- Догадываюсь. Я думаю, она в лесу встретилась с нежитью. Время сейчас такое - человеку одному по лесам лучше не ходить. Тем более, когда любовь, как у нее - безответная. Нежить - она на человеческое тепло падкая. Кто слюбился с нежитью, потом вот такой становится - все ему немило.
- Откуда ты столько знаешь?
Он чуть смутился.
- Ты не слышала про колдуна, что в здешних местах жил?
- Это который в Барковичах свадебный поезд останавливал, что ли?
- Ага. Так то мой прадед. Он уже давно умер, но я успел наслушаться...
- Олег, а может прадед твой рассказывал, как такое, - я кивнула в сторону зала, где сидела Еленка, - вылечить?
- Рассказывал.
Я почти шепотом спросила:
- Ты попробуешь?
Олег невесело усмехнулся.
- Попробую. Только шансов у нас с тобой... Меня ведь почти не учили...
Олег
Воспоминания навязчиво лезли в голову, пока я поднимался на чердак дома баб Ганны. Туда жена деда забросила его вещи, с тех пор сама больше к ним не притронулась и другим запрещала. Она не одобряла его намерения передать знания мне. А я не понимал, почему, и всегда был на стороне деда. Дурак. Не знал еще, чем придется заплатить за любопытство.
На память пришла вспышка боли, ломающей тело. А потом земля оказалась как-то очень близко от глаз, и мир изменился. Как оказалось, навсегда. Больше я к деду не подходил и близко, как тот ни пытался вернуть доверие. Мама так и умерла, не зная причины моего резкого изменения после лета. Отец догадывался, только прямо спросить не решался. Но когда дед умирал, меня привезли ему показать. До сих пор пробирала дрожь, стоило вспомнить, как он вцепился мне в руку, да так и не отпустил до конца.
С трудом нашел сундук. Памятуя о прадедовом норове, сразу внутрь не полез. Пригляделся повнимательнее. Так и есть – чары. На кровь прадед затворил сундучок, чтобы чужие не лазили. Царапнул палец, приложил к замку. Тот рассыпался, разом проржавев насквозь.
Гадательная чаша – широкая глиняная посудина с гладким однотонным нутром и узкой полоской росписи по краю – нашлась не сразу. Пришлось перебрать почти весь прадедов сундук, пока на самом дне, дотронувшись до свернутой холстины, я не почувствовал еле заметную вибрацию. Чаша узнала силу и знакомо отозвалась.
Я вернулся в хату бабки Фроси. Сама она, как темнело, из-за своей занавески не показывалась.
Еленкина бабка меня всегда за что-то недолюбливала и в дом никогда не звала. Я, чуя ее непонятную ненависть, и сам не рвался. Но сейчас не время для старых счетов.
Ульянка смотрела на чашу с надеждой. В душе царапнуло: а вдруг не получится? Ведь с самого детства, я ни разу не пробовал в воду глядеть.
Она чувствовала себя виноватой. Хотя она-то тут при чем? А вот я виноват. Видел Еленку, предчувствие было, да только побоялся опять ощутить ее равнодушие, почувствовать, как не терпится ей избавиться от меня. Потому и не окликнул. А ведь не струсь я - заметил бы ее одержимость. Может, удалось бы спасти Еленку, не допустить порчи.
Я заглянул к Еленке. Она сидела тихо. Но, стоило сделать в ее сторону шаг, бросила на меня испуганный взгляд, приподнялась, будто птица – вот-вот взлетит. Она наполовину нездешними глазами смотрит, видит меня, как я есть, потому боится.
Кивнул Ульянке:
- Срежь у нее прядку волос.
Налил воды в чашу, торопливо бормоча заговоры, неожиданно легко поднявшиеся со дна памяти. Ульянка молча протянула темную прядку и села подальше.
Сначала вода молчала. Я почувствовал страх: ничего не выйдет. Но закрыл глаза, вспомнил, как это - позволить силе пройти сквозь себя. Не мужское дело, женщины куда лучше такое умеют. Но нужно.
