А ведь я полюбил тебя, жестокая женщина, ты крепко вошла в мое сердце и только ножом можно вынуть тебя оттуда. Значит, пусть так и будет. Так суждено...
Я попыталась поудобнее устроиться в кольце его рук и тихо начала разговор:
— Дакос, ты можешь меня убить, но я не смогу притворяться, играя твоими чувствами. Я уважаю тебя за силу и мужество, ты не делал мне плохого прежде и, надеюсь, не обидишь теперь. Прими мои слова и не сердись. Я желаю тебе только добра. Будь и ты добр ко мне.
Ведь еще не поздно все изменить! Ты сам сказал, что вас ждет поражение, давай покинем этих людей и вместе приедем в город, я назову тебя моим спасителем, ты получишь награду и сможешь вернуться на родину. Мы простимся друзьями…
Ах, если бы я могла его убедить! Напрасные мечты. За нами раздались чьи-то быстрые шаги, и Дакос увлек меня вперед. Мы подошли к невысокому одноэтажному дому, похожему по очертаниям на букву «П». Перед самым входом, у горящих костров сидели мужчины, рядом сновали мальчишки — подростки, я также заметила много молодых женщин.
Некоторые готовили еду, другие просто обнимали своих приятелей. Одна нетерпеливая пара, кажется, прилюдно занималась любовью, окружающие даже кидали им советы. Звучала пьяная речь и невнятные песни. Мятежники праздновали победу, возможно, кто-то тоже понимал, что она последняя...
Фракиец уверенно провел меня между группами отдыхающих людей и велел присесть рядом с бритоголовым мощным парнем, в котором я тотчас узнала знакомого Дакоса из харчевни, где мы когда-то были вместе.
— Охраняй, пока я не приду за ней! Помни, она - моя!
Я испуганно глядела вслед бывшему гладиатору, но бритоголовый тронул мое плечо и поцокал языком, старательно подмигивая. Пришлось с досадой отодвинуться от него, но у меня не было даже мыслей о побеге. Заведомо невозможно.
Никто больше мною не интересовался, все вокруг были заняты едой и развлечениями, кто-то разбирал сваленные в кучу, видимо, награбленные прежде - одежду и посуду, двое мужчин то ли в шутки, то ли всерьез упражнялись на мечах. У меня сердце от тоски сжималось при воспоминаниях о Карроне - завтра будет смертельный бой, что если он сам поведет людей в атаку и встретится с Дакосом в поединке?
Я смутно представляла, чем занимается консул на войне. Хорошо, если руководит всем с вершины холма, как Наполеон или Кутузов, а если у римлян все по другому… Плохо я знала такие исторические детали. К моему бритоголовому «охраннику» сзади подкралась подруга. Она обхватила мужчину за шею одной рукой, а в другой держала большую виноградную кисть.
Женщина смеялась и, дразня, поднимала ветку все выше, пока ее друг с показным рычанием пытался ловить открытым ртом крупные ягоды. А потом сбросила и без того открытое платье, уселась приятелю на колени, занявшись его поясом.
Я отвернулась, но мне все было прекрасно слышно. О, это получилось весьма шумное соитие! Женщина стонала и ахала, будто опытная актриса порнофильма, а ее партнер мычал, словно племенной бык. Я была смущена и растеряна, мое тело слишком сильно реагировало на все происходящее рядом помимо моего желания. Мне захотелось уйти…
Покосившись на парочку, полностью занятую друг другом, я тихонько поднялась с места. Кордация! Подарок от Цезаря за воинскую доблесть моему «генералу». Вилла, о которой столько рассказывал Гай… Она и впрямь могла стать моей. Но уже не станет. Кажется, мне не пережить эту ночь, ведь если Дакос и оставит мне жизнь, Гай не простит. Он гордый и принципиальный, он не примет меня после фракийца. Разве сумею все скрыть...
Я подошла ближе к высоким мраморным колоннам, подпиравшим своды плоской крыши. У самого крыльца росли миртовые кусты. Растрескавшиеся старые перила лестницы увил плющ, и дальше все вокруг было оплетено ползучими лианами. На некоторых из них висели крупные граммафончики цветов, кажется, белого и розового цвета - неясно видно в полумраке.
