— Я пойду? — шепотом спросила она, стушевавшись под мужскими взглядами.
Ей хотелось поскорее убраться отсюда. Вернуться к грязной посуде и привычным делам. Там хоть сердце так неистово не колотится, и взгляд сам против воли не тянется к молчаливому захватчику.
Почему он не пришел ночью? Этот вопрос снова не давал ей покоя. Где он был?
— Вон там убери, — ей указали на низкий столик, заваленный грязной посудой и остатками обеденной трапезы.
Она покорно приступила к работе, и через минуту о присутствии в шатре маленькой хвеллы все позабыли. Разговор продолжился.
— Камней все меньше, — размышлял незнакомый кхассер, — с каждым годом жилы истончаются, и все реже всплески происходят на поверхности. С такими темпами еще лет десять, и мы останемся ни с чем.
— Меня бесит все это! — вспыльчивый Брейр ударил кулаком по столу, — Надо идти дальше, через Южную гряду!
— Как? Долина гасит все на своем пути. Мы пытались найти проход, пробиться дальше, но все бесполезно. Эта проклятая зима длиться слишком мало, нам не хватает ни сил, ни времени. Три недели, максимум. И снова ждать год, чтобы прорваться к границе.
— Хасс держал свою группу месяц, — напомнил черноволосый Аксель.
— Пусть месяц. И что дальше? Все тоже самое! Возвращаться обратно, иначе людям не выжить. Или долина высосет все силы, или Сеп-хатти сожрет. Мы в тупике. Нас слишком мало.
— Станет еще меньше, если приход аракита прекратится. А без кхассеров проход в долину будет и вовсе невозможен.
— И что теперь, Килай?! Сидеть дальше и жать, пока источники не иссякнут? Надо что-то придумывать. Напрячь ведьм, магов…оракулов, в конце концов!
— Они все и так постоянно ищут решение.
— У нас есть артефакты зверя, — Брейр вытащил из-за пазухи медальон на золотой цепочке и потряс им перед остальными, — можно раздать лучшим воинам. Снарядить их картами, где указаны переходы и отправить в долину.
— И половина из них затеряется в горах по дороге туда, а вторая половина погибнет на обратном пути. Ты же знаешь сам. Это бесполезные безделушки, которые на смогут защитить, если рядом нет кхассера. Только дурак попрется в горы, надеясь на один лишь камень!
— Они дают шанс!
Ким незаметно прикоснулась к амулету, который Хасс самолично повесил ей на шею, когда привел в лагерь. Он был почти невесомым, теплым и едва заметно пульсировал в такт сердцебиению.
…Шанс
…Тот самый, о котором она просила у Трехликой.
Она не сдержалась, бросила украдкой взгляд на своего хозяина и чуть не вскрикнула, нарвавшись на его хищный взгляд. Он наблюдал за ней. Пристально, безотрывно, впитывая каждую эмоцию.
Испугавшись, что он обо всем догадается, вспомнит про камень и заберет его, Ким поспешила вернуться к работе. Руки не слушались, ложки позвякивали в тонких, подрагивающих пальцах, а чужой настойчивый взгляд продолжал прожигать дыру между лопаток.
Это был первый раз, когда Ким не хотела побыстрее сделать работу и сбежать. Напротив, она всеми силами тянула, по пять раз перекладывала тарелки с места на место, упорно счищая остатки еды, которых уже не было и в помине. Напряженно ловила каждое слово, оброненное кхассерами, потому что впервые почувствовала надежду, постепенно перерождающуюся в уверенность в том, что она сможет. Путь есть, они сами сказали. А значит она должна попытаться. Неважно как, неважно какой ценой, но должна.
— Почему так получается, что зима каждый раз слишком коротка, чтобы мы пробились в Милрадию, но зато кажется бесконечной, если речь заходит от Орхоне? — флегматично поинтересовался Килай.
Это не был вопрос обращенный к кому-то конкретному, просто угрюмые рассуждения вслух, поэтому никто и не ответил. Все молчали. Тайком бросив назад быстрый взгляд, Ким увидела мрачные лица кхассеров.
