Тут Изольда с немалым удивлением поняла, что не только чаю выпить а и поесть не отказалась бы! Все-таки единственную пироженку на балу трудно считать ужином, а паника и беспокойство пробуждают поистине волчий аппетит.
Но просить она не стала, только кивнула:
— Спасибо, с удовольствием выпью чаю. А кто ваши господа?
— Об этом стоило бы спросить у господ, — раздалось от двери. Изольда с огромным трудом сдержала испуганный вскрик. Наверное, эти безликие фигуры в плащах с глубокими капюшонами будут ей теперь сниться в самых ужасных кошмарах! Если она, конечно, доживет до возможности видеть кошмары.
— Ваша светлость! — встрепенулась горничная и торопливо присела в почтительном книксене. — Изволите чего-то еще?
— Нет, Матильда, ступай.
Чего она ждала, когда за девушкой закрылась дверь? Наверное, вопросов или хоть каких-то… действий? Но этот… эта… светлость! просто стоял. И будто пристально, очень пристально ее рассматривал. Сам прячась в глубоких тенях у двери. Туда почти не добирался свет, и темная фигура “светлости” казалась выходцем из мрачной адской бездны. Вот спасибо за такого компаньона к чаю! Изольду словно приморозило к полу, стояла и не могла ни пошевелиться, ни хоть что-нибудь сказать. Только почему-то было горько, наверное, от одуряюще вкусного аромата чая, к которому она, конечно же, не посмеет теперь и притронуться.
— Говорят, прошлое не возвращается. Но ко мне сегодня вернулось, — вдруг сказал он и шагнул в комнату, откидывая капюшон. — Не так я думал увидеть тебя снова. Малявка выросла. Здравствуй, Леда.
Изольда бессознательно попятилась. Стоявший перед ней мужчина, высокий, широкоплечий, сильный, такой… такой взрослый! Никак не мог быть Эбертом. Но это был он, он, и совсем не “малявка” и “Леда” убедили ее в этом. Как ни странно, Эберт мало изменился на лицо. Да, черты стали резче и грубее, взрослей, а еще он отпустил волосы, совсем как у Гантрама, даже, кажется, еще длиннее? Но былой мальчишка узнавался в нем сразу.
Вот только…
“Ваша светлость”? И это похищение, он, получается, с ним связан?
— Я тоже не так хотела бы тебя увидеть! — вырвалось у нее. — Почему я здесь?
— По воле герцога, — сказал он, махнув ей на табуретку. — Садись, чай остынет. Я объясню. — И сам, скинув тяжелый, на меху, плащ на лавку и оставшись в дорожном костюме и высоких сапогах, опустился у стола на вторую.
— Ты считаешь, это… так вот просто?! Они не виделись пять лет, потом он ее похитил, и они сели пить чай?! Это уже даже не сказка, а… дурацкий водевиль!
— Тебя не похищали, — возразил он. Хотел сказать что-то еще, но у Изольды вырвался неконтролируемый смех. Не похищали? Не похищали?! А как назвать вот это все: страшные темные фигуры, жуткие провалы, грубое “Идешь туда, куда ведут”?! Увеселительной прогулкой, может быть?! Или, о боги, свиданием?! Она без сил прислонилась к стене, сквозь смех начали прорываться всхлипы.
Как Эберт поднялся и оказался рядом, не видела, только почувствовала крепкую хватку повыше локтей, ее легонько тряхнули, а потом она уткнулась куда-то ему в камзол и ощутила ладонь на спине.
— Чш-ш-ш. Что за истерики на ровном месте? Моя малявка всегда была смелой. И терпеть не могла разводить сопли! Тихо. Не бойся.
Он пах очагом, как будто долго сидел у огня, и чем-то еще незнакомым, но тревожным. Металлом, сталью? Но разве у стали есть запах? Откуда вообще такие мысли? Изольда уперлась ладонями ему в грудь, отстранилась немного. “Моя малявка”, ишь ты!
— На ровном месте? Не похищали?! Скажи тогда, что такое, по-твоему, похищение?