Цветы сомкнули на ночь свои лепестки и раскроются с первыми лучами солнца. Им не о чем тревожиться, им не ведом страх и стыд, чуждо вожделение. Немного воды и света - вот все, что нужно для счастья. В отличие от меня.
И я даже не успела испугаться, когда на мою талию вновь легла чья-то уверенная рука, а висок обожгло горячим дыханием.
— Пойдем. Все готово для нас.
Дакос сжал мою ладонь в своей и повел куда-то в темноту среди деревьев, прочь от шумного сборища.
— Разве мы ночуем не в доме? - рассеянно спросила я.
— Нет, там слишком много людей, я не хочу, чтобы нам помешали.
Какое-то время мы плутали среди развесистых кустов и стволов деревьев, я почти не разбирала тропинки, внезапно мне закралась мысль, что Дакос хочет вовсе вывести меня за пределы усадьбы, но я ошиблась. В глубине сада стояла небольшая беседка, вся закутанная плющом, а сквозь его мелкие листочки просвечивали огоньки двух глиняных светильников, что были заранее зажжены в этом укромном месте.
— Здесь хорошо и спокойно. Здесь я буду любить тебя, Наталия.
Меня охватило равнодушие и апатия. Я не смогу с ним бороться, он сделает все, что задумал, стоит ли плакать и умолять. Без сил я опустилась на подобие лежанки в углу - ворох веток или соломы, накрытый плотной тканью с золотыми нитями, наверно, украденной из дома. Горше всего, что это случится во владениях Гая, и я закрыла лицо руками, не умея сдержать слез.
Фракиец вынул из кожаного заплечного мешка бурдючок с вином, сделал несколько жадных глотков, а потом уставился на меня, вытирая губы.
— Выпей со мной и согреешь кровь, тебе станет хорошо и весело. Почему бы нам вместе не порадоваться в последний раз? Завтра мы все умрем, так давай же сегодня узнаем счастье!
Теперь я сквозь пальцы смотрела, как он, не спеша, словно совершая ритуальное торжество, кладет на низенький трехногий столик пару крупных гранатов и по одному вынимает из мешка персики и виноградные гроздья. Видно, тоже решил устроить пир, разбавив вино моими слезами.
А потом Дакос начал снимать свою одежду и, полностью обнаженный, подошел ко мне, опустился на колени перед моим ложем, протягивая полураскрытый гранат.
— Хочешь попробовать? Смотри, как он истекает соком - сладкий и терпкий одновременно. Совсем, как ты, Наталия. И его тоже не так-то просто раскрыть… Попробуй, я тебя прошу.
Мне пришлось отвернуться в сторону, но на губах остался гранатовый привкус.
— Я не голодна, мне ничего не нужно. Делай, что задумал и оставь меня.
Дакос рассмеялся тем самым тихим, грудным смехом, что был мне знаком и приятен, будоражил душу.
— Хочешь вести себя, словно гордая пленница в объятиях врага? Не-ет… я передумал, это сначала я хотел заставить тебя, применяя силу, но теперь поступлю иначе. Я заставлю тебя желать… желать меня так же сильно, как я желал тебя все эти дни, сгорая от мысли, что ты принадлежишь другому.
Я вздрогнула. Лучшей мести, кажется, нельзя было и придумать. Дакос все рассчитал. Поступи он грубо, моя ненависть послужила бы мне оправданием. Но если я сама уступлю, поддавшись соблазнам, то буду наказана вдвойне.
Фракиец положил кроваво-красный гранат на покрывало, а сам потянулся ко мне:
— Дай, помогу тебе все это снять…
— Я сама.