— Получается, нам вообще повезло, что и второе сопряжение идет только зимой, — кисло усмехнулся Брейр, — а то бы пришлось гонять этих тварей весь год напролет.
Что такое второе сопряжение и о каких тварях идет речь, Ким не поняла.
— Полсрока прошло, — Хасс равнодушно пожал плечами, — воины справляются. Все как обычно.
— К счастью, да, — согласился Аксель и, чуть помедлив, спросил, — Сколько ты еще пробудешь в лагере?
— Пару-тройку недель. Потом возвращаюсь обратно.
— Говорят, этот год твой? Камень плодородия готов.
— Говорят, — согласился он.
— Нойри твоя, наверное, уже ждет не дождется?
Хасс снова пожал плечами. О Сабине он лишний раз не вспоминал. Ее выбрали старейшины, он согласился, остальное не имело смысла. Она или кто-то другой? Какая разница? Главное результат.
— А эта? — раздался вопрос Брейра, и Ким почувствовала, как янтарные взгляды всех присутствующих притянулись к ней, — заберешь с собой?
Ким невольно втянула голову в плечи и замерла, ожидая его ответа.
— Да. По пути закину ее в столицу, потом отправлюсь в Мол-Хейм.
Пальцы резко стали непослушными. Едва не уронив тарелку, Ким сдавлено вдохнула и зажмурилась.
Времени оказывается совсем мало! Пара недель и ее увезут из лагеря, вглубь Андракиса, все дальше от переходов! Как она тогда найдет дорогу обратно?
Кое-как свалив посуду на поднос, она поспешила покинуть шатер. Больше слушать их разговоры не хотелось. Стоило только надежде затеплиться, как Хасс отобрал ее. Ким понимала, что бежать сейчас — безумие. Пешком она и километра не пройдет, ее настигнут и вернут обратно, в этот раз уже посадив на цепь. Карты у нее еще нет. Как работает амулет кхассера она не разобралась. Вирту не приручила!
По дороге до кухни она совсем приуныла. Даже то, что вирта в этот раз практически не рычала и приняла угощение с милостивым ворчанием, не смогло утихомирить той волны отчаяния, что поднялась в душе после равнодушных слов Хасса.
Он просто собирался привезти ее в чужой город, сбросить на руки незнакомым людям…а может не людям вовсе, и уехать.
Возле котлов ее встретил главный повар и, окинув придирчивым взглядом, спросил:
— Донесла? Не разбила?
Ким удрученно кивнула. Ничего не разбила, кроме неоправданно глупой надежды. Сколько бы ни уговаривала сама себя, что от завоевателей другого и ждать не стоило, сколько бы ни пыталась разжечь свой боевой дух — все без толку. Мысли сами возвращались к последнему разговору.
Закину ее в столицу…
Она же изначально знала, что все так и будет, оттого непонятнее становилась собственная обида.
— Кхассеры остались довольны?
— Я не знаю, — буркнула Ким, — они забрали бутылки и велели мне убрать посуду. Я как-то не напрашивалась на похвалу.
— Поговори мне еще тут! — цыкнул он, — иди к остальным! Там мытья целая гора!
Грязная посуда отправилась к остальной куче, набравшейся после обеда, Ким пристроилась рядом с другими хвеллами, взяла ветошь и принялась мыть.
Постепенно монотонная работа начала успокаивать. Ким драила тарелки с чашками и размышляла о том, что ей сегодня довелось услышать.
Подробности не известны, но вернуться можно. Для этого нужен амулет и карта. Первый у нее имелся, вторая… Вторую она собиралась утащить. У Хасса на столе много карт, наверняка там окажется нужная. Останется только забрать ее и не попасться.
Такая мелочь. Просто пару пустяков.
Мысль показалась такой нелепой, что даже стало смешно. Обокрасть Хасса. Действительно, что может быть проще. Ким вспомнила его взгляд, который, казалось, видел насквозь и поежилась. Нет с ним такое не пройдет. Он почувствует подвох еще до того, как она решится на роковой шаг. Карту нужно искать в другом месте.
