Да, и еще пенек, обросший мхом и непременно огромный папоротник рядом. Пусть потом археологи эти фрески обнаружат и удивятся, может, еще понаписать чего, вроде — привет потомкам, я из России, век двадцать первый, машина времени сломалась... Наверно, лишнее, а хочется порой пошутить.
Кромих мне помогал, ему тоже было скучно. Ну, разумеется, я попробовала и у него взять интервью, но вышла одна морока. Все мои вопросы нубийца почему-то дико смешили, он вовсе перестал на них отвечать и вместо этого запел песню на чужом языке. А я стала подпевать ему в тон: «Во поле береза стояла, во поле кудрявая стояла...»
Вот это было зрелище!
— Кромих, ты хочешь домой?
— Я не знаю, госпожа, я тут привык. Господин спас мою жизнь, и я буду служить ему до последнего вздоха. И тебе тоже.
Вот это, наверно, и есть настоящая преданность. "До последнего вздоха…"
— А я-то здесь при чем?
— Ты женщина моего Господина. Он скоро вернется к тебе.
— Это вряд ли… Он на меня сердит.
Кромих опять улыбался и качал головой, а потом с самым серьезным видом принялся подрисовывать рядом с моей русской елочкой что-то смутно похожее на пальму. Я не стала ему мешать. Остановила, лишь когда под пальмой появилось нечто, смахивающее на крокодила. Это было уж слишком, мне еще спать в этой комнате, не надо мне зубастых рептилий под боком.
А по вечерам, когда солнце стремительно опускалось за горизонт, я долго качалась на качелях, что представляли собой гамак, усовершенствованный Кромихом. Спокойные это были часы незадолго до заката… Мапроник, по обыкновению, уже дрых где-то в ореховых кустах, нубиец сидел прямо на траве рядом с качелями и гудел свои африканские мантры, а я следила взглядом за темнеющим небом и думала всякую чепуху. Конечно, о сыне гордого Рима и еще о нем - диком, гордом фракийце…
Наверно, до конца дней своих не забуду его блестящие карие глаза, в глубине которых прячется боль, его прикосновения - то ласковые, но настойчивые. Я хотела бы стереть из памяти ночь в беседке, увитой плющом, но как это сделать? Боги, сохраните ему жизнь! Пусть он найдет свое счастье, я не желаю ему зла. Но если… если Гай привезет мне его голову, я начну ненавидеть соседа и неудавшегося жениха.
— Господин!
Я открыла глаза, очнувшись от невеселых дум, и рассеянно посмотрела на Кромиха. Кого он зовет? Какой еще господин?
Нубиец уже был на ногах и широко улыбался, показывая куда-то за мою спину. Я тотчас обернулась и увидела Гая. Он стоял у стены, в нескольких шагах от моих качелей и смотрел на меня так, словно видел впервые, настороженно и немного свысока.
— Здравствуй, Наталия.
Ох, уж мне эти римские церемонии…
— Здравствуй, консул Гай Марий Каррон. Давно ли ты в Риме?
— Я вернулся еще до полудня, но лишь сейчас, завершив все дела, смог войти наконец в свой дом. Почему я тебя там не встретил, Наталия?
Начинается… Я обреченно склонила голову и повалилась на плетеное сиденье качели. Ну, что же, давай, поговорим, любимый.
— Ты сам сказал, что видеть меня не хочешь. В таком случае, зачем мне жить у тебя? Мне и мой домик нравится, спасибо, ведь это благодаря тебе я обрела здесь уютное гнездышко.
— Ты обещала расплачиваться за него всю жизнь или уже забыла свое слово?
— Так ты пришел взыскать с меня долги? Ну, знаешь ли...
Я спрыгнула с качелей вне себя от возмущения. Какая наглость! Явился ко мне с такими запросами. Не позволю над собой издеваться.
— Забирай! Все забирай, ничего твоего мне не надо! Я голой на улицу выйду, чтобы никто не сказал, что я что-то от тебя поимела, хотя нет... мне Оливия платье дарила, вот только его и возьму. Сейчас же уйду, все равно куда, дом тебе оставлю. И не смей меня ни в чем упрекать, слышишь? Никогда тебе не прощу, как ты сказал тогда - «моего ребенка», а если и был ребенок, так «наш», и мой тоже, ясно тебе?
