Отодвинул ее в сторону грубовато, даже трогать не хотел, я не кобель, нечего ко мне бегать на случку, когда ей приспичит. Отвернулся к дверям, Янка походу проснулась, наглаживать меня начала сзади, дрянь такая. Хотел встать уйти, да лень. Ничего, пусть помается, может, чего-то поймет. Надо же, никогда раньше не лезла сама, все приходилось мне начинать, а тут что ее так разбирает, загадка, бля. Загадка женской души или какого другого места.
На спину перевернулся, одеяло на пол сползло. Диван тесный, сука, не удобно вдвоем. И еще скрипит подо мной, я где-то девяносто кило буду, и в Янке от силы пятьдесят пять наберется, раздавим к чертям это дедов топчан. Еще маман с фонарем прибежит дочу спасать от плебея.
Бля, что она делает сейчас! Что ее так разожгло, наверно перепила этой этой смородиновой бодяги, там градус приличный, хоть и домашняя настойка. А как еще объяснить, никогда ведь сама не брала, все надо было просить. И когда только раздеться успела, попка у нее гладенькая и дальше она мокренькая уже вся, разворачиваю ближе к себе. Мать моя женщина, что я придумал! Янка такого не пробовала, походу, еще. Даже сначала не поняла, но я долго церемониться не стал. Пусть надолго запомнит этот старый топчан.
Начала вырываться уже, говорит, хочу по-другому, стесняется опять. Говорю, дурочка, ты же вкусная там, чистенькая после баньки, мне по кайфу все. Ну, нет, так нет. Не хочешь, не будем. Пришлось приподняться, усадить ее на себя и все классно у нас получилось. Поцеловались потом, полежали вместе, и Янка спать к себе в дом ушла, а я тоже скоро заснул. Мне работа приснилась, наверное, не к добру.
Яна
Мама вчера сказала, что я озабоченная, раз связалась с таким человеком и это все плохо кончится. Будто бы я захочу с ним расстаться, а он будет против, затаит обиду, увезет меня в лес и там… Одним словом, мама много смотрит новостные каналы. Я понимаю, конечно, о чем она беспокоится, да еще дядя Валера подлил масла в огонь. С видом знатока заявил, что Саша «сидел». У меня и раньше появлялись такие мысли, но я старалась быть объективной и судить по человеку в данный момент времени. Но, даже если он там и был, что теперь – клеймо каторжника ему на лоб и обходить за три километра? Что он теперь, не человек?
Я, конечно, надеюсь, Саша ничего совсем такого ужасного не сделал, даже не могу представить, что он кого-то жизни лишил или с девушкой сотворил нечто плохое. И как его об этом спросить? Он может рассердиться, опять начнет нести всякую ахинею, как вчера. Я еле пережила вчерашний вечер, так было стыдно за Сашу. Все начиналось просто прекрасно. Могли дружно посидеть на свежем воздухе, пообщаться, ну, выпить немного и отдохнуть. Такой приятный летний вечер.
У дяди Валеры отличный участок, в меру неухоженный, и это мне даже нравится. Не люблю, когда на даче трава сострижена под идеальный газон и все клумбы в строгом порядке. Пусть сад будет немного запущенный и появится иллюзия естественности, такой своеобразный уголок дикой природы. И бархатцы, что садила мама, гармонично соседствуют с огромными лопухами у забора. Я нарочно попросила Валерия их не срезать. И еще появилось что-то вроде мощного борщевика на самом видном месте, уже выше меня вымахал, раскинул в стороны розетки беленьких цветочков, а вот «культурный» подсолнечник по сравнению с ним вышел какой-то чахлый недоросль, хотя мама его регулярно поливает.
Дядя Валера хотел срубить борщевик, но я сказала, что это крепкое зеленое растение вносит особый колорит и его нужно оставить. Вот так бывает, посадишь специально нежный цветок, трясешься над ним, ухаживаешь, а он чахнуть начинает, а какой-то сорняк сам по себе растет без забот, и чихал на непогоду и скудость почв. Есть своя внутренняя сила, что заставляет тянуться к солнцу, невзирая на трудности. Да, неказист и груб, зато уверен и силен. Прямо, как Саша.