Чуть позже остальных хвелл отправили помогать в другую часть лагеря, а Ким как самую слабую и бесполезную оставили наводить порядок. Она начищала песком столовые приборы и краем уха слушала, о чем щебечут девушки-помощницы.
Стоило только повару подойти ближе, они замолкали и с удвоенным рвением принимались за чистку картофеля к ужину, но едва он отходил, как разговоры возобновлялись.
Конечно, они рассуждали о мужчинах. О молодых воинах, пленивших девичьи сердца, о матерых наемниках, от которых дрожь по всему тему, а особенно под поджилками. Даже про кхассеров парой слой обмолвились. Только осторожно: шепотом и оглядываясь, чтобы никто посторонний не услышал.
— А кто такая нойри? — внезапно спросила Ким, тут же смутившись своей собственной смелости.
Самая болтливая из девушек, которая была готова болтать с кем угодно и даже с хвеллой, внезапно ставшей такой любопытной, тут же принялась рассказывать:
— Это нареченная кхассера. Ее выбирают старейшины.
— Кхассер не может сам себе выбрать женщину? — удивилась она. Уж кто-то, а Хасс не выглядел робким юнцом, не способным самостоятельно сделать выбор.
Девушка поманила ее пальчиком, заставвляя склонить поближе и шепотом произнесла:
— Они могут выбирать себе кого угодно, хоть нас с тобой. Но лишь со своей нойри, пройдя обряд на камне плодородия, они могу зачать дитя.
В конце развела руками, дескать вот такая беда у бедных кхассеров, и вернулась к разговорам со своей подругой, а Ким уныло потянулась за очередной ложкой.
Значит пленницу отправит к императору на допрос, а сам поедет жениться?
Отчего-то пекло глаза и было больно дышать.
Наверное, виноват полуденный зной. Не иначе.
Спустя неделю, Ким казалось, что в этом лагере она провела уже целую вечность. Повар, привыкший к тихой бледной девушке и убедившийся в том, что она достаточно умна и ответсвенна, доверял ей все больше поручений, которыми раньше занимались исключительно свободные помощницы.
Теперь ее могли отправить не только с кувшином вина в шатер к кхассерам или к кому-то из генералов, но и с пряными мешочками для лекарей или с корзиной свежих булочек к девицам-белошвейкам.
Несмотря на то, что она перемещалась по всему лагерю, с каждым днем узнавая его все лучше, свободой это можно было назвать с натяжкой. Хотя, плюсы все-таки были. Потому что на хвеллу никто не обращал внимания, и не стеснялся. И если оказаться в нужный момент в нужном месте можно услышать что-нибудь интересное.
Да, ей пришлось увидеть неприглядные моменты лагеря — такие как пьяные разборки воинов. Они сначала били друг другу морды, а потом сидели у костра плечо к плечу, пили из одной чарки и сыпали такими пошлыми шутками, что щеки сами начинали краснеть. Видела и смеющихся девиц на коленях у мужчин. И в одежде… и без. И крики слышала, наполненные звериной страстью.
Много того, чего предпочла бы не видеть, не слышать, не замечать. Но было и полезное. Крупицы информации, которые она бережно собирала, в надежде, что те помогут ей сбежать. Так, например, она узнала, что такое второе сопряжение, и каково истинное назначение лагеря.
Когда приходила зима не только Милрадия и Андракис пересекались, открывая проходы, но пограничный Орхон выплевывал к переходу всякое отребье. Рой. Кочевые племена валленов. Не люди, полузвери-полунасекомые, как саранча расползающиеся во все стороны. И если кхассеры со своими отрядами искали пути в долину, то остальные воины были заняты охотой. Они преследовали валленов, загоняя обратно в трещины разломов, или уничтожали, потому что даже одна прорвавшаяся особь могла оставить столько яиц, что к следующей зиме эти твари заполнили бы весь Андракис.
Таких лагерей было несколько. К началу сопряжения они разбивались вдоль скал, обозначающих границы с Милрадией, и стояли там до наступления весны.