Мне тоже было больно и плохо, если бы я хоть на миг догадывалась, что стану мамой, никуда бы не рванула из дома. А я хотела к тебе, видеть тебя хотела, я волновалась… А ты только о себе и думаешь, о своих удовольствиях и мечтах. А, что у меня в душе делается, тебе все равно? Ты грубый, бесчувственный… нет, не подходи даже, не трогай меня, пусти. Кромих, ты обязан меня защищать, Кромих… что ты стоишь, дубина, останови его!
— Но он же Господин, я не могу!
Обойдя ухмыляющегося нубийца, Каррон схватил меня в объятия и приподнял над землей. Его синие глаза смотрели сурово, но в них не было злости или презрения, только холодная решимость.
Я продолжала протестовать, задыхаясь от горечи и обиды:
— Пусти!
— Я не умею красиво говорить…
— Это заметно!
— Скажу лишь одно - ты мне нужна. Я люблю тебя и никуда не отпущу, никому не отдам. Я не хотел тебя обижать, не хотел, чтобы ты страдала, но когда Аттикс поведал о ребенке, я чуть разум не потерял от горя. И просто обезумел, когда представил тебя ночью с этим… Я желал одного, добраться до фракийца и растерзать его на твоих глазах. Я готов был рыть землю, чтобы найти его след, но он ускользнул. Мне так хотелось вернуться к тебе, успокоить, прижать к груди, но разве я мог… Сначала я должен был отомстить за нас.
— Я понимаю тебя, но пойми и ты - Дакос меня спас, защитил от своих людей, а потом показал дорогу к солдатам. Если бы не он, меня бы точно замучили, я бы не пережила той ночи.
— По твоему, я благодарить его должен?! - взревел Каррон.
— Послушай, - мягко продолжила я. - Он мог меня убить. Но я жива. И больше не желаю говорить о других людях. Не хочешь меня видеть - пожалуйста, иди в свой дом и отдыхай от долгого похода. Почивай на лаврах. Ты - герой, тебе весь Рим рукоплещет. А я уж как-нибудь…
— Присмотрела себе нового спонсора? - сквозь зубы процедил Каррон.
— Ты - что, болен? Когда бы я успела? Кромих с меня глаз не спускает.
— Конечно, я же ему приказал!
— Я вижу, что ты очень несдержанный, нервный, импульсивный человек, Гай Марий! Прежде, я думала о тебе иначе. Ты казался спокойным и рассудительным, я таким тебя и полюбила, но как ты сейчас себя показал… Видят Боги, я начинаю тебя бояться!
После этих слов он медленно ослабил хватку и вернул мои ноги на землю. На лице Гая промелькнуло беспокойство, а вот я чувствовала свою полнейшую правоту. Лучше на берегу договориться, раз и навсегда, а то, и правда, запрет меня в доме без права голоса, как наложницу, а мне это надо?
— Что же ты сделала со мной, женщина! - вдруг застонал Гай. - Я прежде таким не был. Я никогда не проявлял излишней жестокости, я не помню, чтобы испытывал подобную сжигающую сердце ревность. А ты пробудила в моей душе всех демонов разом. Не-ет, я не дам тебе улизнуть, будешь только моя, хочешь того или не хочешь. Мы сейчас же вернемся в мой дом, где тебе и положено находиться!
— С какой это стати я должна жить у тебя?
— Ты моя невеста, это знает весь Рим! Ты почти жена мне и скоро ею станешь по закону!
— Так тебя твоя репутация волнует, что решат друзья - сенаторы и прочие канцелярские крысы? Да, в городе сейчас обо мне хорошо говорят, а если бы меня осуждали, грязью кидали - ты бы от меня отказался? Ответь честно и прямо, тебе важно чужое мнение, да?
— Мне важна ты!
Последнюю фразу Гай произнес слишком громко... Из кустов раздалось недовольное ворчание, кажется, мы разбудили старого сатира. Зато Кромих устало вздохнул, уселся под дерево и, запрокинув руки за голову, как ни в чем не бывало, затянул свою чудную гортанную песню.
Мы с Гаем снова посмотрели друг на друга, и теперь гораздо спокойнее, почему-то я устала спорить и ругаться. Сорокалетних мужчин уже не переделать… напрасный труд. Гай - такой, какой есть, он древнеримский военный и этот факт многое объясняет. А я? Чего я хочу от него?