Сначала я злилась на него, соглашалась с мамой, что нет смысла затягивать отношения, раз они заведомо бесперспективны. Уснуть не могла, все ворочалась, и было чувство, что я что-то делаю не так. А потом вспомнила почему-то Сашины слова о мужчинах, и будто осенило, так ведь он прав. Да, жестко, обидно для женщин, но в этом есть какая-то грустная правда жизни. Вспомнила папу и даже слезы не могла сдержать, они с мамой жили не очень хорошо.
Папа любил покутить, любил компанию друзей, рыбалку и на сторону смотрел. В том смысле, что до мамы доходили слухи о его романах. Но она все терпела и виду не подавала, что знает. Хотя плакала, когда он исчезал в эти свои неожиданные «командировки». А потом с возрастом папа начал часто болеть, его прооперировали не очень удачно и, кажется, ему пришлось отказаться от всяких интрижек. И здесь маму как подменили, она начала ссориться с отцом, словно мстила за все прошлые унижения.
Папа никогда на маму даже голос не повышал и часто дарил подарки, он был веселый и добрый, у меня с ним были отличные отношения, я почему-то все ему прощала, хотя и выговаривала за маму. Но отец был такого живого характера, типичный холерик, ему нужно было общество, внимание, окружение восхищенных дам, я думаю, его романы-то были большей части платонические, но разве маме легче от этого.
Она строгая, даже порой суровая, не любит шумные застолья и грубую лексику, мама - образованный, серьезный человек, могла бы идти в науку, но папа на ней женился, появилась я, и пришлось бросить диссертацию. Я росла болезненным ребенком, мне нужно было много внимания уделять, ездили со мной по всяким санаториям, лечили, оздоравливали по различным модным методикам. Я выросла и окрепла, а мама осталась с нереализованным потенциалом. А тут еще папа начал чудить…
На второго ребенка мама не решилась, жаль, я бы хотела иметь братика или сестру. Но и не считаю, что, будучи одна в обеспеченной семье, выросла эгоисткой. Меня не баловали чрезмерно, даже наказывали, оставляя надолго сидеть одной в сумрачной комнате. Но я вовсе не боялась, просто было скучно. Тогда я начинала придумывать всякие истории, сказочных персонажей, что разделяют мое заточение, сочувствуют мне.
За шторой поселился стеснительный «домовик», а в шкафу обитали «души вещей», я с ними разговаривала понарошку. Так время проходило быстрей.
Маму я не виню, но, возможно, если бы она мягче относилась к отцу, когда он болел, папа пожил бы дольше. Хотя, когда его не стало, мама просто суткам рыдала и ничего не могла есть, я очень переживала за нее.
– Леня, прости! Ленечка, прости меня…
Этот вопль до сих пор у меня в ушах стоит, не могу вспоминать без слез. Может, мама тогда сама ему все простила, но не успела сказать. Всему свое время. Но иногда уже ничего нельзя изменить.
Я поняла, что от всех этих печальных мыслей теперь не усну до рассвета, вдруг представила, что Саша там один на веранде, и как я только согласилась с мамой, чтобы ему постелили там. Он же гость, он со мной приехал, то есть привез меня, а мы его оставили одного. Я будто бы бросила его, отреклась. Когда все это осознала, меня словно током ударило. Подскочила с дивана и тихонько прошла на веранду. Может, Саша уже спит? Хотя бы смогу в этом убедиться, может, спокойно усну сама.
Сначала перепугалась, когда увидела, что его постель пуста, он даже не ложился, в голову закралась нелепая мысль, что Саша уехал в город каким-то образом, например, вызвал такси. А потом увидела возле беседки красную точку огонька, курит опять. От меня это скрывает, хотя я ни разу не делала ему замечания. Папа тоже курил тайком, хотя ему это было строжайше противопоказано. Мама его ругала, называла безвольным.