Воины приходили, уходили. Кто-то оставался здесь на протяжении всего срока, кто-то возвращался домой спустя месяц, кто-то, наоборот, рвался сюда. И так всю зиму. Одни сменяли других, продолжая охранять территории от вторженцев.
Кхассеры тоже приезжали со всего Андракиса. Проводили отряды в долину Изгнанников, искали аракит, насколько хватало их сил, а потом возвращались обратно.
Их было не так много, этих воинов способных принимать звериное обличие, и по силе они различались. Те, кто моложе, неопытнее не выдерживали долгих переходов. Они могли пробыть в долине неделю, дней десять. Кто посильнее — Аксель, Килай — вытягивали до трех недель. Хасс мог держать свою группу месяц.
Хасс…
Проклятый андракиец не шел из головы. Ким все чаще ловила себя на мысли, что ищет его взглядом среди многоликого бурлящего лагеря, прислушивается в надежде уловить голос, от которого вдоль спины мурашки.
Казалось, он всегда незримо присутствовал рядом: она то слышала случайные разговоры о нем, тут же замирая и превращаясь в сгусток любопытства, то ей мерещился его запах, то просто чудилось, что он где-то неподалеку. И тем не менее видела она его редко. Хасс уходил из шатра спозаранку и возвращался, когда она уже спала после тяжелого трудового дня, а иногда и вовсе его постель оставалась нетронутой.
Где он был, чем занимался? Эти вопросы не давали покоя, хотя надо было радоваться, что кхассера нет рядом. Ведь каждая секунда, проведённая с ним наедине, могла стать роковой. Янтарные глаза смотрели в душу, видели насквозь, будто насмехаясь над ее жалкими попытками сохранить свои планы в тайне.
День выдался непривычно жарким, даже для Андракиса.
Обитатели лагеря выходили под палящее солнце только по крайней необходимости, предпочитая отсиживаться или в шатрах, или под брезентовыми навесами, натянутыми на гибкие стойки. Узкие проходы между адоварами превратились в серые, пыльные туннели, из-за того народ поднимал пологи, образуя сплошные коридоры.
Ким чувствовала себя, словно вареная муха, увязнувшая в вишневой патоке. В Милрадии даже в самый жаркий день не было так жарко, как здесь. Каждое движение совершалось через силу, не хотя, волосы прилипали к влажному лицу, а истертая серая роба казалось теплее самой плотной шубы.
И при этом повар постоянно гонял ее то с одним поручением, то с другим. Жалел своих девушек-помощниц, но совершенно не считался с тем, что хвеллы тоже изнывают от жары. Ким пришлось бегать чуть ли не по всему лагерю, то разнося воду, сдобренную мятными листами, то собирая посуду, то передавая записки, нацарапанные на пожелтевших клочках бумаги.
Во всем этом удручающем пекле она не забывала о Лиссе.
Она все еще поджимала поврежденную ногу, стараясь лишний раз ее не беспокоить, но рана уже не выглядела такой страшной как раньше, постепенно затягиваясь ярко-розовой нежной кожицей. Сама вирта выглядела уже значительно лчше. Тощие ребра больше не проступали сквозь шкуру, да и выражение морды поменялось с подозрительно недовольного на любопытно-настороженное.
Ким она узнавала. Даже не просто узнавала, а искренне приветствовала особенным утробным ворчанием, потому что в складках одежды у девушки всегда был припрятан кусочек чего-нибудь вкусного. Мясной обрезок, яблоко, засохшая булка — вирта радовалась всему, но особенно любила если ей приносили кусочки вяленого мяса. Того что воины брали с собой в обходы по долине. Она жевала жесткие ломтики, блаженно щурясь и урча от удовольствия.
Ким не жалела сил и времени на налаживание отношений с виртой. Ниточка доверия, которая протянулась между ними, крепла с каждым днем. Зверь уже позволял прикасаться к себе, чесать за ухом и даже разрешал класть на затянувшуюся рану нажеванные листики целебного равнинника.
Почему эта вирта сидит на привязи Ким так и не поняла, а спрашивать у кого-то не решалась, чтобы не привлекать лишнего внимания к животинке, которую считала своим единственным другом в этом месте.