— Тебе лучше не знать, — он качнул головой и отстранился сам. — Если я скажу, что без сегодняшнего приключения за тобой пожаловала бы недели через три герцогская карета с охраной и препроводила сюда же, только у всех на виду и с согласия твоего опекуна, да и твоего тоже, потому что есть люди, которым не возражают, что-то изменится? Вряд ли.
— Конечно, изменится! Ты разве не понимаешь? У всех на виду и с согласия! Дядюшка не будет сходить с ума, разыскивая меня по всей ратуше, обо мне не пойдут слухи, что я сбежала прямо с бала с каким-нибудь слащавым пустозвоном. Конечно, что такое для герцога репутация простой девушки! Не говоря уж о том, что я до смерти перепугалась и у меня с собой нет даже смены одежды. Это, конечно, такие мелочи против всего остального. Но все же и эти мелочи можно отнести к “что-то изменится”.
— Насчет дядюшки не волнуйся. Там один из лучших ментальщиков герцогства, господин Оттокар спокоен за твою судьбу и видит десятый сон.
— Лучший кто? И, я не поняла, что он сделал дядюшке?!
— Ментальщик. Маг, который работает с разумом и памятью. Господин Оттокар помнит, что ты уехала по личному распоряжению герцога и с тобой все хорошо.
— Ему это не повредит? — сама мысль, что можно вот так легко заставить помнить то, чего вовсе и не было, привела в ужас.
— Нет. Чтобы повредило, маг должен желать вреда и должен быть готов расстаться с собственной жизнью. Магия не прощает таких сильных вмешательств в чужую жизнь и сознание. И не тревожься о своей репутации. Официальное распоряжение прибудет позже, но оно будет, так что ничего ни для твоего дядюшки, ни для тебя не изменится. То, что случилось сегодня, — издержки спешки. Мы с тобой можем смириться с этим или нет. Но не изменить.
Он снова сел. Взглянул на нее, хмурясь:
— Я предпочел бы, чтобы ты, как и дядюшка, видела сейчас десятый сон. Но ты здесь. И завтра придется отправляться в путь с рассветом. Поэтому давай поговорим о самом важном, а потом попробуешь поспать. Хотя бы немного.
Изольда на миг прикрыла глаза, глубоко вздохнула и медленно-медленно выдохнула. Этому способу быстро успокоиться научила бабушка, и до сих пор он работал безотказно. Сейчас, правда, не очень сработал. Ну так и ситуация была гораздо более сложная, чем разбитая любимая чашка или не доставшийся блинчик с малиновым, а не яблочным повидлом. И все же у нее хватило самообладания подойти к столу, сесть, держа спину ровно, словно в гостях, налить себе чаю и спросить:
— Где же твоя кружка, ваша светлость? Или мне придется пить чай одной, чувствуя себе настоящей хамкой?
На “светлости” Эберт заметно поморщился, на хамке усмехнулся.
— Я не сочту тебя хамкой, даже если вздумаешь есть кашу руками. Пей, здесь все для тебя.
На самом деле хотелось спросить, с каких пор и каким образом он “светлость”. Но если уж спрашивать, то Изольда хотела узнать обо всех тех пяти годах, что они не виделись. Вот только… прошлое не возвращается, так? Маленькая Иззи могла мечтать о соседском мальчишке, но смеет ли взрослая Изольда мечтать о том, кто теперь “его светлость”? Да он, может, уже и вовсе женат! Нет, думать сейчас еще и об этом она просто не в состоянии.
Вздохнула и, поколебавшись между сахаром и печеньем, решила не стесняться и есть всё, что дали. Если “отправляться в путь с рассветом”, то сил ей понадобится немало. И “немного поспать” — не совсем то, что поможет после настолько сумасшедшего вечера.
Печенье она смела, как самой показалось, в мгновение ока, и даже пристальный взгляд почему-то молчавшего Эберта не помешал. Тем более что чай уже начал остывать, и следовало поторопиться. Но когда допивала вторую кружку, с сахаром вприкуску, а он все еще ни слова не сказал о том самом “самом важном”, не выдержала:
— Чего ты ждешь? Хотел поговорить — так говори.
— Не могу, когда ты жуешь, — он очень знакомо улыбнулся. — Сбивает настрой.
