Шагая за Хассом, Ким уже смутно понимала, что вокруг происходит. Этот сумасшедший день ее утомил. Ее отправляли то в одно место, то в другое, давали десятки заданий, вводили тысячи правил и ограничений. Она устала, в животе урчало, хотя голода и не ощущалось, не знала, как выбраться из этой ситуации, и что ее ждет в дальнейшем.
…При этом снова, как зачарованная, таращилась на спину, при каждом натягивающую светлую ткань простой рубахи
Хасс так ни разу и не обернулся. Довел ее до шатра, поднял полог, пропуская ее вперед, и сам шагнул следом. Ким так устала, что не было сил стоять на ногах, хотелось лечь, закрыть глаза и хоть ненадолго забыть обо всем этом кошмаре и провалиться в сон. Она уже было поплелась к своему сундуку, но ее остановил приказ:
— Стоять
Ноги тут же примерзли к земле, а сердце, ударившись о ребра, провалилось куда-то вниз, до самых пяток.
— У тебя вся одежда в крови.
— Это не моя. Я сегодня разносила обрезки.
Хасс поверил не сразу. Жадно принюхивался, пытаясь в какофонии запахов различить аромат ее крови. Его не было. И не понятно, что он ощутил в этот момент: мягкотелое облегчение или злость. Потому что внезапно захотелось уловить сладковато-соленые нотки. Особенные, такие, что ни с чем не спутаешь. Хотелось провести пальцем, размазывая алую каплю по белой коже, потом прикоснуться губами, лизнуть, почувствовав пряный вкус…
Он зарычал. Едва слышно, глухо, пытаясь осадить своего зверя, снова приходящего в яростное возбуждение рядом с этой бледной бродяжкой.
— Смой с себя эту вонь, — процедил сквозь зубы.
Помыться действительно хотелось, поэтому Ким покорно кивнула и направилась за дальний полог, а когда вышла обратно, ее ждал пустой шатер и стопка новой рабской одежды на сундуке.
Куда ушел Хасс, и когда он вернется, пленница не имела ни малейшего представления. Единственное что она знала наверняка — это то, что и завтра пойдет кормить ту злую, раненую вирту, сидящую на цепи. Потому что ей нужен союзник, и потому что вдвоем больше шансов сбежать из лагеря.
Очередной день начался с того, что на кухне ее засыпали поручениями: разобрать хлам, рассованный по холщовым мешкам, расставить посуду, вымести двор, на котором готовили. Ким все выполняла. Молча, ответственно, чтобы не вызвать недовольства андеритов, и даже сама вызвалась отнести обрезки на псарню.
— Ты больно тощая и медленная, — проворчал повар, — пока с одним ведро туда-сюда плетешься, другой хвелл с двумя дважды сбегает.
— Все остальные заняты.
Она не обманула. Мужчины-рабы таскали воду и заливали ее в большие котлы, женщины занимались чисткой поддонов, а свободные работницы разбирали овощи.
На самом деле ей не хотелось ни таскать тяжелое ведро, ни слышать лай черных собак, ни видеть псаря, который был пострашнее своих псов. Но надо было как-то добраться до вирты, и другого варианта беспрепятственного перемещения по лагерю она придумать не смогла.
Повар еще раз придирчивым взглядом смерил хрупкую фигурку, недовольно крякнул и кивнул:
— Чтобы одна нога тут, другая там.
Ким подхватила ведро и, сгибаясь от тяжести, поспешила в уже известном направлении, туда, где кипела жизнь. Снова толпа и громкие голоса, новые воины, вернувшиеся с обхода, женщины, разгуливающие по лагерю, как на увеселительной прогулке.
Пыхтя и с трудом отдуваясь, она медленно продвигалась вперед, пытаясь припомнить, где именно видела раненую вирту. Порой, казалось, что лагерь живой и меняется каждый день. Одни проходы исчезали, другие появлялись.
Вдоволь наплутавшись среди адоваров, Ким все-таки свернула в нужное ответвление и с нескрываемым облегчением опустила ведро на землю. Ее тонкие пальчики онемели и покраснели от тяжести. Она подула на них, потрясла рукой, чтобы разогнать кровь и через узкий просвет протиснулась в уже знакомый закуток.