Ей хотелось поскорее убраться отсюда. Вернуться к грязной посуде и привычным делам. Там хоть сердце так неистово не колотится, и взгляд сам против воли не тянется к молчаливому захватчику.
Почему он не пришел ночью? Этот вопрос снова не давал ей покоя. Где он был?
— Вон там убери, — ей указали на низкий столик, заваленный грязной посудой и остатками обеденной трапезы.
Она покорно приступила к работе, и через минуту о присутствии в шатре маленькой хвеллы все позабыли. Разговор продолжился.
— Камней все меньше, — размышлял незнакомый кхассер, — с каждым годом жилы истончаются, и все реже всплески происходят на поверхности. С такими темпами еще лет десять, и мы останемся ни с чем.
— Меня бесит все это! — вспыльчивый Брейр ударил кулаком по столу, — Надо идти дальше, через Южную гряду!
— Как? Долина гасит все на своем пути. Мы пытались найти проход, пробиться дальше, но все бесполезно. Эта проклятая зима длиться слишком мало, нам не хватает ни сил, ни времени. Три недели, максимум. И снова ждать год, чтобы прорваться к границе.
— Хасс держал свою группу месяц, — напомнил черноволосый Аксель.
— Пусть месяц. И что дальше? Все тоже самое! Возвращаться обратно, иначе людям не выжить. Или долина высосет все силы, или Сеп-хатти сожрет. Мы в тупике. Нас слишком мало.
— Станет еще меньше, если приход аракита прекратится. А без кхассеров проход в долину будет и вовсе невозможен.
— И что теперь, Килай?! Сидеть дальше и жать, пока источники не иссякнут? Надо что-то придумывать. Напрячь ведьм, магов…оракулов, в конце концов!
— Они все и так постоянно ищут решение.
— У нас есть артефакты зверя, — Брейр вытащил из-за пазухи медальон на золотой цепочке и потряс им перед остальными, — можно раздать лучшим воинам. Снарядить их картами, где указаны переходы и отправить в долину.
— И половина из них затеряется в горах по дороге туда, а вторая половина погибнет на обратном пути. Ты же знаешь сам. Это бесполезные безделушки, которые на смогут защитить, если рядом нет кхассера. Только дурак попрется в горы, надеясь на один лишь камень!
— Они дают шанс!
Ким незаметно прикоснулась к амулету, который Хасс самолично повесил ей на шею, когда привел в лагерь. Он был почти невесомым, теплым и едва заметно пульсировал в такт сердцебиению.
…Шанс
…Тот самый, о котором она просила у Трехликой.
Она не сдержалась, бросила украдкой взгляд на своего хозяина и чуть не вскрикнула, нарвавшись на его хищный взгляд. Он наблюдал за ней. Пристально, безотрывно, впитывая каждую эмоцию.
Испугавшись, что он обо всем догадается, вспомнит про камень и заберет его, Ким поспешила вернуться к работе. Руки не слушались, ложки позвякивали в тонких, подрагивающих пальцах, а чужой настойчивый взгляд продолжал прожигать дыру между лопаток.
***
Это был первый раз, когда Ким не хотела побыстрее сделать работу и сбежать. Напротив, она всеми силами тянула, по пять раз перекладывала тарелки с места на место, упорно счищая остатки еды, которых уже не было и в помине. Напряженно ловила каждое слово, оброненное кхассерами, потому что впервые почувствовала надежду, постепенно перерождающуюся в уверенность в том, что она сможет. Путь есть, они сами сказали. А значит она должна попытаться. Неважно как, неважно какой ценой, но должна.
— Почему так получается, что зима каждый раз слишком коротка, чтобы мы пробились в Милрадию, но зато кажется бесконечной, если речь заходит от Орхоне? — флегматично поинтересовался Килай.
Это не был вопрос обращенный к кому-то конкретному, просто угрюмые рассуждения вслух, поэтому никто и не ответил. Все молчали. Тайком бросив назад быстрый взгляд, Ким увидела мрачные лица кхассеров.