Если уж совсем честно... я хочу, чтобы он взял меня на руки и отнес в свой дом, положил на свою постель и лег рядом. Хочу, чтобы он поцеловал мое лицо - поочередно лоб, нос, щеки и подбородок, потом ласково сказал мне что-нибудь хорошее, например, что любит меня и страшно скучал. А теперь я рядом и все хорошо… Тогда, почему бы и мне не сказать ему об этом же самом? Я могу начать первой.
— Знаешь, Гай… я тебя ждала. Давай мириться как дети. Просто возьмемся за руки и пообещаем, что больше никаких ссор. Хочешь так?
Я протянула ему раскрытые ладони и он сразу же взял их в свои. А потом мы обнялись, и все остальное потеряло значение. Все потом, все неважно. Есть только мы, и ночь впереди будет целиком наша.
Тогда я воскликну: «Где же
Ты, созданная из огня?
Ты видишь, взоры всё те же,
Всё та же песнь у меня.
Делюсь я с тобою властью,
Слуга твоей красоты,
За то, что полное счастье,
Последнее счастье - ты!»
Н. Гумилев
Мы пробрались в ограду консула через воротца в стене, прошли через неухоженный сад и оказались дома. Никто из встреченных нами слуг не был удивлен, увидев нас вместе. Игар низко склонился перед хозяином, а потом отпустил поклон и моей особе. В ответ я тоже кивнула головой, улыбаясь. Гай обратился ко мне, внимательно заглядывая в глаза:
— Ты голодна?
— Нет.
— Может, хочешь пройти в термы?
— А ты?
— И я с тобой. Слишком долго меня не было рядом. Но сегодня ночь будет благосклонна к нам.
— Почти две недели прошло...
— Слишком долго…
Мы наслаждались теплой водой, лежа в широкой купели. Я прижималась спиной к груди Гая, и он обнимал меня, обхватив руками так крепко, словно боялся, что я вдруг исчезну. Мы мало говорили вслух, перейдя на язык прикосновений, сейчас это было правильней всего. Я прикрыла глаза и удобно разместила голову на плече мужчины. Вот мое место, отныне и навсегда. Здесь мне уютно и безопасно, тепло и комфортно.
"Я всегда хочу ощущать рядом твое сильное, надежное плечо. Знать, что ты всегда выслушаешь меня и поддержишь, прогонишь любую тревогу, никогда не предашь. В это мне хочется верить, Гай, потому что я люблю тебя, мой суровый римлянин… мой любимый солдат".
А потом я повернулась лицом к нему и увидела его улыбку. Все как прежде, словно и не было этих страшных дней, словно нас миновали обиды и упреки. И мы не расставались ни на час. Воистину, эта ночь благосклонна.
— Я люблю тебя, женщина.
— Я люблю тебя, мужчина.
Мы наслаждались друг другом прямо в ароматной воде, щедро расплескав ее на мраморный пол вокруг. И это был мой триумф, моя победа и награда одновременно. А потом словно по волшебству оказались в нашей спальне, на ложе усыпанном розовыми лепестками, по обеим сторонам которого дымились курильни с благовониями. Аромат сандала и мирры будил желания и умиротворял одновременно. Пришло время для ласк и покоя.
— Не могу насытиться тобой, Наталия, хочу брать тебя снова и снова - всю ночь!
— Однако же вы самонадеянны, консул!
— Конечно, иначе консулом я бы не стал.
— Римляне все такие самонадеянные…
— Но ведь не все же римляне - консулы...
Я лежала на его груди и рассеянно поглаживала мускулистый теплый живот.
— Ты, прав, дорогой! Гай, а тот легионер обрадовался?
— Какой еще легионер? - недовольно пробурчал он.
— Ну, тот - Луций, я просила наградить его, помнишь...
— Да-а, Руф сказал, что он отважно сражался и не раз показал свою доблесть в деле. К тому же дисциплинирован, а это ценное качество для солдата.
— Хорошо... - благодарно вздохнула я с чувством выполненного долга.
— О каких еще мужчинах ты думаешь, лежа рядом со мной? - усмехнулся Гай, пытаясь изобразить обиду на загоревшем лице.