Вирта лежала, вылизывая больную лапу, раздраженно била хвостом, пытаясь отогнать назойливых мух и ворчала.
— Привет.
Зверь настороженно прислушался, водил носом, шумно втягивая воздух и, наконец, фыркнул, показывая, что узнал вчерашнюю гостью.
— Я принесла тебе кое-что, — Ким запустила руку в ведро и выудила большой кусок обрези, — лови.
Она бросила мясо на землю, поближе к острой змеиной морде. Вирта снова милостиво приняла угощение, проглотила, не разжёвывая, и тут же потянулась за новым куском.
— Хитрая какая, — усмехнулась девушка. — Ладно, держи еще кусочек. Но только один, а меня ругать будут.
Она нашла кусок поменьше и снова бросила. На этот раз зверь поймал мясо на лету и тут же проглотил.
— Все. Больше не дам, — Ким развела руками, когда янтарные глаза с узким зрачком выжидающе уставились на нее, — завра приду.
Ким не знала, понимает ли вирта ее слова, но очень на это надеялась. Ей очень нужно было подружиться с этим зверем.
Повар снова был недоволен тем, что она так долго ходит, и пригрозил, что выпорет за нерасторопность. После этого на псарню отправился молчаливый жилистый хвелл, который подхватил сразу два до верху наполненных ведра, а Ким снова предстояло заниматься посудой.
Минуты с трудом сменяли друг друга и, казалось, что работе не будет конца. Солнце нещадно палило землю, воздух к полудню прогрелся на столько, что было тяжело дышать. Ким пыталась спрятаться в тени, но, как назло, ее гоняли по самому солнцепёку то с одним поручением, то с другим. Пить хотелось просто нестерпимо, и она была искренне благодарна девушке, которая украдкой от остальных сунула ей кружку, наполненную водой.
— Спасибо.
— Тише, — та приложила палец к губам, — повара ругаются, когда мы вам помогаем.
Ким благодарно кивнула и в несколько глотков осушила кружку. Жить стало чуточку проще и приятнее.
Кое-как она дотянула до вечера, а когда солнце едва поцеловало горизонт, за ней пришла Орлада и забрала несмотря на то, что остальные хвеллы продолжали работать. Она проводила ее до адовара кхассера, убедилась, что невольница зашла внутрь и никуда не денется, и только после этого удалилась, так ни слова и не сказав.
Время шло, а Хасс все не появлялся. Ким посидела на сундуке, потом послонялась по шатру, стащила со стола старую лепешку, позволила себе налить немного воды из кувшина. Было скучно, а спать не хотелось.
Теперь, когда дневная жала схлынула, и откуда-то налетел свежий легкий ветер, сидеть в душном помещении казалось кощунственным. Хотелось на свободу, под открытое багровое небо, расчерченное чернильными разводами подступающей ночи.
Ким подошла к выходу и, аккуратно отогнув полог, выглянула наружу. Суета, которая бурлила в лагере днем, исчезла. Никто никуда не спешил, не гремело оружие, даже шумные вирты притихли и лишь изредка недовольно всхрапывали, отгоняя вечерних комаров.
Чтобы избежать ненужного соблазна, Ким вернулась обратно на свой сундук, забралась на него и натянула на плечи мягкую шкуру. Она вертелась, крутилась, тяжело вздыхала и никак не могла удобно улечься. Ей было то жестко, то жарко, то прохладно, то тесно, а взгляд сам постоянно обращался к неплотно прикрытому пологу, сквозь который было видно кусочек улицы.
Южная ночь обрушилась внезапно, погасив все яркие краски. Зажглись десятки факелов, и их неровный свет обликами плясал на стенах шатров. Причудливые тени скользили от края до края, заставляя тревожно всматриваться, прислушиваться к тому, что происходило на улице.
А потом снова заиграла музыка.
Слушая уже знакомые мотивы, рваный бой барабанов, трели каких-то неведомых инструментов, Ким окончательно смирилась с тем, что не сможет заснуть.
