-- А вы кто?
Тетка охнула и присела ко мне на кровать.
-- Фания, деточка! Это же я, Кана… Ты не узнаешь меня?
-- Нет.
Голос у меня хоть и хриплый, но совсем молодой и довольно высокий.
-- Я болела?
-- Ой, детка, сильно болела! Очень сильно! Последние три дня даже в себя не приходила и горела так, что я уже опасалась…
Одежда Каны мне казалась странной. Серое платье из мятой холстины длиной почти до щиколотки. Этакий балахон, перетянутый широким поясом. На пояс сверху подвязан белый фартук. Условно белый, конечно. На голове что-то вроде округлой войлочной шапочки, этакий детский чепчик без завязок, загнутый над ушами. Даже волос не видно.
Я села на кровати и переждала минутное головокружение.
-- Я тебе молочка принесла теплого, как ты любишь! Сейчас детка.
Глиняную кружка с теплым молоком она не дала мне в руки, а так же, как и ночью, придержав мою голову, поднесла к губам. Терпеть не могу молоко! Но спорить не стала, выпила почти половину. Несколько капель стекли с подбородка на грубую, заскорузлую на груди ночную сорочку. Похоже, что капает на эту сорочку все, чем меня поили и уже не первый день. На груди ткань просто коркой взялась.
-- Кана, я хочу в туалет.
-- Давай деточка, давай я помогу!
Сильные руки выдернули меня из-под тяжелого одеяла. Я застыла, пережидая момент головокружения. Кана выдвинула на середину комнаты ночной горшок и замерла, ожидая моих действий.
-- Помочь тебе, Фания?
И что, она собирается присутствовать?!
-- Ступай, Кана, я сама…
-- Да как же…
-- Ступай.
Все же я еще была слабой, как ребенок. Но сделав то, что так хотела, легла не сразу, а сперва огляделась. Большая комната с пустым очагом. Больше всего похоже на чердачное помещение. Два маленьких подслеповатых окна. За окном – хмурый весенний день и вид на что-то вроде скотного двора. В луже валяется приличных размеров свинья, потягиваясь от удовольствия. У свиного корыта, собирая крошки, пихаются куры и маленькие цыплята. Дощатый забор, за ним что-то вроде садов – голые, еще без листвы деревья. Только одно из них опушилось радостными желтыми сережками.
Моя комната явно знавала лучшие времена. Местами на полу, особенно в углах, под пылью, видна краска. Кровать раньше имела полог, а сейчас – только голый остов, облезлый и в царапинах. Но когда-то его украсили искусной резьбой и вскрыли черным лаком. Увы, трещины на остатках лака говорят, что это было очень давно. Грубый деревянный стол, одно кресло с высокой спинкой, такое же резное и затертое, как и кровать. В кресле – подушка из которой торчат нитки. Раньше, по всей видимости, это была вышивка. У одной из стен стоит старый шкаф без одной дверки. На всеобщее обозрение выложены стопки какого-то тряпья.
Осмотрела сколько смогла себя – молодая девушка, светлые длинные волосы, обычное тело, только подмышки не бритые. Зато на ногах, похоже, волосы вообще не растут. У светлокожих такое бывает.
Я передернула плечами – еще прохладно. Допила молоко, вкусное, кстати. И снова залезла в кровать. Честно говоря, особых мыслей не было. Ситуация явно вываливалась за границы моего опыта. Страха, впрочем, я не испытывала. Чего тут, собственно, бояться-то? Пожалуй, это легкое отупение и спасло меня, когда в комнату вернулась Кана.
-- Кана, я и правда ничего не помню. Это, наверное, от болезни.
Она привычно закрыла ладонью рот. Думаю, это чтобы не ахать и не охать…
-- Как меня зовут, Кана?
-- Так Стефания кир Шахнон, владетельница Мончи.
Стефания кир Шахнон… С ума сойти...
-- Я еще посплю, Кана, ступай.
Пожалуй, сейчас у меня просто нет сил выяснять, владетельницей чего именно я вдруг стала…
Весь день я вылежала в постели. Этого требовали и организм, и то состояние легкой прострации, в котором я находилась. Кашель у меня уже не страшный, остаточный, в груди не сипит. Просто слабость после болезни. Отлежусь несколько дней, разберусь что тут и как, а там видно будет…
Мысли текли хоть и лениво, но вполне разумные.