Со второго раза получилось. Волосы как живые крутнулись в воде и расстелились по поверхности чаши линиями, узелками, разветвлениями. Я стал их читать, но результат получился таким неожиданным и так ярко резанул по глазам, что меня вышибло из потока времени. Очнулся все там же – на низенькой табуретке перед чашей, глотая ртом воздух, и долго еще не мог успокоить судорожно дергающееся сердце.
Ульянка поднесла кружку с водой. Только после этого смог говорить. Едва дав мне продышаться, она прошептала:
- Ну что?
- Там наворочено... Ты знаешь, что на Кирилла ее кто-то присушил? У нее на роду ничего такого не было. Ни Кирилла, ни этого... который ее испортил.
Я смолчал о том, что наши с Еленкой пути были связаны и лишь после приворота разошлись. Да и то только для того, чтобы заново переплестись неделю назад. С Судьбой играть не позволено никому, вот и получилось то, что получилось. А будущее еще не определено.
Я вздохнул поглубже, набрался смелости, и снова глянул в чашу. Сейчас было легче – мне не судьбу ее надо было увидеть, а лишь того, с кем она слюбилась перед тем, как заболела. В этот раз меня выбросило из гадания еще больнее. Стоило встретить небесный, невероятной чистоты, взгляд смеющегося золотоволосого парня, и будто разверзлась пропасть под ногами. Только что ласковая, веселая, при виде меня небесная голубизна заледенела. Золотоволосый только рукой взмахнул – и я отлетел к стенке как недельный котенок. Чаша обернулась, вода разлилась, и гадание прервалось, растворилось в мелких водяных капельках.
Я видел, как Ульянка возится со мной, пытается помочь, но сделать ничего не мог. Кое-как вернулся в себя, неловко поднялся, отер кровь, текущую из ноздрей.
Ульянка перепугалась и теперь плакала, по-детски размазывая слезы по щекам.
– Успокойся. Я теперь знаю, что нужно делать.
Хорошо сказал: знаю. А сделай-ка, попробуй... Ведь не по моим зубам такое. А отказаться – как можно. Любовь единственную в беде оставить?
- Так что с ней случилось?
- Скаженная она. Полюбила... не человека. Он ее играючи выпил до дна и ушел – время его кончилось в этом году.
- И что будет?
- Если ничего не делать, она зачахнет к осени. Если раньше не утопится. Ее ведь на бережок тот тянет.
- Но ты же поможешь, да?
- Я попробую.
В эту ночь Еленка билась и кричала в моих руках, так, будто я ее убиваю. Оно теперь и понятно, почему – по сравнению с золотоволосым, я ей как черная полночь по сравнению с днем. Холодно и темно.
Ульянка
Олег напугал меня ночью: сначала сидел тихо-тихо, а через секунду чаша полетела в одну сторону, он в другую. И долго потом не мог подняться, только цеплялся за меня взглядом, как за самый кончик веревки цепляется тонущий.
Что он увидел в воде так толком и не рассказал. Ничего не сказал и о том, что собирается сделать. Но дай-то бог, чтобы у Олега получилось задуманное - не слишком много уверенности я услышала в его голосе.
Он пришел снова вечером. Бросил тяжелый взгляд на заторопившуюся в хату баб Фросю и присел на потертые ступеньки.
- Когда Кирилл обещал приехать?
- Вроде бы завтра.
- Позвони ему. Я... в общем, нужно будет, чтобы с вами кто-то побыл. Ты ее одна не удержишь, а если она уйдет, то может погибнуть.
Олег
Я встретил Кирилла. Парень оказался толковый: не стал задавать ненужных вопросов, просто внимательно выслушал и кивнул:
- Я сделаю все, как ты сказал.
Мне было трудно произнести еще несколько слов. Но лучше сейчас предупредить.
- Меня не будет, несколько дней. Если... Когда я вернусь... Еленка останется жить со мной. – Кирилл хотел что-то сказать, но я упреждающе поднял руку. – Подожди. Она не станет прежней, даже если у меня все получится. А я смогу с этим справиться.
Кирилл поджал губы, видимо мои слова разнились с его принципами. Но промолчал, только спросил:
- Что ты хочешь сделать?
Я покачал головой - не нужно никому знать про это. Но не удержался, ответил ему:
- Глупость. Большую глупость.