Ей хотелось увидеть, что там происходит, чем занимаются андериты с наступлением ночи. На секундочку, хоть краем глаза…
Эта мысль все больше и больше ее захватывала, подталкивая к необдуманному поступку. Ким пыталась напомнить себе, чем закончилась ее прошлая вылазка из безопасного укрытия, но любопытство все-таки победило.
Понимая, что ее ждут неприятности, если Хасс узнает о самоуправстве, она тихо выскользнула из шатра. Ее никто не увидел, никто не окрикнул, не остановил. Перебегая от шатра к шатру и стараясь держаться тех мест, где темнота гуще, она продвигалась к сердцу лагеря. Все ближе и ближе, пока наконец в просвет не показались костры и танцующие на их фоне темные силуэты людей.
Бой барабанов смешивался с протяжными, хриплыми звуками короткого рога. Это нельзя было назвать музыкой, скорее ритм дикий, древний, попадающий в унисон с биением сердца, тягучей патокой расползающийся по венам.
Вместо того чтобы спрятаться, Ким словно зачарованная шла вперед. Ноги сами несли ее туда, а внутреннее нетерпение разгоралось все больше и больше. Она хотела это увидеть! В долине Изгнанников не было танцев при кострах. Там был монастырь Россы, строгие наставницы и студеная общая столовая, где было принято есть в тишине и спокойствии. А здесь…здесь все иначе.
Притаившись под навесом, она смотрела, как в центре большого круга танцуют девушки. Они были босыми. Их бедра были прикрыты клочками струящейся полупрозрачной ткани, длинные волосы разметались по плечам. Их лица покрывал причудливый рисунок из белых и красных линий, он же спускался по шее на обнаженную грудь. На узких талиях загадочно поблескивали золотые цепочки, и маленькие камушки, причудливо вплетенные в них, полыхали, ловя отблески костров.
Они танцевали, прикрыв глаза, отдавшись ритму, следуя за ним. Их движения были неторопливы, откровенны, наполнены древней силой и призывом.
Ким повторяла себе, что здесь ей не место, что надо уходить, но продолжала стоять, наблюдая за тем, как к девушкам присоединились молодые воины. Ритм барабанов изменился, стал резче, отрывистей. Следом за ним учащалось сердцебиение.
Этот танец смущал, заставлял стыдливо отводить взгляд, и будил внутри что-то странное, от чего учащалось дыхание и кололо кончики пальцев.
И тут среди главных воинов и кхассеров, сидящих полукругом, она увидела Хасса. Узнала его несмотря ритуальные рисунки, сплошным ковром, покрывающим его кожу.
Он не смотрел на извивающиеся в откровенном танце тела.
Голодным взглядом Хасс наблюдал за ней…
Ким испугалась. И того, что было намешено в этом взгляде, и того, с какой яростью что-то внутри нее рвануло к нему навстречу.
Она отступила, спряталась глубже в тени, а потом и вовсе со всех ног бросилась обратно, и все ждала, что вот сейчас, еще миг и на ее плече сомкнутся чужие жесткие пальцы.
Ворвавшись внутрь, она с разбегу заскочила на сундук и с головой спряталась под шкурой. Сердце громыхало в груди, подстраиваясь под тот ритм, что отбивали барабаны, и казалось таким большим, что еще немного и проломит ребра. Ким зажмурилась и ждала, пытаясь уловить знакомые уверенные шаги, но их не было, а на утро, когда она проснулась, кровать кхассера была нетронута.
Этой ночью в свой шатер Хасс так и не вернулся.
— Эй ты, — повар указал на нее тяжелым ножом, — да-да, ты. Иди сюда.
Ким отложила в сторону не дочищённый ковшик, вытерла руки о подол и подошла к мужчине.
— Вон там, — он кивнул на красный поварской шатер, ярким пятном выделяющийся на фоне всех остальных. — ящик с вином. Возьми две бутылки красного и отнеси кхассерам. Смотри не разбей! Шкуру спущу!
— К кхассерам? — с недоумением переспросила она.
