Это что такое было?»
Фермерша испуганно всплеснула руками и, несмотря на свой почтенный возраст, резво помчалась за смеющимся мальчишкой. Пока виновник моих злоключений, старик Джон, радушно усаживал пострадавшего в плетёное кресло в тени разросшегося розового куста, один из гостей за ухо притащил ноющего шутника, объяснив, что проказник добавил в лимонад дедушкиной чистой как слеза настойки, в которой я сразу заподозрил обыкновенный самогон.
От воплей оправдывающегося мальчишки и криков возмущённых гостей у меня разболелась голова. И заметившая это Бэтти сказала:
-- Хватит галдеть как вороны, идите в дом. Смотрите, бедный Майки уже позеленел от вашего шума. Пусть посидит в саду, проветрится…
Сразу притихшая компания обрадованно вернулась за накрытый стол, наконец оставив меня в счастливом одиночестве. Я держался за гудящую голову, понимая, что все планы летят к чёрту: за руль в таком состоянии не сесть, значит, придётся заночевать на ферме, а мурлыке-Нисси -- до утра ждать хозяина в пустой квартире. Конечно, можно было бы вызвать такси, но дорога предстояла неблизкая, а денег на карточке, как назло, почти не осталось…
-- Вот так и делай доброе дело, потом хлопот не оберёшься… -- ворчал я себе под нос, растирая пульсирующие виски.
Чистый деревенский воздух творил чудеса, и вскоре, прислушиваясь к доносящемуся из дома хохоту разогревшихся гостей, я потихоньку встал, решив немного осмотреться, раз уж всё равно из-за собственной глупости был вынужден здесь задержаться. Мне понравилась небольшая аккуратная ферма Джона: прямо за домом начинались огород и загон для овец с примыкавшим к нему полем. А вот за этим морем зелёной травы…ох, лучше бы я послал старика куда подальше, помучившись от угрызений совести, чем увидеть…лес.
С детства не любил скопление деревьев: стоило вместе с родителями пойти в городской парк, как меня тут же охватывала паника, необъяснимый страх потеряться в этой зелёной массе стволов и ветвей, и поэтому я ограничивался играми на футбольном поле или около дома. А, повзрослев, переехал в большой город -- там деревьев днём с огнём не найти, что меня вполне устраивало. И вот теперь лес оказался совсем рядом, что вызывало неясное пока ощущение тревоги, окончательно испортив настроение.
Ругая собственную бесхарактерность, я вернулся к розовому кусту и, сев в старое кресло-качалку, стал себя успокаивать, что всё равно проведу ночь в доме, а утром с восходом солнца уеду. Что мне этот лес? Он далеко за полем, а значит, нет никакой причины психовать… Звучало вполне разумно, и всё же грудь сдавило предчувствие неминуемой беды.
Тихие сиреневые сумерки наступили как-то слишком быстро, а я всё ждал, когда гости начнут разбредаться по домам. На крыльцо вышла Бэтти, и мне не понравилась стопка одеял в её натруженных руках.
-- Как ты, Майки, не разморило тебя на свежем воздухе, нет? Это хорошо. Если хочешь поужинать, пойдём со мной на кухню… Да что ты такой робкий? Первый раз встречаю настолько милого городского парня. Ну не буду тебя смущать, скоро совсем стемнеет, пора и отдохнуть, дорогой. Ты уж прости, что не приглашаю в дом -- столько гостей с детьми, и развернуться-то негде. У дома есть летняя пристройка, в ней раньше, когда ещё был мальчишкой, жил наш младший сын, Бобби. Там тепло и не так душно, как в переполненном доме, тебе понравится, Майки…
Она продолжала что-то бубнить себе под нос, а я плёлся за ней следом, мысленно чертыхаясь и проклиная свою безотказность. Бабушка всегда говорила:
-- И как ты, Майк, с таким мягким характером будешь жить в этом жестоком мире? -- как в воду глядела старушка. Мне непросто, совсем непросто…
Пристройка оказалась обычным маленьким сарайчиком из не струганных, плохо подогнанных досок. Воображение тут же нарисовало земляной пол, сваленные в углу дрова и жёсткую лавку, о которую этой ночью мне предстояло намять бока. Но всё было не так уж плохо -- уютная, явно принадлежавшая ребёнку комнатка: симпатичный оранжевый абажур на крашеном потолке, деревянный пол с половичками, стол с детскими поделками, книжная полка на стене и большая кровать с мягким матрасом, на которую Бэтти уверенно взгромоздила одеяла и подушку.
Я повернулся к хозяйке, но вопрос: «А где сейчас Ваш сын?» -- так и не слетел с моих губ, настолько бледным и печальным было лицо пожилой женщины. Она словно постарела лет на десять, сгорбила спину и, пожелав спокойной ночи, быстро вышла за дверь, оставив меня с непонятными чувствами вины и беспокойства.
Прислушавшись к её быстро удаляющимся шагам, торопливо задвинул тревожно лязгнувший засов, удивлённо обнаружив на хлипкой двери ещё три замка. Интересно, зачем они понадобились мальчишке, от кого он прятался? Джо не был похож на строгого родителя, хотя, кто его знает… Что-то ведь заставило десятилетнего Бобби установить такую защиту. От этой мысли мне стало ещё больше не по себе, и, чтобы отвлечься, я начал разглядывать оклеенные рисунками стены.
Эти неумелые детские каракули невольно вызывали улыбку. Ребёнок очень старался и, кажется, был здесь счастлив: в его светлых рисунках родители, больше похожие на забавных двуногих муравьёв, крепко держали за руки смеющегося рыжеволосого мальчишку. Но тогда зачем все эти замки? Возможно, Бобби хранил в «убежище» свои детские секреты и просто не хотел, чтобы взрослые их видели...