Подошла Ульянка. Она тревожно глянула на меня, будто спрашивая: что, уже? Я улыбнулся, сам поражаясь тому, что еще способен на браваду.
После моего ухода, Ульянка выбежала к воротам и долго смотрела вслед.
Я пошел к лесу. Мне нужно было не какое-то конкретное место – туда, куда мне было надо, по земле дороги не сыскать. Но требовался укромный угол, подальше от глаз.
Лес незаметно перешел в болото. Лето было сухое, и мох почти не проваливался под ногами. Я прислушался: никого живого рядом не было. Глубоко вдохнул и закрыл глаза. Привычка – на самом деле закрывать глаза для этого совсем не нужно.
На мох упал тощий волк. Почему-то оборачивался я в здоровенного, но худого – все ребра наружу – зверя, хотя в человеческом облике излишней худобой не страдал. Может у оборотней всегда так – не знаю, больше никого не встречал. Попробовал встать на ноги и не сразу смог: давно не был в волчьей шкуре, отвык.
Наловчился управляться с ногами и помчался вперед. Стволы деревьев слились в неясные тени. Как я ни готовился, переход все равно получился неожиданно. Деревья расступились, вместо лесной подстилки под лапами оказался только воздух. Я вякнул по-щенячьи и покатился кубарем по поросшему высокой серовато-коричневой травой полю. И ни конца тому полю не было, ни начала.
Когда в глазах перестало кружиться, я обернулся. Человеком все же привычнее. Зажмурился, стараясь понять, в какую сторону мне нужно. На самой границе слуха услышал музыку. Сделал шаг – и тут же она послышалась совсем рядом. Я открыл глаза: золотоволосый с неприязнью посмотрел на меня и убрал гусли. Надежда на то, что удастся обойтись без этой встречи, не оправдалась. Исходящий от него свет заставил меня поморщиться. Хорошо, что не волком пришел – шкура бы обгорела. И ходить мне тогда не только тощим, но еще и плешивым оборотнем.
- Ты думал, что я не приду встретить такого гостя?
Голос у него был холодным, звонким, как ключевая вода. С Еленкой, небось, не так разговаривал. Глянь он на нее хоть вполовину как на меня – не было бы беды.
- Не думал, что ты спустишься на среднее небо ради такого ничтожного гостя.
- Мне стало интересно, зачем ты разыскал меня в потоке времени.
Показалось, что сейчас хребет затрещит от напряжения, так сила, исходящая от него ломала волю, заставляла униженно кланяться. До смерти хотелось обернуться серым и убежать на четырех лапах, спрятав хвост под самое брюхо. Я заставил себя выпрямиться.
- Отпусти душу девушки, которую ты привязал к себе. Я люблю ее, жениться хочу.
Он наморщил лоб, вспоминая.
- Девушки... Их так много... о которой ты говоришь?
- Реку Вороницу помнишь?
Помнит ли? Что для него, вечного, еще одна доверчиво отдавшая всю себя девушка.
- Во-ро-ни-ца... Помню... Еленка, да? Отпустить, говоришь... А кто ты таков, чтобы чего-то просить у меня?
Не поможет. Это не Хозяин, что дерзость и наградить может, это не Мать, что строга, но всех детей любит. Этот молод, горяч.
- Больно наглы люди стали. А ты даже и не человек. Так, половинка на серединку. Не то нежить, не то смертный, двумя ногами за краем, двумя на земле. А хвост по меже волочится.
Я старался не выдать ярости, мешавшейся со страхом. А он покопался в поясном кошеле, достал связку оберегов, лоскутов, тонких прядок и вытащил узелок Еленкиных волос.
- Я это у нее нашел. В ней кто-то уже зажег любовный огонь. Не настоящий, намороченный. Я не просил, она сама отдала.
Я только теперь увидел, что узелок перепоясывает тонкий золотой жгутик. Накрепко перевязал все волоски, не дает рассыпаться. Здесь, на среднем небе каждое колдовство материально. Вот бы разорвать перевязь, расплести узелок...
Золотоволосый перехватил мой взгляд. Засмеялся.
- А что не твое – не получишь. На-ка, достань!