Плевать! Веду себя как трусливая овца, сколько можно хныкать, я же не какая-нибудь невинная дева, чего мне стесняться, тем более он уже видел меня нагой. Я поднялась на ноги и, с вызовом глядя на Дакоса, освободилась от платья и нижней рубашки. Но, похоже, он и не думал сразу накидываться на меня, хотя был в полнейшей боевой готовности. Вместо этого Дакос оперся локтем о лежанку и, придерживая голову рукой, с улыбкой меня разглядывал:
— Какая же ты красавица! Белая и чистенькая, будто молоденькая овечка, только что вышедшая из купальни…
Это сравнение меня погубило. Овца! Он не мог выразиться точнее. После этих слов я больше не могла злиться на него, страх исчез, уступив место нервному смеху. Никогда в жизни мне не было так смешно, хотя я четко понимала, что мое состояние граничит с истерикой. Дакос смеялся вместе со мной, а потом встал рядом и, полностью разломив гранат на две половинки, выжал из них сок прямо на мою грудь. Я смотрела, как красные струи стекают по моему животу и ногам, и на мгновение мне стало жутко, но лишь на мгновение...
Он положил меня навзничь и начал покрывать поцелуями, слизывая дорожки гранатового сока с моего тела, захватывая губами соски, а я лежала с закрытыми глазами, раскинув руки и ноги, только вздрагивала и впивалась ногтями в свою же ладонь. Дакос вошел осторожно и медленно, убедившись, что я уже готова принять его, и полностью оказавшись во мне, торжествующе вскрикнул.
Я отвернула голову к стене и открыла глаза, разглядывая веточки плюща, обвившего решетки ажурной беседки. Я не испытывала страсти или какого-то особого удовольствия, но и противно мне тоже не было. Странное чувство… Словно я сейчас была его колыбелью, его лодкой, на которой, плавно покачиваясь, мужчина должен доплыть до ворот Елисия - своего фракийского рая.
А потом он хрипло застонал и опустился на меня, словно в бреду бормоча мое имя - Наталия… Он говорил еще какие-то слова, наверно, на своем языке, я их не понимала, хотя после разобрала:
— Богиня… моя богиня! Прекрасная…
И тут я не выдержала и разрыдалась, громко и отчаянно, во весь голос, я даже завыла. Все переплелось сейчас - моя любовь, моя боль и отчаяние, моя извечная женская слабость перед мужской силой, мой страх и стыд, покорность и желание бороться. И жалость… жалость к нему и себе.
Он тотчас отстранился, поднял меня с постели, - теперь я сидела у него на коленях и, обняв за шею, пыталась остановить судорожные всхлипывания. И ведь он искренне пытался меня утешать:
— Прости, прости, что же я с тобой сделал. Они превратили меня в чудовище, в зверя… я прежде не был таким, я всегда уважал женщину, я никогда бы не стал тебя принуждать.
Похоже, он искренне сожалел о том, что случилось, но мне не было дела до его раскаяния, я не могла разобраться в себе, не могла понять, как быть дальше. И уж тем более, не пыталась его винить, он — мужчина, а я прежде провоцировала его, дразнила, смеялась… по делом мне, допрыгалась козочка…
— Я принесу воды и умою тебя. Здесь рядом ручей. Я скоро вернусь.
Дакос вылил остатки вина из бурдюка прямо на земляной пол беседки и скрылся в темноте сада. Я сидела на смятом покрывале, обхватив руками свои голые плечи, и потихоньку успокаивалась. Даже заставила себя улыбнуться. Ничего, справлюсь и с этим…
Может, мне повезет, я доберусь до Рима и поселюсь в своем доме. Клодий будет подкидывать нам с Элиавом немного денег на пропитание, если, конечно, снова не рассорится со своей знойной красоткой. Нам нужно не много. А вредного Мапроника я продам. Вот точно! Нет, все равно жаль старика, лучше я его отправлю к Оливии, у нее много рабов, и старому сатиру место найдется. А Гай…
При мысли о нем у меня из глаз снова полились слезы, но я глубоко вздохнула и медленно выдохнула. Я все честно ему расскажу. Как-нибудь аккуратно скажу, что со мной случилась беда, и я не могу стать женой консула. Он быстро все поймет, узнав, что ночь я провела в лагере рабов. Он не примет меня после таких известий. По Риму поползут гадкие слухи, словно ядовитые змеи. Каррон не захочет, чтобы его имя снова полоскали в грязи.