-- Татьяна в безопасности, про долги она знает, в наследство вступать не станет, страховка у нее есть… Интересно, как любовница Мишкина будет выкручиваться? К ней-то точно придут… А вот малышей я больше не увижу. Так толком бабушкой и не побыла. И Танюшка моя… Для нее ведь какой удар будет – две смерти в один день. Бедная девочка…
Периодически я дремала, но просыпалась каждый раз, как в комнату входила Кана. Есть совершенно не хотелось, зато пила я бесконечно.
-- Нет, Кана, обедать я не буду. Лучше молока мне еще принеси, пожалуйста.
-- Фания, лекарь велел кушать хорошо! Сказал, что как очнешься – будешь голодная, и чтобы непременно тебе бульон горячий сделали. Так я сварила, давай мисочку принесу?
-- Налей тогда в чашку, я лучше выпью.
Глотать все еще было больно, а уж жевать я и вовсе не смогла бы – потрескавшиеся губы начали кровоточить, как только я слегка зевнула. Надо бы их смазать чем-то смягчающим. О погибшей девушке я вообще не могла думать. Так это было… несправедливо! Совсем еще девчонка! Оставалось только надеяться, что и она теперь родится в новом мире.
Горячий бульон я выпила почти с удовольствием.
-- Кана, посиди со мной немного.
-- Да дел у меня еще куча целая, когда же мне сидеть?
-- А когда освободишься?
-- Разве только к вечеру, детка. А к тебе скоро кир Васса придет, она еще после обеда собиралась.
-- Кана, я даже не знаю, кто она.
-- Так мачеха твоя! Неужели всё-всё забыла?!
-- Совсем всё – подтвердила я и жалобно посмотрела на…
А вот кто она, Кана? Тётушка Фании? Бедная родственница? Служанка? Кана тяжело вздохнула и присела в кресло.
-- Расскажи мне, где я живу, кто мои родители, сколько мне лет. Ну, и все остальное тоже расскажи.
-- Ой, беда-беда!
-- Кана, ты не волнуйся, ты немного расскажешь, я, потихоньку, и вспомню.
Стефания кир Шахнон, владетельница Мончи, единственная дочь и наследница Фердана кирус Шахнона, помершего год тому назад, аккурат весной. Невеста Жожеля кирус Пунта, девица шестнадцати лет отроду.
-- Кто невеста?! Я невеста?!
-- Фания, ты и есть -- любимая невеста.
-- Кана, а жених мой, он какой?
-- Справный, один сын в семье. Вдовец, уже два сезона вдовеет. Конечно, матушка у него – не мед, тут уж понятно…
Я смотрела на простоватое лицо Каны и спинным мозгом чувствовала – недоговаривает! И глаза вон в сторону отводит.
-- Кана, а мне жених, ну, этот Жужель раньше нравился? Ну, до болезни?
-- Да кто вас молодых разберет… То ты плакала, что за кого угодно, лишь бы из тоски этой вырваться. А потом плакала, что матушку его боишься… А он-то сам -- парень ладный и сдобный! Может, еще и сложится у вас всё.
И в глаза не смотрит, и кончик фартука теребит нервно.
Видать, где-то в той жизни я крупно накосячила, не иначе. Может не стоило того лопуха из ИП «Снегирь» уговаривать заказ удвоить? Я ведь точно знала, что столько им не нужно… Но ведь и владелец ИП этого, сам Снегирёв, прошлый раз с деньгами нас подвел крепко. Чуть не полгода расплачивался. За такие дела можно и посерьезнее проблему ему подкинуть было. А то, что аванс не возвращается в случае неуплаты остальной суммы точно в срок… Ну, так нужно договора читать внимательнее, да и не кидать партнеров… Ладно. Похоже, что эти проблемы меня больше никогда тревожить не будут. Хоть в этом плюс какой-никакой…
-- Кана, а мачеха меня обижает?
--Ой, Фания… Ну, что ты придумываешь? Не обижает она, просто характер у нее такой. Строгая она очень. А ты, понятно дело, злишься, что она всем распоряжается.
-- А чем именно? Ну, что у меня такого есть, чем она распоряжается?