Всегда от этой его улыбки, открытой и бесшабашной, у нее замирало сердце, а потом начинало биться сильнее. Столько времени прошло, а ничего не изменилось.
— Но уже можно. — И улыбка погасла. — Выходим сегодня на рассвете. Путь на Запретную гору опасный и долгий, но не бойся, тебя есть кому охранять. Его сиятельство ждет нас в трех днях пути отсюда к вершине. — Он вдруг замолчал, рассматривая ее со странной смесью недоумения и неверия. — Проклятье, Леда! Почему я говорю это тебе?! Метка снежного цветка? Серьезно?
— Разве ты не помнишь? “Глупые девчоночьи фантазии”? Знаешь, я выросла, и сейчас мне совсем не до фантазий.
— Сказки заканчиваются там, где начинается магия, — он покачал головой.
— Но это сказка! Просто бабушкина сказка, Эберт!
— А цветок на твоей руке? Сказка нарисовала?
— Я не знаю, — чуть слышно призналась она. — Не знаю, что думать. Чему верить.
— Покажи мне, — попросил он. — Гантрам сказал, магия древняя и сильная, но почему только сейчас?
— Потому что совершеннолетие. Как раз сегодня… то есть, уже вчера, да?
А сама отметила: Гантрам. Вот кому должна она сказать спасибо за чудесный вечер. Вот куда он побежал после танца! Не в библиотеку, а докладывать герцогу об избранной! А ментальщик, о котором упомянул Эберт — тоже он?
— Никому нельзя верить, — сказала мрачно. — Жаль, что я не оттоптала ему ноги.
Поставила опустевшую кружку, протянула руку:
— Смотри, если увидишь. Этот ваш Гантрам прикрыл его иллюзией.
Эберт взял ее ладонь в свою, теплую и отчего-то шершавую, будто иссеченную сотней рубцов или шрамов, так что Изольде вдруг остро захотелось посмотреть, почему такое странное ощущение. Сосредоточенно хмуря брови, провел над ней другой рукой, и кожу начало легонько покалывать. А в следующий миг на ней проступил серебристый контур цветка.
— Проклятье, — снова пробормотал Эберт. Будто до последнего не верил, что и впрямь увидит метку. Или… не хотел верить? — Ни слова там не было про совершеннолетие. Ни одного слова. Как и про цветок на руке.
— Как же не было? — удивилась Изольда. — Бабушка так и говорила, я точно помню. “В день, когда избранница цветка станет взрослой, путеводная метка распустится цветком на ее руке”.
— Бабушка? — переспросил он и вскинул на нее встревоженный взгляд. — Ну конечно. Бабушка. У нее была своя легенда. Хотелось бы знать, почему. Но это уже ничего не меняет. Леда, я сказал все, что должен был. Все, что говорил многим здесь до тебя. Если хочешь спрашивать, спрашивай. Отвечу, если смогу.
— Ты не сказал главного. Зачем мы туда идем? За цветком? Мне он больше не нужен. У меня было одно желание, но… кажется, сегодня ему пришел конец.
— Когда-то их было гораздо больше, — с горькой усмешкой заметил Эберт, выпуская ее ладонь. — Как сильно все меняется, да? Конечно, за цветком. Запретная гора — в самом сердце метелей. Чтобы добраться до вершины, надо пройти сквозь заслон ветра и снега, а провести там может только избранная. Она же — сорвать цветок.
Изольда сцепила руки в замок. Мысли путались, в голове сливались слова Эберта и давние — бабушкины, где-то становились рядом, где-то сталкивались. Бабушка, к примеру, не говорила о том, что избранница может и тем более должна кого-то куда-то вести. Зато говорила, что сорвать цветок она может только для себя. Если судить по бабушкиной сказке, герцогу, чтобы получить цветок, нужна была не избранная, вернее, ему не помогла бы никакая избранная. Он сам должен был родиться девушкой для этого. Зимой, в снежную ночь под вой метели, и получить метку на руку в день своего совершеннолетия. Но, похоже, тот, кто рассказывал сказки его сиятельству, что-то напутал.
— Ты сказал, “многим до тебя”. Кто они были? И сколько их было? И, главное, что с ними сталось?
