***
Татьяна Перова дописала свой странный рассказ, отвлёкший её от очередного романа, и выложила его в Сеть.
***
Инопланетное существо дочитало последние строки, и всё его желеобразное тело содрогнулось от чего-то, более всего напоминающее рыдание. Такого мощного эмоционального всплеска оно не испытывало ещё никогда — ни разу за всё своё долгое существование.
Творец ответил. Он ответил.
Существо протянуло слизистый отросток и набрало последовательность символов, означающую отмену "Проекта Икс". Татьяна Перова больше не в разработке. Её будут поддерживать и дальше, но теперь совершенно бескорыстно. Пусть пишет… Кто знает, что она откроет в следующий раз. Это не опасно, ведь она и сама не сознаёт, что к ней приходит, не понимает, что описывает реальность.
— Я постараюсь освободить Составляющие, — прошептало существо, чьё имя не в состоянии передать человеческая речь или речевой аппарат. — Вернуть им личности и свободу. Я постараюсь. Постараюсь отыскать собственную душу. Не чужая душа нужна мне. А моя собственная.
И мой путь. К Тебе.
Часть вторая. Рассказ "Побочный эффект"
Фырк лежал на влажном песке, смотрел на море, наслаждался минутами одиночества. Поднял голову — небо налилось густой ночной синевой, Луну затянуло тучей, зато звёзды проступали всё ярче, подмигивали, манили куда-то, напоминали… о многом.
О бесконечном пути через суровый океан Космоса, пути, в котором он и его немногие выжившие сородичи едва не потеряли себя, соскользнув за грань жизни. Многие из их народа ушли туда — в Великое-Нематериальное. Кто-то добровольно, кто-то потому, что не хватило сил, чтобы отыскать новый дом, где можно будет продолжить жить в мире материи.
Их планета погибла при взрыве сверхновой. Они знали, что это произойдёт, были готовы или думали, что готовы. Но есть вещи, к которым подготовиться нельзя. Как и многие другие расы, избравшие путь преимущественного развития духа, они не обладали достаточно совершенной техникой и не могли построить корабли для поиска нового дома в безбрежности Космоса. Зато они умели отделять сознание от тела и отправлять его в полёт.
Долгий путь… Величественный и страшный полёт через тёмную бездну, что едва не свела их с ума. Прежде они не отваживались забираться так далеко, но в тот раз у них не осталось выбора.
Те, кто справился, добрались до Земли, маленькой планеты на окраине Галактики. Маленькой, но неожиданно густо и разнообразно населённой. Может быть, даже слишком разнообразно. Они оказались не первыми беженцами, отыскавшими здесь приют.
Аборигены этого мира не производили впечатления разумных существ. Да, они строили города, дороги и заводы, но это ещё не признак истинной разумности. Зато они уничтожали себе подобных и собственный мир, а это уже признак опасной болезни разума, смертоносного безумия. От такой расы можно и даже нужно избавиться, пока она не уничтожила прекрасный мир, наполненный жизнью до краёв, щедрый, великолепный, достойный жителей, которые будут его беречь.
Но прежние беженцы почему-то не сделали этого, и сородичи Фырка решили не торопиться. Выживание больше не являлось проблемой, значит, можно и нужно изучить мир и его коренных обитателей повнимательнее.
Лучше бы они этого не делали… Или всё же не лучше? Иногда Фырка, бывшего правителя своего народа, одолевали сомнения. Их великая раса теперь ведёт образ жизни… весьма неожиданный для столь развитых существ. И всё же в нём есть свои преимущества… А чистая совесть, не запятнанная уничтожением созданий, которых нельзя уверенно отнести к лишённым разума, того стоит. Или нет?
Поблизости словно всплеснул оживший клочок ночи — промелькнули чёрные крылья, рядом на песок опустился старый друг. Не внешний вид рождал узнавание, но их суть, остававшаяся неизменной. Или и она уже изменилась? Да… это неизбежно.