-- Ну, вот Монча. Она вся – ваше приданое.
-- А это поселок или город?
-- Ой, как же ты теперь будешь, деточка?! Поселок это. Большой!
Забавно. Поселок большой, а я сплю на чердаке.
-- Аж двадцать два дома! А как замуж-то выйдешь, так станет еще больше!
-- А сколько у жениха домов?
-- Целых четырнадцать!
Я чувствовала себя полной идиоткой. Считать я всегда умела. Может, здесь невесту так сложно спихнуть с рук, что и это хорошо?! Или, все же, следуя классике жанра, что-то мутит мачеха? К деньгам я всегда относилась уважительно. Надо будет уточнить, так ли выгоден этот брак. Да и сама мысль о браке не радовала. За последние дни я точно поняла, что никакого замужества мне даром не нужно. Хватит уже, наигралась в семью. Может, удастся договорится с этой кир Вассой? Похоже, я просто не могу всерьез воспринимать эту ситуацию – слишком она безумна. Какая я, к лешему, попаданка?! Только вот похоже, что мироздание к моему недовольству абсолютно равнодушно. Сидит напротив меня эта нереальная Кана, в этом нереальном мире, и рассказывает вот это вот всё. И мнение моё никого не интересует. Мирозданию плевать, нравится мне ситуация или нет…
-- Ой, Фания, заболталась я с тобой! У меня еще со стола после обеда не убрано, сама знаешь, кир Васса недовольна будет. Я вечером приду, деточка. А вот тут я тебе попить оставила.
От разговора я устала и снова погрузилась в дремоту. Разбудили меня тяжелые шаги за дверью. В маленькие окна светило предзакатное солнце, окрашивая лицо высокой женщины, что без стука вошла в дверь.
Темные волосы зализаны в высокий узел. Ярко-зелёное платье, сверху -- вязаная шаль со сложным рисунком. Похоже, не столько для тепла, сколько – для статуса и красоты. Крепкая и белокожая, как будто не в деревне живет. Пожалуй – красивая, если бы не такое постное выражение лица. Прямой нос, крупноватый четкий рот, уголки опущены вниз, густые брови и роскошные ресницы. А вот глаза неприятные, светло серые, какие-то мутноватые. В ушах – довольно крупные чеканные серьги, воротник платья заколот брошкой в форме птички. Белые, мягкие даже на первый взгляд, руки сложены одна на другую чуть ниже пояса.
-- Стефания, завтра в гости придет твой жених со своей матерью, почтенной Павой кир Пунт. Я желаю, чтобы ты была достойно одета к обеду.
Голос ее подвел. Неприятный, скрипучий, почти как пенопластом по стеклу. У меня непроизвольно поджались пальцы на руках и ногах. Повернулась и вышла.
Ни тебе вопросов о здоровье, ни тебе сочувствия… «Я желаю…»!
Похоже, что и здесь я вляпалась по полной…
Только есть ли у меня хоть какой-то выбор? Вечером придет Кана – нужно будет подробно расспросить обо всем подряд. И, хорошо бы с утра прогуляться, посмотреть, на что похожа эта самая Монча. И очень бы не мешало вымыться и сорочку поменять. А заодно узнать, наконец, как я выгляжу. Нравится мне это или нет, но что-то я слабо верю, что меня домой вернут.
Правда, не верю я и в то, что эта тетка сможет меня в бараний рог скрутить. Я СССР пережила и девяностые. Всего наглоталась, и без денег по полгода жила, и полы мыла, и за тряпьем ездила в Польшу с челноками. И на похороны менее удачливых знакомых-бизнесменов ходила... Что-то я разнежилась тут, на этом грязном чердаке. Боюсь, никто не собирается дать мне время отлежаться.
Вечером, еще засветло, Кана повела меня в мыльню.
-- Фания, пойдем, пока кир Васса из гостей не вернулась. Иначе опять…
Фразу Кана не закончила, но я понимала, что вряд ли настоящая Фания ладила с этой дамой.
-- Кана, а ты кто?
Она растерялась, заморгала глазами, просто не поняла вопрос.
-- Ну, ты родственница моя или горничная?
-- Фания, я сестра двоюродная кир Вассы. Она меня из милости взяла, когда дом сгорел мой.