— Ничего, — он пожал плечами. — Их было много. Но они не были избранными. — И, помолчав, добавил: — Довели до границы метелей, провести не смогли, вернулись домой с щедрой наградой и благодарностью от герцога.
И вроде бы звучало безобидно, но Изольде отчего-то хотелось пристальнее вглядеться в лицо Эберта. Может, потому что он впервые за этот вечер не смотрел ей в глаза? С тех пор, как снял капюшон, конечно.
— Не бойся, — сказал он то, что уже говорил сегодня, и вот теперь наконец-то поднял голову. И взгляд был… тоже хорошо знакомым, да. Прямым и честным. — С тобой не случится ничего плохого. Я обещаю.
— У меня все равно нет выбора, так? — тихо спросила Изольда.
— Так, — кивнул Эберт и поднялся. — Тебе правда нужно поспать. И я очень надеюсь, что у тебя получится.
Уже от двери заметил негромко:
— И ты права. Не доверяй никому.
— Даже тебе?
— Даже мне. Сейчас нас не слышали, но в дороге случается всякое. Будь осторожна со словами. Мы знакомы, этого я не скрывал. Но ты из прошлой жизни, которая для меня давно закончилась. “Цепные псы герцога”, мои парни, должны думать именно так.
И ушел.
Изольда никогда не ездила верхом. Лошадей, конечно, не боялась, но и в седле себя не представляла. Но после безумной кутерьмы, которая началась, наверное, за час до рассвета, и весь этот час только усиливалась и становилась все безумнее, даже обрадовалась, когда ее взгромоздили на невысокую толстенькую лошадку, сказали держаться за седло, не бояться ничего, а главное — ни в каком случае не визжать. Боги, да они на себя бы посмотрели! Нет, не визжали, конечно, но шуму от этих “псов герцога” было, как от целой стаи побрехучих базарных пустолаек!
Сама Изольда успела переодеться — вчерашняя девушка, Матильда, принесла чистую полотняную рубашку, длинную пуховую кофту, толстые штаны, войлочные сапожки, варежки на меху и шубу почему-то с разрезами по бокам, невероятно красивую, из золотой парчи с шитьем, впору какой-нибудь “светлости”, а не простой горожанке. И уж точно никак не годившуюся носить ее с мужскими штанами! Но Изольда посмотрела в окно, на заснеженные горы, и не стала спорить. Только попросила сохранить ее бальное платье, объяснив честно, что это подарок от опекуна, и потерять его она очень не хочет.
Поесть она предпочла бы в комнате, но завтрак накрыли внизу, для всех. Простой и сытный: каша с мясом, сыр, хлеб, горячий сбитень. Эберт сел во главе стола, ее усадил рядом, но остальные! Они мельтешили вокруг, то один то другой оказывался за столом, закидывал в себя содержимое тарелки и исчезал, и вот уже он орет где-то во дворе, спрашивая, почему до сих пор не оседланы кони, куда запропастились приготовленные с вечера одеяла и “где этот круши-ломай Юхан, когда его сила раз в жизни действительно нужна”. И все это так быстро и шумно, что она даже лиц не запомнила, хотя старалась, раз уж сейчас они все были в облике обычных людей, а не пугающих полупризраков под глубокими капюшонами. И называли друг друга по именам! Но поди запомни, кто рыжий и долговязый, кто недовольный всем на свете коротышка, а кто — тоже недовольный, но как-то по другому, белобрысый. А иногда и вовсе начинало казаться, что их не четверо, а не меньше десятка!
— Если бы наши приказчики так собирались на ярмарку, дядюшка уволил бы всех, — не выдержала наконец она.
— А многие из приказчиков господина Оттокара могут не вернуться с ярмарки? — спросил Эберт, взглянув на нее… странно. — Боевые отряды проверяются в бою, а не в сборах. Вот там от них стоит требовать порядка и слаженности.
— Разве что сбежать с выручкой, — вспыхнув, тихо сказала Изольда. — Я поняла. Прости.
— Ничего, — Эберт пожал плечами. — Тебе неоткуда знать, сколько смертников среди боевых магов. Мои парни — из тех, кто умеет выживать. Правда, дури в их головах столько, что иногда и впрямь только хорошим боем и выбьешь.