Таких поручений у нее еще не было. Обычно ее гоняли с едой до ближайших раздач, или засылали по общим шатрам собирать посуду, но чаще всего она проводила время на походной кухне, а к кхассерам и командующим отправлялся кто-то из вольных девушек. Но сегодня двое не пришли — их свалила коварная лихорадка, и тем, кто остался приходилось несладко. Главный повар был придирчивым и строгим, и категорично не хотел подпускать никого из рабов к разделке продуктов. Поэтому обязанностей не убавилось, а рабочих рук стало меньше.
— Иди! Хватит болтать. Видишь, мы зашиваемся!
Бледная девочка с зелеными глазами, показалась повару меньшей из возможных проблем. Он решил, что уж бутылки-то ей доверить можно — она все равно не сумеет вынуть тугие пробки и добраться до содержимого, а вот если разобьет по неосторожности, то тогда и наказать можно будет.
Ким торопливо припустила к красному шатру. Обычно рабам не разрешали к нему приближаться, и ей было жуть как интересно что же там. И вот сегодня выпал шанс удовлетворить любопытство.
Она отодвинула в сторону полупрозрачный сетчатый полог и аккуратно, даже с каким-то благоговением ступила внутрь.
Здесь была еда… Припасы, от которых глаза разбежались и даже несмотря на то, что на жаре особо есть не хотелось, потекли слюнки. Вяленое мясо, сочные головки сыра, покрытые тонкой тряпицей, бурдюки с молоком и ароматный мед. Особенно ее впечатлила вязанка с сушеными фруктами и поднос с румяными лепешками, теми самыми, которые она украдкой таскала у кхассера со стола.
Плетеный ящик обнаружился недалеко от входа. Подняв легкую крышку, Ким обнаружила там ровные ряды бутылок, закрепленные на деревянных подставках. На темном стекле густым слоем лежала пыль, а содержимое увесисто булькало, стоило только поднять взять бутылку в руки.
Как и было велено, Ким прихватила две с красным и, еще раз мечтательно взглянув на вязанку с фруктами, поспешила наружу, откуда уже доносился недовольных оклик повара:
— Воровала? — он подозрительно посмотрел на хвеллу и чуть ли не обнюхал ее, пытаясь определить не утащила ли она кусок, пока была в шатре, и не найдя доказательств преступления, снова поторопил, — Иди!
Ким побежала. И вовсе не оттого, что ей хотелось поскорее услужить кхассерам, а потому что в складках грубого рубища был припрятан шматок вяленого мяса. Она все-таки не удержалась и стащила кусочек. Не для себя, а для вирты, к которой она собиралась заскочить по пути.
Возле шатра ее сердце дало сбой. Сначала сжалось, так что не вдохнуть, а потом понеслось вскачь. До нее доносились мужские голоса, и один из них принадлежал тому, из-за кого полночи не получалось сомкнуть глаз.
В памяти снова бой барабанов и гибкие тела вольных извивающихся в диких отблесках ритуальных костров, и Хасс, с ленивой полуулыбкой на губах, и его взгляд, жгущий сильнее самого яркого пламени.
Перед самым входом ее остановил рослый воин, просто преградив путь гнутым, блестящим на солнце мечом.
— Чего тебе? — глаза у него были такие равнодушные, что становилось не по себе.
Ким поежилась и срывающимся от волнения голосом пояснила:
— Я с кухни. Мне велели доставить это кхассерам, — подняла выше свою ношу, чтобы он мог ее рассмотреть.
Воин прошелся по ней оценивающим взглядом, задержался на закупоренных бутылках и убрал оружие:
— Проходи.
Стоило ей зайти, как разговоры затихли, и все присутствующие обернулись в ее сторону.
Аксель, Брейр, еще один незнакомый мужчина с янтарными глазами и Хасс, который тут же недовольно нахмурился и отвернулся, словно увидел что-то неприятное.
— Давай сюда, — Брейр жестом подозвал ее к себе, и Ким пришлось подойти ближе.
Молодой кхассер забрал у нее бутылки. Жадный интерес так и проскакивал в каждом его взгляде, хотя он и пытался его сдержать, памятуя о том, как в прошлый Хасс чуть не набросился на него из-за этой девчонки из долины. И хотя сейчас тот молчал и даже не смотрел в их сторону, Брейр не обольщался. Девчонка была неприкосновенна, и от этого его интерес разгорался все больше.