К Саше не решилась подойти, просто легла на его диванчик и стала ждать. Почти задремала, когда почувствовала, что он передвигает меня дальше к стене и сам отворачивается. Обиделся, наверно, что раньше не пришла. Зануда! Нечего было болтать всякую ерунду, еще и Чингисхана приплел, как только Султана Сулеймана не вспомнил, у того и вовсе был гарем.
Мне было неудобно лежать почти прижатой к стене, и я поняла, что на сей раз, Саша не намерен меня домогаться. Ничего, тогда я буду домогаться его, а что нельзя? Ему можно ко мне приставать и делать всякие-такие манипуляции, а мне вдруг нельзя?
Саша – симпатичный мужчина, волосы черные и немного вьются, карие глаза на загорелом лице, нос немного кривоват, но это его не портит. При первой встрече я даже подумала, что у Саши есть примесь нерусской крови. Осторожно его спросила, а он только засмеялся и с какой-то даже гордостью ответил, что его прабабка была настоящей цыганкой. Носила много цветных юбок зараз, курила трубку и пела песни на непонятном языке. Будто бы прадед его украл эту цыганку из табора, спрятал в подвале, а потом принудил к любви. Саша эту прабабку видел один раз в жизни и очень испугался, когда она попыталась его обнять, убежал и спрятался от нее в какой-то курятник. Она ему напомнила бабу-ягу.
А старуха искала его и кричала: «Сандро! Сандро! Где ты? Лаве нане не страшно, наживем, нане камам вот это очень плохо». Вроде как нет денег – ничего, а по-настоящему плохо, если нет любви.
Это у них что-то вроде семейной легенды, я так поняла. Отсюда и некая экзотичность в Сашиной внешности. И даже черты характера, возможно. Этакий Будулай, принципиальный и импульсивный. Сашка бы на горячем скакуне здорово смотрелся, я представляла уже не раз.
Лежала в темноте, гладила его волосы, плечо и руку. Потом приподнялась и провела кончиками пальцев по груди. У некоторых мужчин на груди волосы растут, я помню, у отца были, а Саша гладкий совершенно, мне так больше нравится. Потом мой «Сандро» улегся на спину, чуть меня не придавив, и я так поняла, что могу продолжать. Мне дали «добро». Да, лезла к нему сама, как мне и хотелось, он уже был готов на все, еще бы, с его-то темпераментом. Потом все же не смог лежать, как бревно и начал мне задирать ночную рубашку. И я уже не смогла сосредоточиться.
Я, видимо, консерватор, никогда не буду поклонницей этой позы, мне стыдно, это слишком для меня. Сашке я это запросто могу сделать, а когда он хочет со мной такие игры устроить, я сопротивляюсь. Хотя Саша все так запросто, естественно делает, будто в порядке вещей. Мне стало не по себе, когда я вдруг представила, что он со всеми своими бывшими так себя вел. Даже неприятно как-то… Но думать уже не могла, Саша все взял в свои руки, то есть меня взял и мы этим сидя стали заниматься.
Я люблю, когда он меня обнимает, у него сильные, жесткие руки, и он все делает уверенно, будто заранее знает, что нам будет хорошо. Потом я расчувствовалась, у меня возник к нему какой-то странный прилив нежности, я начала его целовать, просто напала на него сверху, он уже, наверно, хотел отдыхать. Больше я ничего не хотела, просто целовать его в губы и чтобы он отвечал. Хотелось прижаться, как можно ближе и чтобы он меня никуда от себя не отпускал никогда. Просто до слез что –то такое странное, будто впереди долгая разлука и надо напитаться друг другом, чтобы хватило сил ждать.
Я даже немного испугалась своего порыва, потом ушла в дом, да и невозможно было спать вдвоем на узком диване. Уже хочу к Саше в квартиру, у него спокойно и широкая кровать с высокой деревянной спинкой. Там можно развалиться по- королевски и там я уже ни в чем не могу ему отказать.