Вернулся Дакос, и я смогла умыться ледяной водой, что он полил мне на руки из бурдюка. Ежась от холодных капель, я омыла плечи и грудь, а потом торопливо натянула одежду на влажное тело. Мне хотелось пить, но после первого же глотка едва не стошнило, показалось, что вода имеет солоноватый привкус крови. Опять это изматывающее чувство тошноты… Я жадно накинулась на персики и, пока ела их, Дакос не сводил с меня напряженного взгляда.
— Скажи мне только одно, ты согласишься уехать со мной? Прямо сейчас. Мы выйдем отсюда незаметно, я возьму коня и увезу тебя.
Я отрицательно мотала головой, судорожно глотая сочную мякоть фрукта.
— У меня есть дом. Он в Риме. Я останусь здесь. И если ты хотел убить меня, самое время. Только как-нибудь быстро и не очень больно. Думаю, ты это умеешь.
— Значит, все-таки любишь его...
Дакос встал в проеме беседки и уперся руками в ее деревянные стены.
— Я так и знал, что не согласишься, да и сам я ни за что бы не бросил своих людей. Я тебя проверял.
Потом он повернулся ко мне, его лицо было серьезно и сурово:
— Едва станет светать, я выведу тебя к позициям римлян, здесь не так далеко. Ты скажешь, что была в плену и сбежала. Скажешь, что знаешь Оливию Котта и консула Каррона. Пусть тебя отведут к центуриону, а он пошлет весть дальше. Наталия, неужели ты могла подумать, что я смогу убить тебя? Мне проще было бы самому себе перерезать глотку. А сейчас отдыхай и попробуй уснуть. Я буду снаружи. Мне тяжело видеть тебя и не прикасаться снова.
Он исчез в темноте, а я повалилась на ложе, сжалась в комочек, стараясь унять тошноту и успокоить дыхание. Голова была тяжелой, веки смыкались, и скоро я провалилась в сонное забытье.
Легче лисенка скрыть под одеждой, чем утаить вас — ревность и нежность...
М. Цветаева
Пробуждение было приятным, потому что ночью мне снился Гай Марий - он что-то тихо рассказывал, целуя меня на нашем широком ложе. Я нежно обнимала мужа, как вдруг почувствовала под руками длинные волосы и открыла глаза, тотчас отстранившись от чужого мужчины.
Рядом лежал Дакос, он снова потянулся ко мне, желая опустить на покрывало. Но я увернулась от его рук и села, подтянув колени к груди. Откуда-то пришло ощущение своей правоты и силы. Я испытующе посмотрела на фракийца и строго спросила:
— Уже наступил рассвет? Ты обещал вывести меня из лагеря или снова передумал?
— Я свое слово сдержу, - медленно проговорил бывший гладиатор, глядя мне прямо в глаза.
Мы вышли из беседки, и Дакос повел меня к зарослям можжевельника, где у полуразрушенной изгороди был привязан его конь. Пройдя до конца аллеи, мы оказались у маленьких ворот - там путь нам преградили двое стражников, но Дакос бросил им какое-то слово на незнакомом мне языке и нас пропустили.
Над холмистой равниной стояла дымка тумана, я невольно ежилась от утренней прохлады, хотя голова была ясная и свежая. Кажется, я отлично выспалась. Надеюсь, силы не оставят меня до конца пути, мне остался один последний рывок, а там… Лишь бы вернуться в Рим, в свой маленький дом, забраться в темный угол и постараться забыть подробности последних дней.
Дакос довез меня до редкой дубовой рощи и помог спуститься с коня.
— Дальше пойдешь одна. За деревьями поле, а за ним расположились римляне. Надеюсь, ты будешь храброй… Они убрали еще не все трупы.
— Что?
— Вчера там прошла небольшая стычка. Мы хорошо покусали друг друга, но поле осталось за ними, а нам пришлось отойти, хотя солдаты и не стали преследовать. Им придется пару дней зализывать раны, ожидая подкрепление.
Дошли слухи, что у Казилина манипулу Каррона сильно потрепал Тир - сириец. Он ведь начал это восстание, за ним пошло много рабов. Тир тоже был гладиатором и, говорят, дело не обошлось без женщины. Все войны ведутся за земли и женщин.
— Еще за свободу! - гневно заметила я.