Нормальная такая милость – сестру в служанку превратить. Очевидно, Кана и сама понимала все это.
-- Ты не думай, что она плохая! У меня и платье есть нарядное! И есть кир Васса позволяет досыта.
-- Значит, к тебе тоже нужно обращаться кир Кана?
-- Нет, что ты! Кир она стала, когда за твоего отца замуж вышла. А так-то она тоже в селе родилась, не благородная. Бери вот, халат накинь, и иди уже. Я сейчас белье поменяю и догоню тебя.
Сперва я спустилась по крутой лестнице с чердака на трясущихся от напряжения ногах в крохотный закуток. Дальше – небольшая прихожая и две двери, одна напротив другой – «парадный» вход и выход на тот самый задний двор, куда смотрели окна моего чердака. И по длинной стене -- четыре двери, выкрашенные светло-голубой масляной краской. Напротив дальней двери – в стене большое окно без стекла. Сейчас оно закрыто белыми деревянными ставнями.
На двух, ближайших ко входу в дом, набит рисунок по трафарету. Белый пышный букет, что-то вроде пионов. Розовые цветы и ядовито-зеленые листья. Толкнула одну из дверей с цветочками – горница. Ну, или зал. Стол под красной плюшевой скатертью, на столе белоснежная кружевная салфетка, на ней – стеклянная вазочка с искусственной розой. Идеально ровно расставлены шесть стульев с резными спинками. У противоположной от входа стены, между двух небольших узких окон с белыми кружевными занавесочками – огромный буфет. Верхняя часть застекленная, со средней полки свисает кружевной уголок салфетки. Там выставлены бокалы, стеклянные кувшины и развернуты к зрителям два больших блюда с цветочным рисунком. Деревянный диванчик с узорами на спинке и тремя одинаковыми расшитыми подушками на сидении. Над диванчиком – овальное небольшое зеркало, прибитое слишком высоко и неудобно – в него даже нельзя посмотреться. Этакий сельский гламур. При всем этом комната выглядит совершенно нежилой. Похоже, ей пользуются только для приема гостей. Я закрыла дверь. Открыла следующую.
Комната кир Вассы. Это понятно сразу. Стены затянуты атласом в широкую полоску. Шоколадный с розовым. Тяжело смотрится. Большое окно с роскошными плотными шторами в пол и покойное кресло с несколькими подушками рядом с окном. Маленький столик закрыт кружевной скатертью. Низкая ваза с печеньем и булочкой закрыта высоким стеклянным колпаком. На полу – небольшая корзинка с рукоделием. Две керосиновые лампы. Не крошечная тусклая лампадка, как у меня, а новые, явно дающие больше света. Одна на столике у кресла, вторая – на цепочке под потолком. Камин большой, но сейчас – пустой. Рядом на пол брошена пушистая шкура и стоит еще одно большое кресло. Здесь приятно сидеть в зимний вечер и любоваться на огонь. Огромная кровать с бархатным пологом, шелковые шнуры поддерживают тяжелую ткань, давая возможность полюбоваться и атласным стеганым одеялом, и взбитыми большими подушками, и бельем с тонкой вышивкой. Тяжеленный на вид шкаф, покрытый резьбой с центральной зеркальной дверцей. О, то, что нужно! Я зашла без особого стеснения. Сдается мне, что дама со мной тоже не слишком стесняется. Иначе я, как наследница, жила бы несколько комфортнее.
Рассматривала свое новое тело с жадным любопытством. Ну, не сказать, чтобы прямо модель и красавица, но – вполне миловидная. Густые волосы лежат массивной волной, сейчас грязные, но это поправимо. Кажется, они немного вьются. Персиковая кожа, розовые пухленькие губки и чуть курносый нос. Но совсем не портит лицо, скорее – придает задорное выражение. Удачно, что брови и ресницы темнее волос. Не черные, конечно, но – темные. Веснушек нет. Кожа плотная и здоровая. Рост примерно метр шестьдесят пять. Худощавая. Можно и набрать немного. Пожалуй, мне не на что жаловаться! Я молодая и симпатичная, даже – очень!
Ноги утопали в высоком ворсе ковра. Надо же, как Васса о себе заботится. Думаю, стоит глянуть остальные комнаты.
Следующая -- не жилая.