Неделя четвертая
Саша
В цеху траур. Хорзов помер в больнице, ничего сделать не смогли. У нас проверка за проверкой теперь, как могли больного старика допустить к такой сложной ответственной работе. Мастера нашего наверху отымели, видать, ходит теперь злющий, как черт. Вчера наорал на всех и выдал новость, будто манагеры просрали тендер и придется простым работягам затянуть пояса на год. «Шишки» просрали, а нам завязать пояса. Вот не мудаки же, а?
Стасик сразу закипишил, хныкать давай, что сокращение грядет и его первого спишут, он без семьи. А что десять лет ипотеки платить еще, им это до какой-то матери. Я Стасу говорю, не ссы, «Аудюху» свою продашь, на «шестеру» пересядешь. Он говорит, я на нашей машине после «Ауди» не смогу, меня будет ломать.
Интересно, а с кем я после Янки смогу? Она отшила меня походу. Тот раз ночью был прощальный аккорд. Как я не допер сразу, то-то она такая услужливая была.
Поругались мы уже в обед, когда отвез ее к дому. У подъезда телка рыжая гуляла с коляской. Дитя катает, а у самой пирсинг в пупке, каблуки и боевая раскраска. Еще шорты едва жопу прикрывают, а у самой целлюлит. Я говорю Янке, у баб некоторых ни вкуса, ни ума. Только и способны, что дитя родить, чтобы лоха развести на алименты. Ну, какая из этой лахудры мать, ей же трахаться еще охота и по ночам прыгать из тачки в тачку с молодыми, борзыми кобелями.
Янка обиделась, говорит, а если я ребенка рожу и у меня живот отвиснет и появится лишний вес? Вот же дурочка! Так если это мой ребенок будет, мне пофигу, что у тебя где, я тебя любой буду любить. А тебе как раз потолстеть и надо, держаться же не за что. По заднице ее хлопнул еще смачно, наверно, это уж зря. Она при народе стесняется.
Сумочку выхватила у меня, говорит, ты хам и трепло. Убежала в подъезд, еще крикнула, чтобы больше не звонил. Да мне пофигу, достала уже со своими заскоками. Там не трогай, туда не лезь, это я не могу, туда не пробовала еще. Я, может, тоже хочу хоть где-то у нее первым быть! Я с целкой вообще ни разу не был, нет на мне такого греха, не довелось, все подержанные доставались. Правильно мужики про баб говорят, как банка консервная, один вскрыл и все пользуются.
Худо мне что-то, второй день знобит и в ногах кости ломит. Водки с перцем выпил, не пошло. Ночью сегодня сердце забухало, е-мое, я ж совсем молодой, помирать-то рано. В декабре будет сорок один, я еще мальчик, бля! Лежал и думал, вот так помрешь тут, и хрен когда еще хату вскроют, сгниешь и никому дела нет. И что я хорошего сделал за жизнь свою? Кто вспомнит добром?
Дочка есть, но Светка шустрая, уже ей папашку другого нашла, по любас, уже снова замуж вышла. Она это умеет. Как представил, что дочку мою чужой дядя будет обижать, еще хуже стало. Пошел, накатил прямо из горла, холодная-то хорошо мне заехала. А потом вдруг зубы заныли. И так хреново стало, чуть не завыл. Так, наверно, люди с ума и сходят. Жалко че то стало себя. Держись, Саня, держись, старый, больной и нищий ты нафиг никому не нужен будешь.
Янку вспомнил до кучи еще. У нее есть маман. А если ее вдруг «кондратий хватит», Янка тоже одна останется. Янке нужен нормальный, путевый мужик, чтобы ее любил, уважал, заботился. Пусть она та еще дура, но хотя бы хорошая. Родная дура. Я бы ее любил. А теперь я хам и трепло. Низшая каста. А меня тянет и тянет к ней.
Я бы даже ради нее курить бросил, если б она попросила. Так не попросит ведь! Ничего, никогда у меня не просит, все сама и сама, типо гордая и принципиальная. Нестандартная баба. Другая бы давно меня раскрутила на туфельки-сапожки, цацки какие-нибудь. А эта губки кривит, я сама работаю, у меня все есть. И что за придурок ее просто так отпустил? Не могу я врубиться, бля! Янку замуж взять и просто так отпустить, даже дитя не заделать. Да где еще такую девку найдешь по нынешним временам. Чистоплотную и правильную.