Но просить она не стала, только кивнула:
— Спасибо, с удовольствием выпью чаю. А кто ваши господа?
— Об этом стоило бы спросить у господ, — раздалось от двери. Изольда с огромным трудом сдержала испуганный вскрик. Наверное, эти безликие фигуры в плащах с глубокими капюшонами будут ей теперь сниться в самых ужасных кошмарах! Если она, конечно, доживет до возможности видеть кошмары.
Прода от 07.11.2022, 10:53
— Ваша светлость! — встрепенулась горничная и торопливо присела в почтительном книксене. — Изволите чего-то еще?
— Нет, Матильда, ступай.
Чего она ждала, когда за девушкой закрылась дверь? Наверное, вопросов или хоть каких-то… действий? Но этот… эта… светлость! просто стоял. И будто пристально, очень пристально ее рассматривал. Сам прячась в глубоких тенях у двери. Туда почти не добирался свет, и темная фигура “светлости” казалась выходцем из мрачной адской бездны. Вот спасибо за такого компаньона к чаю! Изольду словно приморозило к полу, стояла и не могла ни пошевелиться, ни хоть что-нибудь сказать. Только почему-то было горько, наверное, от одуряюще вкусного аромата чая, к которому она, конечно же, не посмеет теперь и притронуться.
— Говорят, прошлое не возвращается. Но ко мне сегодня вернулось, — вдруг сказал он и шагнул в комнату, откидывая капюшон. — Не так я думал увидеть тебя снова. Малявка выросла. Здравствуй, Леда.
Изольда бессознательно попятилась. Стоявший перед ней мужчина, высокий, широкоплечий, сильный, такой… такой взрослый! Никак не мог быть Эбертом. Но это был он, он, и совсем не “малявка” и “Леда” убедили ее в этом. Как ни странно, Эберт мало изменился на лицо. Да, черты стали резче и грубее, взрослей, а еще он отпустил волосы, совсем как у Гантрама, даже, кажется, еще длиннее? Но былой мальчишка узнавался в нем сразу.
Вот только…
“Ваша светлость”? И это похищение, он, получается, с ним связан?
— Я тоже не так хотела бы тебя увидеть! — вырвалось у нее. — Почему я здесь?
— По воле герцога, — сказал он, махнув ей на табуретку. — Садись, чай остынет. Я объясню. — И сам, скинув тяжелый, на меху, плащ на лавку и оставшись в дорожном костюме и высоких сапогах, опустился у стола на вторую.
— Ты считаешь, это… так вот просто?! Они не виделись пять лет, потом он ее похитил, и они сели пить чай?! Это уже даже не сказка, а… дурацкий водевиль!
— Тебя не похищали, — возразил он. Хотел сказать что-то еще, но у Изольды вырвался неконтролируемый смех. Не похищали? Не похищали?! А как назвать вот это все: страшные темные фигуры, жуткие провалы, грубое “Идешь туда, куда ведут”?! Увеселительной прогулкой, может быть?! Или, о боги, свиданием?! Она без сил прислонилась к стене, сквозь смех начали прорываться всхлипы.
Как Эберт поднялся и оказался рядом, не видела, только почувствовала крепкую хватку повыше локтей, ее легонько тряхнули, а потом она уткнулась куда-то ему в камзол и ощутила ладонь на спине.
— Чш-ш-ш. Что за истерики на ровном месте? Моя малявка всегда была смелой. И терпеть не могла разводить сопли! Тихо. Не бойся.
Он пах очагом, как будто долго сидел у огня, и чем-то еще незнакомым, но тревожным. Металлом, сталью? Но разве у стали есть запах? Откуда вообще такие мысли? Изольда уперлась ладонями ему в грудь, отстранилась немного. “Моя малявка”, ишь ты!
— На ровном месте? Не похищали?! Скажи тогда, что такое, по-твоему, похищение?
— Тебе лучше не знать, — он качнул головой и отстранился сам. — Если я скажу, что без сегодняшнего приключения за тобой пожаловала бы недели через три герцогская карета с охраной и препроводила сюда же, только у всех на виду и с согласия твоего опекуна, да и твоего тоже, потому что есть люди, которым не возражают, что-то изменится? Вряд ли.