С этими словами золотоволосый оторвал узелок от тонкого шнурка и выбросил. Только что там было пусто, а теперь виднелся мосток над рекой. Узелок упал точно посередине.
Он рассмеялся, повернулся и пошел. Перед ним открылась золотая дверь. Я успел увидеть в проеме зеленый луг и очертания города. Дверь закрылась и исчезла. Я остался один.
Стоял и смотрел на узелок, лежащий на мосту. Упади он чуть дальше – и не спасти Еленку, часть ее была бы на той стороне и тянула за собой. Но на мосту... На мосту можно попытаться достать.
Я сделал шаг. Пламя взметнулось стеной. Может, пугает только? Еще шаг, и я с воплем отпрыгнул: пламя выросло из-под земли, опалило ресницы и волосы.
Попробовал поискать других ходов, может, сыскался бы помощник. Но золотоволосый не просто так тут сидел. Куда бы я ни пытался двинуться, везде было только поле. Осталась лишь дорога назад - оборотню ее закрыть нельзя, да дорога за мост, которую смертным даже ему не запретить. Но туда меня, живого, не пускало пламя.
Половина меня в нашем мире, половина в этом, хвост на меже... На мост мне хода нет. Нет хода... Разве что... Хвост на меже... Межа! Есть другая тропа. Есть!
Не прошло и мгновения, как я серой тенью распластался по полю. Прыжок – и снова под ногами живая земля. Казалось, что даже ветер в кронах шумел: «Быстрее», Быстрее».
Уже светало. Сколько меня не было? Рассвет какого дня сейчас? Может уже поздно?
Я остановился у трех старых елей на границе старого и нового леса. Обежал вокруг елок-сестер, прося впустить, как прадед учил. Снова встал перед ними. Сначала ничего не изменилось. Я готов был отчаяться и признать, что не только не спас Еленку, а, пожалуй, сделал еще хуже, когда между второй и третьей елью стал виден темный проем. Ход был короткий и привел меня к дверям землянки.
Межевик был дома. Раньше мне с ним вот так близко встречаться не доводилось. Похож он оказался на старого уродливого деда в ушанке. Шапка на нем была почему-то вполне людская, рыжеватого искусственного меха. Наверное, понравилась, вот он ее и увел у какого мужика. Межевик тоже с интересом разглядывал меня.
- Ну, так и будешь на меня лютым зверем пялиться? Обернулся бы, что ли? Чай не в норе, в дому.
Когда я сел за стол, он принюхался.
- Чего тебя на ту сторону носило?
- Нужда. Я чего пришел-то... Мне нужно... за мост. Я знаю, ты можешь.
Межевик удивленно вытаращился на меня, подслеповато щурясь. Я по рассказам знал, что помогать (или мешать, тут уж смотря какой случай) они любят. Потому как долгая жизнь скучна. И действительно, в его глазах зажегся интерес.
- А зачем тебе туда нужно?
- Вещицу одну на мосту обронили. Я сегодня там был – увидел. Забрать бы надо.
Межевик закивал: это было ему понятно. Хозяйство, оно такое, его беречь надо, собирать по крупицам.
- А историю расскажешь?
- Только одну взамен на помощь.
Межевик нахмурился: он не ждал, что я пойму его хитрость. Но я от деда знал, что их брат может требовать рассказывать истории бесконечно и ничего в итоге не дать взамен: они ведь не обещали.
- Тогда прямо сейчас рассказывай. А то вдруг еще не вернешься.
- Как расскажу – поможешь с... переправой.
Дедок вздохнул.
- Помогу.
Я откинулся на бревенчатую стенку. Хотелось курить, но нежить огонь не одобряет.
- Это было так недавно, что многие рассказчики видели все своими глазами. В одной деревне жила ведьма. А в другой – колдун. Оба они были молодые, оба вдовые. И случился между ними спор, кто сильнее. Спорили они долго, однако ни разу не случилось такого дела, которое бы их рассудило. А ведьма тем временем собралась замуж. Колдун ее и сам сватал, говорят, любил сильно, да она не захотела идти за него. И, когда свадебный поезд ехал в дом жениха, кони вдруг встали, и – ни в какую. Будто стена перед санями выросла. А колдун появился перед невестой и говорит: «Ну, кто сильнее?» Она с ним боролась-боролась да так ничего и не сделала.