— Получается, нам вообще повезло, что и второе сопряжение идет только зимой, — кисло усмехнулся Брейр, — а то бы пришлось гонять этих тварей весь год напролет.
Что такое второе сопряжение и о каких тварях идет речь, Ким не поняла.
— Полсрока прошло, — Хасс равнодушно пожал плечами, — воины справляются. Все как обычно.
— К счастью, да, — согласился Аксель и, чуть помедлив, спросил, — Сколько ты еще пробудешь в лагере?
— Пару-тройку недель. Потом возвращаюсь обратно.
— Говорят, этот год твой? Камень плодородия готов.
— Говорят, — согласился он.
— Нойри твоя, наверное, уже ждет не дождется?
Хасс снова пожал плечами. О Сабине он лишний раз не вспоминал. Ее выбрали старейшины, он согласился, остальное не имело смысла. Она или кто-то другой? Какая разница? Главное результат.
— А эта? — раздался вопрос Брейра, и Ким почувствовала, как янтарные взгляды всех присутствующих притянулись к ней, — заберешь с собой?
Ким невольно втянула голову в плечи и замерла, ожидая его ответа.
— Да. По пути закину ее в столицу, потом отправлюсь в Мол-Хейм.
Пальцы резко стали непослушными. Едва не уронив тарелку, Ким сдавлено вдохнула и зажмурилась.
Времени оказывается совсем мало! Пара недель и ее увезут из лагеря, вглубь Андракиса, все дальше от переходов! Как она тогда найдет дорогу обратно?
Кое-как свалив посуду на поднос, она поспешила покинуть шатер. Больше слушать их разговоры не хотелось. Стоило только надежде затеплиться, как Хасс отобрал ее. Ким понимала, что бежать сейчас — безумие. Пешком она и километра не пройдет, ее настигнут и вернут обратно, в этот раз уже посадив на цепь. Карты у нее еще нет. Как работает амулет кхассера она не разобралась. Вирту не приручила!
По дороге до кухни она совсем приуныла. Даже то, что вирта в этот раз практически не рычала и приняла угощение с милостивым ворчанием, не смогло утихомирить той волны отчаяния, что поднялась в душе после равнодушных слов Хасса.
Он просто собирался привезти ее в чужой город, сбросить на руки незнакомым людям…а может не людям вовсе, и уехать.
Возле котлов ее встретил главный повар и, окинув придирчивым взглядом, спросил:
— Донесла? Не разбила?
Ким удрученно кивнула. Ничего не разбила, кроме неоправданно глупой надежды. Сколько бы ни уговаривала сама себя, что от завоевателей другого и ждать не стоило, сколько бы ни пыталась разжечь свой боевой дух — все без толку. Мысли сами возвращались к последнему разговору.
Закину ее в столицу…
Она же изначально знала, что все так и будет, оттого непонятнее становилась собственная обида.
— Кхассеры остались довольны?
— Я не знаю, — буркнула Ким, — они забрали бутылки и велели мне убрать посуду. Я как-то не напрашивалась на похвалу.
— Поговори мне еще тут! — цыкнул он, — иди к остальным! Там мытья целая гора!
Грязная посуда отправилась к остальной куче, набравшейся после обеда, Ким пристроилась рядом с другими хвеллами, взяла ветошь и принялась мыть.
Постепенно монотонная работа начала успокаивать. Ким драила тарелки с чашками и размышляла о том, что ей сегодня довелось услышать.
Подробности не известны, но вернуться можно. Для этого нужен амулет и карта. Первый у нее имелся, вторая… Вторую она собиралась утащить. У Хасса на столе много карт, наверняка там окажется нужная. Останется только забрать ее и не попасться.
Такая мелочь. Просто пару пустяков.
Мысль показалась такой нелепой, что даже стало смешно. Обокрасть Хасса. Действительно, что может быть проще. Ким вспомнила его взгляд, который, казалось, видел насквозь и поежилась. Нет с ним такое не пройдет. Он почувствует подвох еще до того, как она решится на роковой шаг. Карту нужно искать в другом месте.