…При этом снова, как зачарованная, таращилась на спину, при каждом натягивающую светлую ткань простой рубахи
Хасс так ни разу и не обернулся. Довел ее до шатра, поднял полог, пропуская ее вперед, и сам шагнул следом. Ким так устала, что не было сил стоять на ногах, хотелось лечь, закрыть глаза и хоть ненадолго забыть обо всем этом кошмаре и провалиться в сон. Она уже было поплелась к своему сундуку, но ее остановил приказ:
— Стоять
Ноги тут же примерзли к земле, а сердце, ударившись о ребра, провалилось куда-то вниз, до самых пяток.
— У тебя вся одежда в крови.
— Это не моя. Я сегодня разносила обрезки.
Хасс поверил не сразу. Жадно принюхивался, пытаясь в какофонии запахов различить аромат ее крови. Его не было. И не понятно, что он ощутил в этот момент: мягкотелое облегчение или злость. Потому что внезапно захотелось уловить сладковато-соленые нотки. Особенные, такие, что ни с чем не спутаешь. Хотелось провести пальцем, размазывая алую каплю по белой коже, потом прикоснуться губами, лизнуть, почувствовав пряный вкус…
Он зарычал. Едва слышно, глухо, пытаясь осадить своего зверя, снова приходящего в яростное возбуждение рядом с этой бледной бродяжкой.
— Смой с себя эту вонь, — процедил сквозь зубы.
Помыться действительно хотелось, поэтому Ким покорно кивнула и направилась за дальний полог, а когда вышла обратно, ее ждал пустой шатер и стопка новой рабской одежды на сундуке.
Куда ушел Хасс, и когда он вернется, пленница не имела ни малейшего представления. Единственное что она знала наверняка — это то, что и завтра пойдет кормить ту злую, раненую вирту, сидящую на цепи. Потому что ей нужен союзник, и потому что вдвоем больше шансов сбежать из лагеря.
***
Очередной день начался с того, что на кухне ее засыпали поручениями: разобрать хлам, рассованный по холщовым мешкам, расставить посуду, вымести двор, на котором готовили. Ким все выполняла. Молча, ответственно, чтобы не вызвать недовольства андеритов, и даже сама вызвалась отнести обрезки на псарню.
— Ты больно тощая и медленная, — проворчал повар, — пока с одним ведро туда-сюда плетешься, другой хвелл с двумя дважды сбегает.
— Все остальные заняты.
Она не обманула. Мужчины-рабы таскали воду и заливали ее в большие котлы, женщины занимались чисткой поддонов, а свободные работницы разбирали овощи.
На самом деле ей не хотелось ни таскать тяжелое ведро, ни слышать лай черных собак, ни видеть псаря, который был пострашнее своих псов. Но надо было как-то добраться до вирты, и другого варианта беспрепятственного перемещения по лагерю она придумать не смогла.
Повар еще раз придирчивым взглядом смерил хрупкую фигурку, недовольно крякнул и кивнул:
— Чтобы одна нога тут, другая там.
Ким подхватила ведро и, сгибаясь от тяжести, поспешила в уже известном направлении, туда, где кипела жизнь. Снова толпа и громкие голоса, новые воины, вернувшиеся с обхода, женщины, разгуливающие по лагерю, как на увеселительной прогулке.
Пыхтя и с трудом отдуваясь, она медленно продвигалась вперед, пытаясь припомнить, где именно видела раненую вирту. Порой, казалось, что лагерь живой и меняется каждый день. Одни проходы исчезали, другие появлялись.
Вдоволь наплутавшись среди адоваров, Ким все-таки свернула в нужное ответвление и с нескрываемым облегчением опустила ведро на землю. Ее тонкие пальчики онемели и покраснели от тяжести. Она подула на них, потрясла рукой, чтобы разогнать кровь и через узкий просвет протиснулась в уже знакомый закуток.
Вирта лежала, вылизывая больную лапу, раздраженно била хвостом, пытаясь отогнать назойливых мух и ворчала.