- Откуда ты столько знаешь?
Он чуть смутился.
- Ты не слышала про колдуна, что в здешних местах жил?
- Это который в Барковичах свадебный поезд останавливал, что ли?
- Ага. Так то мой прадед. Он уже давно умер, но я успел наслушаться...
- Олег, а может прадед твой рассказывал, как такое, - я кивнула в сторону зала, где сидела Еленка, - вылечить?
- Рассказывал.
Я почти шепотом спросила:
- Ты попробуешь?
Олег невесело усмехнулся.
- Попробую. Только шансов у нас с тобой... Меня ведь почти не учили...
Олег
Воспоминания навязчиво лезли в голову, пока я поднимался на чердак дома баб Ганны. Туда жена деда забросила его вещи, с тех пор сама больше к ним не притронулась и другим запрещала. Она не одобряла его намерения передать знания мне. А я не понимал, почему, и всегда был на стороне деда. Дурак. Не знал еще, чем придется заплатить за любопытство.
На память пришла вспышка боли, ломающей тело. А потом земля оказалась как-то очень близко от глаз, и мир изменился. Как оказалось, навсегда. Больше я к деду не подходил и близко, как тот ни пытался вернуть доверие. Мама так и умерла, не зная причины моего резкого изменения после лета. Отец догадывался, только прямо спросить не решался. Но когда дед умирал, меня привезли ему показать. До сих пор пробирала дрожь, стоило вспомнить, как он вцепился мне в руку, да так и не отпустил до конца.
С трудом нашел сундук. Памятуя о прадедовом норове, сразу внутрь не полез. Пригляделся повнимательнее. Так и есть – чары. На кровь прадед затворил сундучок, чтобы чужие не лазили. Царапнул палец, приложил к замку. Тот рассыпался, разом проржавев насквозь.
Гадательная чаша – широкая глиняная посудина с гладким однотонным нутром и узкой полоской росписи по краю – нашлась не сразу. Пришлось перебрать почти весь прадедов сундук, пока на самом дне, дотронувшись до свернутой холстины, я не почувствовал еле заметную вибрацию. Чаша узнала силу и знакомо отозвалась.
Я вернулся в хату бабки Фроси. Сама она, как темнело, из-за своей занавески не показывалась.
Еленкина бабка меня всегда за что-то недолюбливала и в дом никогда не звала. Я, чуя ее непонятную ненависть, и сам не рвался. Но сейчас не время для старых счетов.
Ульянка смотрела на чашу с надеждой. В душе царапнуло: а вдруг не получится? Ведь с самого детства, я ни разу не пробовал в воду глядеть.
Она чувствовала себя виноватой. Хотя она-то тут при чем? А вот я виноват. Видел Еленку, предчувствие было, да только побоялся опять ощутить ее равнодушие, почувствовать, как не терпится ей избавиться от меня. Потому и не окликнул. А ведь не струсь я - заметил бы ее одержимость. Может, удалось бы спасти Еленку, не допустить порчи.
Я заглянул к Еленке. Она сидела тихо. Но, стоило сделать в ее сторону шаг, бросила на меня испуганный взгляд, приподнялась, будто птица – вот-вот взлетит. Она наполовину нездешними глазами смотрит, видит меня, как я есть, потому боится.
Кивнул Ульянке:
- Срежь у нее прядку волос.
Налил воды в чашу, торопливо бормоча заговоры, неожиданно легко поднявшиеся со дна памяти. Ульянка молча протянула темную прядку и села подальше.
Сначала вода молчала. Я почувствовал страх: ничего не выйдет. Но закрыл глаза, вспомнил, как это - позволить силе пройти сквозь себя. Не мужское дело, женщины куда лучше такое умеют. Но нужно.
Со второго раза получилось. Волосы как живые крутнулись в воде и расстелились по поверхности чаши линиями, узелками, разветвлениями. Я стал их читать, но результат получился таким неожиданным и так ярко резанул по глазам, что меня вышибло из потока времени. Очнулся все там же – на низенькой табуретке перед чашей, глотая ртом воздух, и долго еще не мог успокоить судорожно дергающееся сердце.