«Мы во взглядах не сошлись.
На спину перевернулся, одеяло на пол сползло. Диван тесный, сука, не удобно вдвоем. И еще скрипит подо мной, я где-то девяносто кило буду, и в Янке от силы пятьдесят пять наберется, раздавим к чертям это дедов топчан. Еще маман с фонарем прибежит дочу спасать от плебея.
Бля, что она делает сейчас! Что ее так разожгло, наверно перепила этой этой смородиновой бодяги, там градус приличный, хоть и домашняя настойка. А как еще объяснить, никогда ведь сама не брала, все надо было просить. И когда только раздеться успела, попка у нее гладенькая и дальше она мокренькая уже вся, разворачиваю ближе к себе. Мать моя женщина, что я придумал! Янка такого не пробовала, походу, еще. Даже сначала не поняла, но я долго церемониться не стал. Пусть надолго запомнит этот старый топчан.
Начала вырываться уже, говорит, хочу по-другому, стесняется опять. Говорю, дурочка, ты же вкусная там, чистенькая после баньки, мне по кайфу все. Ну, нет, так нет. Не хочешь, не будем. Пришлось приподняться, усадить ее на себя и все классно у нас получилось. Поцеловались потом, полежали вместе, и Янка спать к себе в дом ушла, а я тоже скоро заснул. Мне работа приснилась, наверное, не к добру.
Яна
Мама вчера сказала, что я озабоченная, раз связалась с таким человеком и это все плохо кончится. Будто бы я захочу с ним расстаться, а он будет против, затаит обиду, увезет меня в лес и там… Одним словом, мама много смотрит новостные каналы. Я понимаю, конечно, о чем она беспокоится, да еще дядя Валера подлил масла в огонь. С видом знатока заявил, что Саша «сидел». У меня и раньше появлялись такие мысли, но я старалась быть объективной и судить по человеку в данный момент времени. Но, даже если он там и был, что теперь – клеймо каторжника ему на лоб и обходить за три километра? Что он теперь, не человек?
Я, конечно, надеюсь, Саша ничего совсем такого ужасного не сделал, даже не могу представить, что он кого-то жизни лишил или с девушкой сотворил нечто плохое. И как его об этом спросить? Он может рассердиться, опять начнет нести всякую ахинею, как вчера. Я еле пережила вчерашний вечер, так было стыдно за Сашу. Все начиналось просто прекрасно. Могли дружно посидеть на свежем воздухе, пообщаться, ну, выпить немного и отдохнуть. Такой приятный летний вечер.
У дяди Валеры отличный участок, в меру неухоженный, и это мне даже нравится. Не люблю, когда на даче трава сострижена под идеальный газон и все клумбы в строгом порядке. Пусть сад будет немного запущенный и появится иллюзия естественности, такой своеобразный уголок дикой природы. И бархатцы, что садила мама, гармонично соседствуют с огромными лопухами у забора. Я нарочно попросила Валерия их не срезать. И еще появилось что-то вроде мощного борщевика на самом видном месте, уже выше меня вымахал, раскинул в стороны розетки беленьких цветочков, а вот «культурный» подсолнечник по сравнению с ним вышел какой-то чахлый недоросль, хотя мама его регулярно поливает.
Дядя Валера хотел срубить борщевик, но я сказала, что это крепкое зеленое растение вносит особый колорит и его нужно оставить. Вот так бывает, посадишь специально нежный цветок, трясешься над ним, ухаживаешь, а он чахнуть начинает, а какой-то сорняк сам по себе растет без забот, и чихал на непогоду и скудость почв. Есть своя внутренняя сила, что заставляет тянуться к солнцу, невзирая на трудности. Да, неказист и груб, зато уверен и силен. Прямо, как Саша.