— Привет.
Зверь настороженно прислушался, водил носом, шумно втягивая воздух и, наконец, фыркнул, показывая, что узнал вчерашнюю гостью.
— Я принесла тебе кое-что, — Ким запустила руку в ведро и выудила большой кусок обрези, — лови.
Она бросила мясо на землю, поближе к острой змеиной морде. Вирта снова милостиво приняла угощение, проглотила, не разжёвывая, и тут же потянулась за новым куском.
— Хитрая какая, — усмехнулась девушка. — Ладно, держи еще кусочек. Но только один, а меня ругать будут.
Она нашла кусок поменьше и снова бросила. На этот раз зверь поймал мясо на лету и тут же проглотил.
— Все. Больше не дам, — Ким развела руками, когда янтарные глаза с узким зрачком выжидающе уставились на нее, — завра приду.
Ким не знала, понимает ли вирта ее слова, но очень на это надеялась. Ей очень нужно было подружиться с этим зверем.
Повар снова был недоволен тем, что она так долго ходит, и пригрозил, что выпорет за нерасторопность. После этого на псарню отправился молчаливый жилистый хвелл, который подхватил сразу два до верху наполненных ведра, а Ким снова предстояло заниматься посудой.
Минуты с трудом сменяли друг друга и, казалось, что работе не будет конца. Солнце нещадно палило землю, воздух к полудню прогрелся на столько, что было тяжело дышать. Ким пыталась спрятаться в тени, но, как назло, ее гоняли по самому солнцепёку то с одним поручением, то с другим. Пить хотелось просто нестерпимо, и она была искренне благодарна девушке, которая украдкой от остальных сунула ей кружку, наполненную водой.
— Спасибо.
— Тише, — та приложила палец к губам, — повара ругаются, когда мы вам помогаем.
Ким благодарно кивнула и в несколько глотков осушила кружку. Жить стало чуточку проще и приятнее.
Кое-как она дотянула до вечера, а когда солнце едва поцеловало горизонт, за ней пришла Орлада и забрала несмотря на то, что остальные хвеллы продолжали работать. Она проводила ее до адовара кхассера, убедилась, что невольница зашла внутрь и никуда не денется, и только после этого удалилась, так ни слова и не сказав.
Время шло, а Хасс все не появлялся. Ким посидела на сундуке, потом послонялась по шатру, стащила со стола старую лепешку, позволила себе налить немного воды из кувшина. Было скучно, а спать не хотелось.
Теперь, когда дневная жала схлынула, и откуда-то налетел свежий легкий ветер, сидеть в душном помещении казалось кощунственным. Хотелось на свободу, под открытое багровое небо, расчерченное чернильными разводами подступающей ночи.
Ким подошла к выходу и, аккуратно отогнув полог, выглянула наружу. Суета, которая бурлила в лагере днем, исчезла. Никто никуда не спешил, не гремело оружие, даже шумные вирты притихли и лишь изредка недовольно всхрапывали, отгоняя вечерних комаров.
Чтобы избежать ненужного соблазна, Ким вернулась обратно на свой сундук, забралась на него и натянула на плечи мягкую шкуру. Она вертелась, крутилась, тяжело вздыхала и никак не могла удобно улечься. Ей было то жестко, то жарко, то прохладно, то тесно, а взгляд сам постоянно обращался к неплотно прикрытому пологу, сквозь который было видно кусочек улицы.
Южная ночь обрушилась внезапно, погасив все яркие краски. Зажглись десятки факелов, и их неровный свет обликами плясал на стенах шатров. Причудливые тени скользили от края до края, заставляя тревожно всматриваться, прислушиваться к тому, что происходило на улице.
А потом снова заиграла музыка.
Слушая уже знакомые мотивы, рваный бой барабанов, трели каких-то неведомых инструментов, Ким окончательно смирилась с тем, что не сможет заснуть.
Ей хотелось увидеть, что там происходит, чем занимаются андериты с наступлением ночи. На секундочку, хоть краем глаза…
Эта мысль все больше и больше ее захватывала, подталкивая к необдуманному поступку. Ким пыталась напомнить себе, чем закончилась ее прошлая вылазка из безопасного укрытия, но любопытство все-таки победило.