— Ну что, не жалеешь, что выступал за сохранение людей? — друг всегда отличался прямолинейностью, и его мысленная речь воспринималась суховатой, жёсткой, но всё равно непередаваемо родной.
— Посмотри, во что ты превратился? Во что превратились все мы!
Фырк мысленно пожал плечами. За долгие годы, проведённые рядом с людьми, он усвоил язык их тел и мимику настолько хорошо, что непроизвольно "переводил" на этот язык свои эмоции и часть мыслей.
— Мы обогатились новыми знаниями, новым пониманием, новыми… чувствами.
— Чувствами?! — послал саркастичную мысль старый друг. — И что же ты чувствуешь, когда видишь, как люди убивают других людей, как мучают животных, как терзают собственный мир?!
— Боль… горечь… сожаление… сострадание… Я чувствую многое. И ты — тоже. Больше, чем было прежде — в нашей прошлой жизни, в нашем родном мире, разве не так? Они ведь делают не только это. И вызывают не только эти чувства.
— Конечно… — друг нахохлился, скребыхнул когтистой лапой песок, оставляя глубокие борозды. — Они много чего вызывают. И всё равно… Разве они достойны такого прекрасного мира да и просто жизни?! После всего, что творят…
— Ты сам не смог бы… Не сумел бы их уничтожить, — тихо произнёс Фырк.
Друг молчал. Ему нечего было возразить. Он не смог бы.
Как не смогли прежде другие. Например, обитатели Целестии. Добравшись сюда сквозь ледяные пустоши космоса после гибели своего светила, они были слишком обессилены, чтобы немедленно разделаться с людьми, занять их тела и построить другой мир, в котором они могли стать полноправными хозяевами планеты. Используя свой опыт и знания, они сумели бы многократно увеличить продолжительность жизни человеческих тел, хотя, конечно, и этого мало для уроженцев Целестии, чей жизненный срок исчислялся тысячелетиями.
Но разве сравнишь эту перспективу с тем, можно сказать, жалким существованием, которое влачили они теперь, бесконечно переселяясь из одних краткоживущих тел в другие, а то и оставаясь в нематериальном состоянии. Стоило лишь признать людей не-разумными существами… Или существами, поражёнными опасным безумием. И всё могло быть иначе.
Однако… пока беженцы приходили в себя, они успели познакомиться с людьми лучше, и, на беду ли свою или счастье, но успели приобщиться к тому, что люди называют искусством. Это поразило их.
Особенно потрясло, что люди изображали в своих легендах, эпосе, картинах и романах драконов — существ, поразительно похожих на них самих — на жителей Целестии! Сами целестиниане никогда не изображали того, чего не видели. Прежде им было незнакомо понятие художественного вымысла как такового. Поначалу они решили, что люди уже встречались либо с их отдалёнными предками, либо с народом, очень похожим на них. Решили разузнать всё получше и…
Они так и не узнали доподлинно, имел ли место контакт и с кем именно, но поняли другое — люди способны создавать в воображении то, чего никогда не видели! Воспроизводить с помощью странных инструментов и собственных голосов то, чего не слышали!
Музыка очаровала целестиниан, романы, стихи, картины — потрясли, сама концепция вымысла, бесконечной игры воображения — пленила. У них не осталось выбора. Они не могли покуситься на людей, пусть даже процент подлинных творцов среди них был ничтожен.
Эта раса порождала Не-Бывшее-Прежде. Или прозревала существующее — в недоступных далях, в других Галактиках, в иных Вселенных или измерениях… — кто может знать? Как поднять на неё руку? Ответ целестиниан был однозначен — никак.