Ульянка поднесла кружку с водой. Только после этого смог говорить. Едва дав мне продышаться, она прошептала:
- Ну что?
- Там наворочено... Ты знаешь, что на Кирилла ее кто-то присушил? У нее на роду ничего такого не было. Ни Кирилла, ни этого... который ее испортил.
Я смолчал о том, что наши с Еленкой пути были связаны и лишь после приворота разошлись. Да и то только для того, чтобы заново переплестись неделю назад. С Судьбой играть не позволено никому, вот и получилось то, что получилось. А будущее еще не определено.
Я вздохнул поглубже, набрался смелости, и снова глянул в чашу. Сейчас было легче – мне не судьбу ее надо было увидеть, а лишь того, с кем она слюбилась перед тем, как заболела. В этот раз меня выбросило из гадания еще больнее. Стоило встретить небесный, невероятной чистоты, взгляд смеющегося золотоволосого парня, и будто разверзлась пропасть под ногами. Только что ласковая, веселая, при виде меня небесная голубизна заледенела. Золотоволосый только рукой взмахнул – и я отлетел к стенке как недельный котенок. Чаша обернулась, вода разлилась, и гадание прервалось, растворилось в мелких водяных капельках.
Я видел, как Ульянка возится со мной, пытается помочь, но сделать ничего не мог. Кое-как вернулся в себя, неловко поднялся, отер кровь, текущую из ноздрей.
Ульянка перепугалась и теперь плакала, по-детски размазывая слезы по щекам.
– Успокойся. Я теперь знаю, что нужно делать.
Хорошо сказал: знаю. А сделай-ка, попробуй... Ведь не по моим зубам такое. А отказаться – как можно. Любовь единственную в беде оставить?
- Так что с ней случилось?
- Скаженная она. Полюбила... не человека. Он ее играючи выпил до дна и ушел – время его кончилось в этом году.
- И что будет?
- Если ничего не делать, она зачахнет к осени. Если раньше не утопится. Ее ведь на бережок тот тянет.
- Но ты же поможешь, да?
- Я попробую.
В эту ночь Еленка билась и кричала в моих руках, так, будто я ее убиваю. Оно теперь и понятно, почему – по сравнению с золотоволосым, я ей как черная полночь по сравнению с днем. Холодно и темно.
Ульянка
Олег напугал меня ночью: сначала сидел тихо-тихо, а через секунду чаша полетела в одну сторону, он в другую. И долго потом не мог подняться, только цеплялся за меня взглядом, как за самый кончик веревки цепляется тонущий.
Что он увидел в воде так толком и не рассказал. Ничего не сказал и о том, что собирается сделать. Но дай-то бог, чтобы у Олега получилось задуманное - не слишком много уверенности я услышала в его голосе.
Он пришел снова вечером. Бросил тяжелый взгляд на заторопившуюся в хату баб Фросю и присел на потертые ступеньки.
- Когда Кирилл обещал приехать?
- Вроде бы завтра.
- Позвони ему. Я... в общем, нужно будет, чтобы с вами кто-то побыл. Ты ее одна не удержишь, а если она уйдет, то может погибнуть.
Олег
Я встретил Кирилла. Парень оказался толковый: не стал задавать ненужных вопросов, просто внимательно выслушал и кивнул:
- Я сделаю все, как ты сказал.
Мне было трудно произнести еще несколько слов. Но лучше сейчас предупредить.
- Меня не будет, несколько дней. Если... Когда я вернусь... Еленка останется жить со мной. – Кирилл хотел что-то сказать, но я упреждающе поднял руку. – Подожди. Она не станет прежней, даже если у меня все получится. А я смогу с этим справиться.
Кирилл поджал губы, видимо мои слова разнились с его принципами. Но промолчал, только спросил:
- Что ты хочешь сделать?
Я покачал головой - не нужно никому знать про это. Но не удержался, ответил ему:
- Глупость. Большую глупость.
Подошла Ульянка. Она тревожно глянула на меня, будто спрашивая: что, уже? Я улыбнулся, сам поражаясь тому, что еще способен на браваду.