— Конечно, изменится! Ты разве не понимаешь? У всех на виду и с согласия! Дядюшка не будет сходить с ума, разыскивая меня по всей ратуше, обо мне не пойдут слухи, что я сбежала прямо с бала с каким-нибудь слащавым пустозвоном. Конечно, что такое для герцога репутация простой девушки! Не говоря уж о том, что я до смерти перепугалась и у меня с собой нет даже смены одежды. Это, конечно, такие мелочи против всего остального. Но все же и эти мелочи можно отнести к “что-то изменится”.
— Насчет дядюшки не волнуйся. Там один из лучших ментальщиков герцогства, господин Оттокар спокоен за твою судьбу и видит десятый сон.
— Лучший кто? И, я не поняла, что он сделал дядюшке?!
— Ментальщик. Маг, который работает с разумом и памятью. Господин Оттокар помнит, что ты уехала по личному распоряжению герцога и с тобой все хорошо.
— Ему это не повредит? — сама мысль, что можно вот так легко заставить помнить то, чего вовсе и не было, привела в ужас.
— Нет. Чтобы повредило, маг должен желать вреда и должен быть готов расстаться с собственной жизнью. Магия не прощает таких сильных вмешательств в чужую жизнь и сознание. И не тревожься о своей репутации. Официальное распоряжение прибудет позже, но оно будет, так что ничего ни для твоего дядюшки, ни для тебя не изменится. То, что случилось сегодня, — издержки спешки. Мы с тобой можем смириться с этим или нет. Но не изменить.
Он снова сел. Взглянул на нее, хмурясь:
— Я предпочел бы, чтобы ты, как и дядюшка, видела сейчас десятый сон. Но ты здесь. И завтра придется отправляться в путь с рассветом. Поэтому давай поговорим о самом важном, а потом попробуешь поспать. Хотя бы немного.
Прода от 08.11.2022, 11:32
Изольда на миг прикрыла глаза, глубоко вздохнула и медленно-медленно выдохнула. Этому способу быстро успокоиться научила бабушка, и до сих пор он работал безотказно. Сейчас, правда, не очень сработал. Ну так и ситуация была гораздо более сложная, чем разбитая любимая чашка или не доставшийся блинчик с малиновым, а не яблочным повидлом. И все же у нее хватило самообладания подойти к столу, сесть, держа спину ровно, словно в гостях, налить себе чаю и спросить:
— Где же твоя кружка, ваша светлость? Или мне придется пить чай одной, чувствуя себе настоящей хамкой?
На “светлости” Эберт заметно поморщился, на хамке усмехнулся.
— Я не сочту тебя хамкой, даже если вздумаешь есть кашу руками. Пей, здесь все для тебя.
На самом деле хотелось спросить, с каких пор и каким образом он “светлость”. Но если уж спрашивать, то Изольда хотела узнать обо всех тех пяти годах, что они не виделись. Вот только… прошлое не возвращается, так? Маленькая Иззи могла мечтать о соседском мальчишке, но смеет ли взрослая Изольда мечтать о том, кто теперь “его светлость”? Да он, может, уже и вовсе женат! Нет, думать сейчас еще и об этом она просто не в состоянии.
Вздохнула и, поколебавшись между сахаром и печеньем, решила не стесняться и есть всё, что дали. Если “отправляться в путь с рассветом”, то сил ей понадобится немало. И “немного поспать” — не совсем то, что поможет после настолько сумасшедшего вечера.
Печенье она смела, как самой показалось, в мгновение ока, и даже пристальный взгляд почему-то молчавшего Эберта не помешал. Тем более что чай уже начал остывать, и следовало поторопиться. Но когда допивала вторую кружку, с сахаром вприкуску, а он все еще ни слова не сказал о том самом “самом важном”, не выдержала:
— Чего ты ждешь? Хотел поговорить — так говори.
— Не могу, когда ты жуешь, — он очень знакомо улыбнулся. — Сбивает настрой.
Всегда от этой его улыбки, открытой и бесшабашной, у нее замирало сердце, а потом начинало биться сильнее. Столько времени прошло, а ничего не изменилось.