Прежде нечто подобное случилось и с уроженцами Муазании. Это было в весьма отдалённые времена, и Фырк слабо представлял себе, какими эти существа были прежде — в своём собственном мире, давно погибшем в очередной катастрофе планетарного масштаба. Даже муазанцы этого уже, кажется, не помнили…
Они умели почти постоянно существовать вне тел. Временами муазанцы "вселялись" в людей, потому что умели делать это столь осторожно, что не причиняли вреда их хрупкой психике и нервной системе. По крайней мере, муазанцы, теперь предпочитающие называть себя Музами, в это верили. Хотя у Фырка имелись некоторые сомнения. Он подозревал, что иногда всё же причиняли… Но это вопрос тонкий, и не ему, оказавшемуся в этом мире сравнительно недавно — каких-то пятнадцать земных лет тому назад — об этом судить.
Музы вели свою сложную игру, передавая идеи, перенося их от человека к человеку, как пчёлы переносят пыльцу с цветка на цветок, создавая таким образом изумительные гибриды идей. Хотя иногда эта деятельность давала эффект в виде повальной "моды", когда люди совершенно независимо друг от друга начинали писать примерно об одном и том же. Музы же лишь веселились. Эти эфемерные создания прижились на Земле просто идеально. Они наслаждались своими играми!
Реалниане, на своей родине обитавшие в водах океана, пытались занять тела дельфинов, касаток, китов, но обнаружили, что те разумны и во многом подобны им. В результате им пришлось довольствоваться полуматериальной формой существования — к счастью, они в какой-то мере умели управлять материей, и теперь люди изредка сталкивались с ними, принимая то за русалок, то за речных нимф.
Земля, планета на редкость изобильная органикой, превратилась в своеобразный лагерь беженцев, и только сами люди не подозревали об этом. И тем более не могли даже подумать, что от потенциальной угрозы из космоса их способно защитить вовсе не оружие, а творчество и чувство юмора — ещё одно свойство людей, пленившее тех, что могли бы стать их пленителями, но скорее — уничтожителями.
Друг неожиданно мысленно засмеялся. Прочёл в открытом для него разуме Фырка невозможно смешную историю про дракона, который не знал, как избавиться от навязавшейся на его шею принцессы, а рыцарь, наивно считавший её пленницей, всё стремился спасти "несчастную". И тогда она вступила в сговор с драконом, чтобы избавиться от навязчивой заботы рыцаря и подыскать для неё другого дракона — более принцессолюбивого.
— У жизни рядом с людьми свои преимущества, — усмехнулся Фырк. — Мои люди часто читают книги, а я научился подключаться к их сознанию напрямую и уже могу наслаждаться всем, что они когда-либо прочли, услышали или увидели! Поверь, это дорогого стоит! Не передумал ещё держаться от них вдали?
— Я, кажется, уже не смогу… без неба, — друг вздохнул и посмотрел на звёзды. — Привык к крыльям. Но и я иногда "подслушиваю", — признался он. — И всё-таки они безумны.
— Я недавно узнал, что люди часто считают безумными гениев. Что гениальность или даже талант — сам по себе отклонение. Что если…
— Их таланты — побочный эффект их безумия? — против воли заинтересованно продолжил друг.
— Может быть, — прошептал Фырк. — У них нет ограничений. Они не признают их. Даже реальность не является для них ограничением. Поэтому одни проваливаются в бездны, зато другие — способны взлетать в небеса. Они умеют любить и ненавидеть, как никто из нас. Они способны любить даже тех, кого сами придумали или думают, что придумали. Разве можем мы уничтожить их? Или хотя бы осмелиться вмешаться в их жизнь. Ты всё ещё думаешь, что можем?
Друг молчал. И в этом молчании было признание правоты Фырка.
— Фыыыр… — донёсся издалека девичий голос. — Где ты опять пропадаешь, Фыыр! — последняя буква его нового имени привычно терялась при крике.
— Ну, мне пора, — серый полосатый кот поднялся, встряхнулся, бросил прощальный взгляд на нахохлившегося ворона и побежал на зов.
Часть третья. Рассказ "Дом с видом на закат"
Олеся не хотела ехать на пикник, но друзья так уговаривали, что не хватило духу отказаться. Они старались как лучше, но, к сожалению, получилось как всегда: общее веселье не взбодрило, а только усилило плохое настроение, ощущение ненужности всего, что она делала, своей… чуждости всему и всем.