Чуть позже остальных хвелл отправили помогать в другую часть лагеря, а Ким как самую слабую и бесполезную оставили наводить порядок. Она начищала песком столовые приборы и краем уха слушала, о чем щебечут девушки-помощницы.
Стоило только повару подойти ближе, они замолкали и с удвоенным рвением принимались за чистку картофеля к ужину, но едва он отходил, как разговоры возобновлялись.
Конечно, они рассуждали о мужчинах. О молодых воинах, пленивших девичьи сердца, о матерых наемниках, от которых дрожь по всему тему, а особенно под поджилками. Даже про кхассеров парой слой обмолвились. Только осторожно: шепотом и оглядываясь, чтобы никто посторонний не услышал.
— А кто такая нойри? — внезапно спросила Ким, тут же смутившись своей собственной смелости.
Самая болтливая из девушек, которая была готова болтать с кем угодно и даже с хвеллой, внезапно ставшей такой любопытной, тут же принялась рассказывать:
— Это нареченная кхассера. Ее выбирают старейшины.
— Кхассер не может сам себе выбрать женщину? — удивилась она. Уж кто-то, а Хасс не выглядел робким юнцом, не способным самостоятельно сделать выбор.
Девушка поманила ее пальчиком, заставвляя склонить поближе и шепотом произнесла:
— Они могут выбирать себе кого угодно, хоть нас с тобой. Но лишь со своей нойри, пройдя обряд на камне плодородия, они могу зачать дитя.
В конце развела руками, дескать вот такая беда у бедных кхассеров, и вернулась к разговорам со своей подругой, а Ким уныло потянулась за очередной ложкой.
Значит пленницу отправит к императору на допрос, а сам поедет жениться?
Отчего-то пекло глаза и было больно дышать.
Наверное, виноват полуденный зной. Не иначе.
ГЛАВА 13
Спустя неделю, Ким казалось, что в этом лагере она провела уже целую вечность. Повар, привыкший к тихой бледной девушке и убедившийся в том, что она достаточно умна и ответсвенна, доверял ей все больше поручений, которыми раньше занимались исключительно свободные помощницы.
Теперь ее могли отправить не только с кувшином вина в шатер к кхассерам или к кому-то из генералов, но и с пряными мешочками для лекарей или с корзиной свежих булочек к девицам-белошвейкам.
Несмотря на то, что она перемещалась по всему лагерю, с каждым днем узнавая его все лучше, свободой это можно было назвать с натяжкой. Хотя, плюсы все-таки были. Потому что на хвеллу никто не обращал внимания, и не стеснялся. И если оказаться в нужный момент в нужном месте можно услышать что-нибудь интересное.
Да, ей пришлось увидеть неприглядные моменты лагеря — такие как пьяные разборки воинов. Они сначала били друг другу морды, а потом сидели у костра плечо к плечу, пили из одной чарки и сыпали такими пошлыми шутками, что щеки сами начинали краснеть. Видела и смеющихся девиц на коленях у мужчин. И в одежде… и без. И крики слышала, наполненные звериной страстью.
Много того, чего предпочла бы не видеть, не слышать, не замечать. Но было и полезное. Крупицы информации, которые она бережно собирала, в надежде, что те помогут ей сбежать. Так, например, она узнала, что такое второе сопряжение, и каково истинное назначение лагеря.
Когда приходила зима не только Милрадия и Андракис пересекались, открывая проходы, но пограничный Орхон выплевывал к переходу всякое отребье. Рой. Кочевые племена валленов. Не люди, полузвери-полунасекомые, как саранча расползающиеся во все стороны. И если кхассеры со своими отрядами искали пути в долину, то остальные воины были заняты охотой. Они преследовали валленов, загоняя обратно в трещины разломов, или уничтожали, потому что даже одна прорвавшаяся особь могла оставить столько яиц, что к следующей зиме эти твари заполнили бы весь Андракис.
Таких лагерей было несколько. К началу сопряжения они разбивались вдоль скал, обозначающих границы с Милрадией, и стояли там до наступления весны.