— Ну-у… а ты не будешь сердиться? Гай, я дала свободу Элиаву, а он хочет быть с Аннеей, она твоя рабыня и я подумала, что…
— Если это войдет у тебя в привычку, ты меня совсем без слуг оставишь, женщина? Кто тогда будет готовить для нас ванну? Ходить за едой? Убирать комнаты?
И тут я решила схитрить:
— Дело касается лишь этой девчонки. Она молоденькая и милая, не хочу, чтобы вертелась у тебя на глазах! Я немного ревную.
— Хм… мне нравится…
Его плоть заметно напряглась под моими шаловливыми руками, может, приложить усилия губ и тогда все мои просьбы будут выполнены. Но следует еще немного подразнить его.
— Кто нравится? Голубоглазые девчонки, да? Я заметила…
— Мне нравится только одна голубоглазая девушка, и, хвала Юпитеру, она сейчас рядом. Такая гладенькая и беленькая…
«Нет, нет, пожалуйста, только не овечка...» У меня вдруг заныло что-то в груди и перехватило дыхание. Каррон даже привстал с постели:
— Что с тобой? Ты стала бледна, может, лекаря позвать?
— Нет, Гай, просто мне было так страшно, так плохо без тебя. Никогда больше не оставляй меня одну, пожалуйста.
Он задумчиво потер переносицу, сомкнув широкие брови:
— Цезарь может снова отправить меня в поход, но я знаю, чем занять тебя, чтобы ты не скучала. Нужно сделать так, чтобы ты была не одна. Тебе нужен младенец.
— Интересная мысль! - вытерев со лба внезапную испарину, я попыталась рассмеяться.
— Тогда нужно поскорее заняться делом, - вдохновенно воскликнул заботливый супруг.
— Но дети не получаются скоро, я же не кошка тебе…
— Ты - моя львица!
— Мр-р… Значит, ты - лев, а кто бы еще осмелился полюбить царицу зверей?
— Ты верно сказала, божественная!
На утро нас разбудили известием из дворца Тиберия. Император хотел видеть консула, кажется, Каррону сегодня вручат еще одну важную государственную награду. Пришлось нам опять ненадолго проститься, ехать с Гаем я отказалась наотрез. Как-нибудь в другой раз, наслышана я о римских Цезарях, увольте, увольте!
Пока мой мужчина отсутствовал, я села за личные записи. Дополнила текст новой главой и вдруг сами собой начали рифмоваться строки. Этак поживешь в Риме и тоже станешь поэтом. Кажется, из моих записок выйдет отличный любовный роман, надо будет посоветоваться с Элиавом, не знает ли он подходящего издателя.
Пройдет какое-то время и мы непременно посетим Кордацию. Я думаю, там, и правда, можно хорошо провести жаркое лето, особенно с ребятишками. Я хочу двоих - мальчика и девочку. Возможно, я даже осмелюсь когда-нибудь заглянуть в беседку, увитую плющом, кто знает, может, под скамьей все еще валяются сухие гранатовые корки и косточки персиков…
* * *
Занятой приятными грезами, Наталии было невдомек, что Гай Марий еще неделю назад приказал тщательно очистить виллу от малейшего следа нашествия мятежников. Беседку в глубине сада консул тоже велел убрать, а на ее месте распорядился высадить розовые кусты. Ничто не должно печалить любимую женщину, а плющ, говорят, порой наводит тоску и дурные сны.
Каррон ничему не позволит нарушить покой его драгоценной невесты, значит, от темно - зеленых вьющихся лиан нужно избавиться.
Так и случилось.
Самую тяжелую часть этих суток я провела в специальном родовом кресле - в подставке, сплетенной из лозы с отверстием для принятия младенца. Причем, к ножке кресла была привязана живая курица, чье трепыхание, по словам повитухи, должно было облегчить и ускорить процесс появления маленького римлянина.
— Домиция, как он? Ну, что ты молчишь, отвечай скорее, он дышит?
— Сейчас, сейчас, госпожа, будет дышать…
Услышав наконец громкий писк и недовольное хныканье, я с облегчением повалилась на сложенное в изголовье покрывало. О, Боги, я справилась, а уж думала, придется в муках покинуть сей скорбный мир.