Олеся понимала, что думать так неправильно и несправедливо, но ничего не могла с собой поделать. Так и сидела с кислым видом, через силу стараясь улыбаться, когда друзья шутили, но на самом деле — лишь портя им настроение.
Вокруг царила яркая и одновременно нежная красота последних тёплых дней, золотилась на солнце листва, по зелёной траве рассыпались багряные, жёлтые, оранжевые листья, по пронзительно синему небу медленно плыла лёгкая облачная вуаль, а уж воздух… Этот непередаваемо вкусный осенний аромат… Олеся прикрыла глаза.
Друзья рядом продолжали что-то обсуждать, шутить, смеяться, но она их уже не слышала. Снова погрузилась мыслями в свои придуманные миры. Не хотелось помнить, как отказали в очередном издательстве, думать, что на очередном литературном сайте читателей у её рассказов и повестей — кот наплакал. Она ведь уже почти решила, что надо это всё бросить! Бросить раз и навсегда! Сосредоточиться на реальной жизни, как сто раз советовали друзья и тысячу раз — она сама себе советовала…
Надо больше времени уделять работе — той, что, хоть и скучна, и нелюбима, но приносит какой-никакой доход, надо больше бывать в компаниях, знакомиться, общаться, глядишь — личная жизнь наладится. А там… семья, дети… В любом случае не до книг станет! Не до всякой этой… ерунды.
Она уже почти смирилась… почти. Хоть это решение и оставило после себя тяжесть в душе и холод в сердце, что никак не проходили. Чувство потери и почти предательства. Но кого она предаёт? Свой талант? Так это слишком самонадеянно с её стороны — думать, что у неё прямо-таки талант! Так… есть кое-какие способности, как у многих. И без неё понапишут столько, что на такое количество книг читателей скоро не хватит, даже если разделить по штучке на каждую. Вот же парадокс: пишущих всё больше, а читающих всё меньше…
Нет, было что-то ещё — иррациональное чувство, что она предаёт своих героев, придуманные ею миры, а главное — те, что она ещё могла бы придумать. Они словно стояли в очереди — с неистощимым терпением, не упрекая и не торопя. Но когда она начинала думать о том, чтобы оставить сочинительство, они словно поднимали на неё глаза, и в их взглядах стыли боль, упрёк, тоска… Будто она не позволяла им родиться! Но ведь это глупость… Глупость же?
Олеся вздохнула и поднялась с расстеленного на траве пледа, потянулась — демонстративно, делая вид, что ей нужно размяться, произнесла как можно спокойнее:
— Я тут прогуляюсь немного. Красиво здесь. Скоро вернусь, не скучайте!
Друзья переглянулись. Не очень-то поверили, поняли, что она снова хочет без помех предаться меланхолии. Но не привяжешь же её, в самом деле! Заставить человека плакать можно, но заставить веселиться — нельзя.
Олеся поспешила прочь, пока её всё же не попытались остановить.
— Не задерживайся! — крикнула ей вслед Кристина. — Скоро уже темнеть начнёт!
— Да, мы тебя ждать не будем, так и знай! — поддержал Пашка. — Уедем без тебя, будешь тут автобусы ловить и сама добираться!
— Всё равно не напугаешь! — рассмеялась Олеся. Искренне рассмеялась — впервые за весь выходной. — Так я тебе и поверила!
Она вдохнула полной грудью вкусный воздух, пропитанный запахами прели и поспешила скрыться за деревьями ближайшей рощицы. Рощица была совсем небольшая, заблудиться тут не сумел бы и маленький ребёнок — из конца в конец за пять минут пройдёшь. За рощицей начиналось поле, потом перелески, а за ними — деревня. Это место уже довольно давно открыл Пашка. Оно было тихим, спокойным, рядом — речушка, летом они тут купались, а сейчас решили проститься с любимым местом до следующей весны.