Сначала я злилась на него, соглашалась с мамой, что нет смысла затягивать отношения, раз они заведомо бесперспективны. Уснуть не могла, все ворочалась, и было чувство, что я что-то делаю не так. А потом вспомнила почему-то Сашины слова о мужчинах, и будто осенило, так ведь он прав. Да, жестко, обидно для женщин, но в этом есть какая-то грустная правда жизни. Вспомнила папу и даже слезы не могла сдержать, они с мамой жили не очень хорошо.
Папа любил покутить, любил компанию друзей, рыбалку и на сторону смотрел. В том смысле, что до мамы доходили слухи о его романах. Но она все терпела и виду не подавала, что знает. Хотя плакала, когда он исчезал в эти свои неожиданные «командировки». А потом с возрастом папа начал часто болеть, его прооперировали не очень удачно и, кажется, ему пришлось отказаться от всяких интрижек. И здесь маму как подменили, она начала ссориться с отцом, словно мстила за все прошлые унижения.
Папа никогда на маму даже голос не повышал и часто дарил подарки, он был веселый и добрый, у меня с ним были отличные отношения, я почему-то все ему прощала, хотя и выговаривала за маму. Но отец был такого живого характера, типичный холерик, ему нужно было общество, внимание, окружение восхищенных дам, я думаю, его романы-то были большей части платонические, но разве маме легче от этого.
Она строгая, даже порой суровая, не любит шумные застолья и грубую лексику, мама - образованный, серьезный человек, могла бы идти в науку, но папа на ней женился, появилась я, и пришлось бросить диссертацию. Я росла болезненным ребенком, мне нужно было много внимания уделять, ездили со мной по всяким санаториям, лечили, оздоравливали по различным модным методикам. Я выросла и окрепла, а мама осталась с нереализованным потенциалом. А тут еще папа начал чудить…
На второго ребенка мама не решилась, жаль, я бы хотела иметь братика или сестру. Но и не считаю, что, будучи одна в обеспеченной семье, выросла эгоисткой. Меня не баловали чрезмерно, даже наказывали, оставляя надолго сидеть одной в сумрачной комнате. Но я вовсе не боялась, просто было скучно. Тогда я начинала придумывать всякие истории, сказочных персонажей, что разделяют мое заточение, сочувствуют мне.
За шторой поселился стеснительный «домовик», а в шкафу обитали «души вещей», я с ними разговаривала понарошку. Так время проходило быстрей.
Маму я не виню, но, возможно, если бы она мягче относилась к отцу, когда он болел, папа пожил бы дольше. Хотя, когда его не стало, мама просто суткам рыдала и ничего не могла есть, я очень переживала за нее.
– Леня, прости! Ленечка, прости меня…
Этот вопль до сих пор у меня в ушах стоит, не могу вспоминать без слез. Может, мама тогда сама ему все простила, но не успела сказать. Всему свое время. Но иногда уже ничего нельзя изменить.
Я поняла, что от всех этих печальных мыслей теперь не усну до рассвета, вдруг представила, что Саша там один на веранде, и как я только согласилась с мамой, чтобы ему постелили там. Он же гость, он со мной приехал, то есть привез меня, а мы его оставили одного. Я будто бы бросила его, отреклась. Когда все это осознала, меня словно током ударило. Подскочила с дивана и тихонько прошла на веранду. Может, Саша уже спит? Хотя бы смогу в этом убедиться, может, спокойно усну сама.
Сначала перепугалась, когда увидела, что его постель пуста, он даже не ложился, в голову закралась нелепая мысль, что Саша уехал в город каким-то образом, например, вызвал такси. А потом увидела возле беседки красную точку огонька, курит опять. От меня это скрывает, хотя я ни разу не делала ему замечания. Папа тоже курил тайком, хотя ему это было строжайше противопоказано. Мама его ругала, называла безвольным.
К Саше не решилась подойти, просто легла на его диванчик и стала ждать. Почти задремала, когда почувствовала, что он передвигает меня дальше к стене и сам отворачивается. Обиделся, наверно, что раньше не пришла. Зануда! Нечего было болтать всякую ерунду, еще и Чингисхана приплел, как только Султана Сулеймана не вспомнил, у того и вовсе был гарем.