— Домиция, он здоров? Это же мальчик, верно? Да, какая мне разница, лишь бы был живой и здоровенький!
Кромих мне помогал, ему тоже было скучно. Ну, разумеется, я попробовала и у него взять интервью, но вышла одна морока. Все мои вопросы нубийца почему-то дико смешили, он вовсе перестал на них отвечать и вместо этого запел песню на чужом языке. А я стала подпевать ему в тон: «Во поле береза стояла, во поле кудрявая стояла...»
Вот это было зрелище!
— Кромих, ты хочешь домой?
— Я не знаю, госпожа, я тут привык. Господин спас мою жизнь, и я буду служить ему до последнего вздоха. И тебе тоже.
Вот это, наверно, и есть настоящая преданность. "До последнего вздоха…"
— А я-то здесь при чем?
— Ты женщина моего Господина. Он скоро вернется к тебе.
— Это вряд ли… Он на меня сердит.
Кромих опять улыбался и качал головой, а потом с самым серьезным видом принялся подрисовывать рядом с моей русской елочкой что-то смутно похожее на пальму. Я не стала ему мешать. Остановила, лишь когда под пальмой появилось нечто, смахивающее на крокодила. Это было уж слишком, мне еще спать в этой комнате, не надо мне зубастых рептилий под боком.
А по вечерам, когда солнце стремительно опускалось за горизонт, я долго качалась на качелях, что представляли собой гамак, усовершенствованный Кромихом. Спокойные это были часы незадолго до заката… Мапроник, по обыкновению, уже дрых где-то в ореховых кустах, нубиец сидел прямо на траве рядом с качелями и гудел свои африканские мантры, а я следила взглядом за темнеющим небом и думала всякую чепуху. Конечно, о сыне гордого Рима и еще о нем - диком, гордом фракийце…
Наверно, до конца дней своих не забуду его блестящие карие глаза, в глубине которых прячется боль, его прикосновения - то ласковые, но настойчивые. Я хотела бы стереть из памяти ночь в беседке, увитой плющом, но как это сделать? Боги, сохраните ему жизнь! Пусть он найдет свое счастье, я не желаю ему зла. Но если… если Гай привезет мне его голову, я начну ненавидеть соседа и неудавшегося жениха.
— Господин!
Я открыла глаза, очнувшись от невеселых дум, и рассеянно посмотрела на Кромиха. Кого он зовет? Какой еще господин?
Нубиец уже был на ногах и широко улыбался, показывая куда-то за мою спину. Я тотчас обернулась и увидела Гая. Он стоял у стены, в нескольких шагах от моих качелей и смотрел на меня так, словно видел впервые, настороженно и немного свысока.
— Здравствуй, Наталия.
Ох, уж мне эти римские церемонии…
— Здравствуй, консул Гай Марий Каррон. Давно ли ты в Риме?
— Я вернулся еще до полудня, но лишь сейчас, завершив все дела, смог войти наконец в свой дом. Почему я тебя там не встретил, Наталия?
Начинается… Я обреченно склонила голову и повалилась на плетеное сиденье качели. Ну, что же, давай, поговорим, любимый.
— Ты сам сказал, что видеть меня не хочешь. В таком случае, зачем мне жить у тебя? Мне и мой домик нравится, спасибо, ведь это благодаря тебе я обрела здесь уютное гнездышко.
— Ты обещала расплачиваться за него всю жизнь или уже забыла свое слово?
— Так ты пришел взыскать с меня долги? Ну, знаешь ли...
Я спрыгнула с качелей вне себя от возмущения. Какая наглость! Явился ко мне с такими запросами. Не позволю над собой издеваться.
— Забирай! Все забирай, ничего твоего мне не надо! Я голой на улицу выйду, чтобы никто не сказал, что я что-то от тебя поимела, хотя нет... мне Оливия платье дарила, вот только его и возьму. Сейчас же уйду, все равно куда, дом тебе оставлю. И не смей меня ни в чем упрекать, слышишь? Никогда тебе не прощу, как ты сказал тогда - «моего ребенка», а если и был ребенок, так «наш», и мой тоже, ясно тебе?