— Но уже можно. — И улыбка погасла. — Выходим сегодня на рассвете. Путь на Запретную гору опасный и долгий, но не бойся, тебя есть кому охранять. Его сиятельство ждет нас в трех днях пути отсюда к вершине. — Он вдруг замолчал, рассматривая ее со странной смесью недоумения и неверия. — Проклятье, Леда! Почему я говорю это тебе?! Метка снежного цветка? Серьезно?
— Разве ты не помнишь? “Глупые девчоночьи фантазии”? Знаешь, я выросла, и сейчас мне совсем не до фантазий.
— Сказки заканчиваются там, где начинается магия, — он покачал головой.
— Но это сказка! Просто бабушкина сказка, Эберт!
— А цветок на твоей руке? Сказка нарисовала?
— Я не знаю, — чуть слышно призналась она. — Не знаю, что думать. Чему верить.
— Покажи мне, — попросил он. — Гантрам сказал, магия древняя и сильная, но почему только сейчас?
— Потому что совершеннолетие. Как раз сегодня… то есть, уже вчера, да?
А сама отметила: Гантрам. Вот кому должна она сказать спасибо за чудесный вечер. Вот куда он побежал после танца! Не в библиотеку, а докладывать герцогу об избранной! А ментальщик, о котором упомянул Эберт — тоже он?
— Никому нельзя верить, — сказала мрачно. — Жаль, что я не оттоптала ему ноги.
Поставила опустевшую кружку, протянула руку:
— Смотри, если увидишь. Этот ваш Гантрам прикрыл его иллюзией.
Эберт взял ее ладонь в свою, теплую и отчего-то шершавую, будто иссеченную сотней рубцов или шрамов, так что Изольде вдруг остро захотелось посмотреть, почему такое странное ощущение. Сосредоточенно хмуря брови, провел над ней другой рукой, и кожу начало легонько покалывать. А в следующий миг на ней проступил серебристый контур цветка.
Прода от 09.11.2022, 10:41
— Проклятье, — снова пробормотал Эберт. Будто до последнего не верил, что и впрямь увидит метку. Или… не хотел верить? — Ни слова там не было про совершеннолетие. Ни одного слова. Как и про цветок на руке.
— Как же не было? — удивилась Изольда. — Бабушка так и говорила, я точно помню. “В день, когда избранница цветка станет взрослой, путеводная метка распустится цветком на ее руке”.
— Бабушка? — переспросил он и вскинул на нее встревоженный взгляд. — Ну конечно. Бабушка. У нее была своя легенда. Хотелось бы знать, почему. Но это уже ничего не меняет. Леда, я сказал все, что должен был. Все, что говорил многим здесь до тебя. Если хочешь спрашивать, спрашивай. Отвечу, если смогу.
— Ты не сказал главного. Зачем мы туда идем? За цветком? Мне он больше не нужен. У меня было одно желание, но… кажется, сегодня ему пришел конец.
— Когда-то их было гораздо больше, — с горькой усмешкой заметил Эберт, выпуская ее ладонь. — Как сильно все меняется, да? Конечно, за цветком. Запретная гора — в самом сердце метелей. Чтобы добраться до вершины, надо пройти сквозь заслон ветра и снега, а провести там может только избранная. Она же — сорвать цветок.
Изольда сцепила руки в замок. Мысли путались, в голове сливались слова Эберта и давние — бабушкины, где-то становились рядом, где-то сталкивались. Бабушка, к примеру, не говорила о том, что избранница может и тем более должна кого-то куда-то вести. Зато говорила, что сорвать цветок она может только для себя. Если судить по бабушкиной сказке, герцогу, чтобы получить цветок, нужна была не избранная, вернее, ему не помогла бы никакая избранная. Он сам должен был родиться девушкой для этого. Зимой, в снежную ночь под вой метели, и получить метку на руку в день своего совершеннолетия. Но, похоже, тот, кто рассказывал сказки его сиятельству, что-то напутал.
— Ты сказал, “многим до тебя”. Кто они были? И сколько их было? И, главное, что с ними сталось?
— Ничего, — он пожал плечами. — Их было много. Но они не были избранными. — И, помолчав, добавил: — Довели до границы метелей, провести не смогли, вернулись домой с щедрой наградой и благодарностью от герцога.