— Да, да… За свободу для себя и своей женщины на богатой земле. Или просто на родной... - подтвердил Дакос.
Я попыталась поудобнее устроиться в кольце его рук и тихо начала разговор:
— Дакос, ты можешь меня убить, но я не смогу притворяться, играя твоими чувствами. Я уважаю тебя за силу и мужество, ты не делал мне плохого прежде и, надеюсь, не обидишь теперь. Прими мои слова и не сердись. Я желаю тебе только добра. Будь и ты добр ко мне.
Ведь еще не поздно все изменить! Ты сам сказал, что вас ждет поражение, давай покинем этих людей и вместе приедем в город, я назову тебя моим спасителем, ты получишь награду и сможешь вернуться на родину. Мы простимся друзьями…
Ах, если бы я могла его убедить! Напрасные мечты. За нами раздались чьи-то быстрые шаги, и Дакос увлек меня вперед. Мы подошли к невысокому одноэтажному дому, похожему по очертаниям на букву «П». Перед самым входом, у горящих костров сидели мужчины, рядом сновали мальчишки — подростки, я также заметила много молодых женщин.
Некоторые готовили еду, другие просто обнимали своих приятелей. Одна нетерпеливая пара, кажется, прилюдно занималась любовью, окружающие даже кидали им советы. Звучала пьяная речь и невнятные песни. Мятежники праздновали победу, возможно, кто-то тоже понимал, что она последняя...
Фракиец уверенно провел меня между группами отдыхающих людей и велел присесть рядом с бритоголовым мощным парнем, в котором я тотчас узнала знакомого Дакоса из харчевни, где мы когда-то были вместе.
— Охраняй, пока я не приду за ней! Помни, она - моя!
Я испуганно глядела вслед бывшему гладиатору, но бритоголовый тронул мое плечо и поцокал языком, старательно подмигивая. Пришлось с досадой отодвинуться от него, но у меня не было даже мыслей о побеге. Заведомо невозможно.
Никто больше мною не интересовался, все вокруг были заняты едой и развлечениями, кто-то разбирал сваленные в кучу, видимо, награбленные прежде - одежду и посуду, двое мужчин то ли в шутки, то ли всерьез упражнялись на мечах. У меня сердце от тоски сжималось при воспоминаниях о Карроне - завтра будет смертельный бой, что если он сам поведет людей в атаку и встретится с Дакосом в поединке?
Я смутно представляла, чем занимается консул на войне. Хорошо, если руководит всем с вершины холма, как Наполеон или Кутузов, а если у римлян все по другому… Плохо я знала такие исторические детали. К моему бритоголовому «охраннику» сзади подкралась подруга. Она обхватила мужчину за шею одной рукой, а в другой держала большую виноградную кисть.
Женщина смеялась и, дразня, поднимала ветку все выше, пока ее друг с показным рычанием пытался ловить открытым ртом крупные ягоды. А потом сбросила и без того открытое платье, уселась приятелю на колени, занявшись его поясом.
Я отвернулась, но мне все было прекрасно слышно. О, это получилось весьма шумное соитие! Женщина стонала и ахала, будто опытная актриса порнофильма, а ее партнер мычал, словно племенной бык. Я была смущена и растеряна, мое тело слишком сильно реагировало на все происходящее рядом помимо моего желания. Мне захотелось уйти…
Покосившись на парочку, полностью занятую друг другом, я тихонько поднялась с места. Кордация! Подарок от Цезаря за воинскую доблесть моему «генералу». Вилла, о которой столько рассказывал Гай… Она и впрямь могла стать моей. Но уже не станет. Кажется, мне не пережить эту ночь, ведь если Дакос и оставит мне жизнь, Гай не простит. Он гордый и принципиальный, он не примет меня после фракийца. Разве сумею все скрыть...
Я подошла ближе к высоким мраморным колоннам, подпиравшим своды плоской крыши. У самого крыльца росли миртовые кусты. Растрескавшиеся старые перила лестницы увил плющ, и дальше все вокруг было оплетено ползучими лианами. На некоторых из них висели крупные граммафончики цветов, кажется, белого и розового цвета - неясно видно в полумраке.