Мне тоже было больно и плохо, если бы я хоть на миг догадывалась, что стану мамой, никуда бы не рванула из дома. А я хотела к тебе, видеть тебя хотела, я волновалась… А ты только о себе и думаешь, о своих удовольствиях и мечтах. А, что у меня в душе делается, тебе все равно? Ты грубый, бесчувственный… нет, не подходи даже, не трогай меня, пусти. Кромих, ты обязан меня защищать, Кромих… что ты стоишь, дубина, останови его!
— Но он же Господин, я не могу!
Обойдя ухмыляющегося нубийца, Каррон схватил меня в объятия и приподнял над землей. Его синие глаза смотрели сурово, но в них не было злости или презрения, только холодная решимость.
Я продолжала протестовать, задыхаясь от горечи и обиды:
— Пусти!
— Я не умею красиво говорить…
— Это заметно!
— Скажу лишь одно - ты мне нужна. Я люблю тебя и никуда не отпущу, никому не отдам. Я не хотел тебя обижать, не хотел, чтобы ты страдала, но когда Аттикс поведал о ребенке, я чуть разум не потерял от горя. И просто обезумел, когда представил тебя ночью с этим… Я желал одного, добраться до фракийца и растерзать его на твоих глазах. Я готов был рыть землю, чтобы найти его след, но он ускользнул. Мне так хотелось вернуться к тебе, успокоить, прижать к груди, но разве я мог… Сначала я должен был отомстить за нас.
— Я понимаю тебя, но пойми и ты - Дакос меня спас, защитил от своих людей, а потом показал дорогу к солдатам. Если бы не он, меня бы точно замучили, я бы не пережила той ночи.
— По твоему, я благодарить его должен?! - взревел Каррон.
— Послушай, - мягко продолжила я. - Он мог меня убить. Но я жива. И больше не желаю говорить о других людях. Не хочешь меня видеть - пожалуйста, иди в свой дом и отдыхай от долгого похода. Почивай на лаврах. Ты - герой, тебе весь Рим рукоплещет. А я уж как-нибудь…
— Присмотрела себе нового спонсора? - сквозь зубы процедил Каррон.
— Ты - что, болен? Когда бы я успела? Кромих с меня глаз не спускает.
— Конечно, я же ему приказал!
— Я вижу, что ты очень несдержанный, нервный, импульсивный человек, Гай Марий! Прежде, я думала о тебе иначе. Ты казался спокойным и рассудительным, я таким тебя и полюбила, но как ты сейчас себя показал… Видят Боги, я начинаю тебя бояться!
После этих слов он медленно ослабил хватку и вернул мои ноги на землю. На лице Гая промелькнуло беспокойство, а вот я чувствовала свою полнейшую правоту. Лучше на берегу договориться, раз и навсегда, а то, и правда, запрет меня в доме без права голоса, как наложницу, а мне это надо?
— Что же ты сделала со мной, женщина! - вдруг застонал Гай. - Я прежде таким не был. Я никогда не проявлял излишней жестокости, я не помню, чтобы испытывал подобную сжигающую сердце ревность. А ты пробудила в моей душе всех демонов разом. Не-ет, я не дам тебе улизнуть, будешь только моя, хочешь того или не хочешь. Мы сейчас же вернемся в мой дом, где тебе и положено находиться!
— С какой это стати я должна жить у тебя?
— Ты моя невеста, это знает весь Рим! Ты почти жена мне и скоро ею станешь по закону!
— Так тебя твоя репутация волнует, что решат друзья - сенаторы и прочие канцелярские крысы? Да, в городе сейчас обо мне хорошо говорят, а если бы меня осуждали, грязью кидали - ты бы от меня отказался? Ответь честно и прямо, тебе важно чужое мнение, да?
— Мне важна ты!
Последнюю фразу Гай произнес слишком громко... Из кустов раздалось недовольное ворчание, кажется, мы разбудили старого сатира. Зато Кромих устало вздохнул, уселся под дерево и, запрокинув руки за голову, как ни в чем не бывало, затянул свою чудную гортанную песню.
Мы с Гаем снова посмотрели друг на друга, и теперь гораздо спокойнее, почему-то я устала спорить и ругаться. Сорокалетних мужчин уже не переделать… напрасный труд. Гай - такой, какой есть, он древнеримский военный и этот факт многое объясняет. А я? Чего я хочу от него?