И вроде бы звучало безобидно, но Изольде отчего-то хотелось пристальнее вглядеться в лицо Эберта. Может, потому что он впервые за этот вечер не смотрел ей в глаза? С тех пор, как снял капюшон, конечно.
— Не бойся, — сказал он то, что уже говорил сегодня, и вот теперь наконец-то поднял голову. И взгляд был… тоже хорошо знакомым, да. Прямым и честным. — С тобой не случится ничего плохого. Я обещаю.
— У меня все равно нет выбора, так? — тихо спросила Изольда.
— Так, — кивнул Эберт и поднялся. — Тебе правда нужно поспать. И я очень надеюсь, что у тебя получится.
Уже от двери заметил негромко:
— И ты права. Не доверяй никому.
— Даже тебе?
— Даже мне. Сейчас нас не слышали, но в дороге случается всякое. Будь осторожна со словами. Мы знакомы, этого я не скрывал. Но ты из прошлой жизни, которая для меня давно закончилась. “Цепные псы герцога”, мои парни, должны думать именно так.
И ушел.
Прода от 11.11.2022, 11:15
ГЛАВА 4
Изольда никогда не ездила верхом. Лошадей, конечно, не боялась, но и в седле себя не представляла. Но после безумной кутерьмы, которая началась, наверное, за час до рассвета, и весь этот час только усиливалась и становилась все безумнее, даже обрадовалась, когда ее взгромоздили на невысокую толстенькую лошадку, сказали держаться за седло, не бояться ничего, а главное — ни в каком случае не визжать. Боги, да они на себя бы посмотрели! Нет, не визжали, конечно, но шуму от этих “псов герцога” было, как от целой стаи побрехучих базарных пустолаек!
Сама Изольда успела переодеться — вчерашняя девушка, Матильда, принесла чистую полотняную рубашку, длинную пуховую кофту, толстые штаны, войлочные сапожки, варежки на меху и шубу почему-то с разрезами по бокам, невероятно красивую, из золотой парчи с шитьем, впору какой-нибудь “светлости”, а не простой горожанке. И уж точно никак не годившуюся носить ее с мужскими штанами! Но Изольда посмотрела в окно, на заснеженные горы, и не стала спорить. Только попросила сохранить ее бальное платье, объяснив честно, что это подарок от опекуна, и потерять его она очень не хочет.
Поесть она предпочла бы в комнате, но завтрак накрыли внизу, для всех. Простой и сытный: каша с мясом, сыр, хлеб, горячий сбитень. Эберт сел во главе стола, ее усадил рядом, но остальные! Они мельтешили вокруг, то один то другой оказывался за столом, закидывал в себя содержимое тарелки и исчезал, и вот уже он орет где-то во дворе, спрашивая, почему до сих пор не оседланы кони, куда запропастились приготовленные с вечера одеяла и “где этот круши-ломай Юхан, когда его сила раз в жизни действительно нужна”. И все это так быстро и шумно, что она даже лиц не запомнила, хотя старалась, раз уж сейчас они все были в облике обычных людей, а не пугающих полупризраков под глубокими капюшонами. И называли друг друга по именам! Но поди запомни, кто рыжий и долговязый, кто недовольный всем на свете коротышка, а кто — тоже недовольный, но как-то по другому, белобрысый. А иногда и вовсе начинало казаться, что их не четверо, а не меньше десятка!
— Если бы наши приказчики так собирались на ярмарку, дядюшка уволил бы всех, — не выдержала наконец она.
— А многие из приказчиков господина Оттокара могут не вернуться с ярмарки? — спросил Эберт, взглянув на нее… странно. — Боевые отряды проверяются в бою, а не в сборах. Вот там от них стоит требовать порядка и слаженности.
— Разве что сбежать с выручкой, — вспыхнув, тихо сказала Изольда. — Я поняла. Прости.
— Ничего, — Эберт пожал плечами. — Тебе неоткуда знать, сколько смертников среди боевых магов. Мои парни — из тех, кто умеет выживать. Правда, дури в их головах столько, что иногда и впрямь только хорошим боем и выбьешь.