Мне было неудобно лежать почти прижатой к стене, и я поняла, что на сей раз, Саша не намерен меня домогаться. Ничего, тогда я буду домогаться его, а что нельзя? Ему можно ко мне приставать и делать всякие-такие манипуляции, а мне вдруг нельзя?
Саша – симпатичный мужчина, волосы черные и немного вьются, карие глаза на загорелом лице, нос немного кривоват, но это его не портит. При первой встрече я даже подумала, что у Саши есть примесь нерусской крови. Осторожно его спросила, а он только засмеялся и с какой-то даже гордостью ответил, что его прабабка была настоящей цыганкой. Носила много цветных юбок зараз, курила трубку и пела песни на непонятном языке. Будто бы прадед его украл эту цыганку из табора, спрятал в подвале, а потом принудил к любви. Саша эту прабабку видел один раз в жизни и очень испугался, когда она попыталась его обнять, убежал и спрятался от нее в какой-то курятник. Она ему напомнила бабу-ягу.
А старуха искала его и кричала: «Сандро! Сандро! Где ты? Лаве нане не страшно, наживем, нане камам вот это очень плохо». Вроде как нет денег – ничего, а по-настоящему плохо, если нет любви.
Это у них что-то вроде семейной легенды, я так поняла. Отсюда и некая экзотичность в Сашиной внешности. И даже черты характера, возможно. Этакий Будулай, принципиальный и импульсивный. Сашка бы на горячем скакуне здорово смотрелся, я представляла уже не раз.
Лежала в темноте, гладила его волосы, плечо и руку. Потом приподнялась и провела кончиками пальцев по груди. У некоторых мужчин на груди волосы растут, я помню, у отца были, а Саша гладкий совершенно, мне так больше нравится. Потом мой «Сандро» улегся на спину, чуть меня не придавив, и я так поняла, что могу продолжать. Мне дали «добро». Да, лезла к нему сама, как мне и хотелось, он уже был готов на все, еще бы, с его-то темпераментом. Потом все же не смог лежать, как бревно и начал мне задирать ночную рубашку. И я уже не смогла сосредоточиться.
Я, видимо, консерватор, никогда не буду поклонницей этой позы, мне стыдно, это слишком для меня. Сашке я это запросто могу сделать, а когда он хочет со мной такие игры устроить, я сопротивляюсь. Хотя Саша все так запросто, естественно делает, будто в порядке вещей. Мне стало не по себе, когда я вдруг представила, что он со всеми своими бывшими так себя вел. Даже неприятно как-то… Но думать уже не могла, Саша все взял в свои руки, то есть меня взял и мы этим сидя стали заниматься.
Я люблю, когда он меня обнимает, у него сильные, жесткие руки, и он все делает уверенно, будто заранее знает, что нам будет хорошо. Потом я расчувствовалась, у меня возник к нему какой-то странный прилив нежности, я начала его целовать, просто напала на него сверху, он уже, наверно, хотел отдыхать. Больше я ничего не хотела, просто целовать его в губы и чтобы он отвечал. Хотелось прижаться, как можно ближе и чтобы он меня никуда от себя не отпускал никогда. Просто до слез что –то такое странное, будто впереди долгая разлука и надо напитаться друг другом, чтобы хватило сил ждать.
Я даже немного испугалась своего порыва, потом ушла в дом, да и невозможно было спать вдвоем на узком диване. Уже хочу к Саше в квартиру, у него спокойно и широкая кровать с высокой деревянной спинкой. Там можно развалиться по- королевски и там я уже ни в чем не могу ему отказать.
Неделя четвертая
Саша
В цеху траур. Хорзов помер в больнице, ничего сделать не смогли. У нас проверка за проверкой теперь, как могли больного старика допустить к такой сложной ответственной работе. Мастера нашего наверху отымели, видать, ходит теперь злющий, как черт. Вчера наорал на всех и выдал новость, будто манагеры просрали тендер и придется простым работягам затянуть пояса на год. «Шишки» просрали, а нам завязать пояса. Вот не мудаки же, а?