Если уж совсем честно... я хочу, чтобы он взял меня на руки и отнес в свой дом, положил на свою постель и лег рядом. Хочу, чтобы он поцеловал мое лицо - поочередно лоб, нос, щеки и подбородок, потом ласково сказал мне что-нибудь хорошее, например, что любит меня и страшно скучал. А теперь я рядом и все хорошо… Тогда, почему бы и мне не сказать ему об этом же самом? Я могу начать первой.
— Знаешь, Гай… я тебя ждала. Давай мириться как дети. Просто возьмемся за руки и пообещаем, что больше никаких ссор. Хочешь так?
Я протянула ему раскрытые ладони и он сразу же взял их в свои. А потом мы обнялись, и все остальное потеряло значение. Все потом, все неважно. Есть только мы, и ночь впереди будет целиком наша.
Глава 20. Ночь благосклонна
Тогда я воскликну: «Где же
Ты, созданная из огня?
Ты видишь, взоры всё те же,
Всё та же песнь у меня.
Делюсь я с тобою властью,
Слуга твоей красоты,
За то, что полное счастье,
Последнее счастье - ты!»
Н. Гумилев
Мы пробрались в ограду консула через воротца в стене, прошли через неухоженный сад и оказались дома. Никто из встреченных нами слуг не был удивлен, увидев нас вместе. Игар низко склонился перед хозяином, а потом отпустил поклон и моей особе. В ответ я тоже кивнула головой, улыбаясь. Гай обратился ко мне, внимательно заглядывая в глаза:
— Ты голодна?
— Нет.
— Может, хочешь пройти в термы?
— А ты?
— И я с тобой. Слишком долго меня не было рядом. Но сегодня ночь будет благосклонна к нам.
— Почти две недели прошло...
— Слишком долго…
Мы наслаждались теплой водой, лежа в широкой купели. Я прижималась спиной к груди Гая, и он обнимал меня, обхватив руками так крепко, словно боялся, что я вдруг исчезну. Мы мало говорили вслух, перейдя на язык прикосновений, сейчас это было правильней всего. Я прикрыла глаза и удобно разместила голову на плече мужчины. Вот мое место, отныне и навсегда. Здесь мне уютно и безопасно, тепло и комфортно.
"Я всегда хочу ощущать рядом твое сильное, надежное плечо. Знать, что ты всегда выслушаешь меня и поддержишь, прогонишь любую тревогу, никогда не предашь. В это мне хочется верить, Гай, потому что я люблю тебя, мой суровый римлянин… мой любимый солдат".
А потом я повернулась лицом к нему и увидела его улыбку. Все как прежде, словно и не было этих страшных дней, словно нас миновали обиды и упреки. И мы не расставались ни на час. Воистину, эта ночь благосклонна.
— Я люблю тебя, женщина.
— Я люблю тебя, мужчина.
Мы наслаждались друг другом прямо в ароматной воде, щедро расплескав ее на мраморный пол вокруг. И это был мой триумф, моя победа и награда одновременно. А потом словно по волшебству оказались в нашей спальне, на ложе усыпанном розовыми лепестками, по обеим сторонам которого дымились курильни с благовониями. Аромат сандала и мирры будил желания и умиротворял одновременно. Пришло время для ласк и покоя.
— Не могу насытиться тобой, Наталия, хочу брать тебя снова и снова - всю ночь!
— Однако же вы самонадеянны, консул!
— Конечно, иначе консулом я бы не стал.
— Римляне все такие самонадеянные…
— Но ведь не все же римляне - консулы...
Я лежала на его груди и рассеянно поглаживала мускулистый теплый живот.
— Ты, прав, дорогой! Гай, а тот легионер обрадовался?
— Какой еще легионер? - недовольно пробурчал он.
— Ну, тот - Луций, я просила наградить его, помнишь...
— Да-а, Руф сказал, что он отважно сражался и не раз показал свою доблесть в деле. К тому же дисциплинирован, а это ценное качество для солдата.
— Хорошо... - благодарно вздохнула я с чувством выполненного долга.
— О каких еще мужчинах ты думаешь, лежа рядом со мной? - усмехнулся Гай, пытаясь изобразить обиду на загоревшем лице.