После моего ухода, Ульянка выбежала к воротам и долго смотрела вслед.
Я пошел к лесу. Мне нужно было не какое-то конкретное место – туда, куда мне было надо, по земле дороги не сыскать. Но требовался укромный угол, подальше от глаз.
Лес незаметно перешел в болото. Лето было сухое, и мох почти не проваливался под ногами. Я прислушался: никого живого рядом не было. Глубоко вдохнул и закрыл глаза. Привычка – на самом деле закрывать глаза для этого совсем не нужно.
На мох упал тощий волк. Почему-то оборачивался я в здоровенного, но худого – все ребра наружу – зверя, хотя в человеческом облике излишней худобой не страдал. Может у оборотней всегда так – не знаю, больше никого не встречал. Попробовал встать на ноги и не сразу смог: давно не был в волчьей шкуре, отвык.
Наловчился управляться с ногами и помчался вперед. Стволы деревьев слились в неясные тени. Как я ни готовился, переход все равно получился неожиданно. Деревья расступились, вместо лесной подстилки под лапами оказался только воздух. Я вякнул по-щенячьи и покатился кубарем по поросшему высокой серовато-коричневой травой полю. И ни конца тому полю не было, ни начала.
Когда в глазах перестало кружиться, я обернулся. Человеком все же привычнее. Зажмурился, стараясь понять, в какую сторону мне нужно. На самой границе слуха услышал музыку. Сделал шаг – и тут же она послышалась совсем рядом. Я открыл глаза: золотоволосый с неприязнью посмотрел на меня и убрал гусли. Надежда на то, что удастся обойтись без этой встречи, не оправдалась. Исходящий от него свет заставил меня поморщиться. Хорошо, что не волком пришел – шкура бы обгорела. И ходить мне тогда не только тощим, но еще и плешивым оборотнем.
- Ты думал, что я не приду встретить такого гостя?
Голос у него был холодным, звонким, как ключевая вода. С Еленкой, небось, не так разговаривал. Глянь он на нее хоть вполовину как на меня – не было бы беды.
- Не думал, что ты спустишься на среднее небо ради такого ничтожного гостя.
- Мне стало интересно, зачем ты разыскал меня в потоке времени.
Показалось, что сейчас хребет затрещит от напряжения, так сила, исходящая от него ломала волю, заставляла униженно кланяться. До смерти хотелось обернуться серым и убежать на четырех лапах, спрятав хвост под самое брюхо. Я заставил себя выпрямиться.
- Отпусти душу девушки, которую ты привязал к себе. Я люблю ее, жениться хочу.
Он наморщил лоб, вспоминая.
- Девушки... Их так много... о которой ты говоришь?
- Реку Вороницу помнишь?
Помнит ли? Что для него, вечного, еще одна доверчиво отдавшая всю себя девушка.
- Во-ро-ни-ца... Помню... Еленка, да? Отпустить, говоришь... А кто ты таков, чтобы чего-то просить у меня?
Не поможет. Это не Хозяин, что дерзость и наградить может, это не Мать, что строга, но всех детей любит. Этот молод, горяч.
- Больно наглы люди стали. А ты даже и не человек. Так, половинка на серединку. Не то нежить, не то смертный, двумя ногами за краем, двумя на земле. А хвост по меже волочится.
Я старался не выдать ярости, мешавшейся со страхом. А он покопался в поясном кошеле, достал связку оберегов, лоскутов, тонких прядок и вытащил узелок Еленкиных волос.
- Я это у нее нашел. В ней кто-то уже зажег любовный огонь. Не настоящий, намороченный. Я не просил, она сама отдала.
Я только теперь увидел, что узелок перепоясывает тонкий золотой жгутик. Накрепко перевязал все волоски, не дает рассыпаться. Здесь, на среднем небе каждое колдовство материально. Вот бы разорвать перевязь, расплести узелок...
Золотоволосый перехватил мой взгляд. Засмеялся.
- А что не твое – не получишь. На-ка, достань!
С этими словами золотоволосый оторвал узелок от тонкого шнурка и выбросил. Только что там было пусто, а теперь виднелся мосток над рекой. Узелок упал точно посередине.