Тетка охнула и присела ко мне на кровать.
-- Фания, деточка! Это же я, Кана… Ты не узнаешь меня?
-- Нет.
Голос у меня хоть и хриплый, но совсем молодой и довольно высокий.
-- Я болела?
-- Ой, детка, сильно болела! Очень сильно! Последние три дня даже в себя не приходила и горела так, что я уже опасалась…
Одежда Каны мне казалась странной. Серое платье из мятой холстины длиной почти до щиколотки. Этакий балахон, перетянутый широким поясом. На пояс сверху подвязан белый фартук. Условно белый, конечно. На голове что-то вроде округлой войлочной шапочки, этакий детский чепчик без завязок, загнутый над ушами. Даже волос не видно.
Я села на кровати и переждала минутное головокружение.
-- Я тебе молочка принесла теплого, как ты любишь! Сейчас детка.
Глиняную кружка с теплым молоком она не дала мне в руки, а так же, как и ночью, придержав мою голову, поднесла к губам. Терпеть не могу молоко! Но спорить не стала, выпила почти половину. Несколько капель стекли с подбородка на грубую, заскорузлую на груди ночную сорочку. Похоже, что капает на эту сорочку все, чем меня поили и уже не первый день. На груди ткань просто коркой взялась.
-- Кана, я хочу в туалет.
-- Давай деточка, давай я помогу!
Сильные руки выдернули меня из-под тяжелого одеяла. Я застыла, пережидая момент головокружения. Кана выдвинула на середину комнаты ночной горшок и замерла, ожидая моих действий.
-- Помочь тебе, Фания?
И что, она собирается присутствовать?!
-- Ступай, Кана, я сама…
-- Да как же…
-- Ступай.
Все же я еще была слабой, как ребенок. Но сделав то, что так хотела, легла не сразу, а сперва огляделась. Большая комната с пустым очагом. Больше всего похоже на чердачное помещение. Два маленьких подслеповатых окна. За окном – хмурый весенний день и вид на что-то вроде скотного двора. В луже валяется приличных размеров свинья, потягиваясь от удовольствия. У свиного корыта, собирая крошки, пихаются куры и маленькие цыплята. Дощатый забор, за ним что-то вроде садов – голые, еще без листвы деревья. Только одно из них опушилось радостными желтыми сережками.
Моя комната явно знавала лучшие времена. Местами на полу, особенно в углах, под пылью, видна краска. Кровать раньше имела полог, а сейчас – только голый остов, облезлый и в царапинах. Но когда-то его украсили искусной резьбой и вскрыли черным лаком. Увы, трещины на остатках лака говорят, что это было очень давно. Грубый деревянный стол, одно кресло с высокой спинкой, такое же резное и затертое, как и кровать. В кресле – подушка из которой торчат нитки. Раньше, по всей видимости, это была вышивка. У одной из стен стоит старый шкаф без одной дверки. На всеобщее обозрение выложены стопки какого-то тряпья.
Осмотрела сколько смогла себя – молодая девушка, светлые длинные волосы, обычное тело, только подмышки не бритые. Зато на ногах, похоже, волосы вообще не растут. У светлокожих такое бывает.
Я передернула плечами – еще прохладно. Допила молоко, вкусное, кстати. И снова залезла в кровать. Честно говоря, особых мыслей не было. Ситуация явно вываливалась за границы моего опыта. Страха, впрочем, я не испытывала. Чего тут, собственно, бояться-то? Пожалуй, это легкое отупение и спасло меня, когда в комнату вернулась Кана.
-- Кана, я и правда ничего не помню. Это, наверное, от болезни.
Она привычно закрыла ладонью рот. Думаю, это чтобы не ахать и не охать…
-- Как меня зовут, Кана?
-- Так Стефания кир Шахнон, владетельница Мончи.
Стефания кир Шахнон… С ума сойти...
-- Я еще посплю, Кана, ступай.
Пожалуй, сейчас у меня просто нет сил выяснять, владетельницей чего именно я вдруг стала…
Глава 3
Весь день я вылежала в постели. Этого требовали и организм, и то состояние легкой прострации, в котором я находилась. Кашель у меня уже не страшный, остаточный, в груди не сипит. Просто слабость после болезни. Отлежусь несколько дней, разберусь что тут и как, а там видно будет…
Мысли текли хоть и лениво, но вполне разумные.