— Ну-у… а ты не будешь сердиться? Гай, я дала свободу Элиаву, а он хочет быть с Аннеей, она твоя рабыня и я подумала, что…
— Если это войдет у тебя в привычку, ты меня совсем без слуг оставишь, женщина? Кто тогда будет готовить для нас ванну? Ходить за едой? Убирать комнаты?
И тут я решила схитрить:
— Дело касается лишь этой девчонки. Она молоденькая и милая, не хочу, чтобы вертелась у тебя на глазах! Я немного ревную.
— Хм… мне нравится…
Его плоть заметно напряглась под моими шаловливыми руками, может, приложить усилия губ и тогда все мои просьбы будут выполнены. Но следует еще немного подразнить его.
— Кто нравится? Голубоглазые девчонки, да? Я заметила…
— Мне нравится только одна голубоглазая девушка, и, хвала Юпитеру, она сейчас рядом. Такая гладенькая и беленькая…
«Нет, нет, пожалуйста, только не овечка...» У меня вдруг заныло что-то в груди и перехватило дыхание. Каррон даже привстал с постели:
— Что с тобой? Ты стала бледна, может, лекаря позвать?
— Нет, Гай, просто мне было так страшно, так плохо без тебя. Никогда больше не оставляй меня одну, пожалуйста.
Он задумчиво потер переносицу, сомкнув широкие брови:
— Цезарь может снова отправить меня в поход, но я знаю, чем занять тебя, чтобы ты не скучала. Нужно сделать так, чтобы ты была не одна. Тебе нужен младенец.
— Интересная мысль! - вытерев со лба внезапную испарину, я попыталась рассмеяться.
— Тогда нужно поскорее заняться делом, - вдохновенно воскликнул заботливый супруг.
— Но дети не получаются скоро, я же не кошка тебе…
— Ты - моя львица!
— Мр-р… Значит, ты - лев, а кто бы еще осмелился полюбить царицу зверей?
— Ты верно сказала, божественная!
На утро нас разбудили известием из дворца Тиберия. Император хотел видеть консула, кажется, Каррону сегодня вручат еще одну важную государственную награду. Пришлось нам опять ненадолго проститься, ехать с Гаем я отказалась наотрез. Как-нибудь в другой раз, наслышана я о римских Цезарях, увольте, увольте!
Пока мой мужчина отсутствовал, я села за личные записи. Дополнила текст новой главой и вдруг сами собой начали рифмоваться строки. Этак поживешь в Риме и тоже станешь поэтом. Кажется, из моих записок выйдет отличный любовный роман, надо будет посоветоваться с Элиавом, не знает ли он подходящего издателя.
Пройдет какое-то время и мы непременно посетим Кордацию. Я думаю, там, и правда, можно хорошо провести жаркое лето, особенно с ребятишками. Я хочу двоих - мальчика и девочку. Возможно, я даже осмелюсь когда-нибудь заглянуть в беседку, увитую плющом, кто знает, может, под скамьей все еще валяются сухие гранатовые корки и косточки персиков…
* * *
Занятой приятными грезами, Наталии было невдомек, что Гай Марий еще неделю назад приказал тщательно очистить виллу от малейшего следа нашествия мятежников. Беседку в глубине сада консул тоже велел убрать, а на ее месте распорядился высадить розовые кусты. Ничто не должно печалить любимую женщину, а плющ, говорят, порой наводит тоску и дурные сны.
Каррон ничему не позволит нарушить покой его драгоценной невесты, значит, от темно - зеленых вьющихся лиан нужно избавиться.
Так и случилось.
Глава 20. Carpe diem. "Лови день"
Самую тяжелую часть этих суток я провела в специальном родовом кресле - в подставке, сплетенной из лозы с отверстием для принятия младенца. Причем, к ножке кресла была привязана живая курица, чье трепыхание, по словам повитухи, должно было облегчить и ускорить процесс появления маленького римлянина.
— Домиция, как он? Ну, что ты молчишь, отвечай скорее, он дышит?
— Сейчас, сейчас, госпожа, будет дышать…
Услышав наконец громкий писк и недовольное хныканье, я с облегчением повалилась на сложенное в изголовье покрывало. О, Боги, я справилась, а уж думала, придется в муках покинуть сей скорбный мир.
— Домиция, он здоров? Это же мальчик, верно? Да, какая мне разница, лишь бы был живой и здоровенький!