Стасик сразу закипишил, хныкать давай, что сокращение грядет и его первого спишут, он без семьи. А что десять лет ипотеки платить еще, им это до какой-то матери. Я Стасу говорю, не ссы, «Аудюху» свою продашь, на «шестеру» пересядешь. Он говорит, я на нашей машине после «Ауди» не смогу, меня будет ломать.
Интересно, а с кем я после Янки смогу? Она отшила меня походу. Тот раз ночью был прощальный аккорд. Как я не допер сразу, то-то она такая услужливая была.
Поругались мы уже в обед, когда отвез ее к дому. У подъезда телка рыжая гуляла с коляской. Дитя катает, а у самой пирсинг в пупке, каблуки и боевая раскраска. Еще шорты едва жопу прикрывают, а у самой целлюлит. Я говорю Янке, у баб некоторых ни вкуса, ни ума. Только и способны, что дитя родить, чтобы лоха развести на алименты. Ну, какая из этой лахудры мать, ей же трахаться еще охота и по ночам прыгать из тачки в тачку с молодыми, борзыми кобелями.
Янка обиделась, говорит, а если я ребенка рожу и у меня живот отвиснет и появится лишний вес? Вот же дурочка! Так если это мой ребенок будет, мне пофигу, что у тебя где, я тебя любой буду любить. А тебе как раз потолстеть и надо, держаться же не за что. По заднице ее хлопнул еще смачно, наверно, это уж зря. Она при народе стесняется.
Сумочку выхватила у меня, говорит, ты хам и трепло. Убежала в подъезд, еще крикнула, чтобы больше не звонил. Да мне пофигу, достала уже со своими заскоками. Там не трогай, туда не лезь, это я не могу, туда не пробовала еще. Я, может, тоже хочу хоть где-то у нее первым быть! Я с целкой вообще ни разу не был, нет на мне такого греха, не довелось, все подержанные доставались. Правильно мужики про баб говорят, как банка консервная, один вскрыл и все пользуются.
Худо мне что-то, второй день знобит и в ногах кости ломит. Водки с перцем выпил, не пошло. Ночью сегодня сердце забухало, е-мое, я ж совсем молодой, помирать-то рано. В декабре будет сорок один, я еще мальчик, бля! Лежал и думал, вот так помрешь тут, и хрен когда еще хату вскроют, сгниешь и никому дела нет. И что я хорошего сделал за жизнь свою? Кто вспомнит добром?
Дочка есть, но Светка шустрая, уже ей папашку другого нашла, по любас, уже снова замуж вышла. Она это умеет. Как представил, что дочку мою чужой дядя будет обижать, еще хуже стало. Пошел, накатил прямо из горла, холодная-то хорошо мне заехала. А потом вдруг зубы заныли. И так хреново стало, чуть не завыл. Так, наверно, люди с ума и сходят. Жалко че то стало себя. Держись, Саня, держись, старый, больной и нищий ты нафиг никому не нужен будешь.
Янку вспомнил до кучи еще. У нее есть маман. А если ее вдруг «кондратий хватит», Янка тоже одна останется. Янке нужен нормальный, путевый мужик, чтобы ее любил, уважал, заботился. Пусть она та еще дура, но хотя бы хорошая. Родная дура. Я бы ее любил. А теперь я хам и трепло. Низшая каста. А меня тянет и тянет к ней.
Я бы даже ради нее курить бросил, если б она попросила. Так не попросит ведь! Ничего, никогда у меня не просит, все сама и сама, типо гордая и принципиальная. Нестандартная баба. Другая бы давно меня раскрутила на туфельки-сапожки, цацки какие-нибудь. А эта губки кривит, я сама работаю, у меня все есть. И что за придурок ее просто так отпустил? Не могу я врубиться, бля! Янку замуж взять и просто так отпустить, даже дитя не заделать. Да где еще такую девку найдешь по нынешним временам. Чистоплотную и правильную.
«Мы во взглядах не сошлись.