Я с интересом рассматривал старые, пожелтевшие от времени листы, вспоминая собственное детство, пока взгляд не наткнулся на занавешенное газетами окно. Справа от него, над кроватью висели совсем другие рисунки -- мрачные, сделанные чёрным карандашом с ярко-красным пятном посередине. Сюжет был однообразен и непонятен -- тёмный неровный забор, к которому от весьма схематично изображённого дома вели странные продолговатые знаки…
Не знаю, кто в тот момент толкал меня под руку, но, осторожно сняв со стены самый большой из «шедевров» Бобби, я стал пристально в него всматриваться. Не понадобилось много времени, чтобы догадаться -- передо мной лес и тянущаяся из него цепочка следов, упиравшаяся прямо в пристройку, нарисованную в виде небольшого квадрата с человеческой фигуркой внутри.
-- Ясно, это ты, малыш, ждёшь кого-то из леса и боишься своего гостя, иначе к чему столько замков и толстый засов на двери? Жуть какая… Кажется, у мальчика были серьёзные проблемы с психикой, вероятно, детская травма. И что это я вдруг занервничал: прошло ведь почти полвека…
Попытки вернуть рисунок на стену бесславно провалились -- кнопки погнулись, и, почертыхавшись, я просто положил его на стол, только тут сообразив, что красный предмет в центре леса -- большой, достаточно реалистично изображённый глаз. Это открытие меня не обрадовало, и, перед тем как улечься в кровать, я проверил крепость всех замков, решив на всякий случай не выключать свет на ночь.
Ещё одним неприятным моментом стала небольшая, прикрытая рисунком овальная трещина в стене. Стоило ли удивляться, что сон ко мне не шёл: мысли постоянно возвращались то к следам, то к красному глазу. Недолго поворочавшись в кровати, я сел и скрестил руки на груди, сердито себя отчитывая:
-- Вот ведь идиот, неужели больше не о чем подумать? Завтра отдам документы редактору, посмотрим, что он теперь скажет. А то вечно твердит -- молодой, неопытный… И всё-таки, что это за рисунок: детские фантазии, навязчивые идеи или…реальность, о которой малышу приходилось молчать?
В этот момент свет в лампе на мгновение погас и начал мигать, повторяя ритм моего внезапно взбесившегося сердца. Я не успел даже испугаться, как в комнате потемнело, и вокруг ничего не осталось, кроме пугающей тишины. Задрожав, медленно сполз на подушку, похолодевшими пальцами подтягивая на себя одеяло и прислушиваясь к лихорадочному пульсированию жилки на виске:
-- Вот как здесь по ночам себя чувствовал бедный Бобби, неудивительно, что ему в голову лезла всякая чушь. Но ты же взрослый, Майк, возьми себя в руки, сейчас глаза привыкнут к темноте, и страх уйдёт. В конце концов, есть же мобильный.
Нащупав под подушкой телефон, я попытался включить фонарик, но вспыхнувшая напоследок надпись на экране напомнила, как важно вовремя заряжать батарею, чтобы потом не чувствовать себя последним дураком. Ругнувшись, сжал в руке бесполезный аппарат, пытаясь успокоиться: слишком уж происходящее напоминало сценарий плохого ужастика, и, значит, у меня просто разыгралось воображение. Так что нечего паниковать!
И всё же, а вдруг…
Несмотря на темноту, через пару минут уже можно было различить смутные очертания предметов, сожалея, что маленькое окошко заклеено газетой. Наверное, в это время из-за туч вышла луна, потому что сквозь щель в стене пробилась узкая полоска света, и, проследив за ней, я увидел, как тонкий «лунный палец» упирается в рыжего мальчишку на рисунке. Словно указывая на него: «Ты мой, и этого не изменить…»
В отчаянии хлопнув себя ладонью по лбу, чтобы выбить дурь из головы, я постарался расслабиться, прислушиваясь к звукам ночи: в траве беспечно стрекотали кузнечики, где-то далеко сердито залаяла собака, но никто не ответил на этот зов, и она обиженно заскулила. Вот под порывом ветра протяжно заскрипела старая ива, и совсем рядом за стеной под чьими-то ногами хрустнула сухая ветка…
-- Кто это может быть? Наверное, гости вышли освежиться, что не удивительно, ведь праздник удался на славу, -- я как мог пытался рассуждать здраво…
Когда же к этим пугающим звукам присоединились сопящее, тяжёлое дыхание, а потом и лёгкое постукивание в стену, меня затрясло. Так хотелось, набравшись смелости, крикнуть:
-- Что за шутники бродят среди ночи? Совсем не смешно… -- но горло мгновенно пересохло, потому, что я догадался: это -- не гости…
Внезапно единственный луч света в комнате пропал -- что-то закрыло щель в стене, и вместо того, чтобы, как в детстве, спрятаться под кровать, я сел и завороженно посмотрел туда. Это, несомненно, был глаз, и, хотя в темноте различить цвет его радужки было невозможно, большой зрачок на фоне яркого белка быстро двигался, словно искал кого-то во мраке, и замер, остановившись на мне.
Это было настолько страшно, что я даже не мог закричать. В полутьме показалось, что по воздуху пронеслась мерцающая рябь, и под тяжестью незнакомца стена «потекла», прогнувшись и обрисовывая контуры огромного тела. Хриплое дыхание незваного гостя участилось, постепенно переходя в глухое, нетерпеливое порыкивание.
От последовавшего за этим удара старая пружинная кровать содрогнулась, сбросив меня на пол. Правый бок взорвался болью, хрустнув, заныла подвернувшаяся рука, но, сжавшись в комок, я боялся застонать, закрывая уши ладонями, лишь бы не слышать рёва разъярённого зверя…