-- Татьяна в безопасности, про долги она знает, в наследство вступать не станет, страховка у нее есть… Интересно, как любовница Мишкина будет выкручиваться? К ней-то точно придут… А вот малышей я больше не увижу. Так толком бабушкой и не побыла. И Танюшка моя… Для нее ведь какой удар будет – две смерти в один день. Бедная девочка…
Периодически я дремала, но просыпалась каждый раз, как в комнату входила Кана. Есть совершенно не хотелось, зато пила я бесконечно.
-- Нет, Кана, обедать я не буду. Лучше молока мне еще принеси, пожалуйста.
-- Фания, лекарь велел кушать хорошо! Сказал, что как очнешься – будешь голодная, и чтобы непременно тебе бульон горячий сделали. Так я сварила, давай мисочку принесу?
-- Налей тогда в чашку, я лучше выпью.
Глотать все еще было больно, а уж жевать я и вовсе не смогла бы – потрескавшиеся губы начали кровоточить, как только я слегка зевнула. Надо бы их смазать чем-то смягчающим. О погибшей девушке я вообще не могла думать. Так это было… несправедливо! Совсем еще девчонка! Оставалось только надеяться, что и она теперь родится в новом мире.
Горячий бульон я выпила почти с удовольствием.
-- Кана, посиди со мной немного.
-- Да дел у меня еще куча целая, когда же мне сидеть?
-- А когда освободишься?
-- Разве только к вечеру, детка. А к тебе скоро кир Васса придет, она еще после обеда собиралась.
-- Кана, я даже не знаю, кто она.
-- Так мачеха твоя! Неужели всё-всё забыла?!
-- Совсем всё – подтвердила я и жалобно посмотрела на…
А вот кто она, Кана? Тётушка Фании? Бедная родственница? Служанка? Кана тяжело вздохнула и присела в кресло.
-- Расскажи мне, где я живу, кто мои родители, сколько мне лет. Ну, и все остальное тоже расскажи.
-- Ой, беда-беда!
-- Кана, ты не волнуйся, ты немного расскажешь, я, потихоньку, и вспомню.
Стефания кир Шахнон, владетельница Мончи, единственная дочь и наследница Фердана кирус Шахнона, помершего год тому назад, аккурат весной. Невеста Жожеля кирус Пунта, девица шестнадцати лет отроду.
-- Кто невеста?! Я невеста?!
-- Фания, ты и есть -- любимая невеста.
-- Кана, а жених мой, он какой?
-- Справный, один сын в семье. Вдовец, уже два сезона вдовеет. Конечно, матушка у него – не мед, тут уж понятно…
Я смотрела на простоватое лицо Каны и спинным мозгом чувствовала – недоговаривает! И глаза вон в сторону отводит.
-- Кана, а мне жених, ну, этот Жужель раньше нравился? Ну, до болезни?
-- Да кто вас молодых разберет… То ты плакала, что за кого угодно, лишь бы из тоски этой вырваться. А потом плакала, что матушку его боишься… А он-то сам -- парень ладный и сдобный! Может, еще и сложится у вас всё.
И в глаза не смотрит, и кончик фартука теребит нервно.
Видать, где-то в той жизни я крупно накосячила, не иначе. Может не стоило того лопуха из ИП «Снегирь» уговаривать заказ удвоить? Я ведь точно знала, что столько им не нужно… Но ведь и владелец ИП этого, сам Снегирёв, прошлый раз с деньгами нас подвел крепко. Чуть не полгода расплачивался. За такие дела можно и посерьезнее проблему ему подкинуть было. А то, что аванс не возвращается в случае неуплаты остальной суммы точно в срок… Ну, так нужно договора читать внимательнее, да и не кидать партнеров… Ладно. Похоже, что эти проблемы меня больше никогда тревожить не будут. Хоть в этом плюс какой-никакой…
-- Кана, а мачеха меня обижает?
--Ой, Фания… Ну, что ты придумываешь? Не обижает она, просто характер у нее такой. Строгая она очень. А ты, понятно дело, злишься, что она всем распоряжается.
-- А чем именно? Ну, что у меня такого есть, чем она распоряжается?