Воины приходили, уходили. Кто-то оставался здесь на протяжении всего срока, кто-то возвращался домой спустя месяц, кто-то, наоборот, рвался сюда. И так всю зиму. Одни сменяли других, продолжая охранять территории от вторженцев.
Кхассеры тоже приезжали со всего Андракиса. Проводили отряды в долину Изгнанников, искали аракит, насколько хватало их сил, а потом возвращались обратно.
Их было не так много, этих воинов способных принимать звериное обличие, и по силе они различались. Те, кто моложе, неопытнее не выдерживали долгих переходов. Они могли пробыть в долине неделю, дней десять. Кто посильнее — Аксель, Килай — вытягивали до трех недель. Хасс мог держать свою группу месяц.
Хасс…
Проклятый андракиец не шел из головы. Ким все чаще ловила себя на мысли, что ищет его взглядом среди многоликого бурлящего лагеря, прислушивается в надежде уловить голос, от которого вдоль спины мурашки.
Казалось, он всегда незримо присутствовал рядом: она то слышала случайные разговоры о нем, тут же замирая и превращаясь в сгусток любопытства, то ей мерещился его запах, то просто чудилось, что он где-то неподалеку. И тем не менее видела она его редко. Хасс уходил из шатра спозаранку и возвращался, когда она уже спала после тяжелого трудового дня, а иногда и вовсе его постель оставалась нетронутой.
Где он был, чем занимался? Эти вопросы не давали покоя, хотя надо было радоваться, что кхассера нет рядом. Ведь каждая секунда, проведённая с ним наедине, могла стать роковой. Янтарные глаза смотрели в душу, видели насквозь, будто насмехаясь над ее жалкими попытками сохранить свои планы в тайне.
День выдался непривычно жарким, даже для Андракиса.
Обитатели лагеря выходили под палящее солнце только по крайней необходимости, предпочитая отсиживаться или в шатрах, или под брезентовыми навесами, натянутыми на гибкие стойки. Узкие проходы между адоварами превратились в серые, пыльные туннели, из-за того народ поднимал пологи, образуя сплошные коридоры.
Ким чувствовала себя, словно вареная муха, увязнувшая в вишневой патоке. В Милрадии даже в самый жаркий день не было так жарко, как здесь. Каждое движение совершалось через силу, не хотя, волосы прилипали к влажному лицу, а истертая серая роба казалось теплее самой плотной шубы.
И при этом повар постоянно гонял ее то с одним поручением, то с другим. Жалел своих девушек-помощниц, но совершенно не считался с тем, что хвеллы тоже изнывают от жары. Ким пришлось бегать чуть ли не по всему лагерю, то разнося воду, сдобренную мятными листами, то собирая посуду, то передавая записки, нацарапанные на пожелтевших клочках бумаги.
Во всем этом удручающем пекле она не забывала о Лиссе.
Она все еще поджимала поврежденную ногу, стараясь лишний раз ее не беспокоить, но рана уже не выглядела такой страшной как раньше, постепенно затягиваясь ярко-розовой нежной кожицей. Сама вирта выглядела уже значительно лчше. Тощие ребра больше не проступали сквозь шкуру, да и выражение морды поменялось с подозрительно недовольного на любопытно-настороженное.
Ким она узнавала. Даже не просто узнавала, а искренне приветствовала особенным утробным ворчанием, потому что в складках одежды у девушки всегда был припрятан кусочек чего-нибудь вкусного. Мясной обрезок, яблоко, засохшая булка — вирта радовалась всему, но особенно любила если ей приносили кусочки вяленого мяса. Того что воины брали с собой в обходы по долине. Она жевала жесткие ломтики, блаженно щурясь и урча от удовольствия.
Ким не жалела сил и времени на налаживание отношений с виртой. Ниточка доверия, которая протянулась между ними, крепла с каждым днем. Зверь уже позволял прикасаться к себе, чесать за ухом и даже разрешал класть на затянувшуюся рану нажеванные листики целебного равнинника.
Почему эта вирта сидит на привязи Ким так и не поняла, а спрашивать у кого-то не решалась, чтобы не привлекать лишнего внимания к животинке, которую считала своим единственным другом в этом месте.