Он рассмеялся, повернулся и пошел. Перед ним открылась золотая дверь. Я успел увидеть в проеме зеленый луг и очертания города. Дверь закрылась и исчезла. Я остался один.
Стоял и смотрел на узелок, лежащий на мосту. Упади он чуть дальше – и не спасти Еленку, часть ее была бы на той стороне и тянула за собой. Но на мосту... На мосту можно попытаться достать.
Я сделал шаг. Пламя взметнулось стеной. Может, пугает только? Еще шаг, и я с воплем отпрыгнул: пламя выросло из-под земли, опалило ресницы и волосы.
Попробовал поискать других ходов, может, сыскался бы помощник. Но золотоволосый не просто так тут сидел. Куда бы я ни пытался двинуться, везде было только поле. Осталась лишь дорога назад - оборотню ее закрыть нельзя, да дорога за мост, которую смертным даже ему не запретить. Но туда меня, живого, не пускало пламя.
Половина меня в нашем мире, половина в этом, хвост на меже... На мост мне хода нет. Нет хода... Разве что... Хвост на меже... Межа! Есть другая тропа. Есть!
Не прошло и мгновения, как я серой тенью распластался по полю. Прыжок – и снова под ногами живая земля. Казалось, что даже ветер в кронах шумел: «Быстрее», Быстрее».
Уже светало. Сколько меня не было? Рассвет какого дня сейчас? Может уже поздно?
Я остановился у трех старых елей на границе старого и нового леса. Обежал вокруг елок-сестер, прося впустить, как прадед учил. Снова встал перед ними. Сначала ничего не изменилось. Я готов был отчаяться и признать, что не только не спас Еленку, а, пожалуй, сделал еще хуже, когда между второй и третьей елью стал виден темный проем. Ход был короткий и привел меня к дверям землянки.
Межевик был дома. Раньше мне с ним вот так близко встречаться не доводилось. Похож он оказался на старого уродливого деда в ушанке. Шапка на нем была почему-то вполне людская, рыжеватого искусственного меха. Наверное, понравилась, вот он ее и увел у какого мужика. Межевик тоже с интересом разглядывал меня.
- Ну, так и будешь на меня лютым зверем пялиться? Обернулся бы, что ли? Чай не в норе, в дому.
Когда я сел за стол, он принюхался.
- Чего тебя на ту сторону носило?
- Нужда. Я чего пришел-то... Мне нужно... за мост. Я знаю, ты можешь.
Межевик удивленно вытаращился на меня, подслеповато щурясь. Я по рассказам знал, что помогать (или мешать, тут уж смотря какой случай) они любят. Потому как долгая жизнь скучна. И действительно, в его глазах зажегся интерес.
- А зачем тебе туда нужно?
- Вещицу одну на мосту обронили. Я сегодня там был – увидел. Забрать бы надо.
Межевик закивал: это было ему понятно. Хозяйство, оно такое, его беречь надо, собирать по крупицам.
- А историю расскажешь?
- Только одну взамен на помощь.
Межевик нахмурился: он не ждал, что я пойму его хитрость. Но я от деда знал, что их брат может требовать рассказывать истории бесконечно и ничего в итоге не дать взамен: они ведь не обещали.
- Тогда прямо сейчас рассказывай. А то вдруг еще не вернешься.
- Как расскажу – поможешь с... переправой.
Дедок вздохнул.
- Помогу.
Я откинулся на бревенчатую стенку. Хотелось курить, но нежить огонь не одобряет.
- Это было так недавно, что многие рассказчики видели все своими глазами. В одной деревне жила ведьма. А в другой – колдун. Оба они были молодые, оба вдовые. И случился между ними спор, кто сильнее. Спорили они долго, однако ни разу не случилось такого дела, которое бы их рассудило. А ведьма тем временем собралась замуж. Колдун ее и сам сватал, говорят, любил сильно, да она не захотела идти за него. И, когда свадебный поезд ехал в дом жениха, кони вдруг встали, и – ни в какую. Будто стена перед санями выросла. А колдун появился перед невестой и говорит: «Ну, кто сильнее?» Она с ним боролась-боролась да так ничего и не сделала.
