Не станет в твоём мире, но где-то… Ничто не исчезает. Пока оно кому-нибудь нужно. И ты всегда будешь нужна. Если не предашь себя, свой Дар. И нас.
Туман взвихрился, заполняя бескрайность пространства, заливая всё вокруг молочными волнами предсуществования. Уже не пустота, не покой, но ещё и не проявленная жизнь. Возможность, которую имеющие Дар уплотняют, мнут, как глину, создавая новое или возрождая старое — это уже неважно.
Олеся зажмурилась на мгновение, а когда открыла глаза, перед ней оказалась дверь с круглой, уже знакомой ручкой. И больше ничего вокруг — она даже не пыталась осмотреться, зная — сейчас здесь есть только она и дверь.
Открыла — мир из её первого романа распахнулся — живой и яркий, такой прекрасный в своей настоящести, в своей непреложной и несомненной реальности. Ей стоило труда закрыть дверь. Большого труда. Но она знала, что так нужно.
Закрыла. И открыла вновь — ещё один мир, и ещё — все, что она придумала. Или — просто приоткрыла двери, ведущие в них? Наконец завершённые, полностью проявленные миры кончились. Снова открыла дверь — это было похоже на набросок. Он тоже был живым, но — дремлющим. Ждущим пробуждения.
Олеся вновь закрыла дверь, прижалась лбом к тёплой, как кошачий бок, створке, постояла минуту, улыбаясь, чувствуя, как бешено колотится сердце, как вскипают на глазах слёзы — не от горя и даже не от радости, а просто… — от полноты, от того, что так много всего внутри — и мыслей, но ещё больше чувств.
Наконец, она отвернулась от двери, пересекла пустую комнату, уже не тёмную. Стены её тонули в вечерних тенях, за большими окнами жили, дышали, спали другие миры — знакомые и незнакомые. Оттуда лился свет, вплывали запахи, доносились звуки… Олеся не смотрела на них, чувствовала, что нельзя. И даже не хотела. Не сейчас. Сейчас она была слишком наполнена, в неё больше ничего не могло поместиться.
Она пересекла комнату, открыла дверь на веранду, с которой пропали все яркие росписи, она стала обычной, самой простой. За окнами уже вовсю разливался бесконечной своей красотой закат — время встречи дня, когда всё кажется обычным и знакомым, и ночи — с её вечной тайной, спрятанной в тенях.
Ночь лишает мир иллюзии понятности и простоты. Она ближе к реальности, потому что напоминает — мы совсем ничего не знаем ни о себе, ни о мире, в котором живём, ни о том, что же такое жизнь.
Олеся думала об этом, выходя из дома, спускаясь по истёртым и таким родным ступеням. Дом с окнами на закат, дом, с которым ей не нужно прощаться. Он с ней. Он внутри. Или она — в нём? Какая разница. Главное, что он — есть.
Туман взвихрился, заполняя бескрайность пространства, заливая всё вокруг молочными волнами предсуществования. Уже не пустота, не покой, но ещё и не проявленная жизнь. Возможность, которую имеющие Дар уплотняют, мнут, как глину, создавая новое или возрождая старое — это уже неважно.
Олеся зажмурилась на мгновение, а когда открыла глаза, перед ней оказалась дверь с круглой, уже знакомой ручкой. И больше ничего вокруг — она даже не пыталась осмотреться, зная — сейчас здесь есть только она и дверь.
Открыла — мир из её первого романа распахнулся — живой и яркий, такой прекрасный в своей настоящести, в своей непреложной и несомненной реальности. Ей стоило труда закрыть дверь. Большого труда. Но она знала, что так нужно.
Закрыла. И открыла вновь — ещё один мир, и ещё — все, что она придумала. Или — просто приоткрыла двери, ведущие в них? Наконец завершённые, полностью проявленные миры кончились. Снова открыла дверь — это было похоже на набросок. Он тоже был живым, но — дремлющим. Ждущим пробуждения.
Олеся вновь закрыла дверь, прижалась лбом к тёплой, как кошачий бок, створке, постояла минуту, улыбаясь, чувствуя, как бешено колотится сердце, как вскипают на глазах слёзы — не от горя и даже не от радости, а просто… — от полноты, от того, что так много всего внутри — и мыслей, но ещё больше чувств.
Наконец, она отвернулась от двери, пересекла пустую комнату, уже не тёмную. Стены её тонули в вечерних тенях, за большими окнами жили, дышали, спали другие миры — знакомые и незнакомые. Оттуда лился свет, вплывали запахи, доносились звуки… Олеся не смотрела на них, чувствовала, что нельзя. И даже не хотела. Не сейчас. Сейчас она была слишком наполнена, в неё больше ничего не могло поместиться.
Она пересекла комнату, открыла дверь на веранду, с которой пропали все яркие росписи, она стала обычной, самой простой. За окнами уже вовсю разливался бесконечной своей красотой закат — время встречи дня, когда всё кажется обычным и знакомым, и ночи — с её вечной тайной, спрятанной в тенях.
Ночь лишает мир иллюзии понятности и простоты. Она ближе к реальности, потому что напоминает — мы совсем ничего не знаем ни о себе, ни о мире, в котором живём, ни о том, что же такое жизнь.
Олеся думала об этом, выходя из дома, спускаясь по истёртым и таким родным ступеням. Дом с окнами на закат, дом, с которым ей не нужно прощаться. Он с ней. Он внутри. Или она — в нём? Какая разница. Главное, что он — есть.