Цветы сомкнули на ночь свои лепестки и раскроются с первыми лучами солнца. Им не о чем тревожиться, им не ведом страх и стыд, чуждо вожделение. Немного воды и света - вот все, что нужно для счастья. В отличие от меня.
И я даже не успела испугаться, когда на мою талию вновь легла чья-то уверенная рука, а висок обожгло горячим дыханием.
— Пойдем. Все готово для нас.
Дакос сжал мою ладонь в своей и повел куда-то в темноту среди деревьев, прочь от шумного сборища.
— Разве мы ночуем не в доме? - рассеянно спросила я.
— Нет, там слишком много людей, я не хочу, чтобы нам помешали.
Какое-то время мы плутали среди развесистых кустов и стволов деревьев, я почти не разбирала тропинки, внезапно мне закралась мысль, что Дакос хочет вовсе вывести меня за пределы усадьбы, но я ошиблась. В глубине сада стояла небольшая беседка, вся закутанная плющом, а сквозь его мелкие листочки просвечивали огоньки двух глиняных светильников, что были заранее зажжены в этом укромном месте.
— Здесь хорошо и спокойно. Здесь я буду любить тебя, Наталия.
Меня охватило равнодушие и апатия. Я не смогу с ним бороться, он сделает все, что задумал, стоит ли плакать и умолять. Без сил я опустилась на подобие лежанки в углу - ворох веток или соломы, накрытый плотной тканью с золотыми нитями, наверно, украденной из дома. Горше всего, что это случится во владениях Гая, и я закрыла лицо руками, не умея сдержать слез.
Фракиец вынул из кожаного заплечного мешка бурдючок с вином, сделал несколько жадных глотков, а потом уставился на меня, вытирая губы.
— Выпей со мной и согреешь кровь, тебе станет хорошо и весело. Почему бы нам вместе не порадоваться в последний раз? Завтра мы все умрем, так давай же сегодня узнаем счастье!
Теперь я сквозь пальцы смотрела, как он, не спеша, словно совершая ритуальное торжество, кладет на низенький трехногий столик пару крупных гранатов и по одному вынимает из мешка персики и виноградные гроздья. Видно, тоже решил устроить пир, разбавив вино моими слезами.
А потом Дакос начал снимать свою одежду и, полностью обнаженный, подошел ко мне, опустился на колени перед моим ложем, протягивая полураскрытый гранат.
— Хочешь попробовать? Смотри, как он истекает соком - сладкий и терпкий одновременно. Совсем, как ты, Наталия. И его тоже не так-то просто раскрыть… Попробуй, я тебя прошу.
Мне пришлось отвернуться в сторону, но на губах остался гранатовый привкус.
— Я не голодна, мне ничего не нужно. Делай, что задумал и оставь меня.
Дакос рассмеялся тем самым тихим, грудным смехом, что был мне знаком и приятен, будоражил душу.
— Хочешь вести себя, словно гордая пленница в объятиях врага? Не-ет… я передумал, это сначала я хотел заставить тебя, применяя силу, но теперь поступлю иначе. Я заставлю тебя желать… желать меня так же сильно, как я желал тебя все эти дни, сгорая от мысли, что ты принадлежишь другому.
Я вздрогнула. Лучшей мести, кажется, нельзя было и придумать. Дакос все рассчитал. Поступи он грубо, моя ненависть послужила бы мне оправданием. Но если я сама уступлю, поддавшись соблазнам, то буду наказана вдвойне.
Фракиец положил кроваво-красный гранат на покрывало, а сам потянулся ко мне:
— Дай, помогу тебе все это снять…
— Я сама.
Плевать! Веду себя как трусливая овца, сколько можно хныкать, я же не какая-нибудь невинная дева, чего мне стесняться, тем более он уже видел меня нагой. Я поднялась на ноги и, с вызовом глядя на Дакоса, освободилась от платья и нижней рубашки. Но, похоже, он и не думал сразу накидываться на меня, хотя был в полнейшей боевой готовности. Вместо этого Дакос оперся локтем о лежанку и, придерживая голову рукой, с улыбкой меня разглядывал:
— Какая же ты красавица! Белая и чистенькая, будто молоденькая овечка, только что вышедшая из купальни…
Это сравнение меня погубило. Овца! Он не мог выразиться точнее. После этих слов я больше не могла злиться на него, страх исчез, уступив место нервному смеху. Никогда в жизни мне не было так смешно, хотя я четко понимала, что мое состояние граничит с истерикой. Дакос смеялся вместе со мной, а потом встал рядом и, полностью разломив гранат на две половинки, выжал из них сок прямо на мою грудь. Я смотрела, как красные струи стекают по моему животу и ногам, и на мгновение мне стало жутко, но лишь на мгновение...