Понимая, что ее ждут неприятности, если Хасс узнает о самоуправстве, она тихо выскользнула из шатра. Ее никто не увидел, никто не окрикнул, не остановил. Перебегая от шатра к шатру и стараясь держаться тех мест, где темнота гуще, она продвигалась к сердцу лагеря. Все ближе и ближе, пока наконец в просвет не показались костры и танцующие на их фоне темные силуэты людей.
Бой барабанов смешивался с протяжными, хриплыми звуками короткого рога. Это нельзя было назвать музыкой, скорее ритм дикий, древний, попадающий в унисон с биением сердца, тягучей патокой расползающийся по венам.
Вместо того чтобы спрятаться, Ким словно зачарованная шла вперед. Ноги сами несли ее туда, а внутреннее нетерпение разгоралось все больше и больше. Она хотела это увидеть! В долине Изгнанников не было танцев при кострах. Там был монастырь Россы, строгие наставницы и студеная общая столовая, где было принято есть в тишине и спокойствии. А здесь…здесь все иначе.
Притаившись под навесом, она смотрела, как в центре большого круга танцуют девушки. Они были босыми. Их бедра были прикрыты клочками струящейся полупрозрачной ткани, длинные волосы разметались по плечам. Их лица покрывал причудливый рисунок из белых и красных линий, он же спускался по шее на обнаженную грудь. На узких талиях загадочно поблескивали золотые цепочки, и маленькие камушки, причудливо вплетенные в них, полыхали, ловя отблески костров.
Они танцевали, прикрыв глаза, отдавшись ритму, следуя за ним. Их движения были неторопливы, откровенны, наполнены древней силой и призывом.
Ким повторяла себе, что здесь ей не место, что надо уходить, но продолжала стоять, наблюдая за тем, как к девушкам присоединились молодые воины. Ритм барабанов изменился, стал резче, отрывистей. Следом за ним учащалось сердцебиение.
Этот танец смущал, заставлял стыдливо отводить взгляд, и будил внутри что-то странное, от чего учащалось дыхание и кололо кончики пальцев.
И тут среди главных воинов и кхассеров, сидящих полукругом, она увидела Хасса. Узнала его несмотря ритуальные рисунки, сплошным ковром, покрывающим его кожу.
Он не смотрел на извивающиеся в откровенном танце тела.
Голодным взглядом Хасс наблюдал за ней…
Ким испугалась. И того, что было намешено в этом взгляде, и того, с какой яростью что-то внутри нее рвануло к нему навстречу.
Она отступила, спряталась глубже в тени, а потом и вовсе со всех ног бросилась обратно, и все ждала, что вот сейчас, еще миг и на ее плече сомкнутся чужие жесткие пальцы.
Ворвавшись внутрь, она с разбегу заскочила на сундук и с головой спряталась под шкурой. Сердце громыхало в груди, подстраиваясь под тот ритм, что отбивали барабаны, и казалось таким большим, что еще немного и проломит ребра. Ким зажмурилась и ждала, пытаясь уловить знакомые уверенные шаги, но их не было, а на утро, когда она проснулась, кровать кхассера была нетронута.
Этой ночью в свой шатер Хасс так и не вернулся.
***
— Эй ты, — повар указал на нее тяжелым ножом, — да-да, ты. Иди сюда.
Ким отложила в сторону не дочищённый ковшик, вытерла руки о подол и подошла к мужчине.
— Вон там, — он кивнул на красный поварской шатер, ярким пятном выделяющийся на фоне всех остальных. — ящик с вином. Возьми две бутылки красного и отнеси кхассерам. Смотри не разбей! Шкуру спущу!
— К кхассерам? — с недоумением переспросила она.
Таких поручений у нее еще не было. Обычно ее гоняли с едой до ближайших раздач, или засылали по общим шатрам собирать посуду, но чаще всего она проводила время на походной кухне, а к кхассерам и командующим отправлялся кто-то из вольных девушек. Но сегодня двое не пришли — их свалила коварная лихорадка, и тем, кто остался приходилось несладко. Главный повар был придирчивым и строгим, и категорично не хотел подпускать никого из рабов к разделке продуктов. Поэтому обязанностей не убавилось, а рабочих рук стало меньше.