-- Ну, вот Монча. Она вся – ваше приданое.
-- А это поселок или город?
-- Ой, как же ты теперь будешь, деточка?! Поселок это. Большой!
Забавно. Поселок большой, а я сплю на чердаке.
-- Аж двадцать два дома! А как замуж-то выйдешь, так станет еще больше!
-- А сколько у жениха домов?
-- Целых четырнадцать!
Я чувствовала себя полной идиоткой. Считать я всегда умела. Может, здесь невесту так сложно спихнуть с рук, что и это хорошо?! Или, все же, следуя классике жанра, что-то мутит мачеха? К деньгам я всегда относилась уважительно. Надо будет уточнить, так ли выгоден этот брак. Да и сама мысль о браке не радовала. За последние дни я точно поняла, что никакого замужества мне даром не нужно. Хватит уже, наигралась в семью. Может, удастся договорится с этой кир Вассой? Похоже, я просто не могу всерьез воспринимать эту ситуацию – слишком она безумна. Какая я, к лешему, попаданка?! Только вот похоже, что мироздание к моему недовольству абсолютно равнодушно. Сидит напротив меня эта нереальная Кана, в этом нереальном мире, и рассказывает вот это вот всё. И мнение моё никого не интересует. Мирозданию плевать, нравится мне ситуация или нет…
-- Ой, Фания, заболталась я с тобой! У меня еще со стола после обеда не убрано, сама знаешь, кир Васса недовольна будет. Я вечером приду, деточка. А вот тут я тебе попить оставила.
От разговора я устала и снова погрузилась в дремоту. Разбудили меня тяжелые шаги за дверью. В маленькие окна светило предзакатное солнце, окрашивая лицо высокой женщины, что без стука вошла в дверь.
Темные волосы зализаны в высокий узел. Ярко-зелёное платье, сверху -- вязаная шаль со сложным рисунком. Похоже, не столько для тепла, сколько – для статуса и красоты. Крепкая и белокожая, как будто не в деревне живет. Пожалуй – красивая, если бы не такое постное выражение лица. Прямой нос, крупноватый четкий рот, уголки опущены вниз, густые брови и роскошные ресницы. А вот глаза неприятные, светло серые, какие-то мутноватые. В ушах – довольно крупные чеканные серьги, воротник платья заколот брошкой в форме птички. Белые, мягкие даже на первый взгляд, руки сложены одна на другую чуть ниже пояса.
-- Стефания, завтра в гости придет твой жених со своей матерью, почтенной Павой кир Пунт. Я желаю, чтобы ты была достойно одета к обеду.
Голос ее подвел. Неприятный, скрипучий, почти как пенопластом по стеклу. У меня непроизвольно поджались пальцы на руках и ногах. Повернулась и вышла.
Ни тебе вопросов о здоровье, ни тебе сочувствия… «Я желаю…»!
Похоже, что и здесь я вляпалась по полной…
Только есть ли у меня хоть какой-то выбор? Вечером придет Кана – нужно будет подробно расспросить обо всем подряд. И, хорошо бы с утра прогуляться, посмотреть, на что похожа эта самая Монча. И очень бы не мешало вымыться и сорочку поменять. А заодно узнать, наконец, как я выгляжу. Нравится мне это или нет, но что-то я слабо верю, что меня домой вернут.
Правда, не верю я и в то, что эта тетка сможет меня в бараний рог скрутить. Я СССР пережила и девяностые. Всего наглоталась, и без денег по полгода жила, и полы мыла, и за тряпьем ездила в Польшу с челноками. И на похороны менее удачливых знакомых-бизнесменов ходила... Что-то я разнежилась тут, на этом грязном чердаке. Боюсь, никто не собирается дать мне время отлежаться.
Глава 4
Вечером, еще засветло, Кана повела меня в мыльню.
-- Фания, пойдем, пока кир Васса из гостей не вернулась. Иначе опять…
Фразу Кана не закончила, но я понимала, что вряд ли настоящая Фания ладила с этой дамой.
-- Кана, а ты кто?
Она растерялась, заморгала глазами, просто не поняла вопрос.
-- Ну, ты родственница моя или горничная?
-- Фания, я сестра двоюродная кир Вассы. Она меня из милости взяла, когда дом сгорел мой.