Он положил меня навзничь и начал покрывать поцелуями, слизывая дорожки гранатового сока с моего тела, захватывая губами соски, а я лежала с закрытыми глазами, раскинув руки и ноги, только вздрагивала и впивалась ногтями в свою же ладонь. Дакос вошел осторожно и медленно, убедившись, что я уже готова принять его, и полностью оказавшись во мне, торжествующе вскрикнул.
Я отвернула голову к стене и открыла глаза, разглядывая веточки плюща, обвившего решетки ажурной беседки. Я не испытывала страсти или какого-то особого удовольствия, но и противно мне тоже не было. Странное чувство… Словно я сейчас была его колыбелью, его лодкой, на которой, плавно покачиваясь, мужчина должен доплыть до ворот Елисия - своего фракийского рая.
А потом он хрипло застонал и опустился на меня, словно в бреду бормоча мое имя - Наталия… Он говорил еще какие-то слова, наверно, на своем языке, я их не понимала, хотя после разобрала:
— Богиня… моя богиня! Прекрасная…
И тут я не выдержала и разрыдалась, громко и отчаянно, во весь голос, я даже завыла. Все переплелось сейчас - моя любовь, моя боль и отчаяние, моя извечная женская слабость перед мужской силой, мой страх и стыд, покорность и желание бороться. И жалость… жалость к нему и себе.
Он тотчас отстранился, поднял меня с постели, - теперь я сидела у него на коленях и, обняв за шею, пыталась остановить судорожные всхлипывания. И ведь он искренне пытался меня утешать:
— Прости, прости, что же я с тобой сделал. Они превратили меня в чудовище, в зверя… я прежде не был таким, я всегда уважал женщину, я никогда бы не стал тебя принуждать.
Похоже, он искренне сожалел о том, что случилось, но мне не было дела до его раскаяния, я не могла разобраться в себе, не могла понять, как быть дальше. И уж тем более, не пыталась его винить, он — мужчина, а я прежде провоцировала его, дразнила, смеялась… по делом мне, допрыгалась козочка…
— Я принесу воды и умою тебя. Здесь рядом ручей. Я скоро вернусь.
Дакос вылил остатки вина из бурдюка прямо на земляной пол беседки и скрылся в темноте сада. Я сидела на смятом покрывале, обхватив руками свои голые плечи, и потихоньку успокаивалась. Даже заставила себя улыбнуться. Ничего, справлюсь и с этим…
Может, мне повезет, я доберусь до Рима и поселюсь в своем доме. Клодий будет подкидывать нам с Элиавом немного денег на пропитание, если, конечно, снова не рассорится со своей знойной красоткой. Нам нужно не много. А вредного Мапроника я продам. Вот точно! Нет, все равно жаль старика, лучше я его отправлю к Оливии, у нее много рабов, и старому сатиру место найдется. А Гай…
При мысли о нем у меня из глаз снова полились слезы, но я глубоко вздохнула и медленно выдохнула. Я все честно ему расскажу. Как-нибудь аккуратно скажу, что со мной случилась беда, и я не могу стать женой консула. Он быстро все поймет, узнав, что ночь я провела в лагере рабов. Он не примет меня после таких известий. По Риму поползут гадкие слухи, словно ядовитые змеи. Каррон не захочет, чтобы его имя снова полоскали в грязи.
Вернулся Дакос, и я смогла умыться ледяной водой, что он полил мне на руки из бурдюка. Ежась от холодных капель, я омыла плечи и грудь, а потом торопливо натянула одежду на влажное тело. Мне хотелось пить, но после первого же глотка едва не стошнило, показалось, что вода имеет солоноватый привкус крови. Опять это изматывающее чувство тошноты… Я жадно накинулась на персики и, пока ела их, Дакос не сводил с меня напряженного взгляда.