— Иди! Хватит болтать. Видишь, мы зашиваемся!
Бледная девочка с зелеными глазами, показалась повару меньшей из возможных проблем. Он решил, что уж бутылки-то ей доверить можно — она все равно не сумеет вынуть тугие пробки и добраться до содержимого, а вот если разобьет по неосторожности, то тогда и наказать можно будет.
Ким торопливо припустила к красному шатру. Обычно рабам не разрешали к нему приближаться, и ей было жуть как интересно что же там. И вот сегодня выпал шанс удовлетворить любопытство.
Она отодвинула в сторону полупрозрачный сетчатый полог и аккуратно, даже с каким-то благоговением ступила внутрь.
Здесь была еда… Припасы, от которых глаза разбежались и даже несмотря на то, что на жаре особо есть не хотелось, потекли слюнки. Вяленое мясо, сочные головки сыра, покрытые тонкой тряпицей, бурдюки с молоком и ароматный мед. Особенно ее впечатлила вязанка с сушеными фруктами и поднос с румяными лепешками, теми самыми, которые она украдкой таскала у кхассера со стола.
Плетеный ящик обнаружился недалеко от входа. Подняв легкую крышку, Ким обнаружила там ровные ряды бутылок, закрепленные на деревянных подставках. На темном стекле густым слоем лежала пыль, а содержимое увесисто булькало, стоило только поднять взять бутылку в руки.
Как и было велено, Ким прихватила две с красным и, еще раз мечтательно взглянув на вязанку с фруктами, поспешила наружу, откуда уже доносился недовольных оклик повара:
— Воровала? — он подозрительно посмотрел на хвеллу и чуть ли не обнюхал ее, пытаясь определить не утащила ли она кусок, пока была в шатре, и не найдя доказательств преступления, снова поторопил, — Иди!
Ким побежала. И вовсе не оттого, что ей хотелось поскорее услужить кхассерам, а потому что в складках грубого рубища был припрятан шматок вяленого мяса. Она все-таки не удержалась и стащила кусочек. Не для себя, а для вирты, к которой она собиралась заскочить по пути.
Возле шатра ее сердце дало сбой. Сначала сжалось, так что не вдохнуть, а потом понеслось вскачь. До нее доносились мужские голоса, и один из них принадлежал тому, из-за кого полночи не получалось сомкнуть глаз.
В памяти снова бой барабанов и гибкие тела вольных извивающихся в диких отблесках ритуальных костров, и Хасс, с ленивой полуулыбкой на губах, и его взгляд, жгущий сильнее самого яркого пламени.
Перед самым входом ее остановил рослый воин, просто преградив путь гнутым, блестящим на солнце мечом.
— Чего тебе? — глаза у него были такие равнодушные, что становилось не по себе.
Ким поежилась и срывающимся от волнения голосом пояснила:
— Я с кухни. Мне велели доставить это кхассерам, — подняла выше свою ношу, чтобы он мог ее рассмотреть.
Воин прошелся по ней оценивающим взглядом, задержался на закупоренных бутылках и убрал оружие:
— Проходи.
Стоило ей зайти, как разговоры затихли, и все присутствующие обернулись в ее сторону.
Аксель, Брейр, еще один незнакомый мужчина с янтарными глазами и Хасс, который тут же недовольно нахмурился и отвернулся, словно увидел что-то неприятное.
— Давай сюда, — Брейр жестом подозвал ее к себе, и Ким пришлось подойти ближе.
Молодой кхассер забрал у нее бутылки. Жадный интерес так и проскакивал в каждом его взгляде, хотя он и пытался его сдержать, памятуя о том, как в прошлый Хасс чуть не набросился на него из-за этой девчонки из долины. И хотя сейчас тот молчал и даже не смотрел в их сторону, Брейр не обольщался. Девчонка была неприкосновенна, и от этого его интерес разгорался все больше.