Нормальная такая милость – сестру в служанку превратить. Очевидно, Кана и сама понимала все это.
-- Ты не думай, что она плохая! У меня и платье есть нарядное! И есть кир Васса позволяет досыта.
-- Значит, к тебе тоже нужно обращаться кир Кана?
-- Нет, что ты! Кир она стала, когда за твоего отца замуж вышла. А так-то она тоже в селе родилась, не благородная. Бери вот, халат накинь, и иди уже. Я сейчас белье поменяю и догоню тебя.
Сперва я спустилась по крутой лестнице с чердака на трясущихся от напряжения ногах в крохотный закуток. Дальше – небольшая прихожая и две двери, одна напротив другой – «парадный» вход и выход на тот самый задний двор, куда смотрели окна моего чердака. И по длинной стене -- четыре двери, выкрашенные светло-голубой масляной краской. Напротив дальней двери – в стене большое окно без стекла. Сейчас оно закрыто белыми деревянными ставнями.
На двух, ближайших ко входу в дом, набит рисунок по трафарету. Белый пышный букет, что-то вроде пионов. Розовые цветы и ядовито-зеленые листья. Толкнула одну из дверей с цветочками – горница. Ну, или зал. Стол под красной плюшевой скатертью, на столе белоснежная кружевная салфетка, на ней – стеклянная вазочка с искусственной розой. Идеально ровно расставлены шесть стульев с резными спинками. У противоположной от входа стены, между двух небольших узких окон с белыми кружевными занавесочками – огромный буфет. Верхняя часть застекленная, со средней полки свисает кружевной уголок салфетки. Там выставлены бокалы, стеклянные кувшины и развернуты к зрителям два больших блюда с цветочным рисунком. Деревянный диванчик с узорами на спинке и тремя одинаковыми расшитыми подушками на сидении. Над диванчиком – овальное небольшое зеркало, прибитое слишком высоко и неудобно – в него даже нельзя посмотреться. Этакий сельский гламур. При всем этом комната выглядит совершенно нежилой. Похоже, ей пользуются только для приема гостей. Я закрыла дверь. Открыла следующую.
Комната кир Вассы. Это понятно сразу. Стены затянуты атласом в широкую полоску. Шоколадный с розовым. Тяжело смотрится. Большое окно с роскошными плотными шторами в пол и покойное кресло с несколькими подушками рядом с окном. Маленький столик закрыт кружевной скатертью. Низкая ваза с печеньем и булочкой закрыта высоким стеклянным колпаком. На полу – небольшая корзинка с рукоделием. Две керосиновые лампы. Не крошечная тусклая лампадка, как у меня, а новые, явно дающие больше света. Одна на столике у кресла, вторая – на цепочке под потолком. Камин большой, но сейчас – пустой. Рядом на пол брошена пушистая шкура и стоит еще одно большое кресло. Здесь приятно сидеть в зимний вечер и любоваться на огонь. Огромная кровать с бархатным пологом, шелковые шнуры поддерживают тяжелую ткань, давая возможность полюбоваться и атласным стеганым одеялом, и взбитыми большими подушками, и бельем с тонкой вышивкой. Тяжеленный на вид шкаф, покрытый резьбой с центральной зеркальной дверцей. О, то, что нужно! Я зашла без особого стеснения. Сдается мне, что дама со мной тоже не слишком стесняется. Иначе я, как наследница, жила бы несколько комфортнее.
Рассматривала свое новое тело с жадным любопытством. Ну, не сказать, чтобы прямо модель и красавица, но – вполне миловидная. Густые волосы лежат массивной волной, сейчас грязные, но это поправимо. Кажется, они немного вьются. Персиковая кожа, розовые пухленькие губки и чуть курносый нос. Но совсем не портит лицо, скорее – придает задорное выражение. Удачно, что брови и ресницы темнее волос. Не черные, конечно, но – темные. Веснушек нет. Кожа плотная и здоровая. Рост примерно метр шестьдесят пять. Худощавая. Можно и набрать немного. Пожалуй, мне не на что жаловаться! Я молодая и симпатичная, даже – очень!
Ноги утопали в высоком ворсе ковра. Надо же, как Васса о себе заботится. Думаю, стоит глянуть остальные комнаты.
Следующая -- не жилая.