— Скажи мне только одно, ты согласишься уехать со мной? Прямо сейчас. Мы выйдем отсюда незаметно, я возьму коня и увезу тебя.
Я отрицательно мотала головой, судорожно глотая сочную мякоть фрукта.
— У меня есть дом. Он в Риме. Я останусь здесь. И если ты хотел убить меня, самое время. Только как-нибудь быстро и не очень больно. Думаю, ты это умеешь.
— Значит, все-таки любишь его...
Дакос встал в проеме беседки и уперся руками в ее деревянные стены.
— Я так и знал, что не согласишься, да и сам я ни за что бы не бросил своих людей. Я тебя проверял.
Потом он повернулся ко мне, его лицо было серьезно и сурово:
— Едва станет светать, я выведу тебя к позициям римлян, здесь не так далеко. Ты скажешь, что была в плену и сбежала. Скажешь, что знаешь Оливию Котта и консула Каррона. Пусть тебя отведут к центуриону, а он пошлет весть дальше. Наталия, неужели ты могла подумать, что я смогу убить тебя? Мне проще было бы самому себе перерезать глотку. А сейчас отдыхай и попробуй уснуть. Я буду снаружи. Мне тяжело видеть тебя и не прикасаться снова.
Он исчез в темноте, а я повалилась на ложе, сжалась в комочек, стараясь унять тошноту и успокоить дыхание. Голова была тяжелой, веки смыкались, и скоро я провалилась в сонное забытье.
Глава 17. Посреди легиона
Легче лисенка скрыть под одеждой, чем утаить вас — ревность и нежность...
М. Цветаева
Пробуждение было приятным, потому что ночью мне снился Гай Марий - он что-то тихо рассказывал, целуя меня на нашем широком ложе. Я нежно обнимала мужа, как вдруг почувствовала под руками длинные волосы и открыла глаза, тотчас отстранившись от чужого мужчины.
Рядом лежал Дакос, он снова потянулся ко мне, желая опустить на покрывало. Но я увернулась от его рук и села, подтянув колени к груди. Откуда-то пришло ощущение своей правоты и силы. Я испытующе посмотрела на фракийца и строго спросила:
— Уже наступил рассвет? Ты обещал вывести меня из лагеря или снова передумал?
— Я свое слово сдержу, - медленно проговорил бывший гладиатор, глядя мне прямо в глаза.
Мы вышли из беседки, и Дакос повел меня к зарослям можжевельника, где у полуразрушенной изгороди был привязан его конь. Пройдя до конца аллеи, мы оказались у маленьких ворот - там путь нам преградили двое стражников, но Дакос бросил им какое-то слово на незнакомом мне языке и нас пропустили.
Над холмистой равниной стояла дымка тумана, я невольно ежилась от утренней прохлады, хотя голова была ясная и свежая. Кажется, я отлично выспалась. Надеюсь, силы не оставят меня до конца пути, мне остался один последний рывок, а там… Лишь бы вернуться в Рим, в свой маленький дом, забраться в темный угол и постараться забыть подробности последних дней.
Дакос довез меня до редкой дубовой рощи и помог спуститься с коня.
— Дальше пойдешь одна. За деревьями поле, а за ним расположились римляне. Надеюсь, ты будешь храброй… Они убрали еще не все трупы.
— Что?
— Вчера там прошла небольшая стычка. Мы хорошо покусали друг друга, но поле осталось за ними, а нам пришлось отойти, хотя солдаты и не стали преследовать. Им придется пару дней зализывать раны, ожидая подкрепление.
Дошли слухи, что у Казилина манипулу Каррона сильно потрепал Тир - сириец. Он ведь начал это восстание, за ним пошло много рабов. Тир тоже был гладиатором и, говорят, дело не обошлось без женщины. Все войны ведутся за земли и женщин.
— Еще за свободу! - гневно заметила я.
— Да, да… За свободу для себя и своей женщины на богатой земле. Или просто на родной... - подтвердил Дакос.
